Текст книги "Избранница Шахрияра"

Свиток пятый

В те дни, о которых повествует наша правдивая история, в большой чести у многих народов был морской разбой. Не брезговали им жители полуночных земель, уважали его жители земель полуденных, и усердно занимались им жители земель прибрежных. Ибо кому, как не владельцам флотилий, странствовать по морям, добывая пропитание, а чаще – сокровища и рабов.

Старые легенды гласили, что некогда моря и океаны были мирными, лишь ветры и штормы становились виновниками кораблекрушений. Увы, с тех пор прошло много времени, и моря превратились в столь же легкое поле для поиска добычи, как и любая проезжая сухопутная дорога, изъезженная и исхоженная вдоль и поперек.

Да, морской разбой был источником пропитания. Но, увы, лишь для малой части мореходов. Для большинства же это превратилось в рискованное удовольствие сродни состязаниям с чудовищами или гладиаторским боям. Говоря проще, для богатеев, владельцев кораблей, это превратилось в возможность пощекотать себе нервы.

Увы, таким любителем рискованных удовольствий был и Шахрияр, наследник трона блистательной Кордовы. Для него шум ветра, высокие волны и пение снастей были признаками настоящего мужского дела. Добычу же Шахрияр ценил любую, однако и день, когда он мог вернуться вовсе без добычи, не был для него потерян, ибо уже в преодолении себя, своего страха видел наследник престола главную цель жизни.

В те же мгновения, когда Герсими обрела наставницу и лучшую подругу, завидел Шахрияр на горизонте паруса. Не задумываясь о том, чей флот впереди – врага ли, друга ли, не задумываясь, сколь силен может быть отпор, Шахрияр бросился в погоню.

Попутный ветер помог быстро догнать неизвестный корабль. Команда, собранная принцем из отчаянных храбрецов (быть может, разумнее было бы назвать их настоящими сорвиголовами), в мгновение ока приготовилась к абордажу.

Зашипели фитили пушек, заскрежетали по обшивке незнакомого корабля абордажные крючья – и вот уже корабль принца закачался рядом.

С недоумением смотрела абордажная команда на своего командира: палуба была пуста.

– Ну, что вы встали, лентяи! Бегом!

– Принц, но здесь же пусто! Ни души!

– Да они все бросились от страха за борт!

– А может, это и есть тот самый корабль-мститель, который забирает души всех живых, кто видел его?

Матросы перекрикивались, но ступить на пустую палубу никто не решался. Тогда Шахрияр, встав на планширь своего «Рубаки», одним прыжком опустился на пустую палубу.

– Ну, смельчаки, теперь вы что скажете?

Увы, абордажная команда, готовая без промедления вздернуть на рее любого, сейчас колебалась. О да, немного чести догнать и взять на абордаж неуправляемый корабль. Его палуба пуста, но вовсе неизвестно, какие сюрпризы таятся в крюйт-камере[3]3
  Помещение для пороха на судне.


[Закрыть] или в кормовом трюме…

– А ну, гунявые, пошевелись! Не спать!

Голос боцмана заставил замешкавшихся моряков шевелиться. Сначала один, потом второй, потом уже и третий спрыгнули на палубу. Но говор над их головами все не стихал:

– С виду-то лоханка как лоханка…

– Это правда, братишка… Вроде и доски такие же, и паруса целые.

– Не-е, олух, ты ниже ватерлинии посмотри! Дно чистое, да сидит это корыто высоковато.

– Пустой, по всему видать…

– А второй-то сбежать успел, подставили умники нам пустышку…

Шахрияру надоели эти слова. Он перехватил поудобнее тяжелый боевой топор, рванул дверь, которая должна была вести в каюту капитана. Та распахнулась совсем легко, и принц почти рухнул внутрь.

Света, льющегося из двух окошек, хватило, чтобы разглядеть главное – пустоту, царящую кругом. Однако пустота была более чем странной: ни пыли, ни паутины по углам каюты. Пустой стол вытерт до блеска, рундук распахнут…

– Аллах всесильный, да как же они пустились в плавание, дурни…

Тишина была ответом Шахрияру.

Принц решил уже, что пора убираться прочь с этого странного корабля, но в этот момент краем глаза заметил странное движение в дальнем углу каюты. Принц сделал шаг вперед и от удивления присвистнул.

Там, в самом темном углу каюты, стояла огромная клетка. А в ней, будто птица, была заточена девушка. Она свернулась калачиком, спрятав голову в коленях.

– Аллах всесильный, что же это такое…

На голос Шахрияра девушка подняла голову. И в самую глубину души принца заглянули ярко-зеленые глаза пленницы. Губы ее едва шевельнулись, но принц отчетливо услышал:

– Спасена…

Девушка вновь опустила голову. И принц понял, что обязан вытащить незнакомку с этого странного и страшного корабля-пленителя во имя себя самого, ибо перед ним, воплощенная в плоть и кровь, была его мечта.

– Я спасу тебя, моя греза, – прошептал он.

Не прошло и минуты, как по палубе загрохотали тяжелые сапоги, четыре топора мгновенно разбили клетку, неведомым мастером созданную из тонких стволов дерева. Шахрияр поднял на руки тело пленницы, которая уже не подавала признаков жизни.

– Моя мечта, не покидай меня, – шептал принц, шагая по палубе. – Не бросай меня, – повторил он, осторожно перейдя на борт своего корабля.

Никому не доверяя драгоценную ношу, Шахрияр наконец добрался до своей каюты, привычно захламленной, но уютной, обжитой.

Бережно, боясь дышать, положил он девушку на дорогое меховое покрывало из барсовой шкуры и лишь тогда обернулся к команде, крикнув что было сил:

– Лекаря сюда, живо!

Спешно были обрублены все канаты, которые соединяли корабль принца и странное судно-пленитель. Вот уже между ними оказалось два локтя расстояния, потом пять, потом десять…

Вскоре реи зарябили от суетящихся матросов, с громкими хлопками развернулись паруса, ловя ветер. Оставив за кормой таинственный пустой корабль, «Рубака» уходил, вернее, убегал прочь. А потому никто не заметил, как странная дымка окутала сначала мачты оставленного корабля, потом стекла на палубу, сгущаясь в углах, поднялась по рулевому колесу, заструилась в распахнутую и теперь уже опустевшую каюту.

Вслед за дымкой раздалось странное шипение. Но вскоре оно затихло. Контуры необыкновенного корабля задрожали, и он растаял, как тает глыба льда на жарком солнце.

Лишь покачивалась на волнах шейная косынка Шахрияра, которой он отирал пот в тот миг, когда ступил на палубу корабля-призрака. Но вскоре, намокнув, опустилась на дно и она.

Теперь ничто не напоминало ни об абордаже, ни об удивительном корабле-пленителе, ни о сáмой большой ошибке, которую совершил принц Шахрияр.

Свиток шестой

– Мой принц, я больше ничего сделать не могу, – виновато прошептал лекарь. – Более того, я не понимаю, что произошло с твоей пленницей.

– Пленницей? Почему пленницей? Я же ее спас, вытащил из клетки, куда она была заточена, словно птица!

– А веревки на руках у нее были?

– Почему ты спрашиваешь, Ахмад?

– Раны, государь, раны на ее руках… Они столь свежи, что могли быть нанесены сегодня.

– Нет, я не помню веревок на ее руках. Помню лишь, что девушка лежала свернувшись и спрятав лицо в коленях. Должно быть, она пыталась укрыться от холода под этим ужасным серым рубищем…

Лекарь нахмурился:

– Никого не было вокруг, но она пряталась, словно младенец в чреве матери… Мне это очень не нравится, принц.

– Чего ты опасаешься, глупый лекарь? Ведь я же своими ушами слышал, как девушка прошептала, что она спасена.

– Эх, государь, что теперь говорить об этом…

Лекарь махнул рукой и похромал из каюты. Некогда и ему досталось абордажной саблей. Его умения хватило, чтобы остановить кровь и зашить рану. Но, увы, прежняя подвижность к ноге не вернулась. Ахмад любил говаривать, что он сам, как настоящий сапожник, ковыляет по палубе без сапог.

Шахрияр поспешил за лекарем, догнав его в два шага.

– Ответь мне, глупый лекарь, чего ты опасаешься.

– Уйдем отсюда, принц. Не стоит шептаться у постели больного человека.

Шахрияр молча повиновался, не услышав – увы! – странных нот в голосе лекаря.

Солнце опускалось в море. Стих ветер, что честно подгонял «Рубаку» к родным берегам, и на корабль пал вечерний жар. Такой, каким не может быть зной среди океана: казалось, что не морская гладь, а каменные стены окружают сейчас деревянную скорлупу «Рубаки». Зной, тишина и безветрие. Лекарь Ахмад никогда не был человеком робким, не пугали его ни россказни о джиннах – страшных духах огня, ни байки о Великом Морском Змее, какие можно услышать в любом портовом кабаке.

Но сейчас, на палубе «Рубаки», охваченной вечерним зноем, Ахмад испугался. Он уже пожалел, что начал расспрашивать принца. Ибо ответов на свои вопросы опасался больше, чем истины, которую эти ответы могли открыть.

– Так чего же ты опасаешься, глупец?

– Я отвечу тебе, принц Шахрияр, легендой, которую слышал лишь однажды. Тогда я был совсем молод и служил на корабле твоего достойного батюшки простым матросом.

– О Аллах всесильный! Речь идет о жизни и смерти человека, а он травит старые байки…

– Не торопись, принц. Моих знаний пусть и немного, но их вполне хватит, чтобы уверить тебя: девушка не очнется до рассвета. Такова уж природа…

Ахмад не произнес слова «человеческая». Сомнения и страх все сильнее тревожили его душу. Но как сказать об этих страхах принцу, он, Ахмад, не представлял. Потому и начал свой рассказ столь издали от дней нынешних.

Уверения лекаря чуть охладили Шахрияра.

– Ну что ж, раз ты говоришь, что она не очнется…

– Нет, силы покинули ее. Нужен лишь покой, и тогда…

И вновь у Ахмада не хватило решимости закончить фразу. Но принц вновь ничего тревожного не услышал.

– Рассказывай свою древнюю легенду. Иногда они бывают забавными.

Ничего не ответил на это лекарь Ахмад, лишь начал свой рассказ. В сгущающихся знойных сумерках его голос звучал печально и мог бы испугать того, кому хватило бы сил услышать не только слова, но и то, что скрывается за ними.

– Так знай же, принц, что в те далекие дни пристал наш корабль к берегам страны Офир, полной загадок и тайн. Быть может, мы были единственными, кто смог найти эту страну.

– Аллах великий… – простонал нетерпеливый Шахрияр.

– Некогда здесь плавили золото и строили дома и дороги, растили детей и вели прибыльную торговлю. А потом… Потом страна начала умирать… Ее последние дни и застали мы – те, кто вместе с твоим достойным отцом высадились тогда на разбитый волнами пирс.

– Лекарь, не серди меня! Если ты и дальше будешь тянуть кота за хвост, клянусь, твои безумные глаза более никогда не увидят утра!

– Боюсь, принц, что так оно и случится, причем совсем скоро. Но ты торопишься узнать правду… Что ж, это твое право. Тот вечер я помню так, словно это было вчера. Наступил такой же знойный закат, тишина окутала порт, который, по словам моих старших товарищей, всегда был шумным. Нигде не видно было ни души; даже тени, казалось, избегали появляться на улицах. Смеркалось быстро, но фонари еще не горели. Вскоре пала на город душная ночь. И лишь тогда наш боцман смог разглядеть вдали тусклый огонек. То было окно хижины у самого края пустыни, что охватывала всю полуденную часть порта.

Принц вновь шумно вздохнул, но лекарь не обратил на это ни малейшего внимания.

– То было жилище колдуна – местного знахаря, которого боялась вся округа, ибо черная магия была его вечной спутницей, а черные предсказания – единственными словами, которые слышали горожане. Колдун, похоже, тоже доживал последние дни – таким обессиленным и высохшим он выглядел. Сей знахарь отказался от нашей помощи, не захотел пригубить ни глотка воды, что мы пытались влить ему в рот.

Кто знает, слова Ахмада делали свое дело или сумерки мешали принцу трезво глядеть на мир… Но он вдруг почувствовал тяжкое удушье, какое, должно быть, терпел из последних сил колдун в рассказе лекаря.

– Когда же мы спросили умирающего, что произошло с прекрасной, некогда цветущей страной, он сказал, что виной всему глупое человеческое милосердие… Потерпи, принц, я близок к концу рассказа. Знахарь, да примет Аллах всесильный его неверную душу, сказал, что все началось с того дня, когда в порт вошел корабль ливийских купцов с живым грузом. Рабы и рабыни были тем грузом. Измученные до последней степени, они ступили на помост торговца живым товаром. В этот несчастный день в порту нашлись дела у наследника престола, такого же принца, как и ты. Торговля рабами не была для него в новинку. Он прошел бы мимо, если бы посреди помоста коварные купцы не водрузили огромную клетку из дерева, в которой, словно птица, томилась девушка, кутающаяся в ужасное рубище. Руки ее были покрыты ранами, лицо она прятала в коленях…

Принц поднял голову.

– Купцы не назначили за эту пленницу никакой цены, ибо нашли ее на пустом, покинутом корабле всего в нескольких лигах от порта. Девушка лежала, свернувшись калачиком, и едва дышала. Жадные, но трусливые ливийцы сочли эту находку знаком дурным и привезли в ближайший порт, дабы сбыть с рук как можно быстрее.

– Девушка свернулась калачиком и едва дышала… – повторил Шахрияр и вдруг почувствовал ледяное дуновение.

– Да, мой принц. Наследнику престола, когда он увидел несчастную пленницу, стало ее нестерпимо жалко. Он разбил клетку, вынес ее на руках и повелел лекарям следовать в самый дворец за ним, дабы излечили они несчастную.

Шахрияр вновь вспомнил едва слышное «спасена» и чуть заметное шевеление спекшихся губ.

– Колдун сказал, что все началось с этого глупого милосердия наследника. – Ахмад закончил свой рассказ. Оставалось сказать самое главное, и лекарю приходилось прилагать поистине невероятные усилия, чтобы не промолчать. – Ибо найденный купцами корабль на самом деле не принадлежал никому, как не был на самом деле и кораблем – то было наваждение, коварная игра черных сил. Корабль был колыбелью, вынашивающей смерть всего живого, скрытой от глаз обывателя. Тому, кто возьмет это порождение Зла на руки, грозит несчастье, более страшное, чем смерть в пылу схватки. Ибо он внесет на своих руках разрушение всего живого, всей жизни в тот мир, который любит.

Шахрияр рассмеялся. О, каким глупым оказался этот рассказ испуганного лекаря! А он, принц, уже было поверил!

– Глупец! И ты решил, что мы тоже встретили такую колыбель Зла?

– Да, мой господин. Ибо хорошо помню слова умирающего колдуна. Равно как и помню вой пустынного ветра в некогда шумных и веселых кварталах умершего города.

– Поистине, если бы не твое лекарское умение, незаменимое подчас в пылу схватки, ты бы уже опускался на дно, превращаясь в аппетитную добычу акул. Аллах всесильный, ну как же можно верить старым глупым байкам, когда мы живем в прекрасный, мудрый, просвещенный век?!

– Ты прав, мой принц, – лекарь покорно кивнул. – Я просто вспомнил старую сказку. Один Аллах всесильный знает, как мне хочется, чтобы мой рассказ и то давнее путешествие остались лишь сказкой для глупых стариков.

– Придет утро, лекарь, и развеет твои страхи. Поверь моему царскому слову.

Лекарь Ахмад вновь покорно кивнул. Однако черные предчувствия уже томили его душу тогда, когда он приложился к чаше с ромом и, оглушенный выпитым, погрузился в сон.

Свиток седьмой

Солнце клонилось к закату. Скрылись в густой тени Белой башни уставшие за день глицинии, поблекла листва на яблонях. Даже птицы, что весь день услаждали слух двух усердных учениц, замолкли.

Девушки же, погруженные в мир далекого прошлого, продолжали свои занятия. И лишь тогда, когда на сад пали сумерки, Герсими устало выпрямилась.

– Ох, сестричка, поздно уже… Ну почему мир устроен так несправедливо? Мы едва коснулись далеких дней, едва приоткрыли над ними завесу, а дня уже как не было.

– Полагаю, добрая моя подружка, что мало не просто одного дня. Быть может, не один год понадобится для того, чтобы во всей полноте познать историю мира и нашей прекрасной, как сон, страны.

– Ой, – Герсими в притворном испуге схватилась за щеки, – выходит, что я до смерти так и останусь невежественной?

Шахразада усмехнулась.

– Ой, сестричка, ты кривишь душой… Это я до смерти могу остаться невежественной дурочкой. А вот наступит ли для тебя день, когда Аллах великий подарит тебе первую морщинку, вовсе не ясно…

– Почему?

– Должно быть, потому что твоя матушка, сестра, а не моя – богиня любви и плодородия…

– Тсс… А вдруг нас подслушивают…

Герсими оглянулась по сторонам. Шахразада частенько не могла понять, когда ее ученица шутит, а когда совершенно серьезна. И потому она решила подыграть девушке.

– Конечно, слушают… Вон там, видишь, в траве у розового куста… Еще мгновение назад там колыхалась трава. Должно быть, то лазутчик древнего Маленького Народца пытался выведать тайны благородной семьи повелителей Кордовы. И еще во-он там… Видишь?

Шахразада посмотрела вверх. Герсими проследила за ее взглядом и увидела в ветвях силуэт совы.

– Вижу. А кто это?

– О-о-о, это тоже лазутчик. Вернее, соглядатай. Ибо эту мудрую птицу послали звери, дабы еженощно следила она за сыновьями и дочерьми Адама и могла криком оповестить все звериное племя в тот самый миг, когда сыновья и дочери человеческие решат извести весь звериный род…

«Ух, какая умная выискалась! И откуда ты все это знаешь?» – сердито фыркнула длиннохвостая неясыть[4]4
  Разновидность сов.


[Закрыть], которая и впрямь много лет назад поселилась под самой крышей Белой башни именно для того, чтобы всю ночь следить за сыновьями и дочерьми Адама.

Герсими рассмеялась.

– Сестричка, выходит, ты и сказки знаешь?

– Ну конечно, как же их не знать. Мне не было и года, когда батюшка стал визирем при дворе великого Мехмета, мудрого нашего правителя. Тогда они с матушкой и решили, что девочке вовсе не место за высокими дворцовыми стенами. И меня отдали на воспитание к матушке моей матушки, доброй и мудрой Хакиме, жившей в крошечном селении в двух днях пути от блистательной Кордовы.

Герсими поерзала, пытаясь удобнее устроиться в плетеном кресле. Увы, это было почти невозможно, ибо такие кресла пригодны для занятий или чтения, а вовсе не для того, чтобы в них сидеть, поджав ноги. Герсими же вовсе не хотелось отвлекаться от интересного рассказа или отвлекать Шахразаду, успевшую сделать несколько шагов по сладкой дороге воспоминаний. И потому девушка соскользнула на пол террасы, устланный толстыми коврами.

– Когда же родилась моя сестра, малышка Дуньязада, матушка переселилась к бабушке. Те три года, когда мы жили все вместе, были самыми светлыми… Ведь матушка все свое время дарила нам, а когда ее силы истощались, бабушка, мудрая и веселая, забирала нас в свои покои и рассказывала сказку за сказкой. Так мы с сестрой узнали все сказки и притчи, баллады и сказания, какие знала сама Хакима…

– Как прекрасно… И ты помнишь их все?

Шахразада усмехнулась.

– Помню, конечно. Должно быть, я пошла в бабушку, ибо с тех дней помню все, что рассказывала нам матушка моей матушки.

– О, как бы хотела услышать их все!

– У нас в таких случаях говорят: «О Аллах всесильный, как бы хотела я услышать…» – наставительно произнесла Шахразада.

И Герсими послушно повторила:

– О Аллах всесильный и всевидящий, пусть расскажет мне хоть одну из сказок мудрая Шахразада!

– Ну что ж, старательная моя ученица. В награду за твое усердие расскажу я тебе сказку о вороне и коте. Садись поудобнее и слушай.

Шахразада тоже опустилась на ковер. Голос ее в сгустившихся сумерках зазвучал так таинственно, что перед глазами Герсими внезапно предстал совсем другой мир:

– Как-то раз, в давние времена, ворон и кот побратались. Сидели они под деревом и вдруг увидели пантеру, подходившую к ним. Заметили же страшную охотницу только тогда, когда она подошла совсем близко.

Ворон взлетел на верхушку дерева, а кот растерянно остался стоять. «О друг мой, – спросил он ворона, – знаешь ли ты какую-нибудь хитрость, чтобы спасти меня от когтей страшной пантеры?» И ворон отвечал: «Братья прибегают к братьям только тогда, когда нужна от них хитрость, если случится дурное дело. Вспомни, мой брат, слова поэта:

 
Тот верный друг, кто будет заодно с тобой
И пользу принесет тебе во вред себе.
И если поразил тебя судьбы удар,
Чтоб быть с тобою, душу растерзает он».[5]5
  Стихи в переводе М. Салье. (Примеч. автора.)


[Закрыть]
 

Близ дерева проходили пастухи с собаками. Ворон спустился на землю перед ними, стал бить крыльями, каркать и кричать; потом он подлетел к пастухам и ударил крылом по морде одну из собак, поднялся немного над землей, и собаки побежали за ним, преследуя его. Пастух поднял голову, увидел, что птица летит близко от земли и падает, и тоже последовал за нею. И ворон летел лишь столь высоко, чтобы не оказаться в пасти собак. А потом он поднялся чуть выше, полетел чуть быстрее, но собаки по-прежнему следовали за ним, пока он не прилетел к дереву, под которым притаилась пантера.

И собаки увидели пантеру, прыгнули на нее, а пантера бросилась бежать – теперь она уже не мечтала съесть кота, хотелось ей только спасти свою черную шкуру. Вот так кот спасся благодаря хитрости своего друга ворона…

– Эта сказка, усердная моя ученица, повествует о том, что любовь искренних друзей выручает из бед и спасает нас тогда, когда погибель кажется неизбежной.

Шахразада замолчала. Перед ее глазами плясал огонек масляной лампы, которым некогда бабушка освещала свое уютное жилище. На девушку вдруг дохнуло запахами шафрана и корицы, кунжута и теплого теста – теми ароматами, которые с первых дней ее жизни и по сию пору сопутствовали самым дорогим и добрым воспоминаниям.

Герсими же видела высокую пинию, на ветвях которой сидит полосатый котище, изо всех своих сил вцепившийся когтями в кору. Видела девушка и черную как смоль пантеру, притаившуюся под деревом и не сводящую горящих желтых глаз с полосатой добычи. Слышала она и громкое карканье ворона, и лай собак, и тяжелый топот пастухов…

На террасе повисло молчание. Кто знает, сколько длилось оно, пока чары не развеял голос Шахземана:

– А дальше, Шахразада? Что было дальше?

Рассказчица пришла в себя.

– Вот видишь, сестричка, оказывается, нас с тобой подслушивали не только соглядатаи сказочного народца, но и самые обыкновенные сыновья рода человеческого.

– Только один сын, мудрая сказочница, только один! Мне было так любопытно узнать, как же проходит ваш урок, что я решил подслушать.

– Хитрец… – Голос Герсими стал теплым и по-кошачьи бархатным. – Так тебе понравился наш урок?

– Знаешь, любимая, ведь я тоже когда-то слушал сказки, которые рассказывала Шахразада своим куклам, а заодно и нам с малышкой Дуньязадой. И до сих пор помню, какие чудесные картины вставали перед моим взором, когда узнавал я о проделках львенка и гусыни, о странствиях бесстрашного купца Синдбада или о мудрости джиннов – детей огня…

Герсими нежно улыбалась, глядя на мужа. Его лицо яснее всяких слов говорило о том, как прекрасны эти детские воспоминания. А в ушах Герсими раз за разом звучали слова: «…какие чудесные картины вставали перед моим взором!»

Что-то было в этих простых словах… Какой-то ключ… Но как ни пыталась Герсими прозреть едва заметную картину грядущего, образы не складывались.

«Быть может, время еще не пришло», – с досадой подумала девушка.

Шахразада вскочила.

– Аллах всесильный! Время! Герсими, мы совсем заболтались с тобой… Уже глубокая ночь! Матушка, должно быть, сходит с ума от беспокойства!

Поднялся и Шахземан.

– Малышка Шахразада, позволь мне проводить тебя до жилища визиря… Помнишь, как в те давние годы?

– Помню, конечно… Ты был моим самым верным стражем. И всегда носил с собой палку, чтобы оборонять от ужасных собак…

– Которых почему-то ни разу не видел по дороге.

Герсими рассмеялась:

– Мне думается, мой муж и повелитель, что двое провожатых для моей мудрой наставницы лучше, чем один, пусть даже и царских кровей. Проводим Шахразаду вместе.

– А вам не страшно будет без меня возвращаться домой? – лукаво спросила Шахразада.

– О нет, – усмехнулся Шахземан. – Мы же не одни – нас двое…

И подумал, что ему следует стократно благодарить судьбу за два неоценимо больших подарка. Во-первых, она даровала ему встречу с лучшей из женщин мира – прекрасной Герсими. А во-вторых, сделала его младшим сыном царского рода. Человеком, над которым не довлеют традиции. Который может, словно простой горожанин, идти по едва освещенным улицам и весело болтать о прошлом.

И при этом не замечать тяжелых шагов царской охраны, которая не может все-таки допустить, чтобы царский сын вел себя как простой человек, пренебрегая долгом и забыв об опасностях, таящихся в переулках столицы.