Текст книги "Пращуры русичей"

Русы собирались в поход. Городок, который который русы срубили за несколько месяцев, выполнил свою первоочередную задачу. Это была лишь ступенька, теперь русы устремились выше.

Войско готовилось к походу на Новгород. Варяги: русы, нурманы и свеи, Лучезар со своими балтами, весь и кривичи, поддержавшие новых князей. Войско Рюрика росло. Но и это было не главное. Новгородские послы, явившиеся навстречу, признали его власть и признали его право наследия. Назад пути не было. Русы грузили добро на корабли, готовясь к походу. Большое войско, его прокормить только, уже задачка не из лёгких. Но этому варягу всё по плечу, с окрестных деревень гонят скот, везут зерно, везут прочий провиант. Русы не просто умелые воины, они и сети поставят, улов добудут, ватагою в лес пойдут, добудут зверя да птицу. Идут дела полным ходом, жизнь на месте не стоит. За руссами местные тянутся, особенно молодёжь. Учат новичков делу ратному, как копьё да щит держать, да мечом врага рубить, что бы было, кому земли эти от врагов беречь. Рюрик оставлял в отстроенном городке небольшой гарнизон. Поставил над ним воеводой молодого Альва. Пусть рубежи стерегут, врага в глубь страны не пускают. Остальные воеводы в путь дальний собираются, нелегка будет эта дорога, много ещё впереди испытаний. Но не всем был по сердцу эта новь. Лучезар смотрел на сборы, и на сердце у него лежал камень. Думал он поначалу, что ненадолго варяги пришли. Пограбят, повоюют, да уберутся восвояси, как раньше было, ан нет. Не те это варяги, нечета всем прочим.

– Думал руками руссв от Вадима Храброго избавиться, а теперь пойди, придумай, как их самих извести, – рассуждал Лучезар. – Теперь вон не только Рюрик, князь, теперь жена его, княжна, сын маленький, да ещё этот родич – Олег, молодой он да ранний. Глазами так зыркает, будто сыч. Не говоря уж о братьях Синеусе да Труворе.

Люди Лучезара, уже собрались, ждали лишь приказа. Выделил им место князь на корабле, у свеев захваченном, том, что в чудских землях полегли. Лучезар теперь у князя в почёте. Шутка ли, он первый князя признал, в верности ему поклялся. Теперь вот советчиком при нём. Это и хорошо, Лучезар усмехнулся.

– Если нельзя врага на поводке удержать, нужно так сделать, что бы твой кинжал к самому горлу его был приставлен, что бы в любой момент можно было удар нанести. В чём сила Рюрика, помимо силы да мудрости собственной? – рассуждал княжий воевода. – Теперь сила его в родичах, на которых он опирается. А ведь признав сына наследником, он братьев то своих права на престол Новгородский лишил, это то и важно. Хорошо им в Изборске, да на Белоозере, но только кому эта глушь надобна. Сила то вся, да богатства в Новгороде, там и пути судоходные к грекам, да в Хазарию, а ведь там теперь Рюрик, да сын его Игорь закрепились. Довольны ли братья долей своей, старшим братом им отведённой? Ежели нет, хорошо, а ежели довольны, то нужно, что бы Рюрик в этом засомневался. Новый князь честолюбив и подозрителен, нужно на этом и сыграть. Сила его в родичах, так и надо силу эту против князя направить, или князя против силы этой.

Лучезар в первый раз за всё последнее время улыбнулся.

– Вот он шанс, и, похоже, шанс единственный! Ничто ещё не потеряно!

Лучезар отдал приказ своим людям грузиться на корабль. Каждый из тех, кто проходил мимо видел на лице Гостомыслова приёмыша довольную улыбку, но никто не догадывался, чем она вызвана.

Один лишь Лейв, проходя мимо, всё понял. Уж он-то знал, не может Лучезар улыбаться просто так. Видно придумал очередную пакость. Стало быть, жди беды, думал Лейв, но молчал. Подготовка к походу продолжалась.

Глава третья.
Трувор и Вадим

Солнце неистово припекало, и поэтому бока коня покрылись белой солоноватой коркой. Полуденная жара донимала так, что виски сжимало, будто бы в тисках, полчища насекомых, слепней, оводов и прочих мерзких созданий, утомляли своим монотонным жужжанием. Эти вечно голодные твари вились вокруг человека и животного, то и дело садились на них, стараясь как можно скорее вонзить в их тела свои острые хоботки. Мерин неистово тряс головой, бил хвостом, пытаясь отогнать от себя назойливых кровососов. Даньша ухватил ремень, расстегнул пряжку и потянул седло на себя, конь дёрнулся, захрапел. Парень бросил седло на траву, от толстого потника чуть ли не валил пар, кровососы ещё больше загудели. Привязав коня, и зачерпнув ковшом из стоящего на бортике колодца ведра, Даньша плеснул водой себе в лицо, остатки вылил на голову.

– Что, тоже хочется? – усмехнулся парень, заметив грустный взгляд распаренного Орлика. – Ну, уж извини, братец, тебе малость погодить придётся, сперва остынь. – Сказав это, Даньша зачерпнул ещё один ковш, и сделал несколько глотков. Орлик потянулся губами к ведру, и тут же получил по морде. – Сказано же тебе, обожди! – прикрикнул человек, мерин отвернулся.

Что-то скрипнуло, Даньша поднял глаза, сквозь внезапно отворившийся лаз в заборе, он увидел симпатичную мордашку.

– Леська.

Девчушка опасливо огляделась, поправила ручонкой упавший на глаза клок волос, и убедившись, что из чужих во дворе нет, поманила парня рукой. Глазёнки девушки светились, от их озорного блеска у Даньшы по спине побежали мурашки.

– Ох, добрая девка, шустрая, весёлая, не чета прочим, – подумал юноша, сравнивая Леську с другими дворовыми девками, жившими при дворе Изборского князя. Остальные отроки и дружинники Трувора любили грудастых, да пышных, а вот Даньше почему-то эта приглянулась. – Ну, сиротка, ну худощавая, зато добрая и не корыстная, все другие девки у воинов за ласки свои гостинца да подарочки выманивают, ноют, да губки дуют по любому поводу, а Леська не такая.

Вот уж сквозь щель пролезла, стоит не подходит, на носу мелкие веснушки, не много самую малость, растрёпана слегка, на лбу царапина, босая, не девка а сорванец, только глаза не мальчишьи, синие, чистые как небо, взор не оторвать.

– Чего коника то лупцуешь? Ему тоже жарко, а ты его по губам, – произнесла девушка, поглядывая на Даньшу из-под длинных ресниц. – Сам вон хлебаешь водицу, а ему не даёшь.

– Нельзя ему пока, – напустив на себя важный вид, произнёс Даньша. – Обмою бока малость, потом напою, да и вода согреться должна, она же колодезная, чистый лёд.

Произнеся эти слова, Даньша распрямился, и уткнул руки в боки, случайно задев при этом стоящее на колодце ведро, то с грохотом опрокинулось, издав настоящий грохот. Даньша опешил, Орлик дернулся и тихонечко заржал, Леська прыснула со смеху, схватившись рукой за забор. Даньша поначалу насупился, а потом рассмеялся вслед за девушкой.

С Леськой они познакомились уж полгода назад, почти сразу как Труворова дружина в Изборске осела. Даньша теперь не трель, и не ученик кузнеца, он отрок княжий. Отрок конечно не гридь, но тоже член младшей дружины. Пусть многие обязанности у отроков такие же, как и у прислуги, но всё же будущие гридни к оружию допущены, учатся делу ратному, в перерывах меж прочими работами. А дел-то завсегда хватает, где за столом, где в походе князю прислуживают, на охоте да на ладье, коней опять же выхаживают, зачастую пол дня мечом да копьем машут юные вои, стрелы пускают, да учатся строем врагов рубить, щит к щиту, плечо к плечу. После таких учений синяки да ссадины неделями не сходят, а меж тем от прочих работ парней никто не освобождает. Зачастую в гриднице княжьей жизнь потяжелее, чем та, которой Даньша жил у Скегги ярла в трелях, но парень не жалуется, тут и труд во благо, и учение на пользу, а главное нет ошейника рабского, а свобода, она не просто слово такое. Свобода это то, что душу окрыляет, особенно для того, кто ужасы неволи постиг. Свобода для таких, как Даньша, меда слаще, золотой казны дороже. Дружинников никто не неволит, не хочешь князю служить, уходи, никто не держит, вот только почему-то никто уходить не торопится, потому что попасть сюда не так просто. В дружине лучшие воины, и живут они своим могучим братством на благо князя и товарищества дружинного.

– Ну что, придёшь сегодня? – наконец-то прекратив смеяться, прошептала Леська, потупив взор. Теперь она поглядывала на парня с нежностью и лёгкой долей восхищения, а ведь минуту назад насмехалась вроде бы. – Приходи, я ждать буду.

– Эх, а ещё столько дел сегодня: коня помыть да вычистить, кормов задать, да потом ещё в конюшнях прибрать. Это при том ещё, если воеводы новых дел не поручат, а завтра с утра побудка ранняя, да учёба. С прошлого занятия вон все бёдра синие, губа посечена, да руки дрожат. А ежели с Леськой опять на сеновале всю ночь промилуются, то он завтра носом клевать начнёт, за прочими отроками поспевать не сможет.

– Может отказать девке, никуда ведь она не денется?

Леська стоит, ждёт, не торопит с ответом, неужто понимает как ему тяжко? Эх, была не была, дело то ведь молодое, уж как-нибудь.

– Ну, жди, приду после вечерней зорьки, – Даньша протянул руки, облапил Леську, и неумело ткнулся ей в губы, чуть поросшим мягкой щетиной ртом.

Девушка отпрянула, вырвалась, утёрла лицо рукавом. Оба рассмеялись, весело так, задорно и чисто.

– Ну, беги что ли, а то ведь некогда мне, вечером свидимся, – вполголоса прошептал Даньша.

Леська часто закивала, наскоро чмокнула парня в щёку, и исчезла за забором. Даньша ещё некоторое время смотрел ей вслед. Боль от укуса заставила тело сжаться. Огромный слепень, воспользовавшись тем, что юноша погрузившись в свои сладкие мысли и какое то время не чувствовал боли, преспокойно сосал кровь из руки. Прихлопнув ладонью злобного кровососа, Даньша направился к лежащему возле колодца пустому ведру, солнце по-прежнему неистово палило.

В отличие от буйных и своенравных новгородцев жители Изборска приняли нового князя с радостью. Провозгласив Рюрика законным наследником Гостомысла, а себя его ставленником, Трувар стал князем кривичей с их всеобщего одобрения. Но было ли то вызвано природным дружелюбием и покладистостью славян-кривичей? Пожалуй, нет. Ведь жившая по соседству с Изборскими землями чудь, хоть и не отличалась излишней агрессивностью, но зачастую при возникновении даже малых конфликтов крепко держалась за своё добро и за свои обычаи. Чего уж и говорить о южных соседях латгалах6767
  Латгалы – балтское племя, населявшее восток современной Латвии.


[Закрыть]. Пусть они и не были так искусны в воинском деле, как их сородичи курши, которым то и дело приходилось отражать набеги свирепых датских викингов, но при всём при этом, эти лесные язычники, умели при необходимости пролить вражескую кровь. Ведь и к латгалам изредка наведывались жадные до крови скандинавские пираты, оттого и могли эти своенравные лесовики постоять за себя и за свои земли.

Именно эти соседи и беспокоили Изборских кривичей больше всего. Прознав про сию проблему, Трувор, недолго думая, снарядил в балтские земли экспедицию. Не военную, нет. Нагрузив несколько судов всяким добром и товаром, он самолично под охраной сотни до зубов вооружённых русов спустился по Великой реке6868
  Великая – река, протекающая по территории современной Псковской области, впадающая в Чудско-Псковское озеро.


[Закрыть] в земли своих южных соседей. Поначалу перепуганные латгалы попрятались, завидев грозную варяжскую дружину, но, убедившись, что северяне приехали торговать и навезли много нужного товара, успокоились. Успокоились да не все.

Когда изборских «купцов» посетили представители племенной знати, Трувор устроил для тех развесёлый пир с состязаниями. Молодой князь кривичей вел себя на земле соседей словно хозяин. Вожди латгалов, поглядывая на варяжских витязей, только хмурились да чесали бороды.

– Шутка ли когда у тебя вдруг появились такие соседи, – рассуждали старейшины и вожди. – С такими, лучше дружбу водить, чем ссорится. Попробуй таким возрази.

А Трувар и его русы не унимались, напировались, натешились, да ещё в конце похода устроили на землях соседей охоту, затравив псами и подняв на копья парочку сохатых да двухгодовалого мишку, против которого Трувор вышел, в одиночку с одним мечом, и завалил грозного лесного хозяина одним ударом.

Проводив «желанных гостей», воинственные балты тут же напрочь позабыли про свою воинственность. Зато для жителей Изборска началась с тех пор новая жизнь. Трувор и его «купцы» товару навезли по малой цене взятому. Ведь русы на весь свой товар и на товар соседей сами цену устанавливали, а балты только соглашались, да сдавали свой товар задарма, не решаясь спорить.

Прознав про нового князя, да про то, как брат его старший на севере свеев побил, жившая севернее чудская знать заявилась, с дарами.

– Прими, дескать, великий витязь подарочки, да дружбу нашу, – заявили вожди да старейшины. – Мы тебе не враги, так что ты в земли наши не ходи, останемся добрыми соседями.

Одним словом просто откупились.

После этого Трувор устроил целое пиршество для жителей своей столицы, пляски да песни не умолкали почитай целую неделю, народ веселился, пил, ел досыта и допьяна.

– С народа дань берёт не большую, не злобствует, брату своему старшему в Новгород отсылает часть, но малую, – говаривали жители Изборска. – Добрый у нас князь, добрый и справедливый.

А потом из Новгорода послы пришли, Рюриковы приказчики. Узнав об успехах молодого князя, они от Трувора долю большую затребовали, но тот отказал.

– Довольствуйтесь тем, что даю, – самодовольно заявил молодой князь. – Долю от похода да даров чудинских я вам отдал, а свой народ как липку обдирать я, не намерен.

Услыхав эти слова, приказчики озлобились, грозились Рюрику нажаловаться, но молодой князь, был неумолим. Уехали послы недовольные, зато кривичи, про то прознав, так вовсе своим князем возгордились, песни да сказы уж о нём слагать начали.

Ничто вроде бы не предвещало беды.

Солнышко показалось из-за облачка и вновь спряталось, и хотя жара немного спала, ни ветра, ни дождя так и не было. Мужики, покачивая головами, что-то талдычили, то про засушливое лето, то про неурожай, говорили, что от засухи хлеба на корню могут посохнуть, а значит и зима будет голодной. Слушая вполуха разговоры двух челядников, которые разгружали с въехавшей на княжий двор телеги мешки с припасами, Даньша, сидел на дубовой колоде, в теньке, опершись на тяжёлый щит, время от времени тёр распухшие глаза. Но не яркий свет был причиной этого недуга, глаза щурились, а веки опускались сами собой, Даньша сладко зевнул, и зажмурился. Перед ним снова предстало лежавшее на сене обнажённое стройное тело с маленькими бугорками грудей, тонкой талией и длинными стройными ногами.

– Ах, Леська, Леська, знал ведь, что всю ночь не уснём, а ведь пошёл, не удержался. Теперь вот караул нести, а глаза то сами слипаются. Если бы на заре хоть немного поспал, всё сейчас легче бы было.

Сегодня Даньша стоял в карауле и нес свою ратную службу, охраняя княжеские хоромы. Он сидел, держа в руке щит и закинув за спину ножны, в которых хранился настоящий боевой меч. Теперь он отрок княжий, не простой деревенщина, а воин. Но от этих мыслей «бдительному стражу» легче не становилось. Сон морил и морил, унося парня в мир покоя и грёз.

– Вои! Вои скачут, конные, чужие! – во двор вбежал пацанёнок из детских, и подбежал к Даньше, то и дело, тыча рукой в сторону южных городских ворот.

Часовой вскочил, перекинул меч на живот, что бы удобнее было выхватывать.

– Что за вои, сколько? Напали, или что? – сон у Даньши начисто улетучился.

– Да нет, не напали, к городу подъехали, у ворот встали, – поспешно стал разъяснять мальчишка. – Стража, что ворота стережёт, их в город не пустила, перед ними так врата и захлопнула. Их там десятка три, все на лошадях, оружные, говорят к князю нашему им надобно! Я их своими глазами видал!

Малец тараторил без остановки, не успевая перевести дух.

– Так, а ну постой, раз видал, пойдём к князю, сам ему всё и расскажешь, – Даньша повернулся к крыльцу и подтолкнул парня рукой. Тот было дёрнулся вперёд, но тут же замер как вкопанный.

В дверном проеме в одной рубахе, безпоясый стоял сам князь града Изборска. Трувор мирно потягивался, распрямив свои могучие плечи. Он стоял, как будто безучастный, глядя куда-то в даль.

– Мой князь, дозволь… – Даньша умолк на полуслове, не договорив.

Трувор небрежно махнул рукой, заставив отрока умолкнуть.

– А ну, малой, слетай за водицей, – обратившись к мальчишке, произнёс Трувор, указав рукой в сторону колодца.

Мальчуган сорвался, притащил ведро, черпал из него воду ковшом и поливал на руки князю. Умывшись, князь отправил мальчика за рушником, вытерся.

– Ну, а теперь докладай, что за невидаль такая у наших ворот стоит, пужаться мне её, аль нет?

Круглое веснущатое лицо сморщилось, глазки стали похожи на маленькие щёлки.

– Да я же говорю, княже, вои прискакали, не наши, тебя видеть желают.

– Ну, а коли желают, так что ж их держат тогда? Милости просим, а ну дуй к воротам, вели пустить.

Мальчик умчался. Трувор подошёл к застывшему Даньше, прошептал:

– А ты, отрок, рот не разявь, вели одёжку нести, кольчугу, да корзно моё, словом всё как положено. Да гридь покличь, а то мало ли…

– Опять князь гуляет, – произнёс приземистый мужик, поглядывая в сторону княжьих построек, откуда доносились крики и смех.– Так недолго и все богатства промотать.

– Да ладно тебе ворчать, Зазуля, – ощерился в улыбке молодой щербатый парень, вытирая рукавом губы, – Князь наш, воин славный, что прокутит да прогуляет, всё тут же восполнит. Сходит опять к балтам, или к чудинам, али ещё к кому, и снова с богатством возвернётся.

В ответ на это, тот, кого назвали Зазулей, укоризненно покачал головой, и, махнув рукой, отправился восвояси, гуляния тем временем не утихали.

Пир, который младший из Годлавовых сынов устроил в честь своего гостя и вновь назначенного воеводы Вадима Храброго, а это именно он со своей дружиной в тридцать сабель, явился накануне к Трувору, и попросил разрешения вступить в его дружинное братство, превзошёл все ожидания гостя. Столы поставили во дворе перед гридницей, пригласили множество гостей. Вся дружина и знатные мужи стольного города западных кривичей Изборска были приглашены на это веселье.

Оба, хозяин и гость были примерно одного возраста, оба крепкие и статные точно былинные витязи из сказок. Трувор восседал за широким столом, который аж прогибался от лакомств и медов, разнообразной снеди лежащей на нём, новгородский боярин сидел по правую руку от князя.

– Вот такая жизнь по мне, воля, веселье, да походы, не могу я долго на месте сидеть. Мне бы в поле чистое, конь, сабля да ветер, – произнёс Вадим, потягивая крепкое ароматное пиво из турьего рога. – А в Новгороде, что сидишь на заду, не развернуться, не потешиться.

Сидевший рядом Трувор, усмехнулся, покручивая длинный ус. Было видно, что слова гостя ему по душе.

– Да уж и не говори воевода, приказчики новгородские совсем стыд потеряли, до нитки готовы обобрать, – Трувор негодуя, сжал кулаки. – Любят на дармовщинку поживиться. Да только не вынув меча, добычи не взять. Гнать я их велел, пусть брат мой довольствуется тем, что я сам ему даю.

Распаренная и взъерошенная девка-прислужница, прошмыгнув меж столами, поставила перед князем и его гостем огромный поднос с тушёной медвежатиной. От блюда валил густой пар, неповторимый аромат разваренной дичины, сдобренной пахучими кореньями, словно тараном ударил в ноздри.

– Так вот, и я говорю, братец то твой – Рюрик конечно герой, свеев на Ладоге побил, да только скуп без меры, – продолжал свою речь гость, с аппетитом поглядывая на блюдо с мясом. – Такую победу одержал, а гуляний не устроил, тризну по павшим справил скромно, без размаха. А в Новгород заявился, так тоже в городище своём засел, никому лика не кажет, только подати с купцов да бояр дерёт, почём без меры. На вече не многословен, ой не князь, а, так, ни то ни сё, а, ну да ладно, давай ещё по кубку испьём под дичину.

Расторопный отрок, тут же подскочил к гостю и наполнил его кубок до краёв, Вадим одобрительно кивнул и поднялся.

– За тебя я выпить хочу, князь града Изборска и земель кривичских. За то, что ты своим умом живёшь, и ни кто тебе не указ.

Услышав эти слова, варяги Трувора загалдели, кубки звенели, воины шумно поддержали здравицу. Лишь воины самого Вадима, вели себя скромно и сдержанно, пили мало, больше отмалчивались. Зато варяжская Русь гуляла, гуляла на славу. Когда шум чуть поутих, Вадим, продолжил свою речь, одновременно успевая лакомиться медвежатиной.

– Я ведь почему из Новгорода ушёл, я ведь человек разумный, и тоже сам себе голова. Не стал я сразу брату твоему присягать, подождать решил, так он мне своих дружинников прислал, надавить на меня, стало быть решил, что бы силком заставить служить ему. А я так не привык, я себе вождей сам выбираю, вот и ушёл к тебе. Ты, князь Трувор, мне люб, потому тебе и желаю служить. Так что не обессудь, вот он я. Да ещё, не с пустыми руками я, не побрезгуй князь, прими от меня дары скромные.

Вадим махнул рукой и несколько человек из его дружины, сорвались с мест, и вскоре появились на пиру с обещанными подарками. Серебряный кубок, с золотой оторочкой, украшенный драгоценными камнями определённо вызвал у Трувора интерес, но больше его конечно же привлекла кривая болгарская сабля, в нарядных ножнах, обтянутых юфтью, отделанных золотом. Клинок сверкал на солнце, и этот блеск заставлял глаза Трувора так же сиять.

– Откуда ж красота такая? – молодой князь, и не пытался скрыть своего восторга. – Неужели это новгородская работа.

– Не смеши меня, княже, – усмехнувшись, высокомерно промолвил Вадим. – Новгородскими мечами только лес валить, а тут работа восточных мастеров. Болгарские клинки хороши да красивы, а вот чаша ромейская. В Болгарии, да в Византии настоящие богатства, да в странах Халифата. Аскальд, боярин Рюрика давно уже князя в Царьградские земли зовёт, там-то уж есть чем поживиться, а брат твой только чудинов, весь, да словен Ильменских данью обкладывает, крохи собирает, а за богатствами настоящими плыть побаивается.

Трувор переменился в лице.

– Не забывайся, воевода, помни, о ком говоришь, – шипящим голосом произнёс Трувор. – Брата моего вся Балтия знает, его короли франкские побаиваются, не говоря уж о данах, которых он бил столько лет. Рюрик трусом никогда не был, да и сейчас им не стал.

– Да, да, конечно, я просто сказал, не подумав, – Вадим понял, что перегнул палку. – Кто же сомневается, что брат твой храбрец. Ах да, вот ещё, самый главный подарок тебе князь, такому подарку сам Император ромейский порадовался бы.

Вадим снова поднялся и крикнул своим людям.

– А ну, приведите Буланого.