Текст книги "Навеки моя"

– Один из наших орегонских судей, Оуэн Дэнни, увидел этих фазанов в Шанхае, когда был там генеральным консулом лет десять назад, – сказал Бартоломью. – Они так понравились Дэнни, что он привез несколько клеток домой, чтобы разводить их здесь. Я заинтересовался ими около пяти лет назад, но в то время я был слишком занят, присматривая за фермой отца после его смерти. Это одна из причин, по которой я согласился на работу главного смотрителя маяка на мысе Мире, так что теперь я могу разводить их. Я продаю птиц людям, которые надеются, что они у них приживутся, по всей стране. Только вчера я отправил партию фазанов в Кентукки.

– Как это восхитительно. Я люблю птиц. Я могу помогать ухаживать за ними?

Он бы хотел, чтобы она не улыбалась ему так, эти голубые глаза излучали столько радости, ее чувственные полуоткрытые губы были так влажны… Она возбуждала в нем желание, которое он не мог утолить. Он наклонился вперед, чтобы скрыть то воздействие, которое она на него оказывала, и произнес:

– Посмотрим.

Бартоломью всю вторую половину дня посматривал на нависающее над ними небо. Ему очень не нравились облака, накатывающиеся с юга. Орегон наслаждался теплом ранней весны, но он знал, как быстро погода может измениться. Вот?вот должна была наступить темнота. Чтобы добраться до дома Олуэллов, им потребуется еще час. Он потер ладонью затылок. Видение кустистых белых бровей Неемии Олуэлла, при виде мисс Эрии Скотт выгнувшихся дугой до самой кромки редеющих волос, бросило Бартоломью в пот.

Неемия был проповедником баптистской общины. В хорошую погоду он выезжал на своем колченогом муле в поселки, принося Слово Божие туда, куда оно не могло добраться иным путем. Сыновья Неемии, Джо и Лемюэль, работали на ферме. Вместе со своими женами и выводком детей, диких, как лесные волки, двое младших Олуэллов делили дом со своими родителями и незамужней сестрой по имени Туте.

Туте. Уже некоторое время Бартоломью подозревал, что она испытывала к нему не просто интерес. Эта мысль – к его стыду – поставляла горючее редким фантазиям в те ночи, когда его обуревали желания, которые его совесть и Хестер не позволяли удовлетворить.

Ночная хищная птица вспорхнула с изрезанной колеями дороги, напугав лошадей и вызвав восклицание восторга у Эри. Бартоломью потверже перехватил вожжи и успокоил лошадей. Между мшистыми стволами пихт виднелись низко нависшие облака, заходящее солнце бросало на них приглушенный отсвет кораллового и оранжевого тонов. Скоро потемнеет, и ему придется искать место для ночлега.

Мисс Скотт не жаловалась на долгие часы, проведенные на жестком, подпрыгивающем сиденье повозки. Но ее плечи совершенно определенно поникли, и ее соломенная шляпка не могла скрыть голубоватые круги под глазами, а густо опушенные ресницами веки были готовы вот-вот закрыть эти незабываемые глаза. Он должен был на что-то решаться: Олуэллы или ночевка под открытым небом – вдвоем.

Как будто почувствовав, что он смотрит на нее, Эри выпрямила спину и заправила выбившуюся прядь волос за нежное, напоминающее морскую раковину ушко. В животе у нее заурчало. Она прижала к нему ладонь и посмотрела на него со слабой улыбкой.

Бартоломью принял решение:

– Немного впереди есть ручей. Мы остановимся там.

Хотя он и не удосужился исследовать свои побуждения, он не лгал себе. Бартоломью никогда не избегал посмотреть реальности прямо в глаза. Ну а если его выводы были несколько пессимистичными, то это ведь совсем другое дело.

Он хотел, чтобы Эри принадлежала ему, И неизбежное неодобрение Неемии при виде женатого мужчины, путешествующего с женщиной, которая не являлась его женой, было лишь удобным предлогом.

Мысль провести ночь всего в нескольких футах от нее, вдыхая тонкий лилейный аромат ландыша и женственности, исходивший от нее, слушать ее легкое дыхание и воображать, каков на вкус этот сладкий рот, как бы она чувствовала себя под его ласкающими руками… Черт возьми, это было посильнее бутылки дьявольского рома старого Сима.

– Мне кажется, я слышу ручей, – Эри с воодушевлением заерзала. Ее рука легонько коснулась его, и разряд, как те электрические токи, с помощью которых нынче в Портленде получали свет, обжег его тело.

– Теперь уже недалеко, – он улыбнулся, отдаваясь потоку, а не сопротивляясь ему.

Эри улыбнулась в ответ, заставив его сердце сжаться. Пронзительный свист рассек воздух, и ее головка резко повернулась.

– Это поезд на Ямхилл, – сказал он. – – Колея здесь пролегает довольно близко.

Состав вырвался из леса на открытое место. Широкий извивающийся поток был хорошо виден, он отливал серебром и золотом в последних лучах заходящего солнца. Темнота сгустилась, добавив пустынному месту, в котором они остановились, прелести и загадочности.

Бартоломью остановил лошадей подальше от дороги. Он спрыгнул на землю и обошел вокруг повозки, прежде чем Эри успела спуститься вниз сама. Глядя на нее снизу вверх, он протянул ей руки. Не колеблясь ни секунды, она оперлась руками на его плечи и позволила ему поднять ее в воздух.

Ладони его оказались настолько широки, что почти сомкнулись на ее талии, а большие пальцы оказались под ее грудью. Его дыхание участилось. В течение нескольких секунд он боролся с желанием прижать ее к себе. Если Эри заметила, что он держал ее на весу дольше, чем было нужно, перед тем как опустить на землю, или если она расслышала бешеный стук его сердца, то не подала виду. Ее руки соскользнули по его мускулистым мышцам, слегка задержавшись пониже локтей, пока она внимательно смотрела на него в угасающем свете дня.

Вид этих губ, находящихся так близко от его собственных, помутил его рассудок. Очарованный романтикой сумерек и пылающего заката, Бартоломью склонил к ней голову.

– Эй! Бартоломью, это ты?

Бартоломью резко поднял голову. Его руки отпустили тоненькую талию Эри, он отшатнулся от нее, как будто застигнутый за воровством монет из ящичка для пожертвований.

Из темноты на берегу реки возникли лошадь и всадник. Бартоломью отступил от повозки, чтобы получше разглядеть их. И его сердце, которое и так уже ушло куда-то в область желудка, упало к его ногам и разбилось.

– Это я, – сказал он. – Как поживаешь, Джо?

Джо Олуэлл остановился в нескольких ярдах от повозки и соскользнул на землю. На несколько лет старше Бартоломью, он был выше, но зато вдвое уже в плечах.

– Хорошо, слава Богу. Хорошо, как в тот воскресный день, когда жарится цыпленок, ребятня бегает за петухами, а жена улыбается этой своей улыбкой с намеком «давай, займемся любовью». Лучше не бывает, правда?

– Готов биться об заклад, ты прав, – коротко рассмеялся Бартоломью. – Но что ты здесь делаешь?

– Да рыбу ловлю, что же еще? Сегодня ведь суббота, разве нет?

Бартоломью кивнул и пожал руку Джо. Рыбная ловля была страстью Джо Олуэлла. Каждый субботний вечер заставал его стоящим по пояс в медленно текущей воде, с удилищем в руках и надеждой в сердце. Он не выбирал легких путей, как делали близнецы, насаживая на крючок жирных извивающихся червей, перед которыми рыба просто не могла устоять. Джо использовал в качестве приманки мух. Он называл их «форельими душегубами».

Для Неемии и Лемюэля – как и для Бартоломью – фазаны с их импозантными красными пятнами вокруг глаз и переливчатыми рыжеватыми перьями были мечтой всей жизни, но в глазах Джо ничто не могло сравниться с большой хитрой форелью.

Эри выступила из-за повозки, и у Джо вырвался возглас восхищения.

Черт меня раздери, Бартоломью, кто это у тебя здесь?

Сердце Бартоломью, едва подуспокоившись, снова ухнуло в пропасть. Ничего не поделаешь, теперь не было никакой возможности избежать ночлега у Олуэллов.

– Племянник моей жены Причард… помнишь, я рассказывал тебе, что он занял должность второго помощника смотрителя? Он женится. А это его невеста, мисс Эрия Скотт.

Джо содрал с головы свою потрепанную шляпу и неловко поклонился Эри, при этом его пристальный, буквально вожделенный взгляд не отрывался от ее лица. Она улыбнулась и кивнула, сложив руки за спиной. Тяжелая вязаная шаль, в которую она закуталась, чтобы защитить себя от вечерней прохлады, распахнулась, открыв мужчинам ее стройную фигурку с пикантными выпуклостями и изгибами, оттененными цветастым дорожным костюмом.

Бартоломью услышал, как Джо резко вдохнул, и посочувствовал ему. Хотя у него был целый день, чтобы привыкнуть к ее виду, его тело все еще реагировало на красоту и свежесть Эри дрожью и неожиданным жаром.

Джо бочком подобрался к нему и прошептал:

– А что это она делает здесь с тобой, Бартоломью? Ты, никак, удираешь с ней?

Бартоломью издал горлом звук, напоминавший хихиканье, но больше похожий на сдавленный стон.

– Нет, Джо. Она прибыла в Портленд сегодня утром на поезде. И поскольку я все равно должен был отправить клетку с фазанами в Кентукки, Причард попросил меня встретить ее и привезти домой.

– Будь я проклят, ну и везунчик же ты! – Джо повысил голос:

– Ну что, вы же не собираетесь разбить здесь лагерь, а? До дома рукой подать. Знаете, мои домашние обидятся, если вы не проведете ночь у нас.

Бартоломью подавил гримасу и почесал рукой затылок.

– Не хотели навязываться, Джо.

– Что за… – Джо бросил взгляд на Эри и оборвал готовое сорваться сочное ругательство. – Ты знаешь, мама никогда не посчитает это навязчивостью, даже если с тобой придут еще шесть человек.

Джо одарил девушку еще одним взглядом и улыбнулся:

– А близнецы… бьюсь об заклад, они отнесутся к этому, как к рождественскому подарку.

Бартоломью нахмурился. О близнецах он даже и не думал. Им сейчас, должно быть, уже по семнадцать, оба блондины, мужская копия своей красавицы-матери, они прямо-таки излучали сексуальность. Он сделал шаг к Эри, как будто защищая свою собственность, но, прежде чем он смог придумать благовидный предлог для отказа, она заговорила:

– Мы с радостью посетим вашу семью, мистер…

Осознав свой промах, Бартоломью быстро вставил:

– Олуэлл, Джо Олуэлл.

Эри наградила обоих дразнящей улыбкой:

– Мистер Олуэлл, очень любезно с вашей стороны предложить кров для ночлега.

Джо скомкал шляпу в руках. Краска залила его лицо, он неловко переминался на ногах.

– Да ладно, это ерунда. Мы можем предложить вам лишь простую пищу и немножко Библии в папином чтении, но мы будем рады вас видеть, – он попятился к своей лошади. – Ну так поехали, что ли?

Джо похлопал по плетеной корзине, притороченной к седлу вместе с состоящим из двух частей бамбуковым удилищем, удобно складывающимся пополам при необходимости.

– Тут у меня припасена лучшая форель, которую вы когда-либо видели. Когда мы доберемся домой, мама будет ждать с разогретой сковородкой в руках, – он подмигнул Бартоломью. – Это будет повкуснее фазаньих грудок, поджаренных на свежевзбитом масле!

Бартоломью пропустил этот выпад мимо ушей. Он и так был не в слишком радостном настроении. Его судьба была решена. Все, что он мог сделать, – это подсадить Эри обратно в повозку, а затем последовать за Джо через реку к ферме Олуэллов.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Эри огляделась по сторонам, недоумевая, почему Бартоломью остановил повозку. Затем она заметила вдалеке три маленьких желтых квадрата света и поняла, что они наконец прибыли в поместье Олуэллов.

За последние несколько миль она делала все, что могла, чтобы не привалиться к плечу Бартоломью и не поддаться утомлению, которое требовало, чтобы она закрыла глаза и заснула. Странно, но когда они наконец добрались сюда, вид дома с теплым приветственным светом в окошках вызвал у нее сильное желание заплакать, но не принес облегчения. Ее голод уже перешел за грань урчания в желудке. Ее тело чувствовало себя так, как будто весь этот долгий путь ее протащили за повозкой на привязи, и ее эмоции были уже готовы прорваться наружу.

Когда Бартоломью ссадил ее на землю, от усталости и многочасового сидения ноги у нее подкосились. Он поймал ее и прижал к себе. Со свежим ночным ветерком к ним донесся голос Джо, разговаривавшего с мальчиком, который выбежал из дома, чтобы забрать улов. Эри чувствовала, как совсем рядом ровно и успокаивающе бьется сердце Бартоломью. Она понимала, что должна отстраниться. Но его сильные руки так славно обнимали ее, успокаивающие, надежные, теплые…

– С вами все в порядке? – спросил он.

Эри кивнула в ответ и заставила себя отстраниться. Но он не отпустил ее, продолжая удерживать ее тонкие руки в своих.

– Вы сможете самостоятельно добраться до дома? – он наклонился над ней, пытаясь увидеть в темноте выражение ее лица.

– Со мной все будет в порядке. Честно, – добавила она, когда он не пошевелился. – Идите и присмотрите за лошадьми.

– Хорошо. Ступайте в дом. Я принесу вашу сумку.

Ориентируясь на свет лампы в окне, она двинулась к зданию. Пройдя всего несколько футов, она услышала низкое горловое рычание. Эри замерла на месте.

– Мисс Скотт? – послышался сзади голос Бартоломью одновременно с лязгом металла засова, который он только что открыл. – Почему вы стоите на месте?

Она не ответила. Не могла ответить. У нее перехватило горло. Она стояла, застыв так же, как и кровь в жилах. Только сердце ее продолжало биться как бешеное.

Откуда-то из ночи снова донеслось рычание. Когда Эри попятилась назад, большая черная собака выпрыгнула прямо на тропинку перед ней. От ее вида стыла кровь в жилах.

Эри почувствовала, как клыки зверя вонзаются в ее плоть, хотя собака не приблизилась к ней. Она испытала боль, ужас, ощущение струящейся крови из несуществующей раны. Она больше не стояла на темной орегонской дороге, а мысленно перенеслась на улицу в Цинциннати, к дому, в котором она жила до семи лет. Волны ужаса омывали ее. Ее мать тогда стенала в панике, а пришедший доктор покачал головой и снова ушел. Дни неизвестности, дни ожидания. Ожидания пены изо рта, стона или плача при виде воды. Ожидания смерти.

Дрожь, охватившая ее тело, и рука Бартоломью у нее на плече вернули ее к реальности. Но ужас остался.

И тогда он увидел собаку.

– А, привет, Пудинг, – он протиснулся мимо Эри и опустился на колени перед Лабрадором.

Эри затаила дыхание. Ее рука потянулась к горлу. Сейчас собака набросится на Бартоломью! Она должна предупредить его, сказать что-то, но все, о чем она могла думать, было… Пудинг?

– Как ты, малыш? – Бартоломью почесал лоснящуюся черную голову. К изумлению Эри, собака не огрызнулась, не укусила и не зарычала. Она бешено завиляла хвостом, пытаясь облизать его жарким языком.

Бартоломью взъерошил собачью шерсть, а затем поднялся на ноги. В слабом свете окон он заметил выражение лица Эри. Отрешенный взгляд, страшно открытый рот. Ужас. Он изменился в лице:

– Мисс Скотт?

Ее пристальный взгляд ни на секунду не отрывался от собаки, спокойно сидевшей у ног Бартоломью. Он положил ладонь на ее руку и почувствовал, как она дрожит.

– Вы боитесь Пудинга?

Эри не отвечала, не двигалась.

– Господи Боже ты мой! – не зная, что еще сделать, он притянул ее к себе, обхватил ее руками и погладил по спине. – Все в порядке. Пудинг безопасен, как котенок. Поверьте мне.

Она задрожала и сглотнула комок в горле. Приподняв ее подбородок пальцем, он заставил ее отвести глаза от собаки и посмотреть на него.

– Собака… – сказала она низким дрожащим голосом. – Когда мне было пять лет… бешеная собака… укусила меня.

– Если бы это была бешеная собака, вы были бы мертвы, – нежно ответил он.

Она резко покачала головой:

– Но прошло много дней, прежде чем мы узнали это. Укус загноился и… – у нее сорвался голос.

Бартоломью чувствовал себя беспомощным. Никогда раньше он не обнимал женщину в истерике. Он отчаянно хотел облегчить ее страхи. Заставить почувствовать себя в безопасности. Он не хотел отпускать ее. Обнимать ее было все равно что обнимать весну – такую свежую и сладостно мягкую. Он подумал о том, какими бы были его возвращения домой, если бы дома его ждала не Хестер, а эта девушка. Эри приветствовала бы его поцелуем, а он сжимал бы ее в объятиях, наслаждаясь сознанием того, что она была его, и только его. Никаких отдельных спален, никаких пробуждений по ночам в одиночестве и тоске, когда его душа и тело жаждали найти свою половинку.

– Бартоломью? – произнес женский голос из темноты.

Он резко повернулся, отпуская Эри и одновременно отступая от нее на безопасное расстояние.

В тени стояла высокая, крепко сложенная женщина на несколько лет моложе его, но намного старше Эри. Туте Олуэлл переводила пристальный взгляд с него на девушку и обратно. Неподвижность ее позы говорила о подозрении и враждебности. Внутри Бартоломью боролись гнев и чувство вины. Он не совершил ничего предосудительного, разве что мысленно, но даже если и так, Туте не имела никакого права обвинять его. Она была только другом, подобно Неемии или Джо, вне зависимости от того, на что она рассчитывала.

– Привет, Туте. Мы натолкнулись на Джо в верховьях реки, и он настоял, чтобы мы провели ночь у вас.

Ее взгляд оставался прикованным к Эри:

– Кипп сказал, что его отец вернулся. Но я не ожидала встретить вас здесь.

Бартоломью бросил взгляд на девушку рядом с ним. Ужас ушел из ее глаз, но она все же выглядела заторможенной. Почти против своей воли, зная совершенно определенно, что совершает идиотское движение, он протянул к ней руку, чтобы привлечь ее к себе.

– Это Эрия Скотт. Она приехала сегодня из Цинциннати. Взгляд Туте, устремленный на Эри, оставался тяжелым и холодным. Черт бы побрал эту женщину! Надеясь отвести беду, он сказал:

– Мисс Скотт и мой племянник должны пожениться.

– А что тогда она делает с тобой?

В нетерпении он переступил с ноги на ногу. Сколько раз еще ему придется объяснять?

– Я встретил ее на вокзале. А минуту назад я подбадривал ее, потому что ее напугал Пудинг.

Туте презрительно фыркнула:

– Эта собака и мухи не обидит.

– Мисс Скотт этого не знала. Ее ребенком укусила собака, и с тех пор она их боится. Вполне понятно, я бы сказал.

Туте одарила его долгим тяжелым взглядом.

– По мне, так она не выглядит слишком уж испуганной, – она повернулась и пошла к дому. – Давайте пройдем в дом, мы собираемся ужинать.

– Я должен позаботиться о лошадях, – он мягко подтолкнул Эри сзади по направлению к дому. – Идите с Туте. Я скоро приду.

Почувствовав враждебность этой женщины, Эри захотела дождаться Бартоломью, но заставила себя последовать за Туте Олуэлл к входной двери. Пудинг трусил рядом, виляя хвостом и высунув язык.

Дом представлял из себя неуклюжее, беспорядочное нагромождение стен. По мере роста семейства новые комнаты просто пристраивались к первоначальной однокомнатной хижине, иногда новые были на ступеньку выше или ниже предыдущих. Войдя в дом, Бартоломью обнаружил, что Эри стоит в дверях, покинутая и одинокая, под прицелом доброй дюжины пар глаз. Затем один из детей заметил его, и все они сломя голову помчались к нему, устроив кучу-малу. В разгар свалки в проходе, ведущем на кухню, у огромного Г-образного стола появилась супруга Неемии. У нее были черные как вороново крыло волосы и румяное, сплошь покрытое морщинками лицо, напоминавшее засушенный персик.

– Еда на столе, а вы, банда, марш умываться, – сказала она. Удивительно яркие глаза обежали комнату, на секунду задержавшись на Эри, перед тем как остановиться на Бартоломью. – Барт, чертяка, ты, как всегда, просто неотразим. Откуда ты взялся?

Облепленный со всех сторон детьми, Бартоломью едва не упал, когда попытался подойти к пожилой женщине. Она подошла к нему сама. Она была в вызывающе коротких, как всегда, юбках, развевающихся вокруг икр, которые выглядывали из несоразмерно больших рабочих ботинок. Детвора с пронзительными воплями разлетелась в разные стороны, когда эти двое по-медвежьи обняли друг друга.

– Эффи, старая ты кукла, как поживаешь?

Эффи игриво шлепнула его по руке:

– Чтобы я не слышала больше этого словечка «старая», малыш, если собираешься есть мою стряпню.

– О'кей, молодка, – Бартоломью чмокнул ее в иссохшую щеку.

– Так-то лучше, – она украдкой взглянула на Эри. – Она с тобой? – спросила она, даже не потрудившись понизить голос.

– Это мисс Эрия Скотт, Эффи. Она и мой племянник Хестер собираются пожениться.

– Ты имеешь в виду этого молодого бездельника Причарда? Да какой из него муж? Все, что ему всегда было нужно, так это играть в свою лапту.

– Бейсбол, Эффи. Эта игра сейчас очень популярна, особенно там, на Востоке. Он хороший питчер. Это означает, что он бросает мячи отбивающим, они бьют по мячам битой. Я, правда, думаю, что он скорее отбивающий, чем питчер. Он часто выбивает мячи за пределы поля и успевает вернуться на свою половину.

– Что до меня, так это пустая трата времени, – презрительно фыркнула Эффи.

– А тебя никто и не спрашивает, – крупный сутулый мужчина с белоснежными волосами поднялся из глубокого кресла у камина.

Бартоломью оторвался от Эффи и пересек комнату, чтобы пожать руку старику.

– Привет, Неемия.

– Привет и тебе, – Неемия показал жестом на ребятню, которая вновь собралась у камина. – Вы, молодежь, делайте, что вам велела бабушка, и ступайте умываться. А остальные могут приступать к еде, – он взглянул на Эри. – Бартоломью, можно тебя на пару слов?

Эри уловила нотку порицания в голосе старика. Неестественная напряженность в развороте плеч Бартоломью, когда он выходил вслед за мистером Олуэллом из комнаты, говорила о том, что он ожидал услышать нечто вроде нотации. Из-за нее? Она была бы не прочь подслушать, но Эффи уже вела ее на кухню.

Вокруг стола всех рассаживала Туте, так что Эри не удивилась, оказавшись на противоположном конце стола от Бартоломью, между двумя болтливыми подростками-близнецами. Сама Туте уселась рядом с ним, затем, прослушав длинную молитву Неемии, стала накладывать ему на тарелку еду с таким видом, как будто это ее священное право. Бартоломью принял блюдо молча, во время еды он избегал встречаться с Эри глазами.

Эри по-прежнему чувствовала враждебность Туте. Та прямо-таки излучала ее, подобно тому, как из грубо сколоченного окна у нее за спиной тянуло запахом жареной рыбы и сквозняком. Во время еды Эри поглядывала на них одним глазом, раздумывая, что такое между ними было. Она смутилась, осознав, что ей было бы неприятно, окажись они вдруг любовниками. Ее совершенно не касается, кого укладывает в свою постель дядя мистера Монтира. И все-таки ей нравился Бартоломью. Знай она, в каких именно отношениях он состоял с Туте Олуэлл, это подпортило бы то уважение, которое она к нему испытывала.

Туте нельзя было назвать непривлекательной. Ее формы были щедрыми и пропорциональными, а лицо – мягким и женственным. Но была в ней какая-то грубость, если не сказать глупость – в ее речи, даже в том, как она ела – с открытым ртом и не обращая внимания на болтовню окружающих. Эри твердо верила, что, независимо от внешности, в любом человеке есть своя изюминка, то, за что его можно любить. Но Туте была исключением. Сейчас она напоминала Эри птицу фрегата, которая предпочитает воровать пищу у других; а не добывать ее самой.

Когда тарелки после ужина были вымыты и Неемия закончил обязательное вечернее чтение Библии, он отпустил семейство, распорядившись, чтобы Бартоломью постелили в маленькой «гостиной».

– Мисс Скотт, – сказал он, – может переночевать в одной кровати с Туте.

Туте оцепенела. Ее глаза, устремленные на Эри, наполнились негодованием.

При мысли о том, что ей придется провести в обществе этой женщины гораздо больше времени, чем этого ей хотелось, Эри почувствовала неприятную тяжесть в желудке.

– О, пожалуйста, я не хотела бы никого стеснять, – она обвела глазами большую комнату и заметила лавку перед камином. – Я могла бы спать на лавке, этого более чем достаточно.

– Кровать Туте более удобная, – сказала Эффи.

– Нет, правда, я предпочитаю лавку, – настаивала Эри. – Я и так уже доставила много неудобств, навязавшись мистеру Нуну, чтобы он доставил меня к моему новому дому.

– Но она же гостья, – запротестовала Туте. – Точно так же и я могу переночевать на лавке.

– Не подобает никому из вас спать в одной комнате с Бартоломью, и ты знаешь это, девушка, – на слова Неемии, сказанные суровым баритоном, комната отозвалась гулким эхом.

Восьмилетний Марк потихоньку подкрался к старику:

– Бартоломью может спать в моей кровати, дедушка. А я могу переночевать на полу между моей кроватью и кроватью Джонни.

– Пожалуйста, дедушка, разреши ему, – взмолился Джонни.

Неемия нахмурился. Уступить сейчас значило ослабить свое положение главы семейства, и так это время приближается – ему недавно стукнуло семьдесят. Эффи, его милая дорогая Эффи, назвала бы это разумным компромиссом, но в его представлении компромисс был одним из подручных средств сатаны.

– Меня бы вполне устроило, если бы я ночевал с мальчиками, Неемия, – Бартоломью взъерошил волосы сначала Марка, затем Джонни. – Я и так пообещал рассказать им историю на ночь.

– Очень хорошо, – со вздохом произнес Неемия.

– Ну и славно, все устроилось, – Эффи с удовлетворением потерла свои покрасневшие руки. – Туте, принеси мисс Скотт постельное белье, затем отправляйся спать. Пойдем, Неемия, разумеется, воскресенье – день отдыха, но тебе все равно нужно лечь спать пораньше.

Марк потянул Бартоломью за руку:

– Пойдем. Я хочу послушать, как ты спасал людей с потонувшего корабля.

Наконец все улеглись, и Эри осталась в одиночестве. За исключением голоса жены Джо, где-то в глубине дома чуточку фальшиво напевавшей двухлетней Элли колыбельную, ничто не нарушало покой. Эри вытащила из сумки ночную сорочку, погасила лампы и направилась в темный уголок переодеваться – на случай, если кому-то вдруг понадобится стакан воды или еще что-нибудь. Она уже разделась до нижнего белья, когда в комнату вошла Туте с еще одним стеганым одеялом. Туте свалила подстилку на лавку и оглядела стройную фигурку Эри с ног до головы. Костюм Эри, состоявший из ночной сорочки и панталон, украшали складочки и кружева, квадратный шейный вырез был довольно глубоким. Поверх этого нижнего белья Эри носила парижский корсет из черной итальянской ткани с вышитыми вставками по краям.

– Классная штучка, – Туте положила руки на свои широкие бедра и выставила вперед большие, не стесненные корсетом груди. – Только плохо, что тебе толком нечем ее заполнить.

Эри одарила ее потрясающе красивой улыбкой:

– Да, но я молода. Видя тебя, я надеюсь, что лет этак через пять я обзаведусь подходящими формами.

Карие глаза Туте расширились, потом сузились. Она оскалила зубы и зарычала:

– Ну ты, маленькая…

– Туте, – Эффи стояла в дверях. – Пошли, хорошая моя, пусть мисс Скотт закончит переодеваться ко сну.

Бросив на Эри последний сердитый взгляд, Туте гордо прошествовала из комнаты. Эффи вздохнула и покачала головой, глядя на удаляющуюся дочь. Затем она обернулась к Эри:

– Возьми, дорогая. Я принесла тебе подушку.

Эри поблагодарила ее и пожелала ей спокойной ночи. Переодевшись наконец в ночную сорочку, она подошла к окну и выглянула наружу. Так много всего произошло в этот день, и так давно она не оставалась сама с собой наедине! Ей нужно было время подумать, и кроме того, ей захотелось вспомнить пережитое.

Бартоломью прошел через заднюю дверь кухни – не ту, через которую он выходил из дома, а другую, через нее можно было пройти в зал. Он на мгновение задержался у двери гостиной. Взгляд, которым обменялись близнецы, услышав, что Эри будет ночевать в гостиной, заставил его заподозрить, что они собираются подсматривать за ней, когда она станет раздеваться – надо было проследить за ними. При мысли о том, что он может застать ее полуобнаженной, он почувствовал, как у него закипела кровь и стало горячо внизу живота. Он пренебрег укорами совести и потихоньку заглянул в комнату.

Сложенные одеяла лежали на лавке, но не было видно ни Эри, ни близнецов. Лампа была погашена, и комната была погружена в темноту. И вдруг он уловил какое-то движение у освещенного луной окна и увидел ее, глядящую на затянутое облаками небо.

Волосы мягкими волнами струились у нее по спине, опускаясь до колен, и ему нестерпимо захотелось запустить в них пальцы и зарыться лицом в благоухающие локоны. В неясном свете он разглядел, что на ней была только муслиновая ночная сорочка с завязочками высоко на горле и на запястьях.

Сама невинность. Правда, под тонкой тканью он почти мог разглядеть контуры ее фигурки, вырисовывавшиеся на фоне залитого лунным светом окна.

Ее плечи слегка приподнялись, когда она сделала глубокий вдох, холодное стекло затуманилось от ее дыхания. Крупными буквами, как ребенок, она написала на нем свое имя, а затем приостановилась, изучая свою работу. Снова ее пальчик задвигался по затуманенному стеклу, выводя на этот раз четыре буквы: п-а-п-а. Папа. Головка ее наклонилась вперед, пока не уперлась в стекло. Осторожным, любовным движением она положила руку поверх двух слов. Ему пришлось напрячь слух, чтобы расслышать, как она потерянно прошептала: «О, папа, что со мной будет без тебя?»

Не думая о том, что он делает, Бартоломью пересек комнату. Он забыл то, что ему до этого выговаривал Неемия. Он забыл о Хестер и правилах приличия. Он видел только Эри и знал, что нужен ей. Когда он протянул руку, чтобы коснуться ее, она отпрыгнула и развернулась кругом, с тревогой глядя на него влажными глазами раненого животного.

– Я… я думала, все уже спят, – сказала она.

– Я выходил проверить лошадей. Я не хотел напугать вас, – его рука на секунду сжала ее плечо. – Вы плакали.

– Нет! – она выпрямила стан и подняла голову. – Я просто вспоминала своего отца и думала о том, насыпал ли кто-нибудь птичий корм в кормушки у нас дома.

– Вы потеряли отца?

На одну-единственную секунду ее голова наклонилась, затем она с усилием подняла ее вновь.

– Я… да, две недели назад. Это было так внезапно. Я должна была носить траур, но мой отец взял с меня обещание, что я не буду этого делать. Да и потом, я выхожу замуж и… – ее голос сорвался, и она жалобно поглядела в окно.

– Именно поэтому вы и согласились выйти замуж за Причарда, из-за того, что вы теперь одиноки?

Она посмотрела на него на удивление сухими глазами, и на мгновение ему показалось, что в их голубой глубине он увидел страх. Но как может кто-либо столь общительный и полный оптимизма, как Эри Скотт, бояться чего-нибудь?

– А что в этом плохого? – спросила она.

– Нет, дело не в этом. Причард – достойный молодой человек. Но в Цинциннати, наверное, есть десятки молодых людей, которые бы хотели на вас жениться. Наверняка же у вас там были знакомые.

Его комплимент вызвал у нее слабую улыбку, и горечь начала исчезать у нее из глаз.

– Один или два, быть может, – это была ложь; ни один мужчина никогда не просил ее руки, но она не собиралась говорить ему об этом.