Текст книги "Позывной «Зенит»"

Глава 7

Юрген отговаривал веселую парочку возвращаться в Коммуну, но победители испытывали сильную эйфорию и стремились разделить ее с соратниками именно в центре студенческой жизни. Батый с Зенитом предусмотрительно отлежались на запасных адресах. Коммунисты веселились до утра. А утром усиленный наряд полиции задержал революционных зачинщиков беспорядков.

На следующий день Юрген нашел Хуберта Малера. Он уже приступил к своим адвокатским обязанностям и побывал в полиции и суде. Перспективы были неутешительные. Часть студентов можно было выпустить под залог, а вот Андреасу и Эльзе, как поджигателям, грозили тюремные срока.

Хуберт был мрачен.

– Мы не сможем собрать столько денег, чтобы оплатить залог за всех и еще нанять адвокатов. Материалов так много, что мне одному не справиться.

– У тебя же есть помощники? – удивился Юрген.

– Молодежь, ребята толковые, но без опыта и юридической практики.

– Студенческий союз Дучке может помочь?

– Они сами бедные как церковные крысы. С трудом хватает денег на издание своего журнала.

– У вас должны же быть спонсоры? – продолжал донимать юриста Батый.

– Это гроши. Крупные дельцы спонсируют парламентские партии, а не их противников.

– Слушай, Хуберт, после того ущерба, который понес Шпрингер, может, они станут более сговорчивыми? Ты же знаешь американскую поговорку, что доброе слово и «кольт» лучше, чем просто доброе слово, – аккуратно намекнул Батый.

– Ты предлагаешь мне начать их шантажировать? – проворчал толстяк. – Я сяду в тюрьму, а кто будет остальных вытаскивать?

– Наоборот, спасти их от убытков. Кто у нас был на примете до Шпрингера?

– Торговый дом Кауфхоф. Крупный концерн по производству и реализации одежды.

– Это их универмаг красуется на Курфюрстендам? Тогда у меня есть предложение.

Следующим утром Хуберт Малер в хорошем костюме, белоснежной рубашке с галстуком, в начищенных до блеска ботинках – в общем, как настоящий респектабельный адвокат, направлялся на прием к коммерческому директору Торгового дома Кауфхоф Дитеру Беллю. Белль с невозмутимым лицом, не проронив ни слова, выслушал предложение Малера заключить с ним договор о юридическом сопровождении. Ни один мускул не дрогнул на лице директора, когда адвокат назвал ему сумму контракта. Она была очень велика.

– Герр Малер, у вас все?

– Да, герр Белль.

– Тогда я вас больше не задерживаю. Меня очень убедительно просили принять вас уважаемые люди. Скажу честно, я этого не хотел. Но они просили, и я вас выслушал. Мы заботимся о репутации нашей фирмы и не хотим ничего иметь с адвокатом бунтовщиков и вандалов. До свидания, герр Малер.

– Вы сказали, господин коммерческий директор, что очень уважаемые люди просили о нашей встрече. Я обязательно сообщу им о результатах, а чтобы мое мнение было не столь категорично, как ваше, прошу о небольшой услуге. Покажите мне ваш прекрасный магазин.

Чиновник на минуту задумался, потом на всякий случай решил проявить немного вежливости пусть и для неприятного гостя.

Они не спеша шли по объемному торговому залу, Дитер давал скупые комментарии. Было очевидно, что он гордится своим детищем. Хуберт заинтересовался отделом с дорогими мужскими костюмами, и они свернули туда. На входе в отдел они чуть не столкнулись с молодым человеком. Он рассыпался в извинениях и показал адвокату условный знак, кивнув на кабинку для переодевания. Хуберт в ответ понятливо кивнул Максу. Это был он.

Малер в очередной раз высказал комплимент качеству и ассортименту товара в Кауфхофе, почти не глядя, взял со стойки костюм и направился в примерочную. Белль удивился, потому что костюм был как минимум на два размера меньше, чем нужно, но гость был уже в примерочной.

– Господин директор, что это у вас? Освежитель воздуха?

В углу, прямо под зеркалом, стоял серый металлический прямоугольный контейнер, накрытый крышкой с отверстиями. Ни продавщица, ни администратор не знали, что это такое. Гость легко для своей полной фигуры нагнулся, снял крышку и понюхал.

– Это бомба? – дрогнул голос у Белля.

– Да что вы, Дитер, разве бомба может быть такой маленькой для такого большого зала, – жизнерадостно ответил гость.

– Да, вы правы, маловата. Тогда жидкость для поджога? – высказал другое предположение директор. Голос у него снова предательски дрогнул. Маскируя проявление слабости, он откашлялся.

– Я понял. – Хуберт поднялся, ему надо было глядеть собеседнику в глаза. В голосе толстяка зазвучал металл. Оказывается, у этого добряка была четкая дикция: – До половины в контейнер налита особая жидкость. Ее формула вам ничего не скажет, вы же не химик?

– Нет, – как загипнотизированный покорно ответил Белль.

– Сверху эту жидкость закрывает хорошо притертая картонная перегородка, пропитанная защитным составом. На нее налита другая жидкость. Не сейчас – через некоторое время, скорее всего, ночью или к утру защитный слой растворится, и жидкости соединятся. Произойдет химическая реакция.

– Здесь все сгорит?

– Да бросьте вы, Дитер. Полтора-два литра жидкости. Даже если они попадут на пол, он у вас мраморный. Чему тут гореть?

– Тогда что?

– Чистое хулиганство. За такое предусмотрен штраф всего в двести марок. В результате химической реакции повалит белый дым. Без горения, но с таким резким отвратным запахом, что глаза сразу начнут слезиться, и появится надсадный кашель. Не пугайтесь, это не смертельно, но очень противно. Дыма будет достаточно, чтобы осесть на стенах, на полу, на потолке. Этот запах не выветривается, избавиться от него можно, только сделав капитальный ремонт. С вещей, что важно, убрать его также невозможно, даже если их перестирать несколько раз. Правда, кто их купит после этого. Посмотрите на этот прекрасный огромный зал. – Адвокат обвел помещение широким жестом, директор послушно следил за его рукой. – Капитальный ремонт, и весь ассортимент на свалку. А главное, загубленная репутация как продавца. Все это я только что спас вам. – Малер поднял перед лицом собеседника указательный палец.

– Дитер, один процент. Всего лишь один процент от всех затрат составляет сумма нашего договора. Да вы скидку клиенту даете минимум десять процентов. А в распродажу и пятьдесят. Я забираю коробочку или оставить? Хотя тут может найтись и не одна.

– Забирайте, – согласился Белль.

– Хорошо. Господин Дитер, подготовьте завтра к десяти часам нужные бумаги, мы все подпишем.

Адвокат без боязни подобрал контейнер и направился к выходу.

«А там точно было то, что сказал этот дьявол? – мелькнула мысль у генерального директора магазина. – Хотя, если они за нас взялись, мы можем, на радость конкурентам, лишиться всех своих покупателей».

Внутри человеческой души постоянно конфликтуют два диких зверя. Жаба, которая постоянно возмущается: «А зачем?», «Слишком дорого», «Нам этого не нужно. В нашем болоте и так все хорошо». С ней в меру сил воюет червячок сомнения: «Ну, а если случится?», «А вдруг? И что мы тогда будем делать?»

Сейчас червяк победил жабу.

На очередной конспиративной встрече резидент передал Батыю благодарность от руководства за проведение операции по изъятию материалов издательства.

– Очень удачно сработали. Представляешь, в сейфе этого журналиста оказались протоколы и тексты выступления участников переговоров четырех держав по вопросу о статусе Западного Берлина. Плюс стенограммы, когда переговоры носили доверительный характер. Агенты Шпрингера ухитрились заполучить даже шифротелеграммы вашингтонского посла в Западной Германии. Там же оказались и материалы переговоров, по которым мы, кстати, вычислили, откуда произошла утечка, и кое-что еще. Не зря профессии журналиста и шпиона называют родственными.

– Что, может получиться удачная вербовка?

– И это тоже. В ходе совещания было высказано предложение время от времени наведываться в сейфы наиболее дотошных журналистов. Там наверняка можно разжиться очень полезной информацией. Конечно, всему верить нельзя, но если это документально подтверждено, то такой материал нам очень интересен.

– Не проще завербовать самого журналиста?

– Кого? – чуть не поперхнулся Север. – Вербовать матерого журналюгу? Неизвестно, кто кого завербует, в конце концов. Кроме того, по древности и продажности журналист может соревноваться только с проститутками.

– Но мы же используем наших журналистов для разведки, – не унимался Батый.

– Ты не путай. Наши – разведчики, а чужие – это шпионы. Вопрос закрыт.

В Берлин пришло лето, даже по ночам было тепло. Молодежь перенесла свою жизнь на улицы города.

– Батый, хочу тебя предупредить об одной серьезной опасности, – неспешно начал резидент. – Она кроется в сущности нашей работы. Юрген Краузе может победить нелегального разведчика Батыя. Незаметно чужая шкура прирастет и будет восприниматься как своя. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Понимаю, – ответил молодой человек, но, подумав, добавил: – Как мне кажется. А что, есть признаки?

– В том-то и дело. Ты же предложил Малеру вариант поиска денежных средств, не обсудив этот шаг со мной, твоим руководителем. У тебя, конечно, есть свобода действий. Причем гораздо больше, чем у твоих легальных коллег. Легальный разведчик, аккредитованный при посольстве, консульстве, корпункте печатного органа, прежде чем что-то предпринять, должен написать план, получить согласие руководства и только после этого его выполнять. Это нужно не столько ради контроля, сколько в целях избегания ошибок и ради безопасности. И хотя Центр объявил тебе благодарность за выполнение операции в редакции, заметь, согласованной операции, я объявляю тебе предупреждение за не согласованные со мной действия по адвокату. Ты меня понял?

– Так точно. – Молодой человек виновато опустил голову.

– Кстати, Юрген, как тебе пришла такая криминальная схема добывания денег? – уже веселее спросил Север.

– Так это же с вашей подачи.

– С моей? – удивился резидент.

– Конечно. Помните, вы рассказывали нам о латиноамериканских городских партизанах. Вы еще говорили, что аргентинская «Такуара» уже в конце пятидесятых применила тактику сбора «революционного налога». Так, по крайней мере, мне запомнилось. Первыми, с кого они начали собирать деньги, были еврейские коммерсанты в столичном квартале Онсе. Тогда добытые деньги полностью пошли на обеспечение материальных потребностей организации. Разве не так?

– Да, так оно и было.

– Все хочу спросить, что стало с «Такуарой»?

– Почему это тебя так заинтересовало?

– Если мы говорим о том, что революционное движение развивается по определенным законам, хотелось бы знать, к чему нам с Зенитом готовиться. Понятно, что сейчас другое время, другой континент, другой народ. Но закономерности, они на то и закономерности, чтобы проявлять себя в разных условиях.

– Понятно. «Такуара», так же как другие схожие группы, в конце концов, распалась. Революционерам изначально присуще стремление к свободе и независимости. Это всегда ведет к множественности взглядов, подходов, то есть к фракционности. А это не что иное, как раскол. В массовом движении начинают формироваться свои течения, уклоны, группы. Каждая из них считает себя самой правильной и начинает бороться с другими своими же вчерашними товарищами. Появилась фракция «Nueva Argentina». Внутренняя структура «Такуары» формировалась из группировок, «фортиков».

– «Форт» же переводится как «сила», – догадался молодой собеседник.

– Верно. Они, в свою очередь, были привязаны к территории и образовывались на основе «районных боевых команд», объединявших активистов в зависимости от места проживания. Более организованные, более дисциплинированные и лучше вооруженные «районные команды» получали статус «отделений милиции». Милиция как народное ополчение. Каждое такое отделение имело собственное имя. Например, имелись боевые группы имени Адольфа Гитлера, Бенито Муссолини, Хосе Антонио Примо де Риверы и так далее.

– Шеф, такое впечатление, что вы там принимали участие.

– Я там часто бывал, многое проходило на моих глазах. – Заметив удивление в глазах коллеги, Север добавил: – Бизнес моего прикрытия связан с частыми поездками в Латинскую Америку. Поэтому я могу с уверенностью сказать: стоит убрать у либералов, демократов, социалистов, христиан – не важно, как они называются, – сильного авторитетного лидера, как они сами сожрут себя. В Латинской Америке им в этом помогли так называемые «эскадроны смерти».

– Это кто такие?

– Противники революции и демократии. У нас их называют «контрреволюционеры». Вот у них все наоборот: тотальное единоначалие, жесткая дисциплина, никакой свободы взглядов.

– Так, значит, контрреволюция сильнее и в конце концов победит?

– Не получится. Контрреволюционное движение, как правило, локальное, ограниченное. Чаще всего националистическое. Призыв «Германия для немцев» может быть популярен только в Германии. В то время как революционные идеи могут захватывать весь мир.

– Так вот она какая – диалектика.

– Конечно. И в соответствии с ее законами тебе с Зенитом спокойной жизни не будет. Вернемся к нашим делам. Как Малер планирует вызволять Бодера с подругой?

– Пока не знаю. Но под залог их, как организаторов поджогов, не выпустят.

– Вывод?

– Будет планировать активные мероприятия.

– Верно. Твои действия?

– Уверен, что Хуберт постарается меня привлечь. Но есть ли мне смысл идти на риск, связываться с такой авантюрой?

– Для нас смысла нет. Даже если все пройдет успешно и героев-поджигателей спасут, ты попадешь в картотеку полиции или даже контрразведки. Уверен, что в Коммуне полно полицейских информаторов. Поэтому твои действия?

– Может, заболеть? – неуверенно спросил Юрген.

– По-моему, тебя перехвалили. – Север даже покачал головой от разочарования.

– Тогда, как говорится, если нельзя сбежать, надо возглавить.

– Так лучше. Твои действия?

– Попробую обострить отношения, спровоцирую конфликт. Это даст повод отказать ему якобы из личных побуждений.

– Малер – ключевая фигура. Не получится ли так, что ты останешься в стороне от движения?

– Хуберт толстокожий, как бегемот. Для него это ситуативный укол, а я ему нужен. Меня он видел в деле, и я напарник Бодера. А Бодер теперь для них как Че Гевара за неимением других героев.

– Хорошо. Действуй. Но этот вариант, только если Малер предложит тебе участвовать в побеге. Сам инициативу не проявляй. Понятно?

Север оказался прав. Через несколько дней «берлинские поджигатели», в том числе Андреас Бодер и Эльза Гудрун, предстали перед судом. В качестве одного из защитников обвиняемых выступил известный левый адвокат-правозащитник Хуберт Малер.

Глава 8

Это был первый в истории Западной Германии антитеррористический процесс. В том числе и поэтому к нему было приковано особое внимание. На первое слушание все обвиняемые вышли в состоянии сильного опьянения. Фемида ФРГ страшно боялась обвинения в тоталитаризме, насилии над арестованными и задержанными, отчего страдала излишним либерализмом. Посещать арестованных могли не только адвокаты, но и друзья и родственники. Разрешалось передавать посылки, за которыми никто особо не следил. Адвокатов не досматривали, они могли пронести все, что угодно.

Подсудимые постоянно глупо хихикали, курили в зале дорогие сигары, демонстративно пуская дым в сторону суда. Они обнимались, делали громкие заявления. Казалось, они находились не на скамье подсудимых, а на театральной галерке или в пивном баре. С самого начала они отказались отвечать на какие-либо вопросы. Называли судей «фашистами».

На одном из слушаний Гудрун в припадке экзальтации неожиданно вскочила со своего места и заявила, что ни немецкие законы, ни суд в отношении их не правомочны, поскольку она и ее друзья не признают ни современное западногерманское общество, ни его судебную систему. Она призналась, что поджог издательства Шпрингера является делом рук ее и ее друзей, заявила, что поджоги являются чисто политическим актом, посредством которого они выразили свой протест обществу угнетения. «Мы зажгли факел в честь Вьетнама!» – заявила она.

Судья попытался ее остановить, но тщетно. Полиция исполняла роль статистов и не вмешивалась. Навести порядок только словами, пусть это были слова судьи, не получалось. Тут же вскочил с места Андреас, чтобы поддержать свою подругу. Он тоже отказался отвечать на вопросы суда, не признавая себя виновным. Заявив о неправомочности суда, Андреас сказал, что Система вынесла им обвинительный приговор еще до начала заседания, поэтому нет никакого смысла как в защите, так и в их присутствии на судебных слушаниях.

На каждом заседании в зал набивалась толпа журналистов и зевак. Бодер и Гудрун благодаря этому процессу стали жутко популярны среди революционной молодежи. Их уже стали боготворить, цитировали их реплики в суде наравне с высказываниями Мао, Гевары, Маркса, то есть как истину в последней инстанции. Особенно взлетела их популярность после того как Гудрун и Бодер признались в том, что организацию и осуществление поджогов они якобы совершили самостоятельно, без помощи других задержанных. Суд, конечно, отказался принять к сведению эти признания.

С первых дней судебных слушаний внимание всей западногерманской общественности было приковано к процессу. Во многом этому способствовала ярая сторонница банды поджигателей Ульрика Майнер. Она несколько раз посетила обвиняемых в тюрьме, взяла интервью, после чего выпустила несколько ярких статей, которые тут же появились на страницах левой периодики.

Популярность Майнер в Западной Германии благодаря ее резким и чрезвычайно талантливым выступлениям была настолько велика, что она одна могла бы перетянуть на сторону поджигателей половину общественного мнения. Эльзу она называла не иначе как «крестоносец революции».

Адвокат Хуберт Малер строил основную линию защиты на том, что действия обвиняемых – это не террористический акт, а акт гражданского неповиновения системе угнетения свободной личности. Поджог империи лжи, выстроенной Шпрингером, надо рассматривать иначе, чем факт политической и социальной борьбы, вследствие этого следует судить не этих молодых людей, находящихся на скамье подсудимых, а саму систему.

Несмотря на доводы адвокатов, суд утвердил обвинение Андреаса Бодера и Эльзы Гудрун в преднамеренном поджоге, подвергшем опасности жизни людей, и приговорил подсудимых к трем годам тюремного заключения.

Разъяренный ущербом Аксель Шпрингер, не случайно прозванный «Цезарем прессы», дал команду своим сотрудникам смешать с грязью все левое молодежное движение.

Вторым в списке врагов после поджигателей оказался Дучке. Неустанно на страницах газет и журналов его называли «преступником», «негодяем», «предателем родины» и так далее. В конце концов, такая промывка мозгов сработала, и немецкий безработный, сторонник пронацистских идей, выстрелил в лидера студенческого союза, тяжело ранив его. При стрелявшем, кроме оружия, нашли газету с обвинениями Дучке и призывами к расправе над ним.

Левый и правый террор, идущие рука об руку, набирали обороты.

Адвокат нашел Юргена на митинге протеста против покушения на Дучке.

– Отойдем в сторону.

Они с трудом протиснулись через толпу студентов, активно скандирующих революционные лозунги.

– Я только что из тюрьмы, встречался с Андреасом и Эльзой.

– Обоими сразу? – удивился Краузе.

– Это ФРГ, дружище. Мы сидели вместе, курили, пили принесенное мною пиво. В Восточной Германии такого в принципе быть не могло. Но здесь либеральная пенитенциарная система. Они сочинили манифест о покушении на Дучке, просили передать его Ульрике, чтобы она опубликовала. Там есть слова: «Вы видите, куда вас завели ваши студенческие акции. С нами никто шутить не будет. Мы должны отвечать на удар ударом, на кровь кровью. Хватит заседать в аудиториях, надо готовиться к вооруженным схваткам». Мы говорили о том, что пришло время создавать боевые ячейки.

Батый сразу же вспомнил разговор с резидентом. Север говорил, что закон природы «Подобное тянется к подобному» действует не только в химии и физике, но в том числе и обществе. Со временем радикалы сближаются, создают устойчивые взрывоопасные соединения. Собственно, для этого их сюда и прислали. Отследить эти процессы, попытаться контролировать их изнутри.

– Что, сразу несколько?

– Да. Они будут независимы друг от друга. Кто входит в их состав, будет знать только координатор.

– Это ты?

– Да. Если одна группа сгорит, то не сможет сдать другую. Действовать они будут самостоятельно, а на крупных акциях станут поддерживать друг друга.

– Я правильно понял, что если ты мне об этом говоришь, это значит, что вы меня уже включили в такую ячейку?

– Верно. Бодер и Гудрун создают «Roten Armee Gruppe». Сокращенно RAG. В нее пока, кроме тебя, будут входить Питер Урбах, Адольф Август и Карл Распе.

– Откуда такое название «Группа Красной Армии»?

– Красная Армия своим походом освободила народы Европы и Азии от германского и японского нацизма. Мы тоже хотим очистить нашу страну от недобитых фашистов, засевших во власти. Мы рассматриваем себя как неотъемлемое подразделение Красной армии.

– Что мы будем делать, если часть группы в тюрьме? Кто к кому должен присоединиться? – пошутил Юрген. – Мы в тюрьму или они к нам?

– Почему нам, немцам, всегда свойственен черный юмор? – стал рассуждать Малер. – Даже в детских сказках братьев Гримм, Гауфа или Гофмана обязательно кого-то съедят, убьют, посадят в печь, утопят.

– Так что, нам в тюрьму? – поддержал его собеседник.

– Нет, конечно. Будем вытаскивать ребят.

– Есть план?

– У Бодера есть наметки. Для этого ему нужна Ульрика. С ней я встречусь сегодня вечером, а потом займусь оружием. У русских революционеров в свое время был такой лозунг: «К оружию, товарищи». Теперь он актуален и для нас.

– Послушай, Хуберт, все хочу спросить тебя. Как вам с Дучке удалось организовать такое массовое движение? Понимаю, харизма Рудольфа, твоя энергия как организатора. Ладно, раз собрались, другой… Пошумели и разбежались. Но это же целое движение.

– Сложный вопрос. Наверное, так совпало. Немецкие студенты оказались готовы к активным действиям, а не просто к разговорам.

– Ты уверен? – продолжал высказывать сомнения Юрген.

– Не просто уверен, я это точно знаю, – с воодушевлением стал рассказывать Малер. – На философском факультете у меня есть группа ребят, которых я называю «социологи». Они занимаются изучением проблем развития общества. Так вот. Я их регулярно прошу проводить опросы среди студентов на разные темы. Недавно они ходили в народ с вопросами: «Готов ли ты принять непосредственное участие в борьбе с существующим режимом в немецком обществе?» Каждый десятый выразил согласие принять личное участие. На вопрос: «Готов ли ты предоставить укрытие и личную помощь людям, борющимся с существующим режимом в немецком обществе?» каждый пятый ответил утвердительно. Они опросили несколько тысяч человек. Правда, это были студенты. Среди обычных бюргеров картина будет другая.

– Ну это же просто слова, – не сдавался Юрген. – Информация была настолько интересная, что выяснять надо было все до конца.

– Не скажи. Когда человек отвечает на вопрос, он принимает решение. Не просто выбор, а целенаправленное решение. Понимаешь, о чем я говорю?

– Кажется, да. Ты хочешь сказать, что если человек принял решение, это говорит о том, что он готов действовать?

– Именно. Вопрос – это побудитель к принятию решения. Наша задача повернуть таких людей к действиям. Знаешь, моя жена частенько задает мне вопрос: «Дорогой, ты меня любишь?» Как ты думаешь, зачем она спрашивает?

– Чтобы еще раз услышать, – заулыбался собеседник. – Наверное, женщинам приятно слышать признания в любви.

– Когда я в который уже раз говорю: «Да, дорогая, я тебя люблю», этим согласием я сам себя еще раз убеждаю в этом. Значит, я готов это подтвердить делами, поэтому после такого вопроса чаще всего идет просьба: «Тогда дай своей Еве немного марок. Я хочу купить новую блузку, туфли» и так далее. Решение подготавливает действие. Поняв это, мы стали чаще проводить опросы, подписки на наши издания, записи на мероприятия, собирать подписи под воззваниями. Мы тем самым подталкиваем массы к самоопределению, к принятию решения.

– Понял, не дурак. Дурак бы не понял. Твою жену зовут Ева?

– Нет, Сильвия. Но эта бестия, называя меня «Адамом», а себя «Евой», подсознательно подчеркивает, что она единственная женщина для меня, – самодовольно заулыбался Хуберт.

– Смешно, – согласился Юрген. Неожиданно в его голове прозвенел тревожный звоночек. – Скажи, ты сам до этого дошел? До понимания этого механизма управления массами?

– Не совсем, – вынужден был признаться правозащитник. – Некоторое время назад у нас в университете появились преподаватели из Америки. Они читали очень интересный курс по психологии внушения, влияния на толпу. Больше всего мне понравилась лекция по методам манипуляции сознанием. Кстати, группа социологов сформировалась под их руководством. Они много занимались с ребятами, даже выплачивали гранты.

– Интересные американские профессора, – задумчиво произнес Юрген.

– Да. Между собой они как-то смешно называли этот проект. Вспомнил! Программа «Артишок». Рулит там профессор Макгрегор. Я давно к ним присматриваюсь.

– Почему?

– Они не только читают лекции, но и набрали несколько групп добровольцев, платят им по десять-двадцать марок и испытывают на них разные препараты. После некоторых из них человек начинает говорить практически без остановки. У испытуемого начинается «словесный понос». Ты ему только вопросы задавай, он тебе разболтает все.

– Как долго может действовать такой психотропный препарат? – Разведчик попытался скрыть свой выросший интерес. – Интересуюсь, не на всю же жизнь он становится таким болтуном?

– Нет. Минут на пятнадцать-двадцать, может, на полчаса, потом человек вырубается без сил, как сдутый шарик, и пьет воду как лошадь. Эффект забавный, жаль для дознания в полиции применять нельзя.

– Почему?

– Как мне рассказывал очевидец, испытуемый без умолку нес такой фантастический бред, что слушать невозможно.

– И это все, что они могли? – решил подогреть рассказчика Юрген.

– От некоторых препаратов отшибало память.

– Совсем?

– Нет, конечно. Выпадал какой-то период, довольно краткосрочный. Человек был вменяемым, помнил, что за материал был на лекциях два-три дня назад, а то, что было вчера, вообще не мог вспомнить.

– Интересно, – задумчиво произнес Юрген Краузе. Он чувствовал, что это важная информация, но развить тему дальше не мог – не хватало соответствующей подготовки. Поэтому спросил просто для поддержания разговора: – Этот профессор ставит опыты только на отдельных людях или на группе тоже?

– Вот! – неожиданно обрадовался Хуберт. – Я знал, что мы с тобой мыслим в одном направлении. Меня это тоже интересует. Провалы в памяти и бесперебойная болтливость – это же детские игры. Наши старшие товарищи в Третьем рейхе занимались гораздо более важными вещами. Представляешь, выстраивают русских военнопленных, дают им выпить микстуру или проглотить таблетку и отдают приказ: «Вперед! Убейте всех!» И они, как бессмысленное стадо, идут против своих же и всех их убивают. Они не чувствуют боли, не замечают ран. Просто выполняют приказ. Остановить их невозможно.

– Но они могут повернуть оружие и против того, кто отдал приказ.

– Действие препарата ограничено по времени, потом они просто валятся без сил. После этого их опять можно использовать. Разумеется, тех, кто останется в живых. Ну, а если что пойдет не по плану, их просто пристрелят. У нас были миллионы пленных, и если бы нам удалось довести эксперименты до конца, они бы, как безмозглая саранча, опустошили бы все на своем пути. Сколько жизней цвета немецкой нации удалось бы сохранить.

– У тебя есть данные по этим разработкам? – аккуратно поинтересовался Батый.

– В том-то и дело, что нет. Я надеялся, что они есть у американцев, но пока не знаю, как подобраться к этому Макгрегору.

Юрген был в недоумении не только от услышанного про американцев, но и от того, как в голове толстяка загадочно переплетались откровенно нацистские убеждения и радикальные революционные взгляды.