Текст книги "На восточном порубежье"

3

Елизавета Петровна, пожалуй, самая обаятельная из всех цесаревен Романовых. Дочь Петра Первого и Екатерины, рожденная до их венчания, она всю жизнь несла на себе крест внебрачного ребенка. Противные Елизавете Петровне партии, считавшие ее происхождение для себя выигрышной картой, постоянно козыряли ею. Тем более, что законодательство того времени лишало любимицу-дочь Петра Великого права престолонаследия. Именно это обстоятельство воспрепятствовало бракосочетанию французского короля Людовика XV с самой красивой принцессой Европы.

Весной 1725 года пришлось окончательно отказаться от мечты породниться с Бурбонами, и царевну начали сватать за второстепенных немецких князей.

Екатерина I намеревалась устроить брак дочери с побочным сыном Августа II, Морицем Саксонским, но и этот альянс не удался. За неимением лучшего жениха Елизавете пришлось согласиться на брак с епископом Любской епархии, принцем Голштинским Карлом-Августом, младшим братом правящего герцога. Партия была более чем скромная, но обстоятельства не допустили и этого брака: в июне 1727 года жених умер, так и не дойдя до алтаря.

После смерти матушки заботы о замужестве Елизаветы вовсе прекратились; и царевна в делах амурных была предоставлена самой себе, о чем, в общем-то, не жалела, отдаваясь любовной страсти со всем темпераментом, дарованным ей природой.

По мановению императрицы ясное небо над Александровской слободой стало затягиваться свинцовыми тучами.

4

Бурхард-Христофор Миних, немец родом из графства Ольденбурского, был взят на службу в Россию еще Петром I. Присвоив ему чин генерал-инженера, царь обязал иноземца следить за гидравлическими работами на Балтийском побережье.

Немцы, состоявшие на государственной службе еще с Петровских времен, ныне, при императрице Анне Иоанновне, вновь возвысились в востребованности и авторитете у власти. Не без протекции, конечно, Бирона, но и Анна Иоанновна тому не препятствовала. Сильно она невзлюбила старые княжеские роды, что, похваляясь родством со времен Рюриковичей, пребывали в безграмотности и великой лени. Да и обид от них натерпелась она немало.

Ведь именно по вине Верховного тайного совета при Екатерине I и Петре II вдовствующая герцогиня Курляндская прозябала в нищете, испытывая постоянные унижения. Одним словом, неслучайно именно князья Долгорукие, Голицыны, Волынские и иже с ними оказались в опале у императрицы; зато благоденствовали и стремительно продвигались по службе господа Бирон, Миних, Остерман, щедро одариваемые должностями и чинами.

Графу фон Миниху в ту пору перевалило далеко за пятьдесят; будучи хорошо осведомленным о дворцовых нравах и весьма искушенным в интригах разного рода, он без труда сблизился с Бироном и Остерманом, а через них – с императрицей. Ныне он состоял в должности фельдшейхмейстера или председателя особой комиссии по контролю за состоянием войск и изысканием средств на его содержание. Именно ему Анна Иоанновна поручила пресечь опасный роман цесаревны с гвардейцем.

– Отчего, Ваше Императорское Величество, именно на меня полагаетесь? – изумился Миних, не поняв поначалу ход мыслей Анны Иоанновны. – Графу Ушакову и его Тайной розыскных дел канцелярии было бы гораздо сподручнее.

– Ты, фон, меня разочаровываешь! Я понимаю, что костоломы Ушакова под пытками из самого отчаянного смельчака выбьют любое признание. Но одна мысль, что красавец Шубин будет изувечен, меня расстраивает. Незачем портить игрушку, если она не твоя! Ну а коль прознаешь насчет изменных или, к примеру, воровских дел Елизаветы, то мне решать, как далее поступать. Наказ мой держи в строжайшей тайне, даже Бирону лишнего не рассказывай. Ну, теперь все уяснил?

– Да, моя императрица, уяснил! Все ваши пожелания будут исполнены в точности.

С этой минуты Александровская слобода и казармы Семеновского лейб-гвардии полка оказались под неусыпным оком Миниха.

Вскоре из Александровской слободы поступили первые донесения. Сотканный молодыми людьми мирок любви и счастья оказался хрупким, не способным защитить их от человеческой зависти и ревности. Хотя, пожалуй, от Анны Иоанновны не спастись было и за крепостными бастионами.

Донос пришел от некоего подьячего Тишина, сообщавшего о прижитых цесаревной двух детях мужеского и женского полу.

Императрица страшно прогневалась:

– Немедля пресечь надо крамольный роман цесаревны с гвардейцем. Не к лицу ей плодить безродных детей, наш род Романовых поганить! – негодовала она.

– В Семеновском полку все относительно спокойно, разве что за сквернословием замечен капитан от гвардии князь Юрий Долгоруков.

– А что же поручик Шубин – даже в сотоварищах у Долгорукова не ходит? – поинтересовалась Анна с досадой.

– Сотоварищ Долгорукова – князь Барятинский, такой же плут и гуляка; так вот он действительно дружен с нашим поручиком, – наконец порадовал правительницу Миних.

Разговор неожиданно был прерван приходом Бирона. О визите Миниха и беседе на повышенных тонах в покоях императрицы ему донесли тут же. Желанием вызнать что-либо для себя полезное и был продиктован столь поздний визит фаворита к Анне Иоанновне.

Бирону как единственному любовнику Ее Величества подобные выходки сходили с рук. Вот и сейчас, пройдя черным ходом и немного задержавшись за портьерами, дабы подслушать тайный разговор, он с удивленным выражением лица появился в покоях императрицы:

– Боже мой, Анна! Дорогая! Разве можно столько времени заниматься государственными делами? Ты себя совсем не жалеешь! Фон Миних, отчего вы-то своими финансовыми проблемами беспокоите государыню в сей поздний час?

– Эрнст, ты нынче совсем не вовремя! – на этот раз Анна не сдержалась, с раздражением выставляя фаворита. – Фон Миних наведался ко мне с личным прошением. Оставь нас сию минуту.

– Прошу меня покорно извинить, – Бирон изобразил на лице глубочайшую обиду и удалился восвояси.

Возвратившись к себе, он тут же вызвал дежурного офицера и торопливо настрочил письмо цесаревне Елизавете Петровне: «Мое послание опережает фельдъегерей государыни императрицы не более чем на день. Ей многое стало известным из вашей личной жизни: опасайтесь самого худшего. Прочитав письмо, сразу уничтожьте. Бирон».

Эрнст Иоганн Бирон на протяжении своей государственной деятельности всегда состоял в противных цесаревне партиях, но – по неведомым на то причинам – всегда совершал действия, смягчающие ее судьбу и положение при дворе. Скорее всего, такое отношение было вызвано личной симпатией и дальновидным предчувствием ее будущего восхождения на трон.

5

То утро в Александровской слободе Елизавета с содроганием будет вспоминать всю свою жизнь. Прибывший из Петербурга гонец был измотан до такой степени, что сразу уснул, ничего не пояснив. Записка Бирона тоже ничего не растолковала, но формулировка «самое худшее» говорила о многом. Елизавета своим женским чутьем понимала, что это «самое худшее» касается, прежде всего, самых ее близких и дорогих людей. Решение возникло само собою.

Алексей был рядом, и от него сейчас требовались действия. Тайно собрав малышей, молодой отец покинул с ними слободу. Ночь и первый снег надежно скрыли его следы от злых глаз. Поручик на время будто растворился в российских просторах и никому, даже Елизавете, он не назвал тайного убежища, куда увез и где спрятал детей.

Между тем государственная карающая машина была запущена, и на то издан сей указ императрицы:

«Открылось здесь некоторое зломысленное намерение капитана от гвардии нашей князя Юрия Долгорукова с двумя единомысленными его такими же плутами, из которых один поручик Шубин, служитель цесаревны Елизаветы Петровны, другой князь Барятинский, которые уже и сами в том винились. Рассудив, повелеваю, тотчас по получению сего взять под крепкий караул поручика Шубина и привезти в столицу, со всеми имеющимися у него письмами и другими вещами и привести его за крепким караулом и присмотром в Санкт-Петербург и там, посадя его в крепость, держать под таким же крепким караулом до нашего приезда в тайне. Повелеваю нашему генералу фельдцейхмейстеру графу фон Миниху учинить о том, по сему нашему указу. Анна».

Все дальнейшее происходило согласно указу. По возвращении в Александровское Шубин узнал, что Елизавета отбыла в Санкт-Петербург по требованию императрицы. Не думая о себе, да еще и не осознав размеров беды, нависшей над ним, Алексей отправился следом за любимой.

Собой он был крайне доволен. Блестяще выполнил поручение ненаглядной цесаревны. Ведь ни одна живая душа, кроме него, не знала про тот укромный уголок во Владимирской губернии, где он частенько в детские годы гостил у пожилого родственника по материнской линии. Теперь, и того паче, старый человек был забыт грешным миром, а Всевышний призывать его покуда не спешил с тем, видимо, чтобы обустроил прибежище для опальных малолетних двойняшек.

Алексей Шубин был схвачен караулом при проверке у него дорожных документов на окраинной заставе Санкт-Петербурга. Прозвучавшая при этом фраза «Слово и дело» заставила Алексея вздрогнуть, и по всему телу пробежал холод страха. То было не случайное словосочетание, не позывной сигнал и даже не пароль, а вердикт Тайной канцелярии, означающий арест по доносу за участие в политическом заговоре против императрицы.

Когда Елизавета вступила в покои Анны Иоанновны, то осознала в полной мере, сколь ненавистна она императрице. Та пылала яростью, будучи не в состоянии и не желая сдерживать эмоции:

– Все паскудишь, как девка безродная! Сказывай, где прижитых тобой детишек прячешь? Сказывай, не запирайся! Либо сама найду – всех в холопы продам, а тебя навечно в монастыре запру.

– Матушка императрица, смилуйся! – не на шутку испугавшись, взмолилась Елизавета. – Наговор все это по злобе и зависти людской. Каюсь, был грех: затяжелела я, но то дело бабское, всякое бывает. Но рожать я не рожала. В бане парилась до бесчувствия, затем с забора прыгала, так выкидыши и приключились.

– Врешь все, Лизка! – взвизгнула Анна и неожиданно выхватила припасенную заранее плетку, наподобие той, какой лошадей погоняют.

Хлесткие удары обрушились на спину, склоненную голову цесаревны. Закрывая лицо руками, она огласила от боли воплем покои императрицы. Но время было ночное, стража заранее удалена, и крики цесаревны услышал только Эрнст Бирон. «До смертоубийства бы не дошло», – испугался он и бросился в спальню императрицы.

Та с искаженным злобой лицом нещадно хлестала Елизавету, и Бирону понадобилось приложить немалое усилие, чтобы отобрать плетку. Охолонув, Анна вновь принялась пытать Елизавету:

– Не отпирайся! Мне в точности донесли, что ты родила, причем разнополую двойню, и дети находились в Александровской слободе.

– Наговор все, матушка! – продолжала твердить цесаревна. – Правда лишь в том, что двойня. Бабка-повитуха, что со мной была, то же самое сказывала. Зарыли их в лесу недалече от слободы.

– Сказывай, где зарыли младенцев, коль так!

– Не скажу я, матушка, этого: горько мне. И так грех великий сотворила – не вымолить прощения! А ты хочешь еще их покой потревожить.

Елизавета была столь естественна в своем горе, что Анна даже засомневалась:

– Тоже мне – грех! Каждая баба в таком грехе ходит.

– Анна, да ты погляди на нее: Елизавета правду глаголет; и Шубин на допросе под пытками то же самое показал.

– Ладно, ступай, Елизавета, с глаз моих! – окончательно поверив, молвила Анна Иоанновна. – Впредь подобного не допускай и в любовники себе более гвардейцев не бери, присмотри певца или поэта. Ты, я слышала, тоже стихи пишешь. То занятие, достойное цесаревны.

6

Следуя наказам Анны и Бирона, Миних проследил, чтобы Алексея не подвергали пыткам; и тот достойно перенес испытания, в точности повторяя много раз версию Елизаветы Петровны. Он даже стал надеяться на скорое освобождение.

– Да и то право, – рассуждал он, – за что держать в застенках доблестного офицера и героя многих Петровских баталий, ежели он в заговорах не участвовал, а имел честь влюбиться в цесаревну, ответившую взаимностью? За такое в отдаленную крепость – и то сослать зазорно.

В первых числах января 1731 года поручик лейб-гвардии Семеновского полка Алексей Яковлевич Шубин под именем Александра Шендеры был сослан в сибирскую губернию. Здешнему губернатору Алексею Плешеву предписывалось отправить арестанта, соблюдая строжайшую тайну, в самый отдаленный от Тобольска острог, где таких заключенных не имеется. В подорожной наказывалось кроме соблюдения строжайшей секретности доставить ссыльного со всей возможной поспешностью.

И понесли казенные тройки разжалованного поручика в сибирскую даль, к самому краю земли обетованной. В рваной солдатской шинели, закутавшись в доху, провонявшую конским навозом, бывший офицер лейб-гвардии твердил новое свое имя: «Александр Шендера… Александр Шендера…». Накрепко усвоил услышанное напоследок в Тайной канцелярии: стоит ему лишь обмолвиться о прошлом – и неминуемая смерть на дыбе. «Александр Шендера… Александр Шендера…», – твердил он до умопомраченья; а десятки, сотни, тысячи верст все отдаляли и отдаляли его от прошлого.

Далек был новоявленный Александр Шендера от событий, происходивших в ту пору на восточном порубежье Российской империи; по правде, он даже не слышал о тех землях неведомых. Тем не менее дела там совершались серьезные, и внимание высокого Сената к ним было обращено пристальное. Указы за сургучными печатями шли на восток регулярно. Три воробьиных пера, изображенные на печати, означали наивысшую поспешность доставки посланий. Сказывают, что меченную тремя перьями почту доставляли за семь тысяч верст по зимнику в три месяца. Именно такую корреспонденцию везли служивые, конвоировавшие разжалованного поручика. Адресовалась почта командиру партии – капитану Павлуцкому в Анадырский острог; туда аккурат следовал ссыльный.

Стелились под полозья бесконечные версты. Появлялись вдали и вновь исчезали остроги, зимовья, почтовые станции. Короткие остановки, чтобы запрячь новых лошадей. Молчаливый обмен взглядами с местными жителями, инородцами. Неузнаваемо преображался ландшафт: то степной с островками дубрав, то таежная равнина или горы с остроконечными вершинами и поросшими лесом склонами, скованные льдом реки от малой до великой.

Обычно многоликие сибирские пейзажи своей безбрежностью и раздольем вызывают у человека щемящие смешанные чувства удивления, робости и восхищения. Но Александр Шендера ничего подобного не испытывал. Поспешное продвижение на восток превратилось для него в непрерывную пытку: точнее, физические нагрузки переносились молодым, крепким организмом достаточно стойко, зато моральное состояние становилось крайне удручающим.

«В чем моя вина, за которую осужден так сурово? – задавался он вопросом. – Разжалован в рядовые, лишен имени, а уж куда везут, то вовсе неведомо».

Воображение рисует мрачное будущее, но даже ему недостает фантазии представить истину. Благо что так, ибо грядущее птенца Петрова гораздо страшнее воображаемого.

Глава шестая. Луораветланы

Когда справедливость исчезает, то не остается ничего, что могло бы придать ценность жизни людей.

И. Кант

1

После славной виктории над русскими, что так неожиданно приключилась у реки Егача, чукотское ополчение победителем возвращалось к своим стойбищам. Так далеко ныне углубились чукчи в корякские земли, как тангы и предположить не могли, оттого и добыча богатейшая. Главный тойон по имени Кивающий Головой был доволен нынешним походом. За победу над бородатыми людьми про него обязательно сочинят песню и будут восхвалять даже после смерти.

Кивающим Головой его нарекли за привычку наклонять голову при подаче команд в ходе сражений. Свирепые воины из каменной тундры всегда с нетерпением дожидаются этого момента, не спуская глаз со своего тойона, который никогда не ошибается в боевых расчетах.

В молодые годы главного тойона за его кряжистое телосложение называли Омрыном. Но после той памятной охоты на кита, когда сноровистый и удачливый охотник неожиданно угодил в воду да чуть не утонул, ему пришлось изменить имя. Иначе злых духов не обмануть, и они не оставят попытки изничтожить намеченную жертву.

Кивающий Головой – богатый человек: у него есть байдары, много китового уса и моржовых шкур. Когда на Чукотскую землю являются завоеватели или сами чукчи вторгаются во владения коряков и эскимосов, чтобы забрать у них оленей и мясные запасы, то Кивающего Головой избирают тойоном. Он и на этот раз как военачальник проявил себя героически. Вон, какое огромное – в тысячи голов – оленье стадо гонят пленные корякские пастухи! Но это богатство – ничто в сравнении с теми трофеями, что взяли у русских. Сани нагружены несколькими железными котлами, топорами, ножами и луками, стреляющими огненными стрелами. За такое богатство он готов отдать всех своих оленей.

Завершился военный поход, и на этом закончилась власть тойона. Забрав положенную часть добычи, воины расходятся по стойбищам. Драк при дележе трофеев почти не возникает, ну а если случатся, то вмешиваться никто не будет: таков здешний порядок. Сейчас каждый, в том числе и тойон, опять сам по себе.

Это очень схоже с законами волчьей стаи, собирающейся для охоты на крупного зверя. Самый матерый зверь тогда становится вожаком. Волчьи законы жестки и непререкаемы, однако, насытившись после удачной охоты, стая мгновенно распадается на одиноких охотников, которые разбредаются по своим логовам. Но вой любого из них снова может объявить мобилизацию.

Так и у чукчей. Их песни и сказки славят молодого охотника, проживающего с ближайшими родственниками обособленно среди снежной пустыни. Правда, по необходимости несколько семей могут образовать поселение, хотя это ни к чему не обязывает. Любой чукча может в любой момент откочевать по своей воле; даже сын волен бросить родителей и навсегда забыть про свое с ними родство.

Суров тот край, что раскинулся от Колымы до Восточного моря: трудно найти на земле более тяжелые условия для жизни. Но именно эти места Всевышний населил промысловым зверем в изобилии, дабы народ, проживающий тысячелетиями на этой земле, охотился, разводил оленей и всего у него было в достатке – сытной пищи, теплой одежды, надежного крова. Иначе не выдюжить в студеном климате. То не шутка, когда говорят, что три месяца в году здесь холодно, а остальные – очень холодно.

Любопытно, что народ этот именуют по-разному. Тунгусы, соседи на западе по реке Колыме, а также русские звали их чюхчи – по названию реки, что впадает в Северное море рядом с Колымой. Это имя оказалось созвучным тому, которым иноземцы нарекли себя сами: чаучу, то есть «богатый оленями». В итоге за ними закрепилось название чукоч, или чукча. Но те, что жили у моря, береговые чукчи, считали себя родоначальниками и гордо именовались луораветланами – «истинными, настоящими людьми». И язык свой они называют настоящим языком, свой дом – настоящим домом, а все чужеродное низводят до уровня злых духов.

Если попытаться дать транскрипцию названия чукчей – «настоящих людей», наиболее приближенную к их произношению, то получается нечто типа «лыиораутлаты». Понятно, что исконное, оригинальное наименование не могло войти в обиход бородатых пришельцев из-за сложности произношения и забылось ими без каких-либо попыток вникнуть в его суть. А напрасно: видится, что именно здесь кроются загадка народа луораветлан и причина трагедий, случившихся на восточном порубежье России.

Первым из российских промышленников здесь побывал в 1644 году казак Михаил Стадухин. В своей отписке якутскому воеводе он писал:

«На Колыме реке был я для ясачного сбору два года. Колыма река велика, есть с Лену и идет в море так же как и Лена под восток и под север. Сторонней реке прозвищем Чюхчя, что впадает в море своим устьем, по той реке живут иноземцы и свой род словут Чухчи. То же что и самоядь, оленные и сидячие. Против реки есть большой остров. Те чухчи по сю сторону Колымы, от своего жилища с той речки зимой переезжают на оленях на тот остров одним днем. На том острове они побивают морского зверя моржа и к себе привозят моржовые головы со всеми зубами и по своей вере тем моржовым головам молятся. Промышленные у чухчей тот рыбий зуб видели. Концы у Оленных санок у чукоч зубьи, все того одного моржового зуба. У оленных чукоч каждый мужик или женка имеют оленную упряжку и все ездят. У береговых чукоч ездят только справные мужики, а все другие ходят пешком».

* * *

Полудикий народ решительно отказался платить ясак русскому государю. Чукчи не могли взять в толк, за что, зачем они должны отдавать кому-то свою ценную добычу? Не они ли сами – хозяева этой земли, гроза тундры? Это они на правах сильнейшего отбирают у соседей имущество, стада оленей и морскую добычу. Они – луораветланы, никто более не вправе именоваться настоящими людьми.

Всех, кроме себя, в том числе и русских пришельцев, они называли тангыт, тангытан, что значит «чужой», а чужой – всегда враг. Правда, русских обособили, уточнив: мелгыт-тангыт, или «чужой с огненным луком», а позже вообще переименовали в леларемкын – «бородатый народ». Объявившимся в ту пору американским китобоям дали прозвище «усатые».

Но кроме редкостного самомнения чукчи отличались запредельным упорством и смелостью, переходя грань разумности в понимании белого человека. Упорство наглядно проявилось в сопротивлении, оказанном русским пришельцам. Предела в этом противостоянии не было; а когда случались перерывы между схватками и казалось, что аборигены уничтожены полностью, волею провидения или иных неведомых сил спустя пять-шесть лет чукотские орды воскресали из небытия и вновь яростно нападали на русские остроги.

Чукча Кивающий Головой, крепкий телом и духом, – лоуораветлан. Его родной поселок Машку раскинулся на побережье Ледовитого моря против острова Имаклик. Яранги вытянулись одна за другой и, как полагается, повернуты фасадом к морю. Солидное и добротное жилище Кивающего стоит с правой почетной стороны, ему же принадлежат все байдары; и он будет решать, кому дозволено жить в поселке. Эти права даны лоуораветлану по имени Кивающий головой неслучайно: его семья давным-давно обосновалась здесь; ему известны лучшие места для промысла моржей и китов, понятны секреты движения льдов, ветра и морских течений; он самый быстрый и сильный чукоч в округе.

Сейчас, завершив военный поход, он торопится к родной яранге. Из добычи выбрал себе сотню самых крупных оленей, взял железную одежду русских и огненный лук. Позже дома он внимательно изучит трофеи и, возможно, постигнет тайну огненных стрел. Корякские олени слабы, пригодны лишь к санной упряжке. Редкое животное взрослый чукча решится приспособить для верховой езды, а подобный Кивающему Головой – тем более.

В поселок лоуораветлан спешит неспроста. Близится время морской охоты, но прежде надо провести праздник байдар и распределить их по артелям. Только владелец байдар вправе его проводить. Если не развлечешь и не задобришь духов, то удачи на охоте не жди, байдары затонут в море, а семья обречена скитаться по тундре.