Текст книги "Опасная связь"

– Вам же сказали, у вашего дяди нет места, так что кончайте его этим донимать…

– Ну, знаешь, я все-таки не в шкафу живу, пускай приезжают, когда захотят, потеснимся малость, вот и все.

Всякий раз, проводя два дня на ферме, он хорошо чувствовал, что им из-за его присутствия становится не по себе. Сестра была смущена тем, что собиралась как ни в чем не бывало завладеть наследством и тем самым показать всем и каждому, что место естественного наследника, собственного брата, занял ее муж. Что касается отца, то он прежде всего не хотел скандалов на эту тему. Да, Людо ему немного не хватало (может, потому что Жиль, его зять, не охотился, даже слышать не хотел об охоте), а внукам, сказать по правде, ферма и даром была не нужна, они мечтали о большом городе, но отец ничего не говорил, не хотел никаких историй.

Людовик тоже не делал никаких замечаний, хотя отлично видел, что крыша сарая протекает, выгребная яма не чищена, колеи на дороге стали еще шире, живые изгороди давно не подстригали – накопились целые кучи мелких недоделок, которые он сам уже давно исправил бы, если бы жил здесь. В конце ужина Людовик вышел покурить вместе с Жилем. Как и всегда, они направились к сараю. Покосившись на инвентарь, Людовик постарался разговорить своего зятя, задавая ему в лоб вопросы, на которые ожидал откровенных ответов. Он хотел понять, все ли хорошо и оставалась ли у них хоть какая-нибудь прибыль в конце месяца, пробовал догадаться, чем сам мог бы им помочь, ненавязчиво дать совет. Людовика тут точно никто не задевал, уже хотя бы потому, что он был здоровяк, да к тому же после смерти жены его берегли, как раненого. К ним присоединился отец, чтобы сообщить, что уже девять часов и он отправляется спать, он ежедневно уходил в это время. Людовик похлопал его по плечу, как боксер подзадоривает своего противника.

– Да ты, похоже, еще хоть куда!

– Восемьдесят четыре… Поглядим на тебя, когда хотя бы половину проживешь…

– Уже прожил, папа, и даже с гаком…

Отношения между ними всегда были немного нервными, особенно когда Людовик, работая здесь, предлагал новые идеи, а отец продолжал все делать на свой лад. Они не раз орали друг на друга, но так уж отец и сын были устроены, их стычки происходили из-за того, что оба были крайне откровенны, говорили в лицо всякое и неизбежно сцеплялись, хотя только на словах. И даже теперь, в их нынешнем возрасте, когда Людовик говорил с отцом, обоим требовалось провоцировать друг друга, задирать. Людовик изображал боксерские удары, а отец, опуская плечи, закрывался, чтобы парировать. Из-за разлуки между ними появилась некоторая скованность, все-таки они не виделись неделями, узы от этого немного слабели, так что им требовалось поскорее заполнить эту пустоту, восстановить былое сообщничество, и это происходило между ними на телесном уровне: они подкрепляли слова жестами, поддразнивали друг друга и шутили.

– Слушай, старик, не дашь мне ключ от стенного шкафа?

– Опять какую-нибудь глупость затеваешь?

– Хочу мелкашку у тебя позаимствовать.

– Не будешь же ты стрелять по мишени в такое время?

– Нет, просто позаимствую, и все. Глушитель к ней все еще у тебя?

– Ну ты даешь… Разобраться с кем-то решил, что ли?

– Вот именно.

– Знаешь, если ты своего зятя собрался прикончить, то он меньше чем в двух шагах и целиться незачем, я его подержу, если хочешь.

Продолжая шутку, отец схватил Жиля, чтобы обездвижить его.

Жилю эта шутка совсем не понравилась, он высвободился из объятий тестя и сказал, что идет спать, после чего вернулся на ферму, оставив их вдвоем. Перед тем как толкнуть дверь, он бросил на них взгляд: оба дурачились, как мальчишки. Каждый раз, когда он видел это сообщничество Людовика со своим отцом, он чувствовал себя незаконным сыном, узурпатором, надоедливым зятем, и ему казалось, что он всем мешает или занимает чужое место. Однако Людовик никогда и ни в чем того не упрекал. Этого Людовика было трудно не любить, потому что он невольно внушал симпатию и уважение, а также производил впечатление надежного парня. Однако это не избавляло от некоторых опасений на его счет, потому что вопреки его собственной воле было в нем и что-то пугающее, как, например, эта блажь – на ночь глядя бросить в свой багажник карабин, чтобы поехать с ним завтра в Париж.

Они редко собирались все вместе в большом зале, но сегодня был экстренный случай. Айша только что приняла телефонный звонок с завода в Труа, и ей сообщили, что испорчена целая серия – три сотни моделей. Три сотни сошедших с конвейера трубчатых платьев не соответствовали размерам и странным образом потеряли эластичность, оказавшись растянутыми, неплотными и мешковатыми. Фабиан не упустил возможности подлить масла в огонь и постарался перед всеми обвинить в этом Аврору. И чтобы корчить из себя провидца, у него были все козыри на руках. Он же с самого начала говорил, что лучше изготавливать эти трикотажные вещи на фабрике в Пьемонте или в Болгарии, потому что они обе укомплектованы машинами Штолль последней модели с компьютерным моделированием. А теперь ей придется как-то выкручиваться из-за своей якобы «безупречной» французской фабрики. «Это они накосячили, я ведь тебе говорил, что будет катастрофа, у них же ни в руководстве, ни среди спецов нет никого моложе сорока лет!»

Но горевать было некогда, Авроре необходимо действовать быстро. Однако при этом она находила странным, что на фабрике не предупредили их сразу же, а дождались конца рабочего дня понедельника. Зачем надо было ждать, чтобы прошли выходные, ведь не смогли же они выпустить все эти платья сегодня, тут явно что-то не сходилось. Она должна взять себя в руки и немедленно найти решение. Нельзя допустить, чтобы эти три сотни бракованных моделей зависли у них на руках. «Галерея Лафайет» хотела получить их к февралю, но Фабиану удалось договориться о поставке в ноябре, чтобы за них заплатили на три месяца раньше. Да, этот заказ оторвал Фабиан и полгода им гордился. Так что у него была удобная позиция, чтобы обвинить Аврору перед портнихами, заявив ей, что она не только дизайнер, но прежде всего начальница, и ради заказа такой важности могла бы побыть на фабрике в момент выпуска продукции и все проверить, даже если бы пришлось провести там целый день. И он не лишил себя удовольствия добавить, мол, вот оно, доказательство, что упрямое нежелание Авроры размещать производство за границей ради возможности следить за производством от начала и до конца, не избавляет от проколов… Вдруг он стал пыжиться, стоя среди смущенных работников, распускать хвост, изображая из себя трезвого руководителя, здравомыслящего управленца, отбрасывая Аврору к роли отсталого дизайнера, который не справляется с ситуацией. И вместо того чтобы терпеть все это, всех их у себя под носом, Аврора вышла из конференц-зала и отправилась в свой кабинет, чтобы запереться там и позвонить на фабрику.

Это предприятие она взяла на заметку два года назад, прежде ей довелось всего два раза работать с ними, над простейшими рубашками поло, но она была уверена в этой команде, у них было авторитетное начальство, машины с компьютерным управлением для шитья трикотажа. И, хотя персонал был и в самом деле не очень молодой, это странным образом успокаивало ее и внушало доверие, когда она видела этих трикотажниц в халатах по старинке, которые, склонившись над своими машинами, беспрестанно контролировали спицы. Только вот реальность такова, что сегодня они запороли три сотни платьев, можно сказать, что весь заказ на сорок тысяч евро отправился псу под хвост. И все из-за нескольких микрон, они использовали нить не той толщины, слишком тонкую, так что ткань джерси поредела, потеряла эластичность. Она видела на коротком видео из прикрепленного файла, что все модели стали на два размера больше и не имели никакой плотности. Такие незадачи обычно никогда не случаются, тем более что она послала им эталон-прототип через срочную службу доставки, и этот опытный образец был у них перед глазами, когда они приступили к работе, со всеми размерами и пояснениями… и вот, хватило простой человеческой ошибки, чтобы все пустить по ветру. Она не хотела в это верить. Потом она подумала, что ошибка, быть может, случилась из-за нее самой, потому что, если они ткали на ультрасовременных станках, да еще и с поддувом, при 4 % эластана натяжение нитей могло оказаться слабее… но это могли предусмотреть Сандрина или Айша и даже их программист. А может, и нет. Она уже не знала. Единственное, в чем она была уверена: ей нужно было быть на месте, когда началось производство, это была единственная возможность избежать катастрофы. Если бы она была там, сразу бы заметила проблемы. Или же она не смогла объяснить, какими должны быть эти модели. Ткань должна быть плотной, упругой, обтягивающей. Аврора хотела, чтобы платья были страстные, пламенные, которые облегают тело, подчеркивают формы, крепко поддерживают бедра и бюст. А главное, чтобы в моделях не было никакой дряблости и уж точно никакой бесформенной ткани. Да, это именно так, она разучилась объяснять, и ее больше не понимали – верный признак того, что она явно не лидер. У нее нет той маниакальной недоверчивости, которая требуется на этом посту. Уже много раз она чувствовала страх – оказаться не на высоте, но раньше она его всегда скрывала, его никогда не было видно. Однако сегодня другое дело. У нее было ощущение, что все видели в ней только страх, и правда была в том, что она больше не владела ситуацией.

Единственным способом исправить положение было поехать на завод. Аврора просмотрела расписание поездов, отменила три назначенные на следующий день встречи, одна из которых – обед с представителем банка. После чего позвонила на фабрику Волькеру, чтобы сообщить ему, что будет там завтра. Заставила себя сделать это, поскольку знала, что должна будет лично обвинить их. Уже после первых проб они должны были сообразить, что их изделие не похоже на присланный эталон-прототип. Волькер холодно ей возразил, что она должна была взять другую нить или присутствовать на производстве. Он тоже придерживался своей позиции, пытался сбросить с себя ответственность, ему совершенно не хотелось брать расходы на себя.

– Мадам Десаж, я же сказал вам, что вы должны были или сами приехать, или послать к нам кого-нибудь…

– Но… но вы же предупреждаете меня только сейчас, в понедельник, в шесть часов вечера!

– Вам звонили в пятницу, старший мастер лично вам звонил. Вы лучше должны знать, как передается информация в вашей команде, а меня это не касается.

Иногда только ты сам можешь помочь утешить себя. Сидя в кабинете и обхватив голову руками, Аврора старалась убедить себя в том, что была права, и в самой себе искала слова ободрения, которые больше никто не мог ей сказать. Ее целью всегда было делать только высококлассные вещи, работать с небольшими объемами и все производить во Франции. Ни за что в другом месте. Единственные уступки, на которые она когда-либо соглашалась, это заказывать в Португалии и в Италии набивные ткани и кожу. Тут не было сомнений в верности ее решения, поскольку Аврора умела предугадывать потребности рынка, она уже давно предчувствовала, что «этичность» входит в моду, даже несмотря на то, что такие вещи наверняка будут стоить дороже. Для нее это было четкой позицией: изготавливать честно, достойно и гуманно. Когда она еще только начинала работать, ей трижды довелось побывать в Китае, и она поклялась никогда больше не видеть пригороды Шэньчжэня или Гуанчжоу, больше не добавлять аммиака в каналы Шаосина. А также не хотела эксплуатировать девочек в Бангладеш или Болгарии, работниц, которым платят еще меньше, чем в Китае, готовых работать по триста часов в месяц. Она не хотела рисовать платье, зная, что пятнадцатилетние подростки будут рисковать своей жизнью, чтобы придать ему форму. С точки зрения нравственности для Авроры это было неприемлемо.

Ей никак не удавалось выйти из своего кабинета, она не хотела вновь встречаться с Фабианом. Из коридоров (сейчас он точно был там) доносился его голос, почти веселый, словно эта катастрофа его забавляла. Но совсем невыносимо стало, когда она услышала его смех этажом ниже, в ателье. Он смеялся среди ее сотрудниц, можно было подумать, что все эти месяцы он только и ждал, чтобы она облажалась, и смеялся теперь. Он только что подловил ее на глазах у всех, а она, ни о чем не подозревая, угодила в его западню. Он ведь месяцами ждал, надеясь, что она допустит серьезный промах, и на этот раз он, по крайней мере, получил нечто конкретное, на этот раз у него развязаны руки, чтобы подготовить свой удар. Он готов вышвырнуть ее отсюда, обвинив в некомпетентности или профессиональной ошибке, чтобы заполучить полный контроль над компанией и вести ее туда, куда захочет… Она больше не могла слышать этот смех, так что вышла из кабинета и спустилась вниз.

– Слушай, – бросила она Фабиану, – неужели тебя так забавляет подставлять меня? Ведь ты же знал это с пятницы, они тебе позвонили, и ты с пятницы знал, что есть прокол, так во что ты играешь, давай, скажи это, потому что сейчас все здесь, скажи, какую подлость ты задумал, хочешь избавиться от нас всех?..

Фабиан попятился, неприятно удивленный тем, что видит ее в таком состоянии, однако взял себя в руки и, приняв непринужденный вид, широким жестом призвал всех в свидетели:

– Как видите, ваша начальница просто образец хладнокровия!

Он ею манипулировал. На этот раз она была в этом уверена, он нарочно подстроил, чтобы все были здесь, когда позвонят с завода, она даже подумала: а может, он умышленно изменил характеристики изделия, чтобы случилась катастрофа? Она не могла в это поверить, но думала об этом. После того эпизода с револьверами в Турции ее уже ничто не удивляло. В тот день Фабиан чувствовал себя перед ней таким жалким, таким униженным, что наверняка только об одном и мечтал – взять реванш. Все это было невыносимо. Она поднялась в кабинет забрать свои вещи и ушла, решила отправиться домой, а поскольку мимо проезжало такси, она прыгнула в него – пускай поездка займет в три раза больше времени, чем на метро, но сегодня ей необходимо было спокойно посидеть, ничего не решать.

Она вспомнила, как два года назад ехала в таком же такси вместе с Фабианом в аэропорт. Именно тогда он вбил себе в голову, что ради сокращения издержек надо перенести производство за границу. В то время между ними еще все было хорошо, они оставались сообщниками, друзьями, и он убедил ее попробовать для начала производить трикотажные вещи. Аврора поддалась на его уговоры, и вот так в разгаре лета они оба отправились на фабрику в пригороде Стамбула. Фабиан все распланировал, начиная со знакомства с семейством Дорюмека, крупного фабриканта, и кончая тем, что нашел великолепные помещения цехов с новыми станками, где трудилось более тысячи квалифицированных работников. Среди руководящего состава оказались трое управленцев, сносно говоривших по-французски, они были улыбчивы и не слишком заняты. И правда, при посещении производственных линий все казалось идеальным, выглядело просторным, опрятным, профессиональным и, хотя ритм работы был довольно напряженным, ничто не указывало ни на закабаленность, ни на чрезмерную эксплуатацию работников. Чтобы окончательно убедить Аврору, Фабиан предложил заказать на той фабрике несколько вещей для следующей коллекции, только чтобы посмотреть, как турки справятся. Аврора была готова согласиться. Она думала, что Фабиан, быть может, прав, что думает о цифрах, что одержим безусловной необходимостью иметь сильные резервы, чтобы убедить новых инвесторов. Пускай будет Турция, в каком-то смысле он выиграл, поэтому, как только они завершат посещение фабрики, она хотела дать согласие.

Затем, естественно, поступило предложение выпить по бокальчику за будущее в большом кабинете хозяина. В этом огромном помещении кондиционер работал на полную мощность, так что окна были закрыты, а поскольку всем захотелось выкурить под шампанское кто сигарету, кто сигару, то все вышли на гигантскую крышу-террасу, которая возвышалась над Босфором. На этой террасе было очень жарко, потому что тут, разумеется, не было кондиционера, и хозяева один за другим стали снимать свои пиджаки. А как только они остались в одних рубашках, Аврора и Фабиан вдруг сообразили, что все эти начальники производственных участков, эти три обаятельных человека, которые с самого утра водили их по фабрике и все показывали, давая им пожать руку той или иной работнице, эти кроткие и радушные хозяева, оказывается, разгуливали с револьвером на поясе, дескать, тут это обычное дело. По крайней мере так они ответили, когда совершенно потрясенная Аврора задала им вопрос: «А зачем револьверы?»

Они не понимали причин ее смятения. Оружие помогает пресечь любую попытку воровства. Порой у них бывали проблемы, случалось, что работницы расхищали вещи, то тут, то там. «Но сейчас такого уже нет…» – сказали они, доставая свои стволы.

Гостей бросило в озноб. Переглянувшись, Аврора и Фабиан обменялись ошеломленными взглядами, обоим стало дурно, им вовсе не улыбалось оказаться в компании людей с оружием, и Фабиан, который все сделал, чтобы организовать этот визит, сам похолодел при виде их пушек. Тем более что остальные начальники, которые к ним присоединились и с кем они вместе завтракали, а в полдень обедали, тоже были вооружены. Сами того не зная, они тут с утра были окружены вооруженными людьми и восприняли это как предательство.

По возвращении Фабиан чувствовал себя виноватым и униженным, потому что его приняли за лоха. У Авроры были все основания, чтобы сказать ему: «Ну что, ты этого хотел, чтобы мы стали сообщниками этих негодяев, потому что в Индии или Китае будет еще хуже, и надо, чтобы ты усвоил, производить по этим ценам значит сделаться эксплуататорами, тебе не хуже меня известно, что решение удешевить производство до 60 %, это все равно что сделка с дьяволом, а ты сам знаешь, такие сделки могут и до смерти довести, так что это без меня!»

После турецкого эпизода Фабиан стал меньше доставать ее своим навязчивым желанием перенести производство за границу, однако совсем эту идею не оставил и в некотором смысле целых два года готовил свой реванш. Но отсюда до порчи целой партии заказанных изделий, только чтобы обвинить Аврору в серьезной ошибке, все-таки было далеко. Раньше она никогда бы не поверила, что однажды будет вынуждена всерьез рассматривать такую возможность. Вернувшись из Стамбула, они опять взяли такси, из аэропорта в город, но на этот раз шел дождь. Как и сегодня вечером. Она достала из сумочки обрывок бумажки, который ей все не удавалось выбросить. Prepack cession – может, это она и есть, та западня, которую он ей расставил? И в то же время Аврора не представляла себе, как спросить его в лоб: «Скажи-ка, Фабиан, это и есть тот нож, который ты вонзаешь мне в спину, ведь ты наверняка задумал отдать нашу фирму стервятникам, разве не так?» Она предпочла дать ему возможность прийти самому, дождаться, когда он выйдет из леса.

Вечером за ужином у Авроры в кои-то веки возникло желание выговориться, захотелось, чтобы ее семья поняла, что ей сейчас не так уж легко, как кажется со стороны. Ее дети были уже в том возрасте, чтобы слышать такого рода вещи, теперь она хотела, чтобы они поняли, почему некоторыми вечерами их мать совершенно без сил, почему она часто возвращается такой усталой. Дети ничего не осмелились сказать, даже ее пасынок, а Ричард вместо ответа сделал всего лишь жест, но этот жест был хуже слов, потому что означал: «Не бери в голову» – жест холодной снисходительности, который ее глубоко задел, подразумевавший, что в любом случае его собственное положение всех страхует, и по большому счету ей незачем волноваться за свою крохотную фирму с шестью работниками.

Она тут же упрекнула себя за то, что им доверилась. В то же время должна же она была объяснить, зачем ей завтра нужно поехать в Труа и наверняка остаться там на ночь, и еще ей хотелось, чтобы в этот раз ей посочувствовали. Хотя, с другой стороны, ей было известно, что будь она хорошим боссом, то была бы уже там, в Труа. Только Аврора не пожелала бросать их четверых за этим столом, уезжать, не предупредив, поскольку в этом случае она оказалась бы и плохой матерью, и плохой супругой. Как бы то ни было, завтрашний вечер им придется провести без Авроры. Ричард и трое детей смотрели на нее так, словно она тонула в стакане воды. Этим четверым самым близким к ней существам, несмотря на всю любовь, которую они к ней питали, ни на секунду не удавалось понять ее, а еще меньше – поставить себя на ее место. Больно обнаружить такое.

Прежде чем лечь, она чмокнула Ричарда, развалившегося на диване во всю длину, попросив его сделать потише звук баскетбольного матча, который он смотрел, потом, не пытаясь завязать разговор, спросила его всего лишь: доводилось ли ему уже слышать о prepack cession? Он ответил сквозь вопли болельщиков и гудение их рожков, что да, в общих чертах, это такая новая судебная процедура, что-то вроде go-fast, чтобы отжать бизнес, когда менеджера отстраняют с санкции коммерческого суда. Рейдерский захват по большому счету. «Во всяком случае, странные у вас во Франции законы…»

Недвусмысленность его ответа заинтриговала Аврору, она захотела понять: можно ли этот тип процедуры применить к такому маленькому предприятию, как у нее, и кто мог бы это затеять?

– Чтобы провернуть такое, надо быть большим ловкачом или конченым подонком. А еще лучше – и тем, и другим.

Ночью она не сомкнула глаз, но утром решила не паниковать, а наоборот, сесть на одиннадцатичасовой поезд вместо восьмичасового. Ричард отвел детей в школу – в каком-то смысле сделал свое ежедневное ДД, Доброе Дело, как и положено скауту. Вани предстояло прийти только после полудня. Так что этим утром Аврора осталась дома совсем одна, что было редкостью, целых два часа исключительно для себя, два часа свободы. Она не стала снова ложиться в постель, не стала валяться на большом белом диване, а просто провела это время без всякой спешки. Сегодня она растягивала удовольствие, обычно все слишком торопливо следовало одно за другим, но тут обычный душ превратился в ванну, на добрых двадцать минут, без радио, без шума, без какого-либо стука в дверь – верх блаженства. Она напустила столько пара, что, выходя из воды, была вынуждена приоткрыть окно, чтобы хоть немного его рассеять. Ванную настолько заволокло туманом, что сквозь это марево почти ничего не было видно, настоящий хамам, в парах которого потерялось даже зеркало.

Обернув банное полотенце вокруг талии, она максимально растянула интимный ритуал: нанесла на кожу нежное миндальное масло, проверила ногти, не спеша расчесала волосы. Это долгое расчесывание напомнило Авроре детство. Все это время за ее спиной было приоткрыто окно. Холодный воздух потихоньку остудил помещение, пар испарился. Ее поезд только через час. Надо будет вызвать такси. Она не была уверена, что собрала все документы. Зато взяла главное – заполненный бланк заказа с указанием эталонных характеристик. Разговор все равно рисковал быть напряженным, ей придется проявить твердость. Она едет туда не для того, чтобы выслушивать их объяснения, а чтобы исправить ситуацию. Пускай выкручиваются как хотят, но она получит свои платья. В худшем случае пускай переберут их одно за другим, делая исправления и подрубая края вручную, даже если им придется привлечь к этому добавочных портних. Аврора поклялась себе, что вернет свои платья к жизни.

Настигнутая этим днем, в который ей предстояло броситься, она совершенно забыла об открытом за ее спиной окне и спохватилась, только когда озябла. Рефлекторно захлопнула его, но потом вдруг передумала. Снова открыла с сомнением и не поверила своим ушам, даже высунула голову наружу. Сначала была долгая тишина, а потом вдруг снова послышалось «кру-кру…» – это точно было кроткое и неторопливое воркованье горлиц. И никакого воронова карканья.

Это было невероятно, уже хотя бы потому, что стояла середина ноября, но главное – потому что эта знакомая песня так надолго пропала. И все-таки снова зазвучавшая во дворе песня горлиц, этот столь утешительный и нежный звук, который она потеряла на месяцы, был зна́ком того, что они вернулись. Несмотря на холод, Аврора раскрыла окно настежь и наклонилась, чтобы взглянуть на деревья, чьи верхние ветви возвышались над ней, широко раскинувшись над замкнутым пространством двора. В этом переплетении почти оголившихся ветвей она искала птичек, все еще опасаясь наткнуться на следы черных призраков, но нет, ей не почудилось, это точно были две горлицы, сидевшие на суку, чуть потряхивая головками, словно снова робко входили во владение территорией.

Она какое-то время наблюдала за ними, дрожа от холода в обмотанном вокруг тела влажном полотенце. Благодаря тому, что они вернулись, у нее такой камень с души свалился, что она увидела в этом добрый знак, послание судьбы, которое на пороге этого трудного дня почти развеселило ее.

На сей раз она вовсе не торопилась. Спускаясь по лестнице, тщательно осматривала деревья из окон на каждой площадке, желая удостовериться, что вороны нигде не спрятались под ними в засаде. Во дворе обошла кусты, смотрела вверх, задрав голову как ребенок, ищущий в небе летучего змея, а заметив наконец двух птиц кремового оттенка, ощутила настоящую радость. И чуть не забыла, что ей надо успеть на поезд.

Она поспешно открыла свой почтовый ящик, вслепую просунула руку в холодный металлический зев и вдруг стремительно отдернула ее, словно угодив в змеиное гнездо, в ужасе от того, на что наткнулась кончиками пальцев. Ее рука все еще дрожала от этого жуткого прикосновения. Тогда она наклонилась, чтобы рассмотреть ужаснувший ее предмет, и увидела пучок жестких черных перьев, плотный букетик, перевязанный красной ленточкой. И не было ни записки, ни какого-либо пояснения. Она с испугом догадалась, что это от типа, живущего в том же дворе, который либо провоцирует ее, либо угрожает.

Она брезгливо взяла перьевую метелку кончиками пальцев – это оказались точно вороновы перья, увязанные в некое подобие охотничьего трофея, и заподозрила, что в послании таится нечто иное, нежели угроза. Видимо, он сделал это, чтобы извиниться, или хуже того, объявить ей о своей пламенной страсти, что было бы ужасно докучливо, учитывая, что он живет в доме напротив.

В поезде Аврора, поскольку не купила газету, а ее телефон здесь не ловил, достала из сумочки странную метелку из перьев, которую в конце концов взяла с собой, и стала внимательно рассматривать. Вскоре она должна будет явиться на решающую встречу, собрать в кулак весь свой гнев, чтобы выяснить все лицом к лицу с этим фабрикантом, из-за которого очутилась в тяжелейшем положении, сделать над собой усилие, чтобы убедить себя, что совершенно и неоспоримо права. Иногда с легкостью приходишь к сомнению в себе, особенно когда речь идет о том, чтобы твердо заставить кого-либо считаться с тобой. Она посмотрела на пейзаж, задаваясь вопросом, где ей найти силы, чтобы проявить жесткость, принудить их немедленно все исправить, удастся ли ей сказать им с надлежащей убедительностью, что они были просто обязаны позвонить раньше, и как можно тверже спросить у них: как им удалось ни разу не усомниться насчет толщины нити? Она со вчерашнего дня пыталась представить себе, какую уловку они припасли, чтобы свалить вину на нее. Хотя им в свое оправдание будет довольно сказать, что ей всего лишь надо было присутствовать здесь в день запуска производства. Так они и скажут. Она чувствовала себя совершенно потерянной в этом полупустом междугородном поезде и машинально проводила перьями по своему лицу, рассеянно поигрывала этой метелкой, сделанной из «скальпов» своих врагов. Еще одних коварных врагов, но эти все-таки были побеждены, по крайней мере ликвидированы, она была уверена в одном: тот тип прикончил их, и это казалось ей одновременно ужасным и приятным. Это было иррационально, она даже не знала этого человека, однако он упорствовал, никуда не хотел уходить из ее головы, по меньшей мере так же, как раньше вороны. Она запрещала себе думать о нем, отказывала ему в праве на существование в ее мыслях, но вместе с тем он ее интриговал. Есть такие люди, чье присутствие явственно ощущаешь в себе, даже если не знаешь их, даже если тебе от этого плохо, ты инстинктивно чувствуешь, что как-то связан с ними. Быть может, такое и впрямь существует – какой-нибудь человек, который придает вам мужества, незнакомец, который поддерживает вас, когда даже вашим близким не приходит в голову это сделать, а вы сами не хотите об этом просить. Было бы невообразимо сделать его своим союзником, и того меньше другом или кем-нибудь еще, и тем не менее присутствие этого человека в ее жизни успокаивало, в этой поездке он будто сопровождал ее. Аврора вновь увидела его в то утро, когда он толкнул дверь и неожиданно появился прямо перед ней: он повсеместно существовал, занимал все пространство. И производил это необъяснимое ощущение, что с ним ничто не может быть серьезным, что все уладится. Она смотрела, как за стеклом проплывал пейзаж, которому задавали ритм опоры контактной сети, убежденная в том, что непременно почувствовала бы себя более сильной, если бы он был рядом. Даже вороны, похоже, его боялись, в тот вечер, когда он ловил кошек под деревьями, они совершенно потеряли голову. Быть может, он из тех людей, что всегда готовы оказать услугу, под этим предлогом она могла узнать его получше, сблизиться с ним. Только связать себя хоть близко, хоть далеко с человеком, который живет в том же доме, что и она, прямо на другом конце двора, было невозможно, по целому ряду причин это было невозможно.

Теребя в руках «скальп» из перьев, она хотела видеть в этом некий знак. Месяцами эти приносившие несчастье твари, эти гнусные вороны, ставшие в конце концов ее наваждением, издевались над ней – и вот теперь она держала их в своих руках, делала с этим олицетворением своего страха все, что хотела, эти зловещие птицы уже никогда не напугают ее, наоборот, это она забавлялась теперь с бывшим страхом, и так же ей надо научиться поступать с целой кучей вещей в своей жизни.

Обстановка была напряженной. Они удивлялись метелке из черных перьев, которую Аврора крутила в руках, будто это веер или авторучка, но никто не осмелился ничего ей сказать.

Чтобы показать ей партию изделий на складе, Волькер провел ее через весь завод. Они тут были только вдвоем, старший мастер не захотел встревать. Аврора знала, что Волькер нарочно вел ее через огромные цеха, словно работающие станки, все это оборудование, крутившееся в полную силу, должно было произвести на нее какое-то впечатление. С его стороны это было демонстрацией силы, он совал ей под нос свои громыхающие механизмы, чтобы дать сполна прочувствовать, что они гораздо сильнее, что ей с ее претензиями мелкой клиентки не стоит с ними тягаться.