Текст книги "Мэри Роуз"

4

Роберт

Резиденция Хемптон-корт, Дворец правосудия, Троица 1523 года

Дворец представлял собой роскошную безделушку, настоящую жемчужину из булыжника. Однако весь двор смеялся, что эта драгоценность принадлежит не королю Генриху, а его лорд-канцлеру, могущественному кардиналу Уолси, о котором поговаривали, будто он держит короля, а вместе с ним и всю страну. Каждый год кардинал приглашал придворных на банкет по случаю Троицы, и тот, кто обнаруживал свое имя в списке приглашенных, мог радоваться и считать, что что-то да значит при английском дворе.

В коридоре, ведущем в зал, стоял Роберт Маллах, граф Рипонский, и ждал, когда король промчится мимо него в развевающейся мантии. Вместе с ним ждал Томас Болейн, придворный, имевший заслуги на дипломатической службе и за это недавно принятый в орден Подвязки. В окна эркера барабанил дождь.

Роберт едва сдержал стон. «Над этим островом вечный дождь. Постоянно, даже в конце мая небо беспросветно серое».

– Я вас прекрасно понимаю, милорд Рипонский, – произнес Томас Болейн.

Его голос был неприятен Роберту, словно слизень на голой коже. Мужчина был подхалимом, но именно поэтому он ему сейчас и был нужен. В этом коридоре собирались люди, которые намеревались надоедать королю по поводу какого-нибудь дела, и Болейн будет как раз надоедать. Сам Роберт благодаря этому мог держаться в тени, сохраняя остатки собственного достоинства.

– Я вас действительно понимаю, – во второй раз произнес Болейн. – Боевым кораблям нужен уход, но к чему эта спешка, это рвение? Вы знаете, кого напоминаете мне? Простите, драгоценный, – одну из моих охотничьих собак, которая попробовала кровь и теперь без нее не может.

Роберт закусил губу. Болейн дурак, но его описание верно. Он попробовал кровь. Когда же это произошло? Когда-то на заре туманной юности, которую он тратил бездарно в болотистом графстве на побережье Йоркшира. Однажды утром, стоя на скале над бушующим морем, он осознал, что народ, к которому он принадлежит, торчит на жалком дождливом острове. Если он хочет когда-нибудь убраться отсюда, ему нужны корабли. В то холодное туманное утро, пребывая вдали от цивилизации, Роберт решил бежать из Йоркшира и позаботиться о том, чтобы у его страны были корабли. Не скорлупки, а корабли, которые сумеют выстоять в эти бурные времена.

И поэтому он стоял теперь здесь, в эркере, чувствуя себя униженным просителем. Хоть он и был графом, в жилах которого текла кровь норманнов, владел конным заводом, поставлявшим коней ко двору, но на его штанинах засохла грязь йоркширских болот. Если бы он появился на свет в каком-нибудь другом месте, например неподалеку от столицы, где хотя бы иногда бывает дуновение нового ветерка, его положение было бы совершенно иным. Ему никогда не пришлось бы так унижаться, чтобы получить полномочия, необходимые для выполнения его обязанностей. Он был смотрителем королевского флота, имел звучный титул, но зачем все это, если ему не была дарована власть принимать решения?

– Вы мне не ответите, милорд? – Болейн склонил голову набок, словно болонка. – Надеюсь, я не обидел вас своими словами.

– Нет, что вы, – ответил Роберт. – Просто я задумался.

– Задумались о расширении флота? Вы ведь ни о чем другом не думаете. Вам нужно жениться, драгоценный мой. Семья отвлекает, дает мужчине возможность самовыражения.

Ему хорошо было говорить. Семья самого Болейна состояла из двух дочерей и сына, которые совершенствовали свои хорошие манеры во Франции, пока не началась война. Если бы у Роберта был ребенок, он поступил бы точно так же. Зачем рожать ребенка, если он будет прозябать в йоркширской глуши? Детей у Роберта не было. Чтобы они появились, Роберту нужна была бы жена, а женщины, среди которых он мог выбирать, были островитянками, с болотной грязью на ногах.

– Я самовыражаюсь, создавая этой стране флот, которого она заслуживает, – ответил он Болейну. – С прошлого лета мы воюем с Францией. Вам не кажется, что, будучи союзниками императора, мы должны были бы предложить ему нечто большее, чем пара несчастных барж?

– Ну, вы и горазды преувеличивать, мой добрый друг! – натужно рассмеялся Болейн. – Вряд ли вы можете утверждать, что король Генрих не вкладывает деньги в судостроение. От отца ему досталось, если я не ошибаюсь, всего пять каракк. А сколько у нас есть сегодня? Тридцать точно!

– Тридцать две, – недовольно проворчал Роберт.

– Ну вот. И среди них есть такие роскошные корабли, как «Генри Грейс э’Дью», которому не приходится прятаться за имперскими кораблями.

– Да он и не смог бы – слишком много на нем надстроек. – Роберт судорожно сглотнул. То, что «Генри Грейс э’Дью», гордый королевский флагман, перегружен настолько, что с трудом держится на плаву, потому что была допущена ошибка в конструкции, ему объяснял какой-то безродный и невоспитанный сопляк, выросший в глуши калека, читавший корабли, как великие немецкие реформаторы – Библию. Роберт наблюдал за ним целый день и понял, что мальчишка ему нужен.

– Если переживешь войну, приезжай ко мне в Лондон, – сказал он ему. – На службе мне нужен парень, который знает, где у корабля перед, а где зад.

– Знать недостаточно, – с невыносимым равнодушием ответил парень. – Если сделать центр тяжести слишком высоко и перегрузить орудийную палубу, можно преспокойно их перепутать. Все равно в первый же шторм потерпишь крушение.

– Позволь узнать, о каком корабле ты говоришь? – поинтересовался Роберт.

– Я не об одном, – мгновенно отозвался этот черный пес. – Но в первую очередь о том, на который мы смотрим. «Генри Грейс э’Дью». – Он выплюнул это имя, словно нечто непристойное. – Если не можешь строить двухпалубные суда, лучше довольствуйся однопалубными. А если не хочешь делать на нижней палубе больше оружейных портов, то откажись от бронзовых пушек, поскольку для верхней палубы оружие весом в более чем две тонны слишком тяжелое.

Может быть, поэтому «Генри Грейс э’Дью» не мог выполнять резкие повороты? Может быть, верхняя палуба с ее двойным настилом и массивным форкастлем перегружена и центр тяжести расположен слишком высоко? Это оказалось настолько очевидно, что Роберт готов был рвать на себе волосы: почему он не додумался сам, почему для того, чтобы осознать это, ему понадобился этот босяк?

– Я мог бы приказать выпороть тебя брасом, – произнес он и отвесил парню оплеуху, которая на самом деле полагалась ему. – За то, что ты позоришь флагман своего короля.

– В лучшем случае это поможет моему заду, – ответил парень. – Но не этому кораблю.

– А что тебе не нравится в этом корабле?

– Лучше спросите меня, что мне в нем нравится, потому что на этот вопрос можно ответить одним словом: ничего.

– Мне этого недостаточно! – возмутился Роберт.

Сатаненок пожал плечами.

– Вы же сами все видите. Мы сидим на мели и ждем хорошей погоды, потому что крейсировать против ветра на этом бруске невозможно.

– Это все глупости. Ни один корабль со стоячим такелажем такого размера не предназначен для крейсирования против ветра.

– А почему бы тогда не сделать его более маневренным? Разве боевой корабль не должен выполнять галсы при любой погоде и быть способным уйти от противника? Кроме того, в качестве боевой платформы этот корабль – просто дурная шутка, поскольку при малейшем колебании волн он будет раскачиваться, как маятник.

– Улучшать корабль в той части, что лежит под водой, слишком дорого! – рявкнул Роберт, почувствовавший, что его разносят в пух и прах на собственном поле.

– У нас есть сухой док в Портсмуте, – спокойно ответил калека. – Это не сделает ремонт дешевым, но подъемным – вполне. Если бы у нас было больше таких доков и если бы существовал план для регулярного технического обслуживания всех кораблей, весь флот обладал бы хорошими мореходными качествами.

Некоторое время Роберт молча размышлял. Он то и дело ходил на королевских боевых кораблях, проверяя, как обстоят дела, и чтобы взять с собой то, что стоит затрат. «Генри Грейс э’Дью», который строили с такой помпой, того не стоил. Но черноволосый калека, говоривший на итальянском, как какая-то речная крыса из Неаполя, стоил.

– С чего ты вообще взял, что разбираешься в кораблях? – накинулся на него Роберт.

– А в чем мне еще разбираться? – ответил его собеседник. – Я из Портсмута. Вырос на верфи.

«Портсмут, город, построенный для морской войны, где есть единственный в Европе сухой док. А я из Йоркшира, – с горечью подумал Роберт. – Вырос на конюшне».

– После войны ты будешь нужен мне в Лондоне, – снова сказал он мальчишке.

– Не сразу, мой граф.

– Что это значит?

– Я связан словом со своим мастером в Генуе.

– Плевал я на твое слово! Ты действительно думаешь, что я буду платить выкуп мелкому спекулянту из Генуи за дворнягу из Портсмута?

– Дворняги верны своему хозяину, пока не научатся последнему фокусу, – спокойно произнес парень. – Если я вам нужен, придется ждать.

«О да, ты мне нужен! – осознал Роберт. – Нужен, чтобы я лично выпорол твой тощий зад и выбил из тебя всю эту невыносимую спесь». Он отвел взгляд от странных глаз с блеском бриллианта. Ему хотелось большего, бесконечных разговоров о кораблях и планах, которые ничто не остановит. Но больше всего ему нужен был этот парень, чтобы слушать и наслаждаться тем, что тот обозначает подкупающе скупыми словами, – и чтобы представить его королю.

У короля могла быть куча проблем, но он всегда испытывал слабость к кораблям. С людьми, которые разбираются в кораблях, он часто сидел часами, забывая о шумном мире за стенами замка. Кроме того, он хотел войны, героических поступков, любви и смерти. Не просто пересчитывать монеты, как его отец. Король без наследников не имеет права рисковать жизнью, но, поскольку из-за этого он был обречен прозябать в неотапливаемых дворцах и смотреть на дождь, вместо того чтобы вести свое войско на Францию, Генрих VIII становился капризным, как баба.

– Кто ж вас поймет, – услышал Роберт бормотание стоявшего рядом Болейна. Он заставил себя снова повернуться к нему лицом. – Король может сделать самый внушительный корабль на севере, а вам все не так, – продолжал Болейн. – Вы хотите большего, верно?

Роберт снова вспомнил портсмутского стрелка. У парня за плечами было едва ли двадцать зим, но такого равнодушия, как у него, Роберт не видывал за все свои тридцать пять лет.

– Да, – ответил он Болейну, – мне все мало. А вам? Не потому ли вы носитесь дипломатом по всей Европе, что вам нужно что-то еще?

– Упаси боже, мне ничего не нужно. – Болейн поднял подбородок, развел руками. – Просто я человек без какого бы то ни было таланта. Если хочу получить пару овечек, мне остается только дипломатия.

Роберт вздрогнул. Вот оно, осознание, которого он так боялся: он тоже человек без какого бы то ни было таланта. Или, что еще хуже, у него неправильный талант. Какой прок ему, тоскующему по скрипу рей на ветру, в том, чтобы уметь разбираться в лошадях, видеть, какая кобыла лучше? «Но нет, у меня все же есть дар, который поднимает меня над массой!» – возмутилось что-то у него внутри. Он сразу мог распознать человека, способного построить корабль. И он не останавливался ни перед чем, чтобы заполучить такого человека под свое начало. Однажды его назовут провидцем, человеком, создавшим превосходный английский флот буквально из ничего, представителем нового типа мышления, построившего новый мир на обломках старого.

Старый, заскорузлый образ мышления, сковывавший человеческий рассудок, был ненавистен Роберту так же, как и йоркширская грязь.

– Король идет! – взвизгнул Болейн и, дернув Роберта за рукав жакета, упал на колени. Роберт стряхнул его руку и тоже опустился ниц.

– Дорогу королю! – потребовал глашатай, и те немногие, кто осмелился высунуть голову из эркеров, тут же попрятались.

В следующее мгновение показалась королевская тень. Она была огромной, словно башня, а широкие плечи, казалось, готовы были разорвать бархатную мантию. Но кардинал Уолси, несший свое брюшко за его спиной, был еще больше.

Роберт терпеть не мог мужчин, которые могли тягаться фигурой с профессиональными борцами. Сам он был хорошо сложен, черты лица были гармоничны, мягкие волосы имели рыжеватый оттенок, но все это было таким утонченным и миниатюрным, словно предполагалось, что достанется девушке. Если нужно было преподать урок подданным, ему приходилось кричать, глядя снизу вверх, как на стрелка из Портсмута, хотя тот был калекой и всего лишь среднего роста. Даже в разговоре с ним он вынужден был поднимать свое холодное лицо. «Наклонись, – хотелось приказать ему, как он поступал со своими слугами. – Стань меньше, таким, каким создал Господь меня. Вокруг меня полно лизоблюдов, меня называют пэром Англии, но, если утром мне приходится смотреть в зеркало, на меня смотрит йоркширский карлик. Может быть, ты мне нравишься, мой умеющий читать корабли калека, потому что ты не лизоблюд. Но я все равно выпорол бы тебя, хоть и не сильно, просто в назидание, не до слез. Мы с тобой можем сделать многое. Пусть другие хвастаются исполинскими телами. А у нас с тобой в сердце Мировой океан, мы – исполины духа».

– Ваше Величество… – Послушать Болейна, так он будто стонал в постели со шлюхой. Вцепившись своими когтистыми лапами в подол королевского плаща, он поцеловал пурпурный бархат.

– Да, да, довольно уже. – Генрих VIII рассеянно наклонился, потрепал Болейна по затылку. – Что я могу для вас сделать, мой милый?

– Ах, Ваше Величество…

– Никакого Величества, здесь все друзья, – весело заявил король. – Просто ваш Генрих.

– Король Генрих…

– Я слушаю.

– Меня беспокоят дети, – выдавил из себя Болейн. – Они получили блестящее образование, но сейчас все втроем сидят в моем доме и бьют копытом, словно молодые кобылицы.

– Вот как, вот как… – проворчал король, в доме которого не было молодых людей, которые били бы копытами, поскольку королевская мужская сила произвела на свет лишь болезненную девочку. Он обиженно надул губы: – Мы думали, ваш сын в Оксфорде. И разве мы не нашли вашей старшей подходящую партию?

– О да, конечно, – поспешил заверить его Болейн. – Моя Мэри со временем наверняка станет прилежной супругой, но молодая кровь еще бурлит, не давая остепениться у семейного очага. А что до моего Джорджа, то он научился в Оксфорде тому, чему может там выучиться молодой человек его сословия. И я подумал, возможно, при дворе найдется применение…

– Да, да, хорошо. – Генрих Тюдор махнул рукой. – Присылайте сюда свое потомство. От трех лишних ртов мы не обеднеем.

Он хотел вырваться из хватки Болейна и наконец-то добраться до застолья по случаю Троицы, но тут вперед вышел Роберт. Поскольку он был очень низеньким, ему пришлось преградить королю дорогу, чтобы тот вообще заметил его.

– Мой король, – произнес он твердым мужественным голосом. Если сейчас на него не нападет обычный недуг, цель будет близка как никогда.

– Да, да, – проворчал король, который мог бы плюнуть ему на берет. – Помогите нам вспомнить. Кто вы?

«Роберт Маллах Рипонский», – мог бы ответить Роберт, поскольку этому семейству нечего было стыдиться. Вместо этого он выпятил подбородок и произнес:

– Я тот человек, которому вы поручили надзор за своими кораблями, мой король.

– Нашими кораблями, вот как. – Красивое, немного плаксивое лицо короля оживилось. – Никто не может обвинить нас в том, что мы не открыты для этой темы, но разве вам не кажется, что выбор момента для беседы оставляет желать лучшего?

– Я не стал бы докучать Вашему Величеству, если бы речь не шла о престиже Вашего Величества.

– Ого, ого! Что ж нам остается, как не заставить ждать дам и хрустящих фазанов?

– Я должен благодарить вас, мой король.

– Вы должны говорить, и только.

– Хорошо же. – Роберт расшаркался. – В интересах Вашего Величества я прошу вас отвести один из своих кораблей из зоны боевых действий под Кале и направить его в док на родине.

– Вы просите о чем? – скорее удивленно, нежели сердито воскликнул Генрих.

– Один из ваших кораблей, – повторил Роберт. – Войсковой транспорт. Есть серьезные сомнения по поводу его мореходных качеств.

– Вы совсем спятили, приятель? У герцога Саффолкского на этих войсковых транспортных кораблях все наше войско! Вы действительно считаете, что он может обойтись без одного из них, когда на носу наступление?

– Корабль, о котором я говорю, перевозит с побережья на побережье тысячу ваших людей. Если милорд Саффолкский потеряет их по той причине, что корабль затонет, это может сказаться на успехе наступательной операции.

– А почему один из наших кораблей должен затонуть? Это вам прочла по руке одна из тех обманщиц, которые ошиваются на Чипсайде?

– Нет, – сдержанно ответил Роберт. – Я сам обнаружил это, когда проводил осмотр кораблей Вашего Величества. Каракка, которая меня смущает, имеет две орудийные палубы и четыре палубы на форкастле, поэтому она самым ужасным образом перегружена, а центр тяжести находится недостаточно низко. В результате она не так маневренна, как это нужно для боевого корабля. Кроме того, она качается при малейшем бризе, что мешает ей выполнять роль боевой платформы и грозит превратить битву в катастрофу.

– Вот как, вот как. Значит, катастрофа. – Король недовольно оттолкнул придворного, который хотел обратиться к нему с другой стороны. – И вы разбираетесь в таких тонкостях? Такой хилый парень, как вы, которому скорее место в канцелярии, чем на реях, натягивающихся на ветру?

В животе у Роберта все сжалось.

– Ваше Величество не поставили бы меня надзирать за своими кораблями, если бы я был на это не способен, – произнес он, изо всех сил пытаясь сдержать давление в груди и горле, но было слишком поздно. Его горло втянуло воздух, он икнул. Недуг одолел его. Верх унижения.

– Вам нехорошо?

– Нет, мой король. – Новый «ик» получился громче. Кто-то из мужчин за спиной короля захихикал. – Вы платите мне за то, что я читаю корабли, как другие люди… ик… тексты законов. Моя канцелярия… ик… это окружающее нас море.

– Скажите-ка, разве ваш отец не разводил скакунов? – вмешался в разговор мужчина с узким змееподобным лицом. Он стоял рядом с кардиналом Уолси: Томас Говард, сын герцога Норфолкского, пожалуй, самый ядовитый из всех придворных и подлый противник реформ.

«Скажите-ка, разве ваш отец не сражался на Боксфордском поле против дома Тюдоров?» – хотелось возразить Роберту, но вместо этого он снова икнул.

– Луковый настой поможет, – заметил Норфолк.

– От чего?

– От икоты вашей.

– Вы нас утомляете! – Король Генрих вздохнул, словно девица. – Сейчас мы хотим знать, какой из наших кораблей стал таким бельмом на глазу для нашего господина смотрителя.

Роберт набрал в легкие побольше воздуха, на миг прикрыл глаза.

– Это… ик… «Генри Грейс э’Дью», мой король.

Раздался смех.

– Кажется, я ослышался, – вырвалось у Генриха, который от удивления даже забыл использовать множественное число.

– «Генри Грейс э’Дью»… – зашептались стоявшие вокруг придворные, словно кучка молочниц.

– Мой король, не пора ли нам за стол? – заныл кардинал, уже вспотевший под своей моццеттой. Лицо его было красным. – Если рагу из павлинов слишком долго держать в тепле, оно будет не таким нежным, а паштет слипнется, словно клей. Тогда его сразу можно будет бросить челяди, которая ждет поживы под воротами и которую мы обычно кормим потрохами.

Король обернулся. Повсюду считалось, что не он, а этот толстяк в красной мантии правит Англией, пока Генрих развлекается, охотится и играет в теннис.

– Вы полагаете, что нужно послать господина смотрителя к черту, ваше преосвященство? Но когда речь идет о моих кораблях, мы с чертом можем и потягаться.

– Это понятно, ваша милость. Но ведь подобную неприятность необязательно обсуждать именно на Троицу.

– Вы слышали, сэр, – король Генрих снова обернулся к Роберту. – Ваше дело выслушали, хотя оно и кажется нам дерзким. А теперь наберитесь терпения, мы проверим сказанное вами.

– Мой король, пока я буду набираться терпения, это может стоить вам тысячи… ик… стрелков.

– Во имя Неба, приятель, какое вам дело до наших стрелков?

– Один из них – калека, – вырвалось у Роберта, который осознавал, что контроль над ситуацией постепенно ускользает от него.

– Вы стоите здесь и утверждаете, что наш флагман – плавучая скорлупка. И в довершение всего вы заявляете, что в качестве стрелков мы используем калек? Что нам с вами делать, карлик? Послать на эшафот или посмеяться? – Судя по всему, король уже принял решение. – Калека даже не сможет натянуть длинный лук, – продолжал он под хохот окружающих, – равно как и вы, карлик. А мы не позволяем себе иметь ни карликов, ни калек. Длинный лук – гордость Англии!

– Человек, о котором я говорю, аркебузир, – ответил Роберт.

Хохот Генри превратился в ржание.

– Аркебузир! Но они все равно не умеют целиться! Что делает это позорище на нашем корабле?

Роберт понурился и сдался. Сегодня он проиграл, а его проклятый недуг только разыгрался. Господа, державшие в руках судьбы дождливого острова, пойдут к столу, шутя и чавкая, а сам он должен будет довольствоваться тем, что власть близко, стоит лишь протянуть руку.

– Только не плачьте, – потрепал его по плечу король. – Если вы так отчаянно защищаете свое дело, значит, в этом что-то есть. Мы подумаем об этом. А своего брата, или кто там этот калека с аркебузой, пошлите домой, если он вам так дорог. Подготовьте извещение. О пересылке мы позаботимся.

«Хоть что-то, – подумал Роберт. – Хоть что-то». Маленькая победа бальзамом пролилась на израненную гордость.

Шесть дней спустя прибыл курьер с сообщением из Кале. Произошел военный инцидент. Во время перестрелки «Генри Грейс э’Дью» получил пробоину, поскольку не успел совершить спасительный маневр. А затем пришлось производить очень рискованные маневры, чтобы вывести флагманский корабль в порт Кале, дабы он не утонул вместе со всеми, кто был на борту. Герцог Саффолкский хотел отправить его домой, как только корабль кое-как подлатают. «Чтобы мне сделали этот корабль, – строки его письма были полны гнева. – Огромные пьяные качели мне ни к чему».

А тем временем в жизни Роберта произошло кое-что другое. Впервые в жизни он отвлекся от кораблей и не мог отпраздновать свой триумф, как подобает.