Текст книги "Блуждающие души"

7
Август 2022 – Остров Ко Кра, Таиланд

Вода и небо лазурно-голубого цвета. К острову на большой скорости приближается моторная лодка с австралийцами – пара с тремя маленькими детьми. Вместе с ними – гид. Четыре-пять раз в день он привозит сюда туристов с дорогих курортов острова Ко Чанг, чтобы те могли понырять с маской и трубкой в рифах близлежащего острова Ко Кра.

Родители наблюдают, как дети радуются рыбам и кораллам, к ним присоединяются лодки с другими семьями. Завязываются разговоры, что-то вроде откуда-какой-отель-бывали-раньше-в-Таиланде? Один мальчик уговаривает родителей посмотреть вместе с ним на рыб, другой плачет, потому что ему показалось, кто-то укусил его за ногу. Девочка-подросток жалуется, что вода слишком холодная, но примерно через минуту ее нытье сменяется возгласами удивления: океан начинает раскрывать им свои тайны.

Из лодки отец замечает на западном побережье острова нечто похожее на обломки заброшенного маяка.

– Мы можем туда съездить? – интересуется он, но гид поспешно качает головой:

– Нет, ни в коем случае, это запрещено. Слишком опасно. Слишком старое.

Мужчина не настаивает и вместо этого делает фотографию, крупным планом – смеющиеся в воде дети. Вечером в гостинице он разместит снимок в социальных сетях – «Инстаграме», «Фейсбуке», «Твиттере»[12]12
  Здесь и далее встречаются упоминания социальных сетей «Фейсбук» и «Инстаграм», которые принадлежат Meta, признанной в РФ экстремистской организацией.


[Закрыть] – и подпишет «Первый раз на снорклинге!». Тут же посыплются лайки друзей и родственников. Детей немного смутит непрошеное внимание к их личной жизни, но их слабые протесты и надутый вид останутся незамеченными: отец не отрываясь будет пялиться в крошечный экран.

К полудню гид аккуратно предлагает семье вернуться на Ко Чанг. Прежде чем завести мотор, он интересуется у детей, хорошо ли они провели время, и в ответ слышит единогласное «да». Родители молча кивают и улыбаются. В отеле их ждет обильный и заслуженный обед: том-ям и пад-тай, куриные палочки и картофель фри. Родители загорают, пока их дети в нарукавниках плещутся рядом в бассейне, и от их плеска расходятся небольшие волны.

* * *

Внутри разрушенного маяка на острове Ко Кра от взглядов туристов и нежелательных посетителей тщательно укрыты деревянные балки, от одной стены к другой. Несмотря на гниль, вмятины и паутину, все еще можно разобрать несколько небрежно выцарапанных слов на вьетнамском языке.

Женщина, прячься немедленно.

Обрежь волосы и притворись мальчиком.

8
Май 1979 – Лагерь беженцев в Кайтаке, Гонконг

– Давай купим газировки, пожалуйста? – попросил Тхань во время их еженедельного похода в продуктовый магазин на территории лагеря – деревянное строение, которым заправляет один из престарелых жильцов. Ань заглянула в свой кошелек. Внутри лишь несколько долларов: ей все еще не заплатили за неделю.

– Только одну. На всех.

Минь положил банку кока-колы в корзину к рисовым лепешкам и манго.

– Она точь-в-точь такая же, как те, что пили американские солдаты, когда пришли в нашу деревню, – заметил Тхань.

Владелец магазина просканировал штрих-код кока-колы и передал ее Миню, после чего переключил свое внимание на остальные продукты.

– Как дела в школе? – поинтересовался он у детей.

– Хорошо, – ответил Тхань. – Я уже научился считать до ста по-английски.

Продавец поднял большой палец вверх.

По дороге домой солнце начало растворяться в тумане: Ань и Минь шли первыми, Тхань плелся за ними, пиная ногой камешки. Ань обернулась, чтобы поторопить его, как вдруг до них донесся крик, за которым последовала какая-то паника: люди ринулись на шум, женщины убирали с их дороги своих детей. Ожесточенные ссоры в лагере были обычным делом. Столкновения между северными, южными вьетнамцами и народом хоа происходили ежедневно – иногда из-за политических убеждений, иногда из-за мелочей, вроде враждебного взгляда и слишком долгого душа. Ань предупреждала братьев, что в таких случаях надо держаться подальше, бежать в другую сторону, если услышат, что начинается драка. Но на этот раз, возможно, потому что они были вместе или потому что в кричащем голосе было что-то знакомое, любопытство взяло над ней верх, и они вместе медленно приближались к месту происшествия в надежде понаблюдать за всем издалека.

Глаза, опухшие и с синяками, были плотно закрыты, нос и губы измазаны красным, но они сразу же узнали человека, который лежал на земле. Рядом с ним дети жили на верфи две недели – он первым поведал им о карантине и лагерях, он советовал щипать себя за щеки и подавлять кашель. Напавшие уже разбежались, и он лежал без сознания на грязной земле, пока две женщины склонялись над его ранами с влажными полотенцами. Тхань хотел было подойти ближе, но Ань схватила его за плечи. Они остановились в нескольких метрах, выглядывая из-за стены барака.

– Думаешь, он мертв? – прошептал Минь.

Обернувшись, Ань увидела, что брат напуган: хотя он пережил войну и потерю семьи, ему еще ни разу не приходилось видеть собственными глазами насильственную смерть. Ань молчала, не зная, что ответить. Появились два парамедика, погрузили мужчину на носилки и унесли – Ань чувствовала, что они видели его в последний раз, и образ, который останется от него, – это хрупкое безжизненное тело в грязи.

– Ладно, хватит, – сказала Ань, отводя взгляд в сторону. – Пойдемте отсюда.

Они продолжили свой путь к бараку, Тхань и Минь молча потягивали колу, передавали баночку друг другу после каждого глотка, пытаясь переварить увиденное.

– Ань! – Изабель подбежала к ним, когда девушка уже собиралась открыть дверь в барак. – Вы можете все втроем сейчас заглянуть в Службу переселенцев? Мистеру Барнетту нужно с вами поговорить.

Они занесли в барак продукты и поспешили в офис. Ань и не представляла, чего следует ожидать, ведь самое худшее с ними уже случилось. Она постучала, и мистер Барнетт открыл дверь, на его лице была широкая улыбка.

– Входите, – сказал он.

Все трое сели на деревянные стулья напротив него, Тхань был ненамного выше стола, Минь сидел на краешке своего стула.

– У меня есть плохие и хорошие новости, – начал мистер Барнетт. – Плохая новость заключается в том, что Соединенные Штаты отклонили ваше заявление. На данный момент они сокращают прием беженцев. – Он сделал паузу, ожидая реакции детей, но они по-прежнему с тревогой смотрели на него, и он продолжил: – Хорошая новость – через три недели вы отправитесь в Великобританию. Они приняли ваше заявление.

Вместо того чтобы улыбнуться в ответ, Ань вцепилась в сиденье и закусила губу; смятение и гнев нарастали в ней по мере того, как дышать становилось все труднее. Соединенное Королевство не входило в их планы. Не было частью той жизни, которую обрисовали для них родители. Мысли путались, а потом Ань вдруг вспомнила, что не рассказала работнику о своем дяде в Америке. «Нет. У нас никого нет», – раздался звук ручки, скользящей по графе в бланке. Мистер Барнетт продолжал говорить, но Ань уже не слушала. Она краем глаза заметила недоуменный взгляд братьев, обращенный к ней в ожидании, что она объяснит – это ошибка, их дорога ведет в Америку и только в Америку. Ань пробормотала едва различимое «спасибо», поднялась и ушла, братья последовали за ней.

9
Май 1979 – Лагерь беженцев в Кайтаке, Гонконг

Тхань сидел на земле перед бараком, подперев руками голову. Его брат и сестра собирали вещи, на это требовалось немного времени, учитывая, как мало у них осталось. Ань удалось накопить денег на небольшой чемодан из магазина Красного Креста. Соседи завидовали этому символу отъезда и новых начинаний, а некоторые с недовольным выражением лица наблюдали за тем, как Ань опустошает рюкзаки братьев и набивает чемодан. Тхань попытался помочь, но когда залез рукой в рюкзак сестры, то обнаружил на самом дне мятый листок. Это была семейная фотография с последнего тета: они прижимались друг к другу на диване в гостиной, цвета теперь были размыты, а выражения лиц неразличимы. Тхань внимательно всматривался, пытаясь разглядеть лица под разводами, но тщетно. Неожиданно он разорвал фотографию на мелкие кусочки, яростные слезы залили его лицо, пока соседи по общежитию смотрели на него в изумлении.

– Почему ты не сохранила ее? – закричал он на Ань; клочки снимка лежали у его ног.

– Вокруг нас был сплошной океан, – умоляюще ответила она, подбирая обрывки вместе с Минем. – Что я могла сделать?

– Ты могла ее сберечь, если бы постаралась, – с этими словами Тхань выбежал из барака, прежде чем Ань успела хоть как-то отреагировать на его слова.

* * *

В глубине души он понимал, что требовал от нее невозможного. Но все равно ему хотелось злиться. Ему нужен был кто-нибудь, чтобы обвинить в уничтожении последнего осязаемого воспоминания о его семье.

Завтра они снова вернутся на верфь, чтобы пройти карантин перед отъездом из страны, как будто у Кайтака был собственный микробиом, более опасный, чем остальной Гонконг. Тхань с ужасом представлял себе возвращение в огромное холодное пространство, где грязный воздух пропитан страданиями, где врачи каждый день проверяли его легкие и миндалины, ковыряли деревянной палочкой глубоко в горле, до рвоты. И в то же время он испытывал облегчение от того, что проведет немного времени в знакомом мире, прежде чем окунуться в неизвестность. Через две недели им предстоит отправиться в Борнмут на самолете. «Вы полетите в облаках», – объяснила миссис Джонс, и эта мысль наполнила его одновременно ужасом и предвкушением. Тем же утром мальчики попрощались со своим классом, дав слово поддерживать связь, хотя ни у кого из них не было ни адресов, ни телефонов, чтобы обменяться ими. Лишь только узнав, куда их переселяют, учительница принялась изо всех сил расхваливать свою страну.

– Там вы сможете говорить по-английски, – сказала она Тханю. – Найдете применение всем фразам, которым я вас научила.

– Например, сегодня пасмурно, – сказал он, желая показать, что хорошо запомнил урок.

– Да, – засмеялась она. – Это тебе очень пригодится.

Она добавила, что, возможно, если они будут хорошо себя вести, то смогут съездить в Лондон, чтобы посмотреть на королеву в Букингемском дворце и увидеть караульных, которые носят меховые шапки и красные костюмы и стоят неподвижно часами напролет. Сказав это, учительница вытерла слезы, и ее слова потеряли всякую убедительность.

* * *

Тханю еще никогда не приходилось видеть свою сестру такой подавленной, как после того рокового дня в Службе по переселению. Всю обратную дорогу до барака она молчала, молчала и за ужином, пока они с Минем забрасывали бесконечными вопросами пустотелую раковину, в которую она превратилась. Они вслух рассуждали о дяде и Нью-Хейвене и спрашивали: «Что такое Соупли?» и «Где находится это местечко Соупли?», пока она угрюмо склонялась над своей тарелкой с кашей. На следующий день Ань разбудила братьев раньше обычного и поспешила с ними вместе в Службу по переселению. Три стука в дверь, «входите», и вот они снова сидят на небольших деревянных стульях. Ань ожидала увидеть за столом мистера Барнетта, но вместо него там сидела другая сотрудница, которую раньше доводилось видеть лишь мельком. Ань пыталась убедить ее робким и умоляющим голосом, рассказывала этой невозмутимой женщине об их дяде в Америке, о жизни, которая ожидала их в Нью-Хейвене. Но та, взглянув на папку в своих руках, лишь покачала головой:

– Здесь значится, что у вас нет родственников за границей. – Она сделала паузу. – Послушайте, они сейчас просто не принимают беженцев из лагеря, а вам троим нужно уехать отсюда. – Она вздохнула и прошлась взглядом по каждому из них по очереди, пока они пристально смотрели на нее с надеждой. Тханю было очевидно, что женщина сожалела о своем прежнем грубом тоне и потому перешла на более мягкий: – Вам не стоит оставаться здесь слишком долго, без родителей… Понимаете? В Англии вы сможете начать все заново, продолжить жить. Вы не останетесь там одни. У вас есть мы, Красный Крест и Британский совет по оказанию помощи беженцам. Вам помогут встать на ноги и поддержат вас. – Ань слегка кивнула в знак согласия. Ее голова была низко опущена, и Тхань заметил, что она кусает губы. Он не видел ее слез с похорон родителей и не хотел их вновь увидеть. Ему лишь нужно было, чтобы Ань подтвердила, что все будет хорошо, что они найдут способ остаться вместе – в Великобритании, США или на Марсе. Ань пробормотала слова благодарности и вышла вместе с братьями в рассвет, разгорающийся над лагерем.

Тхань отлично понимал, что уехать из Кайтака было их целью, по сути – главной целью. Перед братом и сестрой он храбрился, и было очевидно, что они делают то же самое. Но ему хотелось знать, испытывают ли они втайне те же сомнения, хотят ли пусть даже частицей души остаться здесь. Здесь – где в школе преподает миссис Джонс, где Ань работает на фабрике, где они могут играть в футбол с другими детьми и покупать вьетнамскую еду у лоточницы рядом с бараком. Он думал о своих родителях и младших братьях и сестрах, покоящихся на соседнем участке земли, об океане, который окажется между ними, если они уедут. Тхань сидел на пыльной дороге, слышал, как Минь и Ань заталкивают в сумки свои футболки с носками и рассуждал: уехать – значит оставить семью, а «оставить» может привести к «забыть».

Уже больше семи месяцев он не видел своей семьи и с трудом мог вспомнить родные лица. По ночам он долго ворочался, стараясь представить их себе. Он слышал их голоса и пытался воскресить в памяти движения их тел по дому. Иногда они снились ему, это были простые сцены, которые начинали сливаться с воспоминаниями и превращаться в мираж, так что он не всегда мог сказать, происходило ли это на самом деле или нет. Игра с Дао у реки. Кормление цыплят с Май и Вэн. Помощь матери, когда она укладывает ребенка. Чтение сказки с отцом. Каждый раз такие сны внезапно обрывались, стоило ему резко пробудиться, чувствуя себя одновременно целым и разбитым, зажатым между теплыми телами Миня и Ань. Он прокручивал эти размытые сцены в голове, заполняя пробелы своим воображением, и снова пытался заснуть и оживить сны, но это никогда не удавалось.

* * *

Дверь барака отворилась, один из соседей вышел – и сел рядом с ним. Тхань узнал в нем одного из тех мужчин, перед которыми он разорвал семейную фотографию, и его щеки залились краской от стыда.

– Вы ведь завтра уезжаете? – спросил сосед. В руках он держал гитару – подарок, который, по его словам, сделал ему месяц назад один из родственников в Америке и который вызвал большой ажиотаж в квартале. Вечерами по субботам он исполнял весь свой репертуар, начиная от колыбельных и Tóc Mai Sợi Vắn Sợi Dài[13]13
  Toc Mai Sợi Vắn Sợi Dai – популярная во Вьетнаме песня. (Прим. пер.)


[Закрыть] до Aline и Love Me Tender. Люди выходили из бараков – послушать, как он играет, или просто оставляли двери открытыми, чтобы его мелодии проникали внутрь. Слушать эти песни вот так, в открытую, было чем-то захватывающим: в годы войны и сразу после их боялись петь, потому что западная музыка считалась запрещенной. Их разве что мурлыкали себе под нос за запертыми дверями собственного дома, в точности как это делала мать Тханя с ее мелодиями «йе-йе» – неразлучными спутниками приготовления пищи.

Тхань кивнул в ответ.

– Куда?

– В Англию, – ответил Тхань, не поднимая взгляда.

– О! Повезло же. – Он взял несколько аккордов на своем инструменте. Мелодия, совершенно незнакомая Тханю.

Мужчина затянул песню, слова которой Тхань мог разобрать лишь отчасти, что-то о появлении солнца.

– «Битлз». Слыхал о таких?

Название этой группы Тханю было знакомо, но он думал, что они американцы, потому что был уверен – вся лучшая музыка родом из Америки. Именно эту песню слышать не доводилось, и мелодия тут же захватила его: простая, наполненная мечтаниями о лучших днях. Его сосед знал только первые несколько строк, но вскоре он перешел к Yesterday и Hey Jude, а когда у него закончился репертуар «Битлз», он забежал внутрь барака, попросив Тханя подождать. Несколько минут спустя он вернулся с листком бумаги с какими-то английскими словами, некоторые из которых Тханю раньше не встречались: Pink Floyd, Led Zeppelin, Fleetwood Mac.

– Когда приедешь в Англию, обязательно найди их записи, – сказал мужчина.

Сестра позвала Тханя в дом, и тот поспешил поблагодарить соседа. Аккуратно сложив листок, он спрятал его в карман и на протяжении всего перелета неоднократно похлопывал по нему, чтобы убедиться, что тот не потерялся. Тхань не отправился навстречу американской мечте, которую так лелеял его отец, зато он окажется в стране «Битлз» и «Роллинг Стоунз», Боуи и королевы. Позже, в свои первые годы в Англии, когда Тхань уже разобрался со списком, составленным соседом, эта музыка стала для него тайным источником силы. Он слушал ее и видел Англию, недоступную его взгляду, видел место за пределами лагеря в Соупли и его юного возраста. Англию, которая однажды станет для него целым миром.

Осознаю, как много еще можно было рассказать.

Можно было рассказать об изнасилованиях и убийствах, о зачатках каннибализма.

Я читала воспоминания, книги, научные работы и энциклопедии – и все эти накопленные знания легли на меня тяжелым бременем. Но как много из этого нужно рассказывать?

Иногда меня тянет пойти иным путем – исправить прошлое, переписав его. Возможно, я могла бы написать что-нибудь вроде этого:

Они прибыли в Гонконг, и несколько недель спустя к ним присоединились их родители с младшими братьями и сестрами; малыш Хоанг только проснулся от долгого сна на руках у матери. Дао и его братья носились с футбольным мячом вместе с другими детьми из лагеря, со скамейки за ними наблюдали их матери. Май и Вэн, как всегда неразлучные, хихикали и перешептывались друг с другом о своих одноклассниках и миссис Джонс. Недолго побыв в лагере, они все вместе улетели в Америку, где их встретили с распростертыми объятиями.

Да, такой хеппи-энд звучит заманчиво.

Или же я могла бы зайти дальше. Добавить сюжетных поворотов, чтобы создать напряжение. Я могла бы придумать настоящие эмоциональные американские горки. Например, рассказать побольше о лодке. Да, возможно, так и следовало сделать.

Или же я могла бы тыкать в кого-нибудь пальцем. Я могла обвинить политиков. Могла обвинить войну, бедность, пиратов, море и шторм.

Но чем больше я рассуждаю, тем больше понимаю, что виновато все и ничего, вперемешку с причинами и следствиями, природой и историей.

Я пытаюсь выстроить историю между ужасом и сказкой, отыскать хоть какой-то проблеск истины.

10
Ноябрь 1978 – Море

Солнце палило в лицо. Съеденные несколько часов назад на Хайнане рамбутаны начали киснуть в желудке Ань, жара и убаюкивающие волны вызывали тошноту и слабость. С обеих сторон на ее плечи склонили головы братья. Взгляд Ань остановился на маленьком мальчике, спящем на коленях женщины напротив: с вьющимися светлыми волосами и голубыми глазами, он был непохож на окружающих и на свою мать, сходство можно было отыскать разве что в его смуглой коже и разрезе глаз. Шум с моря привлек внимание Ань, и, приглядевшись, она заметила лодку, идущую в их направлении. Сначала она не придала этому значения, и даже если бы заподозрила неладное, робость и страх не позволили бы ей попытаться привлечь чье-либо внимание. Но с приближением судна росло ощущение, что здесь что-то не так, к тому же другие пассажиры тоже заволновались – они шептались и переглядывались. Кто-то сказал:

– Может быть, это просто рыбаки или такие же беженцы, как и мы.

– Сохраняйте спокойствие! – приказал капитан, его голос дрожал. Он пытался изменить курс, но их лодка, нагруженная людьми, была гораздо медленнее, чем та, другая. Запах мочи резко ударил в нос Ань. Тхань и Минь проснулись и спросили ее, что происходит. Она ответила первое, что пришло на ум:

– Не волнуйтесь, ничего страшного. Спите дальше.

Лодка была уже в нескольких метрах от них, когда Ань удалось разглядеть трех мужчин. Молодые, возможно, немногим старше ее, они, казалось, боятся пассажиров не меньше, чем пассажиры – их. Даже мужчина, который, судя по всему, был главарем и стоял за штурвалом, прятал под своим суровым обликом какое-то смятение, то и дело с насупленным видом оглядываясь на подельников, словно в поисках одобрения своих действий. Ань знала, что страх – не преграда для порочности, наоборот, он может стать ее хранилищем. Она видела их ножи и суровые выражения лиц, которые они принимали по мере приближения, пока не оказались достаточно близко, чтобы вскочить на борт. Страх почти парализовал Ань, но она все-таки прижала братьев к своей груди. По толпе пассажиров прокатилась волна молитв, сопровождаемая плеском неспокойного моря. Какая-то женщина достала нож и, поспешно обрезав волосы своей дочери, приказала той вести себя тихо. Отцы и их сыновья плакали, бабушки прикрывали глаза внукам. Ань очутилась лицом к лицу со смертью: главарь лез к ним в лодку с ножом, рукава его белой рубашки были порваны, брюки промокли насквозь. Но как раз в тот момент, когда он собирался запрыгнуть на борт, его внимание привлекло что-то рядом с капитаном судна. Свирепое выражение медленно сменилось испугом, а затем – чем-то похожим на стыд. В течение нескольких секунд, которые показались целой вечностью, он стоял, не двигаясь, направив нож на пассажиров. Наконец он перевел взгляд на корпус лодки и пробормотал своим озадаченным подельникам непонятные слова. Даже не глянув на своих потенциальных жертв, мужчины отступили и, усевшись в свое судно, уплыли прочь.

Никто из пассажиров не произнес и звука, пока до них доходило, что они живы и невредимы. Капитан лодки наклонился к тому месту, куда так пристально смотрел мужчина, и с улыбкой достал фотографию статуи Гаутамы Будды, взятую в рамку. Он залился смехом вперемешку со слезами, и вместе с ним плакала и смеялась вся лодка – смехом облегчения и потрясения. Мольбы возобновились – теперь это были благодарственные молитвы и ликующие прославления жизни.

– Я же говорила вам – ничего страшного, – сказала Ань братьям, но не выпускала их из своих объятий, пока они не ступили на берег Гонконга.