Текст книги "Викинги"

В эпоху викингов, в период до принятия христианства скандинавами, конунг исполнял три функции: судебную в ходе тинга; военную во время войны; жреческую во время жертвоприношений. А сам титул конунг являлся наследственным, но, для того чтобы вступить на престол, претенденту требовалось одобрение народа. В целом можно сказать, что легитимность власти конунга в Скандинавии обуславливалась тем, что он должен был быть отпрыском королевского рода по отцовской или материнской линии. Это была основа легитимности, которая затем подкреплялась утверждением, что дальними предками конунга были боги и герои древности. Обычно трон после смерти конунга занимал его сын. Но твердо установленного закона о престолонаследии не существовало. Конунг мог также избираться, и в этом случае могла возникнуть борьба за трон между членами семьи, причем каждый претендент заручался поддержкой своей стороны. В конце концов, в этой борьбе побеждал кто-нибудь один, а иногда проблема разрешалась таким образом, что на троне оказывалось сразу несколько конунгов. Так, например, во французских анналах мы находим сведения о полной драматизма смене конунгов на датском троне в начале 800-х годов.

Иллюстрация из «Книги с Плоского острова» (Flateyjarbók) XIV в. – «Харольд I король Норвегии». Первый король Норвегии из рода Инглингов, Харальд Хальфдансон Хорфагер или Прекрасноволосый, изображен сидящим на троне в золотой короне с мечом в руке.

После убийства короля Годфреда в 810 году конунгом стал его племянник Хемминг, а его собственные сыновья вынуждены были отправиться в изгнание. Два года спустя Хемминг умер, и борьбу за трон повели два рода. Во главе одного из них стоял Сигфред (другой племянник Годфреда), а второй возглавил Ануло (племянник прежнего конунга, Харальда). В этой борьбе оба претендента на престол погибли, но победил род Ануло. В конце концов трон заняли два брата Ануло, однако уже через год, в 813 году, они были изгнаны с престола сыновьями конунга Годфреда. Теперь конунгами стали они, и эта ветвь рода удерживала власть на протяжении многих лет. Правда, случалось и так, что королевская власть разделялась несколькими представителями одной семьи, например отцом и сыном или братьями, но женщины никогда не участвовали в этом. Случалось также, что на троне укреплялась новая династия. Так произошло в Дании в конце 800-х годов, а затем незадолго до середины

следующего века, когда на политической арене неожиданно возник конунг Горм Старый. Возможно, его сомнительная легитимность подкреплялась дальним родством с королевской семьей через внебрачные связи, как это уже не однажды бывало в других регионах. Во всяком случае, можно предположить, что власть нередко завоевывалась с мечом в руке или добывалась с помощью больших количеств серебра. Так было, когда незадолго до 1000-го года конунгом Норвегии стал Олав Трюггвессон. Его воцарение на норвежском троне произошло не без помощи огромных запасов серебра, добытых им во время грабительских набегов в Англию.

Кстати, письменные источники свидетельствуют также о том, что титул конунга не всегда означал власть над каким-либо определенным географическим регионом. Так, многие викингские походы в Европу возглавлялись военачальниками, которые носили титул конунга, несмотря на то что у себя на родине они не обладали никакой властью и там уже сидел на троне могущественный конунг. Действительно, в некоторых случаях конунг не имел земельных владений и вел странствующий образ жизни на корабле – таких конунгов называли сэконунгами (морскими конунгами).

В ранний период эпохи викингов конунгу принадлежал один или несколько кораблей, боевая дружина – хирд (у древних скандинавов словом «Hird» называлась боевая дружина вождя) и обширный земельный надел – усадьба. Последнее нередко становилось причиной феодальных междоусобиц.

В качестве жреца конунг просил одобрения своих действий богами. Например, Эйрик Победоносный обращался к Одину на третий день битвы на Фирисвеллире. Также конунг руководил принятым в скандинавском язычестве обрядом жертвоприношения– блотом (др. – сканд. blot; как правило, он заключался в ритуальном вкушении мяса и хмельного меда, который могли заменять пивом, а на пирах вельмож вином) в важных общественных местах, таких, как Храм Уппсалы. Отказ от этой обязанности мог стоить конунгу власти. Так случилось, например, с Хаконом Добрым, пытавшимся навязать христианство соплеменникам, а также с Анундом Гордске, из-за христианских убеждений отказавшимся участвовать в блоте и низложенным в 1070 году.

Первый король Норвегии из рода Инглингов, Харальд Хальфдансон Хорфагер, или Прекрасноволосый, с женой. Реконструкция. Норвегия. Фигуры из воска, одежда и украшения конунга и его жены сделаны на основе археологических находок из погребений знатных и богатых скандинавов эпохи викингов.

В эпоху викингов в скандинавских странах с течением времени, когда монархия развивалась, первоначально простой и примитивный королевский двор стал более сложно организован. Так, хирдманы различных рангов образовывали королевский совет. А командование войском конунга доверялось только члену непосредственно королевской семьи или же ярлу, всесторонне доказавшему собственную преданность короне. Среди ближайших соратников конунга и членов его внутреннего круга находились распорядитель конюшен, отвечавший за королевских лошадей, и глава флота, ведавший всеми вопросами, связанными с королевским флотом. Еще одним обязательным членом королевской свиты у скандинавских конунгов, пользовавшимся к тому же большим почетом и милостью государей, одаривавших их порой роскошными дарами, был придворный скальд (древнескандинавский поэт-певец). Скальды жили преимущественно при дворах и дружинах конунгов и творили в период с IX по XIV век. Основными жанрами их поэзии были драпа (боевая песня, прославлявшая подвиги конунга, его дружины и выражавшая героические идеалы), нид и отдельная виса. За хорошее произведение скальд мог получить целое состояние. Песни скальдов, исполнявшиеся самими поэтами без музыкального сопровождения, сохранялись в течение ряда веков в устной традиции. Поэзия скальдов имеет авторство: известно около 350 имен. Наиболее известные скальды: Браги Боддасон (IX в.), Эгиль Скаллагримссон (ок. 910-ок. 990), Кормак Эгмундарсон (X в.), Снорри Стурлусон и др. Кстати, первые скальды были норвежцами. В X веке искусство скальдов получило широкое распространение в Исландии. С этого времени большинство скальдов при дворах скандинавской знати происходили из Исландии. Входе странствий скальды приходили в селения на праздники и ярмарки, где по памяти читали сочинения, распространяя новости об очередных свершениях конунгов так, чтобы слова передавались из уст в уста и не исчезали, переходя от поколения к поколению.

Также важным атрибутом власти конунга было наличие круглосуточной вооруженной охраны, которая поддерживала его авторитет, собирала налоги и представляла его на местных тингах. Конечно, основной обязанностью личных телохранителей конунга было сражаться за своего господина, когда бы в этом ни возникла необходимость. В остальное время они жили на добычу, а в конце службы получали землю, золото или товары. Некоторые могли оставаться на службе только на год или два: это были молодые люди, искавшие приключений, добычи и почета (пробыть хотя бы некоторое время хирдманом великого вождя считалось почетным). Другие проводили на службе большую часть своей жизни и формировали ядро королевского двора. Глубокая личная преданность, которая возникала в результате таких отношений, была очень велика; героическую верность телохранителей, погибавших в битве бок о бок с господином, можно считать одной из излюбленных тем в литературе скандинавов и германцев. Щедрость господина по отношению к хирдманам также не обойдена поэтами; один скальд при дворе конунга Харальда Прекрасноволосого нарисовал блистательную картину жизни придворных воинов: «Их одарили богатством и прекрасными клинками, металлом из страны гуннов и девами с Востока. Рады они, когда приближается битва. Они быстро вскакивают и хватаются за весла, они рубят снасти и раскалывают уключины, и отважно раздают удары по приказу конунга». Кстати, скальды, как и воины, также получали прекрасные подарки от конунга: «По их платью и золотым кольцам видно, что это приближенные, друзья короля: красны их плащи с богато отделанными краями, мечи выложены серебром, прекрасны кольчуги, позолочены пряжки, резьбой украшены шлемы, на запястьях– кольца, что дал им Харальд».

В эпоху викингов скандинавские конунги приобретали и умножали свое богатство путем завоеваний и черпали средства из их обширных владений и сети королевских усадеб, управление которыми осуществлялось королевскими назначенцами. Подобные королевские усадьбы были разбросаны по всей стране и помимо источника поступления материальных благ служили удобными базами для конунга и его свиты во время поездок по территории королевства. Так, летом конунг и его хирд путешествовали по стране: конунг председательствовал на тингах и выносил решения; зимой они в основном жили в поместьях конунга, если их не приглашали в дома других знатных людей на зимние пиры. Вот так время от времени, в зависимости от ситуации, то одна, то другая королевская усадьба оказывалась наиболее предпочтительной для пребывания в ней конунга. Королевские усадьбы в Борре и Йеллинге, очевидно, приобретали особое значение, соответственно в 800-е годы и в середине 900-х годов. Часто конунги находились в торговых центрах, таких, как Хедебю, Бирка и Тронхейм. Они также поддерживали связи и с религиозными центрами, например, с Упсалой в Швеции и тем же Тронхеймом в Норвегии. В Лейре при раскопках было обнаружено колоссальное сооружение – зал королевских размеров, длиной 48 метров и шириной 11 метров. Но как выглядела в целом королевская усадьба тех лет, мы пока еще не знаем. Датские «круглые» крепости, относящиеся примерно к 980-м годам, были, бесспорно, королевскими, но это были прежде всего военные лагеря. В целом можно сказать, что экономическую основу королевской власти в Скандинавии составляли земельные владения и получаемые от них доходы. Чем больше земли было в личном владении конунга, тем больше было у него доходов. К этому можно присовокупить пошлины, получаемые от городов, торговые пошлины и таможенные сборы, взимавшиеся за проезд по стране. Доходы могли также поступать от торговой деятельности самого конунга: от чеканки монет и от выдачи лицензий на особый вид морского пиратства. Последнее было распространено в Дании, во всяком случае, в период около 1070 года. Особо важное место занимали всякого рода отступные, получаемые от королевских подданных. Конунг мог за плату восстановить в правах человека, объявленного вне закона, можно было также откупиться от призыва в ополчение, когда оно объявлялось. Нам доподлинно известно, что такой порядок существовал в поздний период эпохи викингов. Известно о выплатах конунгу на поездки по стране для него и его приближенных. Помимо этого существовала обязанность предоставлять во время таких поездок кров конунгу и его свите. При смутах и волнениях земельные владения конунга, равно как и его доходы, могли увеличиться за счет конфискации имущества и земель смутьянов. Также имелись возможности получения доходов и за пределами страны. Сюда следует причислить дань и пошлины, которые периодически взимались либо с населения покоренных земель, либо с отдельных лиц, которые по доброй воле платили дань конунгу или хёвдингу в обмен на обещание защиты и мирной жизни. Казна конунга могла пополняться за счет регулярных набегов и грабежей, равно как и выплачиваемого побежденным или запуганным неприятелем выкупа в обмен на обещание покинуть его территорию. Можно сказать, что богатство и слава были главными условиями существования, и скандинавские конунги постоянно участвовали в сражениях во главе своего войска либо предводительствовали в викингских походах. Поэтому нет ничего удивительного в том, что многие из скандинавских конунгов погибали, не дожив до старости. Так, конунг Норвегии Магнус Босоногий был убит во время похода на Ирландию в 1103 году. Ему было всего около тридцати лет. В одной из саг приводятся его слова: «Конунгам уготована слава, но не суждена долгая жизнь».

В эпоху викингов могущество конунга, ярла или хёвдинга базировалось на их славе и богатстве, владении землей, скотом и ценностями. Реальная власть зависела также от способности конунга сплотить вокруг себя приверженцев, вести их за собой, добиваться побед и щедро платить своим людям за службу. Суммируя все это, можно сказать, что престиж и запасы серебра являлись верным средством для того, чтобы заручиться необходимой поддержкой. Именно поэтому погоня за славой и богатством ставилась во главу угла на протяжении всей эпохи викингов. Конунги викингов окружали себя блеском и роскошью, а идеалы знати коренились исключительно в военной сфере.

Скальды, складывавшие хвалебные песни в честь своих властителей, воспевали победы в сражениях, мечи и корабли, богатую добычу, дальние походы, мужество и верность, а также щедрое вознаграждение, которое люди короля или викинга получали за свою службу. Неудивительно, что оружие непременно присутствует во всех погребениях знати языческих времен, а раем для погибших воинов называли Валгаллу – чертоги бога войны Одина. Здесь время проходило в пирах и состязаниях и в общении благородных героев с равными себе. В жизни как конунги, так и хёвдинги имели при себе дружину, где каждый был лично связан со своим господином взаимной верностью и дружбой. Воины дружины являлись его личной стражей: они сопровождали своего господина в походах и других поездках, помогая ему и советом и делом.

В эпоху викингов желание представителей новой династии подчеркнуть свою власть на территории, оказавшейся в их владении, проявилось в создании великолепных викингских монументов. Так, в Еллинге сын конунга Горма Старого, конунг Дании и Норвегии Харальд I Синезубый Гормссон, возвел самый грандиозный монумент эпохи викингов. В него входят два памятных камня с руническими письменами, два громадных кургана, королевское погребение и церковь. Все это создано в память о родителях Харальда I Синезубого и призвано утвердить неоспоримую власть их рода над большой территорией, а также увековечить подвиги самого конунга Харальда I Синезубого и подчеркнуть его приверженность христианской вере. Некоторые большие могильные курганы в Вестфолле (Южная Норвегия) наверняка подчеркивают власть на этой земле королевского рода Инглингов. К роду Инглингов принадлежал и король Харальд Прекрасноволосый, объединивший Норвегию в единое королевство. Некоторые из этих курганов – Усебергский, Гокстадский и один из самых великолепных, курган в Борре, – были исследованы в XX веке. В них были обнаружены большие корабли и множество прекрасных вещей 800-х годов, несомненно, принадлежавших королям и королевам. Эти многочисленные предметы роскоши, найденные в ходе раскопок, подтверждают тот факт, что скандинавские конунги и аристократия жили довольно широко и никак не бедствовали. Конунги стремились окружить себя разного рода предметами и снаряжением особой красоты и покровительствовали искусным ремесленникам, подвизавшимся на ниве производства такого рода товаров. Плотники, корабелы, резчики по дереву, художники, оружейники и серебряных дел мастера часто бывали обласканы щедрым государем и ни в коем случае не обойдены королевской милостью.

Одна из сторон большого памятного рунного камня в Еллинге, или «камня Харальда». Этот камень является своего рода «свидетельством о рождении» королевства Дания. Камень высотой 2,43 метра, весящий около 10 тонн, был установлен по приказу конунга Дании и Норвегии Харальда I Синезубого Гормссона (около 930–986 гг.) не ранее 965 г. Данный памятный камень эпохи викингов создан в память о родителях Харальда I Синезубого и призван утвердить неоспоримую власть их рода над большой территорией, а также увековечить подвиги самого датского конунга Харальда I Синезубого и подчеркнуть его приверженность христианской вере. Руническая надпись на камне имеет явный религиозно-политический смысл. Она гласит: «Харальд конунг поставил этот камень в честь Горма, отца своего, и Тюры, матери своей. Харальд, покоривший всю Данию и Норвегию, кто крестил датчан». Рунный камень расположен во дворе Еллингской церкви между двумя большими погребальными курганами. Он является свидетельством эпохи перехода скандинавов от язычества к христианству.

Конунг Дании и Норвегии Харальд I Синезубый Гормссон (дат. Harald Blatand, норв. Harald Blatann; годы жизни: около 930–986; годы правления: около 958–986) свое прозвище «Синезубый» получил из-за темного цвета зубов (слово «Ыа» в то время означало гораздо более темный цвет, чем синий). Наследовал трон от своего отца конунга Горма Старого, в честь которого установил один из рунных камней в Еллинге. При конунге Харальде I в 965 г. Дания официально приняла христианство. Это решение в основном было продиктовано политическими выгодами такого шага – улучшением отношений с соседней Священной Римской империей и просвещенным христианским миром в целом. Согласно раннесредневековому источнику (Адам Бременский либо Саксон Грамматик), датский конунг Харальд I Синезубый был убит во время войны со своим сыном Свеном. Причинами разногласий называются приверженность Харальда церкви, попытки укрепить государство и расширить его полномочия, в то время как Свен был язычником и предпочитал традиционные набеги. Однако объективность источника подвергается сомнению. По одной из версий, Харальд Синезубый умер в Йомсборге. За свою жизнь Харальд I Синезубый был трижды женат: на Гунхильде, Тове и Гирид. Дети у Харальда были только от Гунхильды. Свейн I Вилобородый (будущий король Дании, около 960 г.), Хокон (около 961 г.), Гунхильда (была убита в Англии 13 ноября 1002 г., во время резни в День св. Брайса, как полагают историки, именно смерть сестры послужила предлогом Свену I Вилобородому для вторжения в Англию) и последняя дочь Тира (трижды овдовев, покончила с собой: согласно легенде заморила себя голодом в 1000 г.). Датский конунг Харальд I Синезубый возведен в лик святых католической церковью.

Далее рассмотрим сакральный характер королевской власти в Скандинавских странах эпохи викингов и историческую действительность. Историки, интересовавшиеся сакральными чертами власти скандинавских конунгов, иногда критически оценивали достоверность традиции. Они занимались преимущественно сагами, к которым, в противоположность большей части историков религии, относились с недоверием. Они, в частности, исследовали и политические стороны этой проблемы, вовсе не привлекавшие внимания историков религии. В этой связи в литературе справедливо указывалось, что нельзя игнорировать крайнюю слабость политической власти скандинавских конунгов. Поэтому носители ее не могли иметь в народной религии каких-либо черт благоговейного поклонения перед конунгом. В силу изложенного историки, даже если они и отмечали социальные и политические черты в сакральных институтах королевской власти, рассматривали их все же в сфере ограниченных и статичных понятий религиозного мира. Конечно, такой метод ограничивал возможности исследователя, так как вел к безоговорочному отрицанию существования сакральных черт королевской власти. Однако в фокусе споров находилась не социальная и политическая сторона сакральных черт короны, а вопрос о том, является ли достоверной родословная, возводившая конунгов к предкам-богам. Так как генеалогии с предками-божествами были составлены по большей части в христианский период, то спорным является вопрос о том, в какой мере в них отразились дохристианские представления. В раннем Средневековье христианская концепция королевской власти использовала не только богословско-философские аргументы о Боге как творце права и общественного порядка. Однако эти взгляды были уделом лишь узкого круга интеллектуальной элиты. Более распространенным, особенно в придворной среде, было обоснование власти и достоинства королей аргументами чисто магического мышления и действия. Провозглашался тезис об особой связи короля и божества, от которой зависит благополучие народа. Эта связь короля и Бога скреплялась магическими таинствами. Одним из них было помазание на царство. На протяжении веков начиная с Пипина Короткого, узурпировавшего титул «милостью божьей король», королевская власть считалась священной даже в официальных документах папской канцелярии, пока спор об инвеституре не изменил статус королей. Если для обоснования королевских атрибутов использовались мотивы Ветхого завета, то это не значит, что и до принятия христианства не существовало сходных, несомненно, более примитивных представлений о связи божества с королем. Популярность некоторых библейских образов так же, как, например, канонизация многочисленных королей, могут свидетельствовать о необходимости придать старым представлениям новые формы. Итак, рассмотрим вопрос о сакральном характере королевской власти на фоне процессов периода складывания государства в скандинавском обществе. Этим путем мы сумеем установить политические и идеологические запросы королевской власти, и в особенности тех скандинавских королей, которые пролагали путь к объединению своей страны. На этой основе мы и покажем, что придание королевской власти сакрального характера преследовало определенную цель. Как известно, власть скандинавских конунгов была весьма ограниченной, как и власть ярлов, которых можно отнести к одной категории с конунгами, тем более что некоторые ярлы в Норвегии и Швеции стремились захватить трон и стать конунгами. На практике власть конунга в эпоху викингов распространялась лишь на ту территорию, над которой он реально мог осуществлять свою власть. А это означало, что скандинавские конунги могли отнимать у других знатных вождей родовые усадьбы, захватывать силами своих хирдов (дружин) земли и присваивать в свою пользу подати с местных бондов. Также конунги и ярлы добивались господства при помощи походов викингов. Еще Снорри Стурласон, размышлявший о начале норвежского государства, отмечал, что первоначально конунги не обладали никакой территорией. Даже на более позднем этапе государственного объединения Норвегии конунг Олаф Харальдссон вынужден был бороться с фюльксконунгами Опленда, о чем повествуют скальды Сигват и Оттар. Римберт, также вполне надежный свидетель, писал, что короли Бирки должны были считаться со своими советниками (conciliarii). Такое положение полностью отвечает концепции королевской власти, господствовавшей еще столетия в христианском средневековом мире. Кстати, даже Адам Бременский подчеркивал, что шведы «имеют королей древнего рода, но их сила зависит от решения народа». Поэтому нет ничего удивительного в том, что конунги, добивавшиеся усиления своих позиций (а такие стремления многократно засвидетельствованы), не могли удовлетвориться одними лишь военно-политическими мероприятиями. Не могли они ограничиться и экономическими основами своей власти при всем их решающем значении. Необходимо было одновременно использовать и идеологические средства, которые придали бы более прочную основу притязаниям конунгов на власть и гарантировали бы им повиновение населения, повинности народа. Иными словами, должна была возникнуть идея королевского владычества, надолго ставшая составной частью идеологии всего социального строя Средневековья.

Одним из основных условий, которым в начале Средневековья должна была соответствовать идея монархии, являлось наличие качеств, которые отделяют короля от всех других людей. О таком процессе (отразившемся, между прочим, во всякого рода визуальных отличиях) свидетельствует в скандинавских языках и народная этимология слова «конунг». В эддической «Песни о Риге» эта этимология производит впечатление поздней, вероятно, она сложилась лишь в середине XIII века. «Песнь о Риге» выводит родоначальников сословий от разных матерей. Младшего сына ярла здесь зовут kong ungr. Это свидетельство того, что знатность происхождения играет решающую роль при возведении отпрыска рода на трон короля. Это значение слова «konungr», если оно и заимствовано из вызвавшей столько споров этимологии древнегерманского слова «kuningar», с усилением политической власти некоторых «потомков рода» требовало нового объяснения. Однако оно могло быть и результатом косвенной героизации, то есть попросту пропаганды (в современном смысле), нацеленной на возвышение короля и на подчеркивание его исключительного положения в обществе. Элементы косвенной героизации содержатся и в попытках литературы раннего Средневековья изобразить героев-королей легендарного прошлого. Действительно, королям, боровшимся за свой авторитет, необходим был живой пример, и они обращались к повелителям германских народов далекого прошлого для возвеличения идеи королевской власти как таковой – ее величия, храбрости, щедрости и ряда других качеств, связанных с личностью короля. О необходимости такого примера свидетельствует «Сага о Сверре» конца XII века. Из повествования о путешествии короля Сверре в Даларну мы узнаем, что далекарлийцы не только, оказывается, ничего не слыхали о королях, но даже не знают, что такое король вообще. Сказитель саги хотел этим показать примитивные условия Даларны. Если в XII веке имелись люди, которым надо было объяснять, что такое королевская власть, то очевидно, что необходимость растолковывать это была за два-три века до того.

Общество, в больших или малых семейных общинах в котором еще бытовали идеологические и хозяйственные связи, стремилось укрепить их, пусть даже искусственным путем, убеждением в общности происхождения. Нарушение таких связей осуждалось как преступление. С усилением стремлений к введению потомственной королевской власти героизация умерших государей гарантировала власть их потомкам.

Стремление к героизации предков отчетливо прослеживается на погребальных обрядах. Погребение с покойником оружия, скота, лошадей, собак, утвари и даже рабов и рабынь призвано было, по представлениям о загробном мире, обслуживать умершего. И сооружение надгробий, особенно курганов, рунические камни в честь покойника, даже если он погиб в чужом краю, – все это должно было хранить память об умершем на пользу и славу живущим потомкам. Здесь перед нами яркий пример наделения умерших глубоко индивидуальными чертами. В эпоху викингов в скандинавских странах памятный рунический камень, украшенный орнаментом, скорее всего, считался священным, а повреждение надписи считалось святотатством. Кстати, надписи на камнях подтверждают, что могущественные скандинавские вожди воздвигали в свою честь рунические камни; так, например, поступил известный Ярлабанке в Швеции (первая половина XI в.). В этой связи понятно, что правовые действия, как, например, заседания тингов, охотно совершались в местах, которые историческая традиция связывала с могущественными конунгами. Курганы, высившиеся над местностью, в течение веков вдохновляли поэтов, и скальды воспевали покоящихся здесь властителей. Кстати, облюбованной в легендах местностью в Скандинавии была Уппсала. Это объясняется тем, что Уппсала лежит в центре Опленда – области Швеции, в которой процесс складывания государства протекал быстрее всего и где еще в эпоху вендельской культуры политическая жизнь била ключом. Памятниками вендельской культуры являются величественные курганы, овеянные легендами. Норвежские конунги, объединившие свою страну, приписывали себе родство с Инглингами – легендарными конунгами Уппсалы. Это заимствовано, как известно, из «Песни об Инглингах» Тьодольфа, которого прежде всего интересовало, какой смертью умерли конунги Инглинги и где они погребены. За чрезвычайно сложными метафорами поэтического слова автор песни скрывает полное незнание исторических фактов об Инглингах. Но сквозь метафорику видны политические убеждения скальда, близкого к среде конунга Харальда Прекрасноволосого. В целом косвенная героизация конунга не гарантировала правителю исключительного положения в обществе. В мире легенд, погребальных обрядов и рунических надписей, как и в политической жизни, с героями-конунгами соперничали знатные вожди.

Идея монархии, которая могла бы гарантировать конунгам высший ранг, должна была обосновать исключительный характер власти конунга, чтобы эта власть не могла быть присвоена никому, кроме него, и чтобы раздираемое нараставшими противоречиями скандинавское общество безраздельно сплотилось вокруг конунга. Аргументы, используемые конунгом, должны были смягчить эти противоречия и политически уничтожить возможных противников. Арсенал средств, имевшихся в распоряжении конунга, был не так уж мал. Исключительно важная роль здесь принадлежала, по-видимому, истории. Значение истории заключалось в том, чтобы тенденциям раздробления общества противопоставить элементы, которые это общество в прошлом сплачивали воедино. Эти элементы история воскрешала и скрепляла общество эмоциональными узами. Вопрос о том, правдивы или вымышлены эти элементы, не имел никакого значения.

В эпоху викингов при некоторых дворах христианских королей также заботились об исторических традициях. Так, например, два монарха, стяжавших себе прозвище «Великий» – Альфред в Англии и Карл на континенте Европы, – требовали, чтобы исторические данные были записаны. «Карл также повелел записать и сохранить для памяти варварские и древнейшие песни, в которых воспевались деяния и войны древних королей», – писал Эйнгард. Кстати, популярность некоторых деятелей героического прошлого германцев объясняется не только стремлением показать наглядный пример величия королевской власти. Так, деятели далекого прошлого пользовались такой любовью потому, что в исторических повествованиях они во главе своих народов боролись против различных врагов. Не случайно в Исландии рост интереса к прошлому отмечается именно в период, когда на острове усилился процесс образования единого государства. Одним из глашатаев этого процесса был как раз Снорри Стурлусон, который помимо своей литературной деятельности известен и как политик. Снорри был одним из Стурлунгов– знатного рода, который играл очень большую роль в исландских распрях первой половины XIII в. (отсюда и название «эпоха Стурлунгов»). Его трижды избирали на исландском альтинге «законоговорителем» (в 1215,1222 и 1231 гг.), т. е. на высшую выборную должность.