Текст книги "Сказки / Contes de fées"

– Хочу скушать за ужином Светлый День.

Повар промолчал, но решился обмануть её как в первый раз. Пошёл он за Светлым Днём и видит, что тот с маленькой шпажонкой в руках нападает на большущую обезьяну, а было ему от роду всего три года! Повар отнёс его к жене, спрятал вместе с Ясною Зорькой, а заместо Светлого Дня подал королеве маленького козлёнка, мясо которого людоедка нашла удивительно вкусным.

До сих пор всё шло хорошо, но одним вечером злая королева вдруг говорит повару:

– А подай-ка ты мне самоё молодую королеву да тоже под соусом.

Тут повар и руками развёл, не зная как бы и ещё её обмануть. Молодой королеве было двадцать лет, не считая тех ста, что она проспала. Тело у неё было красивое и белое, но для зубов немножко жёсткое: каким же заменить его мясом? Делать нечего, чтобы спасти свою шею, повар решился зарезать королеву и пошёл в её комнату, намереваясь разом с нею покончить и нарочно напуская на себя злость. Вот входит он в комнату с ножом в руке, однако, не желая убить молодую королеву врасплох, докладывает так и так, какой ему дали приказ.

– Режь, режь, – говорит ему королева, протягивая шейку, – делай, что велено. На том свете я увижусь со своими детьми, которых я так любила.

Ибо так как у королевы выкрали детей, не говоря ей ни слова, то она думала, что их нет уже в живых.

– Нет, нет, сударыня! – отвечал бедный повар, тронутый её речами. – Вы ещё не отдадите Богу душу, а с детками увидитесь в моей каморке. Я их туда спрятал. А старую королеву я опять обману, заместо вас подам ей молодую лань.

Тут он взял её за руки, повёл в свою каморку и оставил там хорошенько наплакаться и нацеловаться с детками, а сам пошёл готовить лань. Старая королева скушала её с таким аппетитом, как будто это и взаправду была её невестка. Она очень радовалась своей проделке, королю же собиралась сказать, когда он возвратится, что бешеные волки загрызли его молодую жену и детей.

Раз вечером бродит она по своему обыкновению по всему замку, разнюхивая, не пахнет ли где человечьим мясом, как вдруг слышит – в одной каморке Светлый День плачет, потому что мать собирается посечь его за капризы, а Ясная Зорька заступается за брата…

Узнав голоса молодой королевы и её детей, людоедка пришла в бешенство от того, что её обманули. На другое же утро, с криком, от которого все затрепетали, приказала она вынести на средину двора большую кадушку, наполнить её жабами, ящерицами, змеями и ехиднами, и бросить туда королеву с детьми, повара с поварихой и их служанку. Да велела скрутить им назад руки.

Подвели их к кадушке, палачи уже собирались схватить их и бросить, как вдруг, нежданно-негаданно, верхом на коне въезжает на двор король. Он прискакал на курьерских и спрашивает с удивлением, что это тут делается такое? Никто не смел рассказать ему правду, но в досаде на свою неудачу людоедка сама бросилась в кадушку головою вниз. Там гады её сейчас и закусали. Король очень огорчился, ибо всё-таки она была его мать; но прекрасная супруга и дети скоро его утешили.

Синяя борода

Жил-был однажды человек, за которым водилось множество всякого добра: были у него прекрасные дома в городе и за городом, золотая и серебряная посуда, шитые кресла и позолоченные кареты. Но, к несчастью, борода у этого человека была синяя и эта борода придавала ему такой безобразный и грозный вид, что все девушки и женщины, бывало, как только завидят его, так давай Бог поскорее ноги.

У одной из его соседок, дамы происхождения благородного, были две дочери, красавицы совершенные. Он посватался за одну из них, не назначая какую именно и предоставляя самой матери выбрать ему невесту. Но ни та, ни другая не соглашалась быть его женою: они не могли решиться выйти за человека, у которого борода была синяя, и только перекорялись между собою, отсылая его друг-дружке. Их смущало ещё то обстоятельство, что он имел уже несколько жён, и никто на свете не знал, что с ними сталось.

Синяя Борода, желая дать им возможность узнать его покороче, повёз их вместе с матерью, тремя-четырьмя самыми близкими их приятельницами и несколькими молодыми людьми из соседства, в один из своих загородных домов, где и провёл с ними целую неделю. Гости гуляли, ездили на охоту, на рыбную ловлю; пляски и пиры не прекращались; сна по ночам и в помине не было; всякий потешался, придумывал забавные шалости и шутки; словом всем было так хорошо и весело, что младшая из дочерей скоро пришла к тому убеждению, что у хозяина борода уж вовсе не такая синяя, и что он очень любезный и приятный кавалер. Как только все вернулись в город, свадьбу тотчас и сыграли.

По прошествии месяца, Синяя Борода сказал своей жене, что он принуждён отлучиться, по меньшей мере на шесть недель, для очень важного дела. Он попросил её не скучать в его отсутствие, а напротив, всячески стараться рассеяться, пригласить своих приятельниц, повезти их за город, если вздумается – кушать и пить сладко – словом, жить в своё удовольствие.

– Вот, – прибавил он, – ключи от двух главных кладовых; вот ключи от золотой и серебряной посуды, которая не каждый день на стол ставится; вот – от сундуков с деньгами; вот – от ящиков с драгоценными камнями; вот, наконец, ключ, которым все комнаты отпереть можно. А вот этот маленький ключик отпирает каморку, которая находится внизу, на самом конце главной галереи. Можешь всё отпирать, всюду входить; но запрещаю тебе входить в ту каморку. Запрещение моё на этот счёт такое строгое и грозное, что если тебе случится – чего Боже сохрани – её отпереть, то нет такой беды, которой ты бы не должна была ожидать от моего гнева.

Супруга Синей Бороды обещалась в точности исполнить его приказания и наставления; а он, поцеловав её, сел в карету и пустился в путь.

Соседки и приятельницы молодой не стали дожидаться приглашения, а пришли все сами, до того велико было их нетерпение увидать собственными глазами те несметные богатства, какие по слухам находились в её доме. Они боялись прийти, пока муж не уехал: синяя его борода их очень пугала. Они тотчас отправились осматривать все покои – и удивлению их конца не было: так всё им показалось великолепным и красивым! Они добрались до кладовых – и чего чего они там не увидали! Пышные кровати, диваны, занавесы богатейшие, столы, столики, зеркала такие огромные, что с головы до ног можно было в них себя видеть и с такими чудесными, необыкновенными рамами! Одни рамы были тоже зеркальные, другие из позолоченного резного серебра. Соседки и приятельницы без умолку восхваляли и превозносили счастье хозяйки дома, а она нисколько не забавлялась зрелищем всех этих богатств: её мучило желание отпереть каморку внизу, в конце галереи.

Так сильно было её любопытство, что не сообразив того, как невежливо оставлять гостей, она вдруг бросилась вниз по потаённой лестнице… чуть шею себе не сломала. Прибежав к дверям каморки, она, однако, остановилась на минутку. Запрещение мужа пришло ей в голову. Ну, подумала она, будет мне беда за моё непослушание! Но соблазн был слишком силён, она никак не могла с ним сладить. Взяла ключ и, вся дрожа как лист, отперла каморку.

Сперва она ничего не разобрала: в каморке было темно… окна были закрыты. Но погодя немного, она увидела, что весь пол был залит запёкшейся кровью и в этой крови отражались тела нескольких мёртвых женщин, привязанных вдоль стен, то были прежние жёны Синей Бороды, которых он зарезал одну за одной. Она чуть не умерла на месте от страха и выронила из руки ключ.

Наконец она опомнилась, подняла ключ, заперла дверь и пошла в свою комнату отдохнуть и оправиться. Но она до того перепугалась, что никаким образом не могла совершенно прийти в себя.

Она заметила, что ключ от каморки запачкался в крови; она утерла его раз, другой, третий… но кровь не сходила. Как она его ни мыла, как ни тёрла, даже песком и толчёным кирпичом – пятно крови всё оставалось! Ключ этот был волшебный и не было возможности его вычистить; кровь с одной стороны сходила, а выступала с другой.

В тот же вечер вернулся Синяя Борода из своего путешествия. Он сказал жене, что на дороге получил письма, из которых узнал, что дело, по которому он должен был уехать, решилось в его пользу. Жена его, как водится, всячески старалась показать ему, что она очень обрадовалась его скорому возвращению.

На другое утро он спросил у неё ключи. Она подала их ему, но рука её так дрожала, что он без труда догадался обо всём, что произошло в его отсутствие.

– Отчего, – спросил он, – ключ от каморки не находится вместе с другими?

– Я его, должно быть, забыла у себя наверху, на столе, – отвечала она.

– Прошу принести его, слышишь! – сказал Синяя Борода.

После нескольких отговорок и отсрочек, она должна была наконец принести роковой ключ.

– Это отчего кровь? – спросил он.

– Не знаю отчего, – отвечала бедная женщина, а сама побледнела как полотно.

– Ты не знаешь! – подхватил Синяя Борода. – Ну так я знаю! Ты хотела войти в каморку. Хорошо же, ты войдёшь туда и займёшь своё место возле тех женщин, которых ты там видела.

Она бросилась к ногам своего мужа, горько заплакала и начала просить у него прощения в своём непослушании, изъявляя притом самое искреннее раскаяние и огорчение. Кажется, камень бы тронулся мольбами такой красавицы, но у Синей Бороды сердце было твёрже всякого камня.

– Ты должна умереть, – сказал он, – и сейчас.

– Коли уж я должна непременно умереть, – сказала она сквозь слёзы, – так дай мне минуточку времени – Богу помолиться.

– Даю тебе ровно пять минут, – сказал Синяя Борода, – и ни секунды больше!

Он сошёл вниз, а она позвала сестру свою и сказала ей:

– Сестра моя, Анна (её так звали), взойди, пожалуйста, на самый верх башни, посмотри, не едут ли мои братья? Они обещались навестить меня сегодня. Если ты их увидишь, так подай им знак, чтоб они поторопились.

Сестра Анна взошла на верх башни, а бедняжка горемычная от времени до времени кричала ей:

– Сестра Анна, ты ничего не видишь?

А сестра Анна ей отвечала:

– Я вижу, солнышко яснеет и травушка зеленеет.

Между тем Синяя Борода, ухватив огромный ножище, орал изо всей силы:

– Иди сюда, иди – или я к тебе пойду!

– Сию минуточку, – отвечала его жена и прибавляла шёпотом:

– Анна, сестра Анна, ты ничего не видишь?

А сестра Анна отвечала:

– Я вижу, солнышко яснеет и травушка зеленеет.

– Иди же, иди скорее! – орал Синяя Борода, – а не то я к тебе пойду!

– Иду, иду! – отвечала жена и опять спрашивала сестру:

– Анна, сестра Анна, ты ничего не видишь?

– Я вижу, – отвечала Анна, – большое облако пыли к нам приближается.

– Это братья мои?

– Ах нет, сестра, это стадо баранов.

– Придёшь ли ты наконец! – вопил Синяя Борода.

– Ещё маленькую секундочку, – отвечала его жена и опять спросила:

– Анна, сестра Анна, ты ничего не видишь?

– Я вижу двух верховых, которые сюда скачут, но они ещё очень далеко. Слава Богу, – прибавила она, погодя немного, – это наши братья. Я им подаю знак, чтоб они спешили, как только возможно.

Но тут Синяя Борода такой поднял гам, что самые стены дома задрожали. Бедная жена его сошла вниз и бросилась к его ногам, вся растерзанная и в слезах.

– Это ни к чему не послужит, – сказал Синяя Борода, – пришёл твой смертный час.

Одной рукой он схватил её за волосы, другою поднял свой страшный нож… Он замахнулся на неё, чтоб отрубить ей голову… Бедняжка обратила на него свои погасшие глаза:

– Дай мне ещё миг, только один миг, с духом собраться…

– Нет, нет! – отвечал он, – поручи душу свою Богу!

И поднял уже руку… Но в это мгновение такой ужасный стук поднялся у двери, что Синяя Борода остановился, оглянулся… Дверь разом отворилась, и в комнату ворвалось два молодых человека. Выхватив свои шпаги, они бросились прямо на Синюю Бороду.

Он узнал братьев своей жены, один служил в драгунах, другой в конных егерях, и тотчас навострил лыжи; но братья нагнали его, прежде чем он успел забежать за крыльцо. Они прокололи его насквозь своими шпагами и оставили его на полу мёртвым. Бедная жена Синей Бороды была сама чуть жива, не хуже своего мужа, она не имела даже довольно силы, чтобы подняться и обнять своих избавителей.

Оказалось, что у Синей Бороды не было наследников, и всё его достояние поступило его вдове. Одну часть его богатств она употребила на то, чтобы выдать свою сестру Анну за молодого дворянина, который уже давно был в неё влюблён; на другую часть она купила братьям капитанские чины; а с остальною она сама вышла за весьма честного и хорошего человека. С ним она забыла всё горе, которое претерпела, будучи женою Синей Бороды.

Ослиная кожа

Жил-был однажды король столь сильный, столь любимый своими подданными, столь уважаемый соседями и союзниками, что мог считаться счастливейшим из государей. Счастье сопутствовало ему и в выборе супруги, которой красота равнялась добродетели. Блаженная чета жила в полном согласии. От их целомудренного брака родилась дочь, столь богато одарённая прелестями, что они не сожалели о неимении других детей.

Роскошь, вкус и изобилие царствовали во дворце короля; министры его были премудры и искусны, придворные – добродетельны и верны; слуги – преданны и трудолюбивы; конюшни – обширны и полны самых лучших в свете лошадей, покрытых богатейшими чапраками. Но что всего более удивляло и изумляло приезжих, заходивших полюбоваться этими прекрасными конюшнями, так это то, что на самом видном месте господин осёл выставлял напоказ свои большие длинные уши… Не из каприза, а по основательной причине отвёл ему король почётное стойло: свойства этого редкого животного заслуживали это отличие, ибо природа устроила его таким необыкновенным образом, что каждое утро его подстилка вместо нечистоты покрывалась серебряною и золотою монетою, которую приходили собирать по его пробуждении.

Но как случайности судьбы равно касаются королей и их подданных, и как к счастью всегда примешивается беда, то небесным попущением королева вдруг заболела тяжкою болезнью, против которой самые учёные и искусные доктора не могли найти никаких средств. Все предались отчаянию.

Король, чувствительный и влюблённый (хоть и говорят, что брак загоняет любовь в могилу), горевал без меры, по всем церквам произносил обеты, предлагал свою жизнь на выкуп жизни любезной подруги: но ни святые, ни волшебники ему не помогли.

Чувствуя приближение последнего часа, королева и говорит своему супругу, который разливался слезами:

– Позвольте перед смертью попросить вас об одном: если вам да вздумается жениться…

При этих словах король поднял жалобный крик, схватил женины руки, облил их слезами, и стал заверять, что нечего и рассуждать о втором браке.

– Нет, нет! – сказал он в заключенье, – любезная королева, скорей я умру!

– Государство, – возразила королева с твёрдостью, которая умножила печаль этого монарха, – государство нуждается в наследнике престола и, видя, что я родила вам только одну дочь, должно требовать от вас похожих на вас сынов. Но молю вас именем вашей ко мне любви, в таком только случае уступить желанию ваших подданных, если вы приищете принцессу стройнее меня и милее. Дайте клятву, и тогда я умру спокойно.

Полагают, что королева, у которой не было недостатка в самолюбии, требовала такую клятву, думая, что во всём свете нет равной ей особы и рассчитывая, что таким образом королю не придётся вступить во второй брак.

Наконец она скончалась. Ни один муж не поднимал ещё такой кутерьмы: король плакал, рыдал, жаловался на свою долю; только и знал, что убивался и день и ночь.

Большое горе продолжается недолго. К тому же собрались первые особы королевства и гурьбой явились к королю просить, чтоб он сочетался вторым браком. Это предложение показалось ему жестоким и вызвало у него новые слёзы. Он сослался на свою клятву и, думая отделаться, пригласил своих министров приискать ему принцессу, которая была бы стройнее и милее покойницы жены.

Но министры обозвали клятву пустяками и возразили, что дело не в красоте, а в том, чтобы королева была добродетельна и плодородна; что для спокойствия государства нужен наследник; что, конечно, инфанта обладает всеми качествами великой монархини, но что ей придётся выйти замуж за чужеродца; что этот чужеродец или увезёт её в своё царство, или, если сядет с нею на здешний престол, наплодит детей чужой крови; и что при отсутствии прямых наследников соседние народы могут пойти на королевство войною, которая приведёт его к разорению.

Поражённый этими резонами, король обещал подумать. И точно, он стал искать промеж молодых принцесс подходящую невесту. Всякий день ему приносили прекраснейшие портреты, но ни один из них не мог сравняться с покойницей-королевой: так он и не принимал никакого решения.

К несчастью, хоть и был он большого ума, но вдруг рехнулся: находя, что дочь его инфанта превосходит свою мать и прелестями, и душою, взял да и объявил, что намерен на ней жениться, так как с нею одной он в состоянии сдержать свою клятву.

Молодая принцесса, как девица добродетельная и стыдливая, чуть не упала в обморок от такого ужасного предложения. Она бросилась к ногам короля и всячески заклинала его не приневоливать её к совершению преступления.

Король, который крепко вбил себе в голову своё странное намерение, и чтоб успокоить совесть принцессы, потребовал совета одного старого жреца. Этот жрец, не столько набожный, сколько честолюбивый, принёс невинность и добродетель в жертву своему желанию быть наперсником короля, и так ловко вкрался в королевскую доверенность, так искусно смягчил замышленное им преступление, что даже уверил его, будто бы жениться на дочери есть богоугодное дело.

Польщённый речами этого злодея, король обнял его и ещё сильнее утвердился в своём намерении. Поэтому он приказал инфанте быть готовою исполнить его желание.

Молодая принцесса, проникнутая глубокою горестью, не придумала другого исхода, как съездить к Сирень-волшебнице, своей крёстной. В ту же ночь она отправилась, в красивом кабриолете, запряжённом большим бараном, который знал все дороги. Она прибыла благополучно.

Волшебница, обожавшая инфанту, сказала, что ей уже всё известно, но что нет надобности беспокоиться, ибо ничего не случится дурного, если только принцесса в точности исполнит то, что она прикажет.

– Потому что, моя милая, – прибавила она, – выйти за отца замуж было бы большим грехом. Но ты можешь избежать этой беды, не переча батюшке. Скажи ему, что тебе пришла фантазия носить платье такого цвета, как небосклон: со всем своим могуществом он тебе такого платья никогда не достанет.

Принцесса поблагодарила крёстную и на другое же утро сказала королю то, что ей волшебница присоветовала, прибавив, что до тех пор не даст своего согласия, пока не получит платья такого цвета, как небосклон.

Король, ободрённый надеждою, созвал самых лучших мастеров и заказал им платье, с условием, что если они не сумеют угодить, то он всех их прикажет повесить. Однако до такой крайности не дошло. На другой же день они принесли требуемый наряд, и, в сравнении с ним, сам голубой небесный свод, опоясанный золотистыми облаками, показался менее прекрасен.

Инфанта совсем затосковала, не зная как выпутаться из беды. Король торопил свадьбою. Пришлось опять прибегнуть к крёстной, которая, в изумлении, что совет её не удался, приказала попросить платье такого цвета, как месяц.

Король, не смевший дать отказ, послал за самыми искусными мастерами, и с таким грозным видом заказал им платье такого цвета, как месяц, что между заказом и исполнением не прошло и суток. Инфанте платье нравилось больше, чем ухаживанья отца, и, оставшись наедине с кормилицею и девушками, она предалась безмерной печали.

Сирень-волшебница была всезнайка. Она явилась на помощь горюющей принцессе и сказала:

– Или я очень ошибаюсь, или потребовав платье такого цвета как солнце, нам удастся привести твоего батюшку, короля, в затруднение: ибо он тебе такого платья никогда не достанет. А не то, так мы всё-таки выиграем время.

Инфанта согласилась с этим и потребовала платье. Влюблённый король не колеблясь отдал все свои брильянты и рубины в подмогу такому удивительному делу, наказав ничего не лишь бы, чтобы платье сравнялось с солнцем. Зато как принесли его да развернули, так все принуждены были зажмурить глаза, так оно их ослепило. С этой-то поры и стали носить глазные зонтики и синие очки.

Каково было положение инфанты при этом зрелище! Никогда ещё свет не производил ничего подобного. Принцесса стала в тупик, и под предлогом, что от сильного блеска у неё глаза разболелись, ушла в свою комнату, где ожидала её волшебница, переконфуженная донельзя. Увидав платье, крёстная покраснела от досады.

– Ну, уж теперь, душа моя, – сказала она инфанте, – мы придумаем такое испытание, которого гнусная страсть твоего батюшки не пересилит. Он вбил себе в голову эту женитьбу и считает её близкою, но его немножко ошеломит то, что я тебе сейчас присоветую. Попроси ты у него кожу его любимого осла, что так щедро доставляет ему деньги на все издержки. Ступай, да смотри не забудь попросить ослиную кожу.

Инфанта, радуясь, что нашлось ещё одно средство увернуться от ненавистного замужества, и предполагая, что отец ни за что не решится пожертвовать своим ослом, пошла к королю и выразила свои виды на кожу этого редкого животного.

Хотя король удивился такому капризу, но не колебался его исполнить. Бедного осла убили, а кожу его торжественно принесли инфанте, которая, не видя более никакого средства избежать напасти, готовилась предаться отчаянию, как в комнату вбежала её крёстная.

– Полно, милая, полно! – сказала она, видя, что принцесса рвёт на себе волосы и бьёт себя по щекам. – Настала самая счастливая минута твоей жизни. Завернись в эту кожу, уходи из дворца, и иди, пока тебя несёт земля: Бог не оставляет добродетели. Ступай. Я устрою, чтобы твой гардероб повсюду следовал за тобой. Куда бы ты ни пошла, сундук с платьями и дорогими вещами будет идти под землёй за тобою. Вот тебе моя палочка, когда понадобится сундук, ударь палочкою по земле, и он явится перед твоими глазами. Но уходи скорее, не медли.

Инфанта расцеловала крёстную, попросила не покидать её, напялила на себя мерзкую кожу, вымазалась сажей из трубы, и, неузнанная никем, покинула роскошный дворец.

Отсутствие инфанты произвело большую тревогу. Король, уже сделавший приготовления к пиру, пришёл в отчаяние и был неутешен. Он разослал во все стороны за дочерью больше ста жандармов и около тысячи полицейских мушкетёров, но помогавшая принцессе волшебница сделала её невидимою для самых зорких глаз. Пришлось отказаться от напрасной погони.

А инфанта между тем шла путём-дорогою. Зашла она далеко, далеко, ещё дальше, и везде искала себе места. Но, хотя везде ей подавали Христа ради на корм, однако находили её такою грязною, что никто не хотел принимать её к себе в дом.

Наконец попала она в большой город. У входа стоял хутор, и хозяйка его нуждалась в девчонке, чтобы мыть тряпки, смотреть за индюшками и чистить свиные корыта. Увидав такую грязную прохожую, эта женщина предложила ей наняться, на что инфанта согласилась с большим удовольствием, так её ходьба заморила.

Её поместили в уголке на кухне, где она с первого же дня подверглась грубым насмешкам прислуги, потому что в ослиной коже она казалась отвратительно грязною. Однако понемногу к ней попривыкли; а как она была усердна и работяща, то хозяйка взяла её под своё покровительство.

Инфанта пасла овец и загоняла их в загороди, как раз когда было нужно, смотрела в поле за индюшками так хорошо, как будто всю жизнь ничем другим и не занималась; в её руках спорилась всякая работа.

Вот однажды сидит она на берегу чистого ручья, где часто плакалась на свою горькую долю, и вздумалось ей посмотреться в воду. Противная ослиная кожа, которая служила ей и платьем, и головным убором, привела её в ужас. Инфанта застыдилась такого костюма, взяла и умылась. Сейчас лицо её и руки стали белей слоновой кости, на щёчках заиграл румянец. В радости от своей красоты, она захотела выкупаться, что и исполнила тут же. Но, возвращаясь на хутор, пришлось опять надеть проклятую ослиную кожу. К счастью, на другой день был праздник; инфанта удосужилась вызвать из земли свой сундук, приготовить туалет, напудрить волосы и нарядиться в своё платье такого цвета, как небосклон. Каморка её была такая маленькая, что негде было повернуться со шлейфом. Прекрасная принцесса посмотрелась в зеркало, полюбовалась собою (она имела на это право) и до того сама себе понравилась, что решилась наряжаться от скуки, по праздникам и воскресеньям, одно за другим, во все свои платья. Что и привела с точностью в исполненье.

Она с удивительным искусством вплетала в свои чудесные волосы цветы и бриллианты и часто вздыхала о том, что нет её красоте иных свидетелей, кроме овец да индюшек, которые любили её и в этой негодной ослиной коже. А по коже инфанте на хуторе и прозванье дали.

В один праздничный день, когда Ослиная Кожа нарядилась в своё платье такого цвета как солнце, королевский сын, которому принадлежал хутор, заехал в него отдохнуть с охоты.

Принц был молод, красив и хорошо сложён, был любим отцом и матерью и обожаем народом. Ему поднесли деревенское угощенье. Принц откушал, потом принялся осматривать все дворы и задворья.

Переходя таким образом с одного места в другое, он зашёл в тёмный коридор, в конце которого заметил закрытую дверь. Из любопытства принц приложил глаз к замочной скважине. Но что сталось с ним, когда он увидел внутри такую прекрасную и разодетую инфанту, что, по осанке, её следовало принять за богиню. От пылкости овладевшего им в эту минуту чувства он готов был вышибить дверь, если бы не удержало его почтение к такой восхитительной особе.

Он насилу расстался с тёмным коридором, и то лишь для того, чтобы разузнать, какая это живёт в каморке особа. Ему отвечали, что живёт там девчонка, Ослиная Кожа, названная так по коже, которую она носит, и до того грязная, до того засаленная, что никто не хочет ни смотреть на неё, ни говорить с нею, – и что взяли эту девчонку из милости, для присмотра за индюшками да за баранами.

Принц не удовлетворился этим объяснением, однако понял, что невежды-хуторяне ничего больше не знают, и что расспрашивать их – только терять время. Он возвратился в королевский дворец влюблённый так, что и пересказать нельзя, и постоянно имел перед глазами прекрасный образ божества, которое подметил в замочную скважину. Он жалел, что не постучался в двери, и дал себе слово в другой раз непременно это сделать.

Но волнение крови, произведённое любовным жаром, в ту же ночь обратилось в такую ужасную горячку, что скоро он очутился при последнем издыхании. Королева, его мать, не имевшая других детей, приходила в отчаяние, видя, что никакие лекарства не помогают. Напрасно она сулила докторам большие награды: они прилагали всё своё искусство, но принц не получал облегчения.

Наконец они догадались, что эту болезнь причиняет потаённое смертельное горе. Они уведомили об этом королеву, которая, нежно любя сына, стала заклинать его открыться, говоря, что если бы даже пришлось уступить ему корону, король без сожаления сойдёт с престола и посадит его на своё место, что если он любит какую-нибудь принцессу – то родители его согласятся на всевозможные уступки, чтобы только доставить ему желанную особу, но что она молит принца не предаваться смерти, ибо её жизнь зависит от его существования.

При произнесении этой трогательной речи огорчённая королева пролила на лице принца потоки слёз.

– Сударыня, – наконец отвечал ей принц очень слабым голосом, – я не такой злодей, чтобы желать батюшкина престола, да пошлёт ему небо долгие дни и да пребуду я, в течение ещё многих лет, вернейшим и почтительнейшим его слугою. Что до принцесс, которых вы изволите мне предлагать, я ещё не намереваюсь жениться. Знайте, что как я доселе всегда был покорен вашей воле, так и вперёд готов вам повиноваться, каких бы мне это ни стоило жертв.

– Ах, сын мой, – начала опять королева, – мы готовы на все жертвы, чтобы спасти твою жизнь. Но, сын мой любезный, спаси моё и батюшкино здоровье, объяви, чего ты желаешь, и верь, что твоё желание будет исполнено.

– Уж если, сударыня, – отвечал он, – уж если нужно открыть вам мою мысль, повинуюсь: ибо с моей стороны было бы величайшим преступлением подвергнуть опасности жизнь двух драгоценных мне существ. Да, моя мать! Я желаю, чтоб Ослиная Кожа изготовила мне пирог, и когда он будет готов, чтоб она мне его принесла.

Королева, удивлённая этим странным именем, спросила кто такой эта Ослиная Кожа.

– Это, сударыня, – объяснил один из придворных, которому случайно привелось видеть инфанту, – это самое гнусное животное после волка: чернокожая грязнушка, которая живёт на вашем хуторе и смотрит за вашими индюшками.

– Ничего, ничего, – отвечала королева, – может быть сынок, возвращаясь с охоты, отведал её печенья. Это каприз больного. Словом, если уж пошло на Ослиную Кожу, то я приказываю, чтоб Ослиная Кожа живо изготовила ему пирожок.

Побежали на хутор, призвали Ослиную Кожу и приказали ей спечь как можно лучше пирог для принца.

Некоторые писатели уверяют, что в ту минуту, когда принц приложил глазок к замочной скважине, Ослиная Кожа его заметила; что потом она видела из окна этого молодого, красивого, стройного принца; что образ его заронился ей в сердце, и что это воспоминание стоило ей частых вздохов.

Так или иначе, сама ли видала его Ослиная Кожа, или лишь слышала похвалы ему от других, только она обрадовалась случаю сделаться известною принцу, заперлась в свою каморку, сбросила негодную кожу, умыла лицо и руки, причесала свои белокурые волосы, надела корсаж из блестящей серебряной материи, такую же юбку, и принялась готовить столь желаемый пирог. Муку она взяла самого высшего сорта, и самые свежие масло и яйца. Замешивая тесто, нарочно ли или как там иначе, только с пальца она сронила кольцо, которое упало в тесто, да там и осталось. А когда пирог поспел, напялив опять свою гнусную кожу, она подала пирог придворному офицеру и спросила его о здоровье принца. Но этот человек не удостоил её ответом и побежал с пирогом к принцу.

Принц жадно выхватил его из рук этого человека и стал поедать его так поспешно, что присутствовавшие при этом доктора не упустили заметить, как мало хорошего эта стремительность предвещает. И точно, принц чуть не подавился кольцом, которое попалось ему в одном из кусков. Но он ловко вынул его изо рта, и после того начал кушать пирог уже с меньшею горячностью, ибо всё рассматривал колечко, золотое со смарагдом, и такое маленькое, что могло прийтись впору только самому хорошенькому пальчику в свете.