Текст книги "Мерзкий старикашка"

– Встречается еще, – ответил я. – Барсучьим жиром еще хорошо, слыхал, поясницу растирать или змеиным ядом. Лучше всего, конечно, их смешать. Только у нас тут ни змей, ни барсуков, сколько себя помню, не встречалось. Одни ужики безвредные… Ну и я еще плюнуть могу на спину. Или вот князей попроси – наверняка сейчас на яд исходят.

– Ох, сказал бы я тебе, на что они исходят, да как-то ругаться по сану не положено, – хохотнул Тхритрава. – Угрожать пытались даже, паскуд… храни их Святое Солнце.

– Тебе? – удивился я.

– Ну и мне тоже. – Он многозначительно усмехнулся.

– Вот охальники. – Я усмехнулся в ответ. – И что же ты, отец Тхритрава, им на это ответил?

– Сказал им, что они… Что я как лицо духовное попробую смягчить твою суровость к ближним своим и к дальним – тоже.

– А чего ж раньше-то не пытался?

– А раньше необходимости не было, – невозмутимо произнес он и извлек из рукава сутаны свиток, запечатанный аж тремя печатями. – Сейчас ее, в общем-то, тоже особо нет, так что придется искупать грех преднамеренной лжи усердным постом. От радикулита, говорят, полезно на фруктах, овощах и зелени пару недель посидеть. А ты пока почитай, что князь Тимариани тебе привез кроме той похабной цидульки, которую ты уже видел.

Он небрежно бросил письмо на стол передо мной, а сам привалился спиной к стене и полуприкрыл глаза.

Я взял свиток в руки. Интересно. Очень. По краям стояли печати князей Коваргини и Самватини – командующих Левого и Правого крыла армии соответственно, а по совместительству еще и соперников-претендентов на роль регента. А вот изображение в центре – сжатая в кулак рука – мне ни о чем не говорило. Морской воевода, что ли, приложился? Кораблей у Ашшории, насколько я знаю, небогато, аристократия на них служить отродясь не рвалась, ему можно и не быть владетельным князем.

– Чья? – Я постучал по печати указательным пальцам, одновременно демонстрируя ее отцу-настоятелю.

– Латмура Железная Рука, если не ошибаюсь, – ответил Тхритрава.

Ого! Неслабая коалиция! Командующий Центром традиционно – это сам царь, но фактически эту обязанность часто тащит на себе командир Блистательных, а монарх только подписи ставит и в смотрах участвует.

На чем же они спелись-то, интересно? Ладно еще «де Тревиль», но эти… Ведь претенденты же как-никак. Хотя… Коваргин и Самватин – это же самые небогатые из феодов владетельных. Думается, Каген их по этому принципу на должности и отбирал – в противовес более богатым и влиятельным князьям превращал в значимые фигуры и противопоставлял денежным мешкам… без которых они на самом деле мало что могут. Сомневаюсь даже, что они командиры толковые, наверняка всем заправляют знающие и компетентные замы, но даже если это и не так, то что? Чем они поддержат свои претензии на регентство? Солдатами? Так им платить надобно, а казначей и главный министр не на их стороне – печати обоих на первом послании стоят.

Кстати, именно потому-то и похоже, что эта дюжина должности промеж себя уже поделила, а генералам во власти места больше нет. Как и еще одному персонажу, кстати.

– А от князя Ливариади заодно он ничего не привез? – усмехнулся я.

– Меня бы это не удивило, – флегматично отозвался настоятель. – В конце концов, царь Каген именно Зулика Тимарианского всегда отправлял вести переговоры. Но если и так, мне князь об этом ничего не сказал.

– А что сказал? – Я помахал все еще нераспечатанным свитком. – Добавил же что-то к этому на словах.

– Если в паре фраз, то поступиться чем-то все же придется, но торг тут уместен. О том, чего хотят князья Коваргини и Самватини, они, по его выражению, сами и написали.

– Ну а лично сам он чего хочет? Не может же такого быть, чтоб он за так надрывался.

– Тут все просто, – чуть улыбнулся Тхритрава. – Ему нужна жизнь Валиссы.

– Боги благие и те, что не очень! – изумился я. – Что она ему-то такого сделала, что князь возжелал ее крови? Тимарианская дружина к Шехамской кампании опоздала явиться, да и сам Зулик тогда еще совсем ребенком был вроде.

– Я неверно выразился. Ему нужно, чтобы царевна осталась жива.

– Хех. Все равно ничего не понимаю. Это-то ему зачем?

– Да тут нет ничего сложного, – пожал плечами настоятель. – Он в нее влюблен.

– Вот как? – Я неподдельно удивился. – А чего ж он тогда до сих пор жив? Насколько я помню Кагена, он бы даже малейшего шанса не дал тому, кто хотя бы в теории мог украсить его наследника рогами.

– Не знал царь ничего, потому-то Зулик и живой. Он же не орал на каждом углу о своем чувстве. Так, обмолвился раз, пару лет назад, своему духовнику… А тот до примаса довел. В общем, включая нас, о любви князя к царевне не знает и десяти человек.

Ну надо же, какой Ланселот на мое семейство сыскался!

– И Валисса не в их числе? – скептически поинтересовался я.

– А вот это хороший вопрос… – протянул Тхритрава. – Сейчас, после того как умер Каген, не знаю.

Я снова поглядел на так и нераспечатанное послание от силовиков.

Ну интересно ж девки пляшут, по четыре штуки в ряд! Доказать кому-то, что Валисса детей не с Зуликом нагуляла… Нет, можно, конечно. Но даже если хоть один из князей (ну, окромя Тимарианийского, естественно) в невиновность царевны и поверит, то виду не подаст. Все они в той или иной степени царям родичи, а тут каждому такой шанс свою династию основать представляется… Я уж не говорю о землях его величества (практически уже моего величества, блин-компот!), которые под это дело хапнут.

Может, чтобы тайна так и осталась тайной, действительно Ваську надежнее за князя отдать? Ну, возьмет он при том под контроль Шехаму, это все равно материнская доля, если у него и есть другие дети, то им это княжество никак не светит – Асиру Тыкавьевичу достанется… Ну а если сейчас он на ней женится и предъявит права на регентство – особенно если престарелый претендент на престол удачно (для него) дуба даст? Грибов, например, поест.

Нет, на чужом семейном счастье крепкую вертикаль власти не построишь. К тому же…

– А сам-то князь, не знаешь ли случайно, отец-настоятель, женат ли?

– Случайно, знаю, – кивнул Тхритрава.

Выглядел он при этом несколько обескураженно – видать, вариант выдать Валиссу замуж за ее воздыхателя даже и не рассматривал. А вот зря – я-то ее в жены не возьму точно! Во-первых, моему организму жены уже и не надо вроде, а во-вторых, зачем мне вообще такой благоприобретенный геморрой? Свой имеется, совершенно натуральный.

– Женат, причем дважды.

– Что, одновременно? – пошутил я.

– Представь себе, – невозмутимо ответил настоятель. – Именно так и есть.

– Ох, ничего себе! И тещи тоже две? Как он умудрился-то?

Случай не то чтобы совсем уж беспрецедентный, но редкий. Церковь Святого Солнца полигамию дюже сильно не одобряет.

Нет, формально боги, которых чуть больше чем до чертовой матери, если всех считать, разрешают и не такое. Какое там похищение Ганимеда, что вы! Один раз не… Не считается, короче. Бессмертный подвиг Нерона и Скоруса чуть ли не у каждого второго в биографии имеется! Ашшорцы, правда, с богами тут сравняться не пытаются, но многоженство раньше практиковали – не то чтобы очень уж широко, но если финансы и здоровье позволяют, то чего бы и нет? Ну и невеста с первой женой возражать не должны, разумеется.

В общем, случалось в былые времена, пока проповедники Святого Солнца сюда с южных земель не добрались и всю малину не обломали. Мол, Солнце-де завещал…

Так он, если дословно, завещал: «Мужчина, люби женщину свою», – и имел всего одну супружницу, из чего был сделан вывод о том, что многоженство – кака (высказываний самого святого по этому поводу как-то не нашлось), да и в плане наследования жуткую неразбериху создает. Однако по особым случаям вторую жену взять дозволяется. Например, в случае бесплодия первой, потому как на разводы наша Церковь смотрит, как Ленин на буржуазию.

– Да это не он умудрился, это Каген расстарался, – ответил настоятель. – Лет тому назад, наверное, как шесть.

Шесть… А что у нас такое было шесть местных лет назад? Лисапет простыл сильно по весне, помню, а еще небольшая заварушка в предгорьях приключилась. Небольшая-то она небольшая была, а вот состав ее участников очень даже, в свете нынешних политических раскладов, интересен.

– Меня терзают смутные сомнения, – произнес я. – А на ком он женат, отец Тхритрава?

– На дочерях князей Софенине и Хатикани, – ответил он. – Шесть лет назад, когда они силой оружия в очередной раз попытались выяснить, у кого из них двоих больше права на Аршакию, царь на них очень разгневался. Но рассудить их спор о том, какому роду владеть доменом… Не тебе такое объяснять.

Да что там объяснять? Тот род, что проиграет тяжбу, станет навеки злейшим врагом династии. Взамен, правда, царь приобретет верных сторонников в стане победителей, но человеческая благодарность – штука недолговечная и эфемерная…

– Он решил их примирить через узы брака, но тут уж не то что князья, все их рода на дыбы поднялись. Как же, породниться с кровниками… Примасом тогда был Хватрухминью, светлая ему память, умнейший человек. Он-то Кагену выход и подсказал. И дал свое пастырское благословение, невзирая чуть ли не на бунт в Совете Благих.

Он помолчал, словно припоминая что-то. Я тоже припомнил – примерно через месяц после окончания той замятни в нашем монастыре появился новый монах, инок Тхритрава, сразу занявший место секретаря шибко пожилого и хворого настоятеля. А вскорости и примас помер.

– Из владетельных князей тогда только Тимарианийский был холост, ему-то царь и оказал… хм… честь примирить между собой два славных рода. По условиям брачного договора, его наследником и главой рода Тимариани должен стать первый сын от этого брака, остальные же дети после смерти отца переходят в рода своих матерей и получают наделы в Аршакии – Горной, если от жены из рода Хатикани, и Долинной, если их родит жена из рода Софенских князей. Сам Каген в сваты пошел!

Ну, князь! Ну, жук! Везде подстраховался! На «кондициях» свою печать не поставил, дабы выглядеть белым и пушистым, понимая, что ни тот ни другой тесть его в обиду не дадут и далеко подвинуть не позволят, если дело выгорит. На другой случай запасся страховкой в виде дружбы генералов – как, интересно?

Ну и Каген, конечно, молодец – на весь срок своего правления проблему снял. Покуда Зулик жив, резне между родами не бывать, а как помрет… А там пусть у наследников болит голова.

– Да уж, – с некоторой ностальгией в голосе произнес отец-настоятель, – сколько же было со свадебной церемонией сложностей, сколько всего утрясти пришлось… Одно то, которая из невест пойдет одесную от жениха, а которая ошую…

– И как разрешили этот спор? – полюбопытствовал я.

Справа-то испокон веку было почетнее стоять, стало быть, та невеста, что пойдет слева… Ее семейство менее значимо, получается.

– Да очень легко на самом деле. Раз уж вражда шла из-за Аршакии, то подсчитали, которая сторона храма ближе к горам, и украсили ее знаками горной части, а противоположную – долинной. Ну и невест с соответствующих сторон поставили, так что никакого ущерба чести ни одного из родов не вышло, – ответил Тхритрава и хитро прищурился. – Но ты о чем-то ином спросить хотел, я вижу.

– Есть такое, – признал я. – Напомни мне, отче, а князья Коваргини и Самватини с этим многоженцем одних примерно лет, верно?

– Правильно мыслишь, брат Прашнартра, правильно, – кивнул тот, вроде бы и безэмоционально, но поглядывал на меня с эдаким (хорошо замаскированным) выражением: мол, как ты такой умище в себе столько лет прятал? – Старшие его дочери сговорены за их сыновей. А пару месяцев назад было объявлено о помолвке его третьей, младшей, дочки.

Во взгляде настоятеля так и читалось: «Ну как, поймешь за кого? Стоит ли с тобой иметь дело?»

– Дай угадаю. – Я усмехнулся. – Помнится, в миру был у меня двоюродный брат, ныне известный как князь Ливариади. Он, правда, на пару лет постарше меня будет, так что вряд ли у него сыщется неженатый сын того возраста, который может взросления шмакодявки ждать. Сколько ей?

– Три года. А младшему сыну Скалапета скоро семь. За него и сосватали, – кивнул Тхритрава.

Я прислушался к воспоминаниям Лисапета относительно предателя-дядюшки и его потомства. Воспоминания однозначно заявили, что всех их, вне зависимости от возраста и пола, надобно вырезать до седьмого колена, а лучше (предварительно подвергнув многократному сексуальному насилию) устроить чего повеселее: посадить на кол, сварить как раков, освежевать заживо и солью посыпать напоследок, привязать крынку к животу и начать ее раскалять на пламени – только предварительно засунуть внутрь крысу или еще какого хорька…

Родич-то обо всем этом наверняка догадывается, и с ним однозначно будут серьезные проблемы.

– Вот старый кобель! А чего ж Тимарианийский князь тогда только о жизни царевны просит, а о его – нет? Думает, что помолвка – это еще не брак и расторгнуть ее не так сложно?

– Может, и так. – Настоятель снова полуприкрыл глаза. – К тому же, хотя давно такого уже не бывало, земли мятежных князей цари большей частью раздавали своим верным вассалам, выступавшим вместе с ними против врагов.

Это потому, что в те седые времена цари были первыми среди равных, и одной лишь их дружины могло не хватить для победы. А Лисапет по матери, кстати, тоже из ливариадийских сеньоров и права на княжество предъявить может. Так что желающие эти земли раздербанить, мягко говоря, обломятся.

– Ну и потом, – продолжил Тхритрава, – выступив против князя Ливариади, новый правитель будет вынужден очернить память Кагена, объявив его узурпатором, с чьим приспешником он решил покончить. А покойный царь весьма почитаем у простолюдинов, а также среди мелкого и среднего дворянства. Мудрый государь так не станет поступать.

– Ой, отец-настоятель, да я тебя умоляю! – фыркнул я. – Был бы человек, а вина найдется. Не сразу, так через год. Тоже мне проблема.

– Может, и так, а может, и нет. – Глава монастыря чуть улыбнулся. – Ты послание-то читать станешь? А то вдруг тебя и это предложение не устроит?

– А? Да, действительно. – Я аккуратно, чтобы оттиски можно было потом опознать, взломал печати. – Посмотрим, что там за условия.

Сейчас мы их проверим, сейчас мы их сравним…

Генералы оказались не в пример скромнее «двенадцатибоярщины», а в чем-то и подальновиднее даже. Растекались мыслью по древу о своих верноподданнических чувствах (прям хоть статью за оскорбление таких чувств вводи, ей-ей, так жалостливо написано), ябедничали на гражданских чиновников, которые и раньше-то положенную армейцам деньгу зажимать норовили, а сейчас уже больше месяца как на выплату жалованья ни абаза не присылали (дураки бы они были, кабы своих политических конкурентов в такой момент финансировать стали), что грозило бунтом среди солдат. «Вернейшие из слуг царского престола», как эта пара себя называла, сообщали, что покуда выплатили жалованье из собственных карманов, выражали надежду, что казна им это компенсирует, а впоследствии выделит армейское довольствие в совершенно отдельную, подчиненную им, а не казначею, структуру. Ну да, обидно им, что воровать сразу деньги не получается и надо напрягаться, отжатое и списанное продавать еще куда-то там…

Втроем уже сообщали, что не только гвардия, но и каждый солдат просто спит и видит Кагенова брата на престоле Ашшории, всяческую поддержку сулили, обещая прижать всех недовольных к ногтю, и со сдержанным оптимизмом выражали надежду, что царь не забудет деяний истинно преданных и оделит их землями за старания. В будущее смотрят, финансовой силы восхотели – одобряю. Где бы на них только земель набрать? Свои раздавать, так скоро по миру пойдешь.

Под конец письма князья снова вспоминали про своего подельника, «носителя многих добродетелей, чьи заслуги перед троном несомненны, безусловно, достойного того, дабы добрый и справедливый царь даровал ему награду». Ну, Латмур хоть во владетельные не лезет, понимает, что такое может шибко оскорбить остальных пэров. Благоразумие требует вознаградить капитана своей гвардии (с чего бы это Каген, интересно, не озаботился?) и посулить перспективы дальнейшего роста для наследников. Перспективы, они ж хороши чем? Не доживу я до них ни фига.

Вообще, с этим войсковым триумвиратом дело иметь, как мне кажется, можно. Одна печаль – на штык очень удобно опереться, но вот сидеть на нем… Не с моим геморроем. Надобно и с гражданскими как-то отношения налаживать. А как?

– Предложение хорошее. – Я уронил свиток на стол. – Почитать не хочешь, отец-настоятель?

– Ни к чему это. – Тхритрава неспешно поднялся. – Мне как лицу духовному сии мирские дрязги неинтересны, о душах братии и прихожан заботиться надобно. Не все, правда, проявляют должное рвение, но вот, например, Зулик Тимарианийский выказал желание провести сегодня всенощное бдение в зале Великой Дюжины. Знака свыше ожидает.

– Очень похвальная набожность, – кивнул я. – Возможно, я ненадолго присоединюсь к нему в этом его порыве. Помолюсь, обрету успокоение… Да и, случись ему какое видение, князю же свидетель, поди, понадобится. Настоятель монастыря тоже неплохо на эту роль подошел бы.

– Если чудо случится в нашем монастыре, я об этом узнаю, – одними губами улыбнулся Тхритрава и вышел из кельи.

А, ну это конечно. В том помещении акустика хорошая, а если подслушивать с галерей, так тебя в темноте и не разглядишь ни за что. Молодец. Если вдруг увидишь что лишнее (например, как князь брату Прашнартре голову отворачивает), так ты спал.

В просторном, освещенном всего несколькими бумажными фонариками зале Великой Дюжины, центральном помещении первого яруса центрального же храма монастыря (прямо над этим залом расположился еще один, размерами не меньший, посвященный Троим Святым, что, по замыслу архитектора, видимо, должно было иллюстрировать пословицу «И даже боги живут под Солнцем»), князя Тимариани я разглядел не сразу. Пришлось приглядываться.

Обнаружился он отчего-то у статуи шестирукого гермафродита, Шалимара Разрушителя, отвечающего за войны, мор, глад и тому подобные неприятные вещи, а также, как нетрудно было догадаться, глядя на некоторые части статуи, за мужскую силу и вскармливание младенцев. Особенно за мужскую силу, конечно, если монастырскому изваянию верить.

– Я прочитал второе послание, князь, – сказал, приблизившись, я, зажег ароматическую свечу от углей в жаровне для малых жертвоприношений и установил ее среди огарков на алтаре. – О, Шалимар, даруй мужам Ашшории силу, женам – молока, а все прочие свои дары отдай нашим соседям.

– И что ты на него ответишь? – Зулик прислонился к колонне и сложил руки на груди.

– Я склонен принять предложение князей Коваргини и Самватини, а также Латмура Железная Рука. Думаю, тебе известны их пожелания.

– Да, в общих чертах. – Он кивнул. – А…

– Вот в общих чертах и приму. А что касается тебя, князь Тимариани, твое желание с моим полностью совпадает. Царевичам нужна мать, и убивать ее – значит превратить их в озлобленных на весь белый свет зверят. Не думаю, что Ашшория может позволить себе подобных монархов, желающих из детской обиды залить ее кровью князей и сподвижников прошлого царя. Нет, умерщвлять Валиссу было бы с моей стороны недальновидно в высшей степени. И будущему своему свату, Скалапету Ливариадийскому, можешь отписать, что смерти ни его, ни кого-то из его родичей я не желаю. Это, кстати, правда.

– Доброта твоя и незлопамятность достойны удивления, – обронил Зулик.

– Да я вообще человек не кровожадный. – Память реципиента услужливо подсунула видеофайл с охоты, когда юный царевич верхами гнал по полю лису, упустил ее, поскольку конь отказался топтать любящуюся во ржи молодую парочку и взвился на дыбы. Лисапет приказал запороть любовников до смерти за то, что испортили ему забаву. – Да и долгая жизнь в монастыре способствует прощению всех былых обид.

«Разве?» – так и было написано на лице князя.

– Прощению, а не забвению, я сказал, не гляди так на меня. Любви промеж нами с князем не будет, но и крови я давно уже не жажду. Даже закрою глаза на то, что он не распускает дружину, числом дозволенную ему лишь по военным временам. – Я усмехнулся. – Думаю, на первое время это будет ему достаточной гарантией безопасности. Но ты не сказал, чего сам хочешь за свою поддержку.

По здравом размышлении я решил свою осведомленность в его сердечных делах не выдавать. Мало ли когда на него надавить потребуется? Лучше иметь про запас лишнюю пару карт в рукаве.

– Я уверен, что царь найдет способ наградить истинно верного. – Зулик слегка поклонился.

– Где ж эти «истинно верные» последние лет двадцать ошивались? – язвительно поинтересовался я. – Ладно, для начала будешь главным министром. Устроит такая должность?

– О, это воистину щедро. – Князь снова поклонился. – А нынешний, князь Дамуриани?..

– Хвор стал, зрением скорбен – не видит уже, куда свои печати ставит. Отдых ему потребен, – отрезал я. – Ты мне лучше скажи, тестюшки твои, они как, сильно расстроятся?

– Назавтра они ожидают, что ты ответишь им повторно. Но, как, должно быть, заметили ваше высочество…

– Нишкни! – прервал его я. – В храме не святотатствуй, а то мало ли что.

– Прошу извинить. Брат Прашнартра, разумеется. Как, верно, ты видал, сопровождают нас не только несколько дружинников, но и два десятка Блистательных, которым отданы весьма недвусмысленные распоряжения. – Лицо Зулика стало непроницаемо.

– Это какие же, интересно? Заковать их в цепи, а то и убить, коли я прикажу, а ты передашь такое распоряжение? – Я усмехнулся.

– Если на то будет воля царевича Лисапета, они исполнят и такой приказ.

Ага, сначала от обетов отрекись, мол. Ясно-понятно все.

– И каковы твои шансы перехватить управление Софеной и Хатиканом до того, как прочухаются их наследники? – Скепсису моему не было предела.

– Они есть, но не слишком большие, – честно признал князь Тимарианийский.

– Ну, тогда и огород городить незачем. – Я махнул рукой. – Князья – те еще, конечно, «подарочки», но устраивать кровавую усобицу еще до того, как сесть на трон…

– Некоторые бы сказали, что будущий царь проявил свою силу, – заметил Зулик.

– А соседи бы сказали, что он проявил свою дурость, и послали бы армии в Ашшорию, – ответил я. – Ибо момента удобнее им трудно было бы сыскать. Слушай, а что они тебе такого сделали-то, что ты так их смерти желаешь?

– Я вовсе не желаю их смерти. – Князь улыбнулся. – Но мой побратим, Латмур по прозванию Железная Рука, очень просил испытать будущего царя на кровожадность. Желал знать, не ошибается ли он, вступая в союз с князьями Самватини и Коваргини.

– Жулики вы оба. – Я покачал головой. – Так чего от тестюшек твоих ждать?

А «проверку на вшивость» я тебе еще припомню, дай срок.

– Полагаю, что полной покорности. – Зулик пожал плечами. – Они не посвящены в планы командующих Левым и Правым крылом, да и в сговор с остальными, кто поставил печати на том письме, вступили из опасения, что их отодвинут в сторону. И взяли их в компанию заговорщиков больше оттого, что лучше этой пары на роль посланников не подходил никто. А так они, конечно, дураки, но безвредные.

Ага, а тебя взяли в ту же компанию за красивые глаза, конечно, я так и верю.

Но вообще Зулик – человек мне шибко нужный, получается. Через жен с двумя князьями связан, через дочерей – еще с тремя родами. Уже нехилый противовес гражданской оппозиции получается. Только Арцуду с Шедадом надо какие-то должности почетные дать. Чтобы названия были попышнее, а реальных полномочий – с гулькин нос.

Скалапет пущай из своего домена лояльность демонстрирует – неча ему в Аарте делать. Живым оставляю, так и пусть за то о моем здоровье до конца дней молится.

– Не любишь ты их, князь… Да они и не золотые драмы, чтобы ты их непременно любил. Но отношения с ними наладь. А я утром поспособствую, – невольно у меня вырвался мерзенький такой смешочек. – Кстати, я тут немного наслышан о твоем брачном договоре. Который из их родов будет связан с кем напрямую после твоего скорбного часа, а который – через князей Тимариани?

– Я пока помирать не собирался…

– Все под Солнцем ходим, – перебил его я.

– …а сыновей ни одна из моих супруг пока не принесла. Правда, когда мы выезжали в обитель, обе были готовы вот-вот разрешиться от бремени.

– Если обе родят мальчиков, да еще и в один день, будет тебе веселье.

– Разберусь как-нибудь. – Князь пожал плечами.

– Ну, я рад, что ты так уверен в своей способности отжать обе Аршакии одному из сыновей, господин почти главный министр. Давай молись об успехе нашего предприятия. Завтра свидимся.

Чего он, интересно, так выпучил глаза? Вполне логичный ход, как по мне, – растрясти тестюшек внучку на наследство.

Брат Люкава, невыспавшийся и мрачный, явился ко мне еще до заутрени.

– Тебя настоятель к себе требует, брат Прашнартра, – буркнул он, без стука входя в келью.

– Да чтоб ты сдох! – Я схватил полотенце и промокнул порез на щеке. – Одари тебя благодатью Шалимар, чтобы ты до конца дней своих на животе спать не мог, засранец! Хочешь, чтобы я себя сам зарезал?

– Да ну, не бурчи, брат. Там сущая царапина. Думаешь, мне самому в такую несусветную рань охота было нестись к тебе? – примирительно пробормотал он.

– Стучаться надо! – Я продемонстрировал ему как. Костяшками пальцев по лбу. Не сильно, конечно, – двинет еще в обратную ненароком. – Ладно, идем, я так-то побрился уже.

Быстро ополоснув морду и вытершись насухо, я поспешил за секретарем. Хотя вообще-то и так дорогу знаю, не заблудился бы, чай, без поводыря.

М-да. Явление надцатое, те же и брат Прашнартра. Настоятель прямо-таки лучится благодатью, зато князья (ну, за исключением Тимарианийского) глядят сычами.

– Обдумал ли ты еще раз предложение совета князей, брат Прашнартра? – с места в карьер начал Шедад Хатиканский. – Отец-настоятель говорит, что беседовал с тобой.

О как. Ни «здрасте», ни «присаживайся» тебе, сразу быка за рога берет, козел бодливый? Ну сейчас я тебе хвост-то накручу, поганец бородатый…

– Конечно, обдумал, досточтимый князь, – смиренно ответил я и отодвинул кресло от стола. – Всю ноченьку не спал, размышлял. С моей спиной и не поспишь толком-то.

– Да при чем тут?.. – Усилием воли князь сдержался. – Надумал чего?

– А как же! Надумал, разумеется. – Я уселся в кресле и поерзал, располагаясь поудобнее.

– И, позволь узнать, что надумал? – вступил чуть более сдержанный Арцуд Софенский, видя, что его кровник-куманек готов взорваться. – Принял ли ты решение?

– Принял, – кивнул я. – Нелегко это было, скажу тебе, князь, но принял. Непросто, ой как непросто было измыслить дюжину жестоких казней, не похожих одна на другую, да еще и так распределить, чтобы ничьей чести урона не было.

– Ка… Каких казней? – опешил мой собеседник.

– Я же сказал – жестоких, – благостным тоном ответил я. – За тобой-то вины немного, тебя я повелю лишь к лошади привязать да гонять ее по полям, покуда ты дух не испустишь, ну и досточтимого князя Хатикани терзать шибко не стану. Его к четырем согнутым березкам привяжут, быстро отстрадается. Про остальных, кто печати на своей срамной грамотке поставил, тебе интересно?

– Ты в своем ли уме, монашек?! – Шедад вскочил на ноги и грохнул по столу кулаком. – Тебе ли нам грозить, старый?!

– Я-то, князь, в своем, – произнес я все тем же «благочестивым гнусняком» и тут же резко сменил тон на в той еще жизни отработанное сержантское рычание: – А вот у тебя его и заемного нет! Или думал ты, что одни вы помните о том, что у Кагена есть брат? Да вот тебе! – Я скрутил кукиш и ткнул им в сторону властителя Хатикани. – Что, полагал: коли мошна полна, то и сила за вами?! – Я вновь резко перешел на спокойный тон. – А в чем сила, князь? Разве в деньгах? Многие говорят, что в деньгах. – Я взял со стола свиток с «кондициями», взмахнул им пару раз и с презрительной миной вновь бросил обратно. – Вот у вас много денег. И чего? Я так думаю, что сила – в саблях. У кого больше воинов, тот и сильнее.

Я вынул из рукава свиток от «военщины» и положил его на стол, так, чтобы были видны печати отправителей.

– У меня больше сабель. И часть из них сейчас на монастырском подворье. – Я припечатал письмо генералов ладонью.

Князюшки откинулись на спинки кресел с потерянным видом: Арцуд таращил глаза, а Шедад и вовсе хватал воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег. Эх, а настоятелю монастыря даже кинжал на поясе таскать не положено. Я как-то не в форме для схватки с двумя микросумоистами разом. Если кинутся – буду отбиваться подсвечником.

– Что будет с нашими родами? – первым нашелся Софенский князь.

– Ну, это уж как водится, – протянул я. – Поток и разграбление. Девок – в рабыни-наложницы, мальчишек, кто в возраст не вошел, – тоже. Ну или в евнухи, если кому надо. Остальных под нож. Хотя, слыхал я, асины развлекаются боями воинов-рабов на арене, часть взрослых мужчин туда можно запродать.

Кинутся или нет? Они меня помоложе, но не слишком намного, вдвоем точно управятся. Но знать, что за дверью меня охрана не ожидает, никак не могут. Рискнут? Не решатся? Торг устроят?

– А меня, значит, по полю, привязанного к лошади? Может, простым усекновением головы обойдемся? Из уважения к древности рода?

А ведь не трусит. Смирился просто. Сразу как-то.

– И… И меня, – слабо проблеял Шедад. – Мой род не моложе.

Вообще ни один даже попытки не сделал поднять руку на священную монаршую особу. Это вам, господа, большим плюсом в зачет пойдет, это я запомню.

– Ладно, успокойтесь уже. – Я развалился в кресле барин барином и небрежно махнул рукой. – Откладывается пока казнь – за вас ваш зять поручился, князь Тимариани. Говорит, что в заговор вас вовлекли по недомыслию и практически против вашей воли. Ведь так все было, правда?

– Да-да-да, именно так, – моментально сориентировался в ситуации Шедад Хатиканский, до того побледневший, но стремительно, буквально на глазах, приобретающий свой естественный цвет. – Это факт!

– Ну вот и славно, – промурлыкал я. – Очень рад, что мы с вами договорились и именно вы двое огласите на Совете князей претензию царевича Лисапета на престол Ашшории.

– А… – Зулик кивнул на письмо от генералов.

– А они будут в резерве. Убеждать несогласных, – пояснил я. – Дабы это все не выглядело военным переворотом.

– Ну что же, осталось лишь снять с тебя священные обеты, брат Прашнартра, – подал голос настоятель. – Все готово для церемонии.

– Скоро заутреня. Ты что, отец Тхритрава, хочешь прямо во время нее?.. – удивился я.

– Нет, канон не дозволяет. Но если сразу после ее окончания…

– Сразу после заутрени – трапеза. Опять хочешь брата Круврашпури заставить нарушать вселенскую гармонию? – усмехнулся я.