Текст книги "Викинги"

Правда, и жены не любили терпеливо сносить обиды со стороны мужей; строптивые из них нередко отплачивали мужьям за прежние оскорбления. Так, в «Саге о Ньяле» рассказывается, как храбрый Гуннар в Исландии имел тяжбу с другим исландцем, Гицуром, и проиграл ее: «На тинге осудили его на изгнание. Немного не доехав до корабля, который разлучит его с родиной, Гуннар сошел с лошади, чтобы взглянуть еще раз на свое поместье, и сказал: «Как оно хорошо! Никогда оно не казалось мне так красиво: плетни готовы, нивы поспели для жатвы; ворочусь домой, не поеду!» «Не оставайся на потеху врагам!» – говорил ему брат, провожавший его. Гуннар, нарушив приговор, отдавал себя во власть врагов; его убеждали поручить дом матери и сыну и искать тихого убежища с Халльгерд у друзей; он одобрил это, но не ехал. Летом на альтинге противник его, Гииур, требовал его казни. Требование было законное, и Гииур подговорил 80 человек убить противника. Последний узнал это от Ньяля, возвратившегося с альтинга, но не хотел вовлекать в беду старого друга и отказался принять помощь от его сыновей. Олав Павлин подарил Гуннару три драгоценности: золотой перстень, красивый плащ и собаку Сама, которую достал в Ирландии. Сам имел большой рост, очень скоро бегал, был умен, как человек, и угадывал во всяком пришельце хозяйского врага или друга; против врагов он не жалел себя. Олав сказал собаке: «Ступай за Гуннаром и так же верно служи ему, как и мне!» Сам тотчас же подошел к своему новому господину, лег у него в ногах и был так же верен ему, как Олаву. Враги не могли ничего сделать Гуннару, пока жил у него Сам. Но однажды ночью они хитростью выманили собаку и убили. Гуннар проснулся: ему послышался вопль умирающего. «Друг Сам, – сказал он, – тебя уже нет в живых!» Гииур был благороден; ему легко было бы, окружив дом противника, сжечь его со всей семьей: в старину часто случались подобные примеры. Но Гииур считал низким истребить всю семью из-за одного виноватого. Он сделал на дом открытое нападение. Гуннар защищался храбро, но вдруг порвалась тетива на его луке. «Отрежь мне свои кудри, – сказал он жене, – и вместе с матерью сплети из них новую тетиву!» «Разве тебе это нужно?» – спросила Халльгерд. «Жизнь моя зависит от того», – отвечал он. «Теперь-то, – сказала она, – отплачу тебе за пощечину (кстати, это было незаслуженное наказание для нее), которую от тебя получила: что мне за надобность, сколько времени ты можешь защищаться». На это благородный Гуннар сказал только: «Каждый ищет чести по-своему; долго я не стану тебя просить о том». Он оборонялся еще некоторое время, но наконец пал от утомления и ран. Эта Халльгерд была за двумя мужьями, и оба пали жертвой ее строптивости».

Семейная пара скандинавов эпохи викингов. Реконструкция.

Кстати, в эпоху викингов у скандинавов и жены могли требовать развода. Это уравновешивало их в правах и спасало от жестокого обращения мужей. Однако ж если они покидали их без достаточной законной причины, то не могли требовать назад приданого и даров; в этом случае мужья даже имели право принудить их воротиться. Так, в одной саге рассказывается, как Хельга, дочь исландца Торадра, в отсутствие мужа, Торгильса, ушла от него к отцу без всякой другой причины, кроме той, что муж был гораздо старше ее. Когда Торгильс прибыл домой и узнал об этом, то вооружился и поспешно отправился к дому тестя; он вошел в комнату в полном вооружении и, не говоря ни слова, взял Хельгу за руку и увел с собой. Скафти, брат Хельги, хотел было со своими людьми гнаться за ним, как за похитителем сестры; но Торадр, отец, сказал ему хладнокровно: «Торгильс взял ему принадлежащее: запрещаю его преследовать». И Торгильс удержал жену у себя. Однажды, когда они сидели во дворе, домашний петух гонялся за курицей и бил ее. Курица отчаянно кудахтала. «Видишь ли?» – сказал Торгильс Хельге. «Что ж это значит?» – спросила она. «То же самое может случиться и с тобой», – отвечал Торгильс. Тут уж пришлось Хельге умерить свою гордыню, и с тех пор они жили хорошо друг с другом. Кстати, этот самый Торгильс умер в 1033 году, 83 лет от роду, и он еще на 60-м году жизни убил на поединке обидевшего его норманна.

Но если муж отказывал жене в необходимом, не заботился о ней и детях, дурно обходился с ней, обижал ее родных или из трусости не хотел помочь им защититься от врагов или исполнить долг чести, то жена имела законные причины искать развода с таким мужем.

В сагах есть много примеров, когда жены разводились с мужьями или угрожали возвратить им ключи, если они не помогали их родным в беде или не защищали честь рода. Бездействие, трусость и невыполнение клятвы почитались ужасным грехом и очень веской причиной для развода. В «Саге о Хёрде и островитянах» есть рассказ об исландке Торбьёрг, объявившей на тинге, что она погубит всякого, кто убьет ее брата, Хёрда, хотя ее муж, Индриди, принадлежал к числу злейших его врагов. Хёрд не отличался мягкостью характера и особой добротой к сестре. Он даже хотел сжечь усадьбу Индриди и его самого. Он предложил сестре покинуть дом, но она отказалась, сказав, что навсегда останется с мужем. Когда же островитяне и Хёрд притащили к дому вязанки дров, Индриди и его людям благодаря вещему сну Торбьёрг и заранее подведенному к дому ручью удалось погасить огонь. Но Хёрд и тут не успокоился и вместе с другими отвел от дома ручей. Его сестру и ее мужа спасло лишь прибытие подмоги. Однако Торбьёрг по-прежнему продолжала защищать брата и объявила во всеуслышание, что будет за него мстить.

Хёрд вскоре убит был Торстейном Золотая Пуговица. Индриди, который тоже участвовал в той битве, вернулся домой и в присутствии свидетелей рассказал о смерти зятя жене. Торбьёрг узнала, что брата ее убили ударом в спину, когда он был безоружен. Вечером, когда супруги отправились спать, Торбьёрг попыталась зарезать в постели мужа, но тому удалось перехватить нож и при этом сильно поранить руку. Индриди спросил жену, что надо сделать, чтобы она простила его. Торбьёрг потребовала у него головы Торстейна, в противном случае угрожая разводом. На другой день Индриди убил его и принес голову жене. Но Торбьёрг согласилась помириться с мужем и быть ему всегда верной женой еще при одном условии: она пожелала взять к себе в дом жену и детей убитого брата. Муж позволил это, и все хвалили поступок Торбьёрг, говоря, что она честная женщина.

Кроме того, разводиться на законных основаниях жены могли еще и в случае, если супруг обнищал и не мог содержать семью, причинил жене вред или нанес смертельную обиду, а также если муж вел себя недостойно – например, носил женскую одежду. Кроме того, жена имела право потребовать развода, если после свадьбы муж отказывался передать ей ключи.

Разведенные супруги могли вступать во вторичный брак. Если же смерть расторгала брак, оставшийся в живых супруг имел полную свободу вступать в новый союз. Многоженство не было в обычае, однако не считалось нарушением святости брака, если муж имел много наложниц. Скандинавы очень любили женщин, и конунги и другие знатные люди часто имели большое количество наложниц. Немецкий епископ Адам Бременский даже с негодованием писал, что шведы в соответствии со своим достатком могли иметь не одну, а несколько жен. Однако историки полагают, что речь шла не о законных супругах, а о наложницах или рабынях. Действительно, девушки-рабыни часто сопровождали дружины викингов в походах и торговых поездках. Они не только прислуживали своим господам, но использовались и для любовных утех. Кроме того, их основная ценность заключалась в том, что они были товаром, который можно было продать на Востоке намного выгоднее, чем меха или моржовую кость.

Кстати, дети, рожденные от наложниц, не имели у викингов ни того значения, ни тех прав, какими пользовались законнорожденные, однако в случае необходимости или по желанию отца незаконнорожденные дети все же могли наследовать его имущество и даже усадьбу.

Бронзовый ключ эпохи викингов. Именно такие ключи носили при себе скандинавские замужние женщины той эпохи. После свадьбы невеста становилась законной женой и хозяйкой скандинавской усадьбы. Ей передавалась связка ключей от всех строений. Связка всегда находилась у хозяйки, и только она, полновластная правительница в усадьбе, решала все хозяйственные вопросы: в ее ведении были заготовка провианта и приготовление еды, стирка и уборка, починка платья, тканье и вязание. Именно она отдавала приказы служанкам, работникам и рабам. В древнескандинавском языке были специальные слова, которыми обозначались права и обязанности хозяйки усадьбы: это «заведование» ключами и домом или внутреннее управление усадьбой. Существовал еще и особый правовой термин – внешнее управление домом. Но это уже было обязанностью хозяина-мужчины.

В эпоху викингов у скандинавов незаконных детей было множество, поскольку большинство мужчин жили со своими рабынями, а у многих были и постоянные наложницы. По норвежскому закону сын рабыни становился рабом, если только ему не даровали свободу в законном порядке. У других незаконнорожденных были определенные права: например, они могли получить небольшую часть виры за убийство отца или брата и наследовать некоторые не слишком ценные предметы от отца. Но на самом деле нередко их участь была гораздо более завидной, и разница между законной женой и наложницей стиралась настолько, что статус детей почти не зависел от этого. В королевской семье Норвегии незаконный сын не раз становился королем. В любом случае, если отец усыновлял незаконнорожденного сына, тем самым он полностью уравнивал его с законными детьми. В Дании и Швеции вся процедура состояла в сажании ребенка на колено усыновителя. Затем следовало публичное объявление об усыновлении на собрании. В норвежских законах мы находим более красочную церемонию: сначала усыновитель резал трехлетнего вола и делал сапог из кожи на его правой ноге; затем он устраивал пир, в ходе которого этот сапог ставили в центр зала, и сперва усыновитель, потом ребенок, а потом все домашние по очереди ставили в него правую ногу, тем самым подтверждая, что ребенок стал полноправным членом семьи. Правда, все же многих незаконнорожденных детей ждала незавидная участь: по повелению хозяина усадьбы, который часто и был их отцом, их могли утопить или отнести в лес на съедение диким животным. В одной из саг читаем: «Когда Исландия была еще совсем языческой, существовал такой обычай, что люди, которые были бедны и имели большую семью, уносили своих детей в пустынное место и оставляли там». Такой обычай существовал и в других скандинавских странах.

Очень часто рабы, относившие детей в лес, выбрав место, близкое к какому-нибудь жилью или большой дороге, клали их между камней или в дуплах деревьев, стараясь сохранить младенцам жизнь – и часто преуспевали в этом, ибо случалось, что такие дети, оставшись в живых, бывали заботливо воспитаны теми, кто находил их.

Детей, как тогда говорили, «бросали», если семья по причине крайней бедности не могла прокормить ребенка, если младенец был незаконнорожденным, что могло нанести бесчестье семейству, или мать которого по какой-нибудь причине не была любима отцом, или если их рождению предшествовали вещие сны, предвещавшие несчастья и беды, которые придут в семью с новорожденным.

Так, в «Саге о Гуннлауге Змеином Языке» рассказывается о рождении у Торстейна красавицы-дочери Хельги. Незадолго до ее рождения отцу приснился сон, который, будучи истолкован одним мудрым норвежцем, гласил, что к Хельге будут свататься два знатных человека, будут биться друг с другом из-за нее и оба погибнут в этой битве. Отец принял решение «бросить» девочку, но мать сохранила ей жизнь, тайком отправив к своей родственнице. Предсказание сбылось – ив свое время из-за Хельги действительно сразились двое знатных людей и оба пали в той битве.

Языческий обычай «выноса» детей продержался в Исландии еще некоторое время после официального принятия там христианства альтингом в 1000 году. В «Саге об Олаве Святом» рассказывается, что «Олав конунг подробно расспрашивал о том, как христианство соблюдается в Исландии. Он считал, что оно там плохо соблюдается, раз законы там разрешают есть конину, выносить детей и делать многое другое, что противоречит христианской вере и что делали язычники».

Однако выносить детей в более поздние времена разрешалось только бедным семьям.

В «Саге о Виги» X века говорится, что во время чрезвычайно жестокой зимы местный священник предложил пожертвовать храму денег, младенцев «вынести», а стариков убить – в силу сложившихся невыносимых обстоятельств жизни и реальной угрозы для сильных членов общества умереть.

После принятия христианства законы всех скандинавских государств особо «оговорили» системы штрафов за умерщвление ребенка и сам процесс признания ребенка мертвым. Так, в шведском законе «Гуталаг» указывается, что каждая роженица должна заранее указать своим родным, где она собирается рожать. В случае гибели ребенка свидетели должны подтвердить, что он умер своей смертью. А вообще, говорит закон, следует вскармливать каждого ребенка, а «не выбрасывать его».

В эпоху викингов в Скандинавских странах был такой обычай. Новорожденного ребенка надо было сначала показать отцу. Если ребенок был болезненным или уродливым, отец мог велеть выбросить его и оставить умирать. Поэтому новорожденного клали в доме на пол, и никто не смел поднять его до тех пор, пока отец не решал, бросить его или принять в семейство. В последнем случае его поднимали с земли и относили к отцу, который брал его на руки, обливал водой и давал ему имя. Это называлось «носить детей к отцу».

Само имя служило оберегом, было олицетворенным, значимым и обладало большой силой. В семье древних скандинавов ребенку, прежде всего мальчику-наследнику, старались дать родовое имя чаще всего в честь умершего предка, чтобы новорожденный сразу после появления на свет мог войти в мир рода. Родовое имя связывало ребенка с историей семьи и передавало эту связь в будущее. Поэтому неудивительно, когда в ребенке начинали видеть родича, в честь которого он назван. В «Саге об Эгиле» говорится: «У Скаллагрима и Беры было очень много детей, но все они вначале умирали. Потом у них родился сын, и его облили водой и назвали Торольвом. Он рано стал высок ростом и очень хорош собой. Все как один говорили, что он очень похож на Торольва сына Квельдульва, по которому он был назван». В «Саге о Сверрире» Олав Святой называет конунга во сне Магнусом, тем самым как бы принимая в свой род и благословляя, потому что имя Магнус значит «Великий» и принадлежало многим знаменитым королям, в том числе сыну и наследнику Олава Святого Магнусу Доброму.

Обливание водой было древним обрядом, во время которого ребенок посвящался богам. С этой минуты на него смотрели как на вступившего в родство. Убить такое дитя считалось преступлением. В отсутствие отца, а иногда и при нем обязанность обливания и назначения имени ребенку принимал на себя другой; для того обыкновенно избирали значительных и богатых людей; так, по крайней мере, было у знатных. Этот обряд положил начало самым тесным взаимным отношениям между восприемниками и их крестниками и обязывал их к взаимной дружбе и приязни.

В сагах наряду с именем отца ребенка всегда сообщается и имя матери. Иногда сыновей называют по матери, особенно в тех случаях, когда отец умирал рано: сыновья Гуннхильд, сын Ингунн, сын Халлы, дочь Гримы, дочь Катлы и т. д. Конунг Харальд Синезубый поставил рунный камень «в честь отца своего Горма и матери Тюры». При перечислении детей всегда упоминаются дочери и вкратце сообщается об их дальнейшей судьбе. Как и о мальчиках, говорят, что дочери «подавали большие надежды», «были многообещающими». Быть отцом достойной дочери тоже счастье.

Кстати, в эпоху викингов имена некоторых скандинавских богов (особенно Тора) часто использовали в качестве элементов личных имен; первоначально это был признак того, что ребенок находится под защитой божества. Скандинавы использовали только личное имя и имя отца (например, «Хельги, сын Торстейна» или «Тора, дочь Торстейна»). Фамилий в современном смысле этого слова не было, хотя у некоторых семей, королевских или аристократических, могло быть какое-то коллективное имя, обозначающее происхождение от знаменитого предка. Чтобы выделить человека, носившего обычное имя, нередко использовали прозвище, однако прозвище он получал, только когда становился взрослым, и оно относилось к его внешнему виду или характеру, а то и к определенному поступку, похвальному или смешному. Чтобы отпраздновать наречение имени, ребенок получал подарок, а позднее еще один, когда у него прорезывался первый зуб. Подарками являлись рабы или какие-нибудь драгоценные вещи. Эти подарки так и назывались – зубной скот. Кстати, получение прозвища также могло стать поводом для подарка, если прозвище было комплиментом.

Скандинавские дети до 15 лет жили в полной свободе и проводили время с другими своими сверстниками в занятиях, свойственных их возрасту: дочери учились у матерей ткать, шить и другим женским рукоделиям, а сыновья занимались военными упражнениями. Нигде не упоминается в сагах, чтобы отцы жестоко наказывали сыновей, однако в случае сильного гнева они прогоняли их из своих домов.

Детей обычно воспитывали дома, однако мальчик очень часто проводил часть своего детства как приемный сын в другом доме, и отнюдь не по причине бедности: таким образом между двумя семьями образовывались узы почетной дружбы. Так, если кто хотел другому оказать свое уважение и приязнь или еще теснее сойтись с ним, то обыкновенно вызывался взять его сына на воспитание и в знак того, что принимал все отцовские обязанности, сажал ребенка к себе на колени, почему взятые на воспитание дети и назывались в старину сидящими на коленях. Отдавали детей (прежде всего сыновей) на воспитание в дома мудрых людей вдовы и отцы-викинги, которые сами не могли воспитывать сыновей. Если у мальчиков не было родных отцов, воспитатели должны были награждать их имуществом и устраивать их счастье. Так, Ньяль смог «достать» названому сыну не только выгодную невесту, но и должность судьи в Исландии. Погубить приемыша или причинить ему какой-нибудь вред почиталось низким делом. «Лучше иметь хорошего воспитанника, чем дурного сына», гласит руническая надпись на покрытом рельефными изображениями камне с острова Мэн. Таким образом, почти в каждой скандинавской семье наряду со своими были приемные дочери или сыновья, и привязанность между приемышами и своими бывала так же сильна, как между родными братьями и сестрами. И в случае возникновения кровной вражды или в других трудных ситуациях приемыш мог ждать от семьи приемных родителей такой же помощи, как от кровных родственников, и сам нес по отношению к приемной семье те же обязанности, что и к родной, и оставался очень привязанным к приемным родственникам на всю оставшуюся жизнь.

В Скандинавии в языческую эпоху образования как такового не было, и даже позднее христианских школ было мало, и они были очень небольшими. Дети учились сельскому хозяйству и другим ремеслам, просто помогая взрослым в домашней работе по мере своих возможностей, и тренировались в воинском деле, сражаясь друг с другом. Ребенка, у которого был талант к какому-нибудь особенному ремеслу, вероятно, посылали учиться в другой дом, если им не владели в его собственной семье; таким же образом могло передаваться знание законов, истории и стихотворства, однако у нас нет никаких упоминаний о том, что ученые люди и знаменитые поэты собирали какие-то формально организованные группы учеников.

В эпоху викингов считалось, что молодые люди должны работать не покладая рук. Никого так не презирали, как «жевателя углей» («запечника») – мальчика, который упорно сидел рядом с кухонным очагом, пока остальные были в поле. В целом можно сказать, что пора беззаботного детства в эпоху викингов в Скандинавских странах была недолгой. Как только ребенок начинал ходить и самостоятельно есть, ему понемногу поручали работу по домашнему хозяйству – выгнать кур из курятника, собрать ягоды или орехи, накормить домашнюю скотину и прочие мелкие поручения. Юноши должны были быть смелыми, и если даже при этом спорили со старшими, этим скорее восхищались, чем порицали. Если автор саги говорит о ком-нибудь, что «с этим мальчиком трудно было справиться; он был своеволен и драчлив», то это отнюдь не порицание. Так, например, в «Саге об Олаве Святом» рассказывается как Олав I Трюггвасон, который уже был знаменитым воином и конунгом, проверял трех своих маленьких единоутробных братьев:

«Рассказывают, что когда Олав конунг был на пиру у Деты, своей матери, она привела и показала ему своих сыновей. Конунг посадил на одно колено своего брата Гутхорма, а на другое – своего брата Хальвдана и стал их разглядывать. Потом он нахмурил брови и грозно на них посмотрел. Оба мальчика испуганно опустили глаза. Тогда Аста принесла своего самого младшего сына, Харальда. Ему было тогда только три года. Конунг нахмурил брови, но Харальд не отвел глаз. Тогда конунг дернул его за волосы. Тут мальчик схватил конунга за ус и потянул что есть силы. Тогда конунг сказал:

– Ты, брат, видно, никому не будешь давать спуску!

На другой день конунг и Аста, его мать, гуляли по усадьбе. Они подошли к озерку, где играли Гутхорм и Хальвдан, детиАсты. Они строили большие дома и гумна, и у них было много коров и овец. Так они играли. Неподалеку от них на том же озерке у глинистого заливчика играл Харальд. Он пускал по воде деревянные дощечки. Конунг спросил его, что это такое. Мальчик ответил, что это его боевые корабли. Конунг улыбнулся и сказал:

– Может статься, брат, ты и вправду поведешь боевые корабли.

Конунг подозвал Хальвдана и Гутхорма и спросил Гутхорма:

– Что бы тебе больше всего хотелось иметь?

– Поля, – ответил тот. Конунг спросил:

– А большие ли поля?

Тот ответил:

– Я хочу, чтобы каждое лето засевался весь этот мыс.

А на том мысу было десять дворов. Конунг сказал:

– Да, много хлеба там могло бы вырасти.

Потом он спросил Хальвдана, что бы тот больше всего хотел иметь.

– Коров, – ответил тот.

– А сколько же ты хочешь коров? – спросил конунг.

– Столько, что, когда они приходили бы на водопой, они стояли бы вплотную вокруг всего этого озерка.

Конунг сказал:

– Вы оба хотите иметь большое хозяйство. Таким же был и ваш отец.

Потом конунг спросил Харальда:

– А что бы тебе больше всего хотелось иметь?

Тот отвечает:

– Дружинников.

– А сколько же ты хочешь дружинников?

– Столько, чтобы они в один присест могли съесть всех коров моего брата Хальвдана.

Конунг улыбнулся и сказал Acme:

– Из него, мать, ты, верно, вырастишь конунга».

Конунг Олав I Трюггвасон оказался совершенно прав, поскольку мальчик, когда вырос, стал конунгом Харальдом Хардрадом, чья полная приключений жизнь окончилась в 1066 году в Англии, в битве при Стэмфорд-Бридж.

Кстати, по закону в эпоху викингов в Скандинавии в 12 лет мальчик становился взрослым. Как правило, он оставался дома еще в течение нескольких лет, но иногда мог отправиться с воинами в «викинг» даже в таком раннем возрасте. В этом нет ничего удивительного. Так как в то время считалось, что авантюрные приключения являются обязательным этапом воспитания знатного юноши (сына конунга или ярла). Так, например, Олаву Трюггвасону было только 12 лет, когда он попал на корабль, которым командовал его приемный отец, и еще подростком (все юношеские годы он провел в набегах) сам стал военным вождем. В эпоху викингов скандинавский юноша никогда не считался слишком молодым для морских походов. Так, Эйрик Кровавая Секира, к примеру, совершил свой первый поход по северному морю, когда ему было не более двенадцати лет от роду. Ярлу Эйнару Криворотому «было четырнадцать зим от роду, когда он собрал ополчение и пошел разорять владения других конунгов». Большинство молодых скандинавов, собрав богатство за годы разбоя, возвращались домой, чтобы вести спокойную крестьянскую жизнь. Местные условия определяли, возвращался ли женатый сын в дом отца, строил ли новый дом рядом с его домом (как в Ярлсхофе) или перемещался на несколько миль от него (как обыкновенно бывало в Исландии). Конечно, многие решали поселиться за морем, и там к ним присоединялись их родственники. Другие проводили большую часть жизни, сражаясь на службе у того или другого военного вождя, и уже никогда не возвращались к сельскому хозяйству.