Текст книги "Незнакомец"

На нем был спасательный жилет, это Инга точно помнила. Но если он был в бессознательном состоянии и его носило в воде лицом вниз… Кроме того, такой удар мог убить человека на месте. Или вызвать кровоизлияние в мозг…

Женщина пробралась по ступенькам вверх и подползла к бортовому ограждению. Яхту захлестнуло волной, и Инга еле успела ухватиться за канат, иначе ее отбросило бы на другой конец яхты. Она наглоталась соленой воды и теперь с трудом хватала ртом воздух, давясь и кашляя. В голове у нее громко и ритмично отстукивала свое стаккато боль. «Что там насчет кровоизлияния в мозг? – спросила она себя. – Или я тогда уже не могла бы здесь ползать?» Из ее плеча по всей руке пронеслись обжигающие болью стрелы. Она огляделась, но нигде между хребтами волн не смогла обнаружить плавающее тело. Что, естественно, еще ни о чем не говорило: Мариус мог уже давно плыть в другом месте, а кроме того, волны так высоки, что между ними вообще нелегко кого-то заметить.

Плавание под большим парусом.

Сейчас ей нужно было обязательно все вспомнить. Парус необходимо опустить, и надо попытаться снова завести мотор… Когда Инга еще сидела внизу, она заметила, что двигатель заглушен, и теперь надеялась, что это еще не означало, что бензобак был пустым или что случилась какая-то поломка. Может быть, было бы разумнее сначала завести двигатель, а парус опустить, когда она будет уверена, что все работает… Потому что в противном случае она уже никак не сможет поднять опущенный парус, да и, кроме того, она так и так не имела представления, как добраться под парусом до порта. В конце концов, Инга решила пока не думать об этом варианте.

Морщась от сильной боли, она протащила свое мокрое тело к мотору. При этом ее невероятно трясло от холода, и она предполагала, что дело тут не в температуре воздуха, а в боли и в том, что она долго была без сознания. Кроме того, ей казалось, что у нее самой поднялась температура. А ведь еще несколько часов назад она думала, что этот день почти совершенен…

Ключ зажигания торчал в замке, но когда Инга повернула его, не раздалось ни звука. Она попробовала еще раз, и еще… Ничего. Слезы потекли у нее по щекам.

– Ну, давай же, – пробормотала Инга, – включайся, чертова хреновина!

Она предположила, что они с Мариусом недостаточно долго оставляли мотор включенным, чтобы аккумулятор успел зарядиться, и теперь у нее была та же проблема, с которой они столкнулись утром, когда отправились в путь. Как там это было с рукоятью, которая должна была раскрутить мотор? Инга, к сожалению, была невнимательна, да и не считала, что ей удастся проделать это в одиночку.

Но в каюте находился главный тумблер. Еще одна возможность…

Женщина снова направилась вниз, качаясь, словно пьяная, при дико бушевавшем море. Сильно вздымающиеся и опускающиеся волны вдруг вызвали у нее тошноту, возможно, из-за поднимающейся в ней паники: «Я не могу идти под парусом, и если эта штука не заведется, то я погибла!» Она спустилась под палубу, попыталась добраться до туалета, но не успела, и ее вырвало прямо на пол. Совершенно обессиленная, Инга осталась лежать на полу и лежала так несколько минут в ожидании, пока не успокоится ее желудок. Во рту у нее был отвратительный привкус, но, к счастью, ей припомнилось, что внутри скамейки должны находиться бутылки с водой, которые они с Мариусом взяли с собой вместе с провиантом. Она откинула крышку, на что потребовалось две попытки и вся ее сила.

Вот те на! Инга была слабой, как хлебный мякиш. Как же она собиралась в таком состоянии справиться с судном?

Инга сделала несколько глотков воды и почувствовала, как к ней вернулось немного жизненной силы. Снова закрутив пробку, она придвинулась к главному тумблеру и включила его. Затем снова поползла на животе наверх, тяжело переводя дыхание, отплевываясь от ошметков пены. Увернувшись в очередной раз от мачты, которая, не переставая, проносилась над ней, словно грозный меч, она повернула ключ зажигания, затаив при этом дыхание. Мотор заработал, словно ничего и не было. Инга уставилась на него, как на чудо, и чуть снова не заплакала от облегчения. Теперь у нее есть действующий двигатель – мотор. И рулевое управление.

Она смогла бы добраться до берега.

Теперь нужно лишь поймать этот чертов парус…

7

Вольф появился дома уже в шесть часов, что было чрезвычайно удивительно и чего уже много лет не случалось. В последний раз он объявился дома в столь ранний час, когда словил желудочно-кишечную инфекцию с тошнотой и высокой температурой и едва мог держаться на ногах. Поэтому Карен тут же спросила:

– Ты болен?

Супруг бросил на нее раздраженный взгляд – в последнее время он смотрел на нее так почти всегда.

– Почему я должен быть болен? Просто хочу переодеться к предстоящему мероприятию.

– Какому мероприятию?

Вольф прошел мимо жены в спальню, развязывая при этом галстук.

– Я же говорил тебе об этом. Шестидесятилетие председателя правления. Он устраивает ужин в ресторане «Четыре времени года».

Карен была уверена, что муж ничего не говорил ей об этом, но промолчала. Если сказать об этом, он лишь станет утверждать обратное и по-прежнему будет уверен, что она видит сны наяву и мало замечает происходящее в действительности.

– А супруг он, очевидно, не приглашает, – мимоходом произнесла женщина, проследовав за Вольфом в спальню. Тот как раз бросил свой пиджак на кровать и начал снимать рубашку.

– Пригласил, – ответил Вольф на замечание Карен. Он не смотрел на супругу; его тон был таким же легким, как и у нее. – Но мне было ясно, что ты не захочешь идти.

– Почему это было тебе ясно? Ты меня даже не спросил.

– Ты же никогда никуда не хочешь идти.

– Это неправда. Просто годами считалось, что я должна остаться с детьми. А сейчас, со временем, их вполне уже можно разок оставить и одних.

– Хорошо, как скажешь. – Теперь Вольф стоял перед ней в одних трусах. Она считала, что у него красивое тело, стройное и мускулистое, хотя кожа и бледная; после отпуска он будет выглядеть неотразимым. – На будущее я это учту. – Он достал из шкафа свежую рубашку, но тут же повесил ее обратно. – Я ведь хотел сначала принять душ… Слушай, Карен, ты нервируешь меня, когда стоишь вот так над душой. И смотришь, как подстреленный олень… Сегодня вечером мы, к сожалению, уже ничего не можем изменить. Я не могу взять тебя сегодня с собой без предупреждения.

Одежда, которую он носил днем, лежала, скомканная, на кровати. Было ясно, что Карен уберет ее. Настолько ясно, что ему даже и не нужно было что-то говорить по этому поводу.

«Если б он хоть раз попросил меня что-то сделать за него, – подумала женщина, – вместо того чтобы предполагать это!»

– А кто твоя соседка за столом? – спросила она.

Вольф в тот момент уже собрался идти в ванную, но внезапно остановился.

– Что?

– Ведь на таком торжественном ужине рядом с каждым мужчиной сажают по соседству женщину за столом. А поскольку ты идешь без меня, значит, вместо меня найдется другая.

– Найдется другая… Знаешь, Карен, порой ты формулируешь мысли довольно странным образом. Это звучит так, словно… Я понятия не имею, кто будет моей соседкой по столу. Может быть, я буду сидеть рядом с супругой моего коллеги… Или рядом с одной из наших сотрудниц… Откуда я знаю!

Карен посчитала, что муж слишком раздраженно отреагировал на ее вполне безобидный вопрос, и это вдруг обеспокоило ее. Несмотря на то что она твердо решила не упоминать его сегодняшний обед у итальянца, теперь она не смогла удержаться.

– Кто эта женщина, с которой ты сегодня обедал? – спросила она. – Эта молодая, с длинными волосами…

Ее мужа словно громом ударило.

– Как ты, черт побери… Я имею в виду, откуда ты знаешь, с кем я хожу обедать?

Карен передернула плечами. Теперь она пожалела, что задала этот вопрос, поскольку ей уже было ясно, что вся эта ситуация выльется в ссору, но отыгрывать все назад было уже поздно.

– У детей был сегодня спортивный праздник в школе, и они только час назад вернулись домой. Поэтому сегодня я в обед поехала в город. Купила себе новые джинсы, а потом подумала…

Мужчина наморщил лоб.

– Что?..

– Я собиралась немного перекусить у нашего старого итальянца. Но когда я подошла туда, то увидела тебя. С другой женщиной.

Вольф уже оправился от своего удивления и, как всегда, в считаные секунды вооружился и был готов к наступлению.

– О боже, опять! Я увидела тебя с другой женщиной… Мне уже постепенно начинает казаться, что ты страдаешь паранойей, Карен. Что ты мне хочешь сказать? Или вернее, что ты хочешь у меня спросить? Есть ли у меня отношения с другой женщиной?

– Нет, я…

– Ты стоишь здесь и просто-напросто меня допрашиваешь. Я прихожу домой после чертовски тяжелого дня, у меня мало времени, мне нужно переодеться, чтобы потом броситься в напряженный вечер, который доставит мне очень мало удовольствия – тут уж можешь мне поверить, – а тебе нужно использовать именно этот момент, чтобы вывалить на меня все свои подозрения и упреки! Это так типично для тебя, Карен. Ты недостаточно занята, поэтому не можешь представить себе, что у других людей слишком много дел, чтобы заниматься еще и такими идиотскими проблемами, как твои!

В глазах у Карен кипели слезы, и ей потребовалось большое усилие, чтобы удержать их. Разговор пошел обычным путем: оружие было повернуто против нее же самой. Вместо того чтобы Вольф дал ответы на ее вопросы – в которых, возможно, и прозвучали упреки, – он атаковал ее, как и всегда, заставил ее обороняться и снова внушил ей мысль, что она истерична и перегибает палку, что она, как обычно, неправильно себя ведет. И вот Карен уже стоит спиной к стене и молится, чтобы эта сцена завершилась прежде, чем Вольф скажет что-нибудь такое, с чем она опять неделями не сможет справиться.

– Я, собственно, была просто разочарована, – произнесла наконец женщина дрожащим голосом. Ей далеко до него. Всегда все одно и то же. Ей просто далеко до него…

Ее муж глубоко и театрально вздохнул. А затем демонстративно посмотрел на часы.

– Вот уж действительно подходящий момент для выяснения отношений… Он наверняка позитивно отразится на моей будущей карьере, если я опоздаю на торжество к председателю правления. Почему я, собственно, не взял свой вечерний костюм в офис и не переоделся там? Зачем рискнул прийти сюда? Ну разве не дурак? – Вольф картинно стукнул себя по лбу.

– Да всё в порядке, – промямлила Карен. Она не могла продолжать, поскольку в любой момент могла разреветься.

– Ага. И раз всё в порядке, ты должна была устроить мне здесь эту сцену?

– Я подумала… я… – У нее все-таки сорвалась одна слеза. – Я подумала, что ты мог бы и спросить меня, не хочу ли я с тобой пообедать. Так же, как мог бы сегодня вечером взять меня с собой…

– Я этого не выдержу! – застонал Вольф. – Хорошо видно, что ты не имеешь представления о моей жизни. Ни малейшего представления! Ты что, думаешь, я уже утром знаю, будет ли у меня время в обед, чтобы пойти поесть? Ты что, думаешь, у меня куча свободного времени? Ты, собственно, вообще в курсе, как тяжело я зарабатываю деньги, с помощью которых обеспечиваю тебе и детям беззаботную жизнь в красивом доме с большим садом? Обычно весь обеденный перерыв я работаю и в лучшем случае принесу себе йогурт из столовой, потому что у меня вообще нет времени, чтобы покинуть офис! Сегодня это было исключением. Непредвиденным, повторяю, исключением. Я решил использовать неожиданно появившееся время из-за несостоявшейся встречи, чтобы пообедать вне дома, а одна коллега, с которой у меня, – он выпалил эти слова, словно стреляя из автомата Карен в голову, – нет отношений, тоже неожиданно решила составить мне компанию. О’кей? Для тебя это нормально? А теперь не могла бы ты позволить мне пройти в ванную и принять душ, дабы у меня остался хоть маленький шанс вовремя прийти на вечернее мероприятие, которое все-таки имеет для меня какое-то значение?

Голос его теперь звучал очень громко.

– Вольф, пожалуйста. Дети…

– Детям можешь потом объяснить, что ты подозреваешь их отца в том, что он изменяет тебе с другой женщиной, а он на это немного рассердился. Возможно, они уже достаточно взрослые, чтобы понять обиду, которую причиняют подобным ложным обвинением!

То, что у Карен все больше текли слезы, никак не улучшало ситуацию.

– Ты все не так понял, Вольф. Я вовсе не думала, что ты мне изменяешь. Во всяком случае, не в том смысле… Я просто подумала, что ты мог бы опять со мной… У меня просто такое чувство, что я вообще больше не играю роли в твоей жизни, и… – Ее голос надорвался, и она не могла больше говорить.

Муж приблизился почти вплотную к ее лицу. Она чувствовала его дыхание и могла видеть, с каким холодом он смотрел на нее.

– Мы можем сейчас закончить этот разговор? – спросил Вольф очень тихо и подчеркнуто. – Я имею в виду, не смогла бы ты отпустить меня сейчас в ванную? В противном случае мне придется отказаться от участия в сегодняшнем вечере и оказаться в крайне смешном положении.

В этот миг Карен впервые за все то время, что знала Вольфа, вдруг испугалась его. Испугалась его ярости и глубокого отвращения к ней.

«Да, – в отчаянии подумала она, – это верно. Отвращение. Он больше не любит меня. Я лишь страшно действую ему на нервы. Больше ничего не осталось. Ни любви, ни симпатии, ни доверия. Ничего. Отвращение, которое в такой момент, как этот, доходит до ненависти».

– Конечно же, ты можешь пойти в ванную, – прошептала она из последних сил и отвернулась, чтобы муж не заметил ее безудержно текущих слез.

«Если б он сейчас на мгновенье обнял меня…» – подумала Карен, зная, что он этого не сделает. И, конечно же, Вольф этого не сделал.

Спустя мгновенье она услышала, как в ванной зажурчала вода из душа.

В саду смеялись дети.

Кенцо лаял на соседский дом.

Карен плакала.

Был летний вечер, такой же, как и многие другие вечера.

8

Альберт снова и снова заваривал чай, а Ребекка жадными глотками пила чашку за чашкой. Два раза она ходила в туалет, а затем с изумлением рассматривала свое лицо в зеркале: удивительно, как долго она уже находится здесь! Удивительно, что она позволяла за собой ухаживать. Удивительно, что она выдерживала болтовню Альберта…

Он говорил в основном о Феликсе. О том, как сильно тот любил «Либель». Каким хорошим яхтсменом был. Каким удовольствием было беседовать с ним о кораблях. Как часто они сидели вдвоем, выпивали и говорили о своих общих увлечениях.

– Всегда с самыми лучшими, – бурчал начальник порта время от времени, – всегда с самыми лучшими должно что-то случаться…

Ребекка знала: она пила так много чаю в первую очередь из-за того, что имела возможность держаться за чашку, пытаясь справиться со своей нервозностью. Дело было не столько в яхте и не столько в судьбе двух молодых людей, если быть честной, а в том, чтобы она смогла все это выдержать. Близость другого человека. Многочасовое пребывание вне стен своего дома.

Многочасовое?

Когда Брандт во второй раз вернулась из туалета, ей пришла в голову мысль посмотреть время. Два часа назад она выехала из дома и с тех пор сидела с Альбертом в его офисе. Она еще никогда не покидала свой дом так надолго.

Со времени смерти Феликса.

Когда Ребекка вошла в офис, Альберт стоял у окна и вглядывался через бинокль в горизонт.

– Никого не видно, – сказал он.

– Я не знаю, стоит ли мне ждать дольше, – ответила Ребекка, подходя к нему и выглядывая на улицу, в бушующий штормовой вечер. Ей показалось, что было темнее, чем обычно бывало в это время.

– В общем, я могу только надеяться, что они хотя бы стоят в какой-нибудь бухте и сейчас не рискуют выходить в море, – сказал Альберт. – Я хочу сказать, что молодой человек, несомненно, способный яхтсмен, но…

Он на мгновение опустил бинокль, однако сразу же поднял его снова. Ребекка услышала, как начальник порта быстро перевел дух.

– Этого не может быть… – пробормотал он.

В тот же миг она тоже увидела судно. Оно было скрыто за мысом, и поэтому раньше они не могли его различить, но теперь яхта прыгала, как бревно при сплаве древесины, в сторону причала между двумя маяками. Она, очевидно, шла без паруса и без руля, будучи игрушкой стихии.

«Но кто-то должен управлять ею! – тут же поправила себя Ребекка. – Она не может появиться здесь, в бухте, по чистой случайности».

– Это «Либель»? – взволнованно спросила она.

– Я не совсем уверен, – ответил Альберт, – но, по крайней мере, это может быть она.

– Без паруса…

– Она никак не сможет войти в порт. Я не понимаю… этот тип ведь казался таким опытным…

– Но, может быть, это совсем не она?

– По моему, она. – Альберт положил бинокль на стол, подошел к шкафу, вытащил спасательный жилет оранжевого цвета и стал натягивать его. – Мне нужно выйти в море. Я не знаю, что эти юнцы там делают, но они не смогут попасть в гавань. Мне нужно доставить судно сюда.

– Разве это не слишком опасно?

– Я справлюсь с этим. Мне удавалось справляться и с вещами похлеще. – Начальник порта направился к двери. – Вы подождете здесь?

Ребекка кивнула.

– Будьте осторожны, – сказала она в качестве напутствия.

* * *

В последующие полчаса Ребекка с напряжением следила через окно, как Альберт на своей маленькой резиновой моторной лодке громко проносится через портовый бассейн и берет курс на парусник, который тем временем опять отдалился от гавани – теперь его грозило вновь унести в бушующее море. Ребекка сомневалась, что это «Либель», – она не могла представить себе, чтобы такой опытный яхтсмен, как Мариус, на самом деле не в состоянии был привести судно в порт. Но в любом случае, Альберт должен был помочь тем, кто плыл на яхте, и то, как он бесстрашно и отважно взялся за дело, вызвало у Ребекки большое уважение.

«Неудивительно, что он так нравился Феликсу», – подумала она, и тут же на нее опять накатила волна боли, потому что эта спасательная операция, как и многое другое, была тем, чем она теперь не могла поделиться со своим мужем. Она не могла прийти домой и взволнованно рассказать ему: «Представляешь, Альберт в такой шторм отправился на резиновой лодке через акваторию, чтобы доставить к берегу судно!»

И она уже никогда не сможет увидеть этот заинтересованный блеск в глазах Феликса, с которым он реагировал на все, с чем бы она к нему ни обращалась. Он никогда не был равнодушным или скучающим – напротив, всегда тут же говорил: «Правда? О, ты должна рассказать мне об этом поподробнее!» Тем самым он дарил ей ощущение того, что полностью поглощен ею, что она – часть его самого, так же, как и он – часть ее. Ничто из того, что ее занимало, не оставляло его безразличным, и она тоже принимала участие во всем, что интересовало его.

Но это и было причиной ее нынешнего каждодневного ужаса: оттого, что их души были настолько переплетены, смерть Феликса означала, что одна часть в ней самой, одна ее половина тоже умерла. Половина ее сердца, ее души, ее мозга, ее дыхания, ее зрения и слуха, ее вкуса и обоняния. Поэтому Ребекка и не могла чувствовать вкус еды на языке, поэтому и шум прибоя слышался ей таким далеким, поэтому и солнце для нее поблекло, и голубизна неба утратила свое сияние. Все удалилось, все потускнело, все стало нереальным, словно происходило за стеной тумана где-то на горизонте. Все, кроме боли. Боль всегда была рядом с ней, готовая в любой момент напасть на нее. В той же мере, в какой все остальное утратило свою силу, боль увеличилась. Она была единственной настоящей реальностью в жизни Ребекки.

Женщина ударила кулаком по письменному столу Альберта, пробормотав: «Черт возьми». Она не хотела, чтобы боль снова одержала победу. Ей хотелось вернуться в состояние бесчувственности, которой она с таким упорством добивалась. Однажды ей это удалось – и она добьется этого снова…

Теперь больше ни одной мысли о Феликсе. Больше ни одной-единственной мысли. Не думать о том, что было бы, если б он услышал ее рассказ о сегодняшнем вечере… Неожиданно это толкнуло Ребекку в такое отчаяние, от которого у нее перехватило дыхание; оно окружило ее чернотой и пустотой, знакомой ей с первых дней после аварии… Невыносимое…

Чтобы отвлечь себя, женщина взяла бинокль. Альберт уже почти достиг выхода из гавани. Его лодку сильно качало еще в акватории, а теперь ему нужно было выйти в открытое море, где все станет еще хуже. Тем временем, несмотря на ревущий шторм, на пирсе появилось несколько любопытных зевак, в основном мужчины; они качались на ветру, как травинки, но их удерживало на месте осознание того, что на их глазах происходит спасение, и, возможно, им предстоит стать свидетелями захватывающих событий.

Лодка Альберта скрылась за каменной стеной, и Ребекка больше не могла ее видеть. Он должен был бы уже достигнуть парусника, но теперь, несомненно, начиналась самая опасная часть его плана: нужно залезть на борт. А при таком бурном море это было крайне рискованно.

По-прежнему пытаясь отвлечься, Ребекка опустила в воду кипятильник, сполоснула чайник и повесила в него свежие пакетики с чаем. Может быть, у Альберта, да и у людей, которых он спасает, появится потребность выпить чего-нибудь горячего, когда они вернутся, наверняка промокшие и обессиленные. На одной полке она обнаружила бутылку с ромом. Глоток крепкого, наверное, тоже не помешает.

Ребекка ходила взад и вперед, избегая смотреть на улицу. Она изучила карту, висящую на стене, вытерла своим носовым платком пыль с якоря из латуни, закрепленного на стене, а затем поспешно выбросила платок в урну для бумаг. Ей и в самом деле нужно избавляться от привычки постоянно все протирать. Максимилиан был прав: уборка превратилась у нее в манию. Ни одна поверхность, ни один предмет, ничто не могло укрыться от нее. Стратегия выживания… Но теперь она была не нужна Ребекке. В конце концов, ей недолго осталось жить.

Когда она наконец снова осмелилась выглянуть в окно, яхта уже входила в порт, все еще дико качаясь, но все же управляемая опытной рукой. Это означало, что Альберту все удалось. Ребекка с облегчением вздохнула и снова поднесла бинокль к глазам. Теперь она четко могла опознать, что это «Либель», и спрашивала себя, что могло произойти.

Альберту пришлось приложить немало усилий, чтобы провести яхту между другими судами к своему месту и причалить. Группа мужчин – Ребекка предположила, что это тоже яхтсмены – стояла наготове и помогала ему пришвартовать яхту. Даже стоявшие на месте суда сильно подскакивали вверх и вниз, их мачты бились друг о друга. Ребекка видела, как начальник порта прыгнул на причальный мостик, а затем протянул руку и помог какому-то – по-видимому, совершенно обессиленному человеку – сойти на берег. Это, кажется, была Инга. Молодая женщина едва держалась на ногах и только с третьей попытки смогла покинуть яхту. С помощью Альберта, который больше нес ее, чем поддерживал, она прохромала на пирс. К удивлению Ребекки, за ними никто не шел. То есть третьего на борту не было.

Куда же делся Мариус?

Ребекка наполнила два бокала горячим чаем, добавила туда ром и сахар, а затем прошла к двери офиса и открыла ее. Вошел, качаясь, до нитки промокший и тяжело дышащий Альберт, на котором висела, как мокрый мешок, до смерти обессиленная Инга. Выглядела она страшно: на голых ногах и висках кровь, на футболке остатки рвоты. Она дрожала всем телом, постоянно пыталась что-то сказать, но не могла внятно произнести ни слова. Когда женщина подняла руку, чтобы убрать со лба прядь волос, Ребекка увидела, что руки у нее тоже ободраны и кровоточат.

– Господи, Инга, что произошло?! – Она подхватила шатающуюся молодую женщину, забирая ее у Альберта, который сам едва держался на ногах, потянула ее к стулу и осторожно усадила на него. – Выглядите вы просто ужасно! А где Мариус?

Инга все еще не могла произнести ни слова, но ей хотя бы удалось взять предложенный ей бокал с чаем и поднести его к губам. Она пила маленькими глотками и никак не могла унять дрожь.

– Спокойно, – утешала ее Ребекка, – все будет хорошо…

Она вовсе не была такой спокойной, какой хотела казаться. Произошло что-то ужасное; возможно, Мариус был в опасности… или даже погиб. Утонул.

Этот спортивный, молодой мужчина… Ребекка едва ли могла себе такое представить.

Она повернулась к начальнику порта, который, тяжело дыша, прислонился к стене.

– Альберт, она вам что-нибудь говорила? Вы видели Мариуса?

Тот покачал головой.

– На борту, кроме нее, никого не было. Ни следа молодого человека. А девушка не могла сказать мне ни слова. Вероятно, она в одиночку свернула парус и вернула сюда «Либель» на одном моторе. При этом шторме… неудивительно, что она полумертвая!

– Выпейте же тоже чаю, Альберт! – воскликнула Ребекка. – Вы же совершенно измотаны!

Начальник порта послушался и стал пить жадными глотками.

– Нам надо сообщить в спасательную службу, – сказал он, – надо, чтобы нашли этого… как его зовут… Мариуса.

– Но для этого нам надо сначала узнать, что произошло, – произнесла Ребекка. Она погладила Ингу по мокрым волосам и наклонилась к ней. – Инга, мы должны что-то предпринять насчет Мариуса, – осторожно сказала она. – Вы можете говорить? Вы можете сказать мне, что произошло?

Зубы спасенной женщины слегка постукивали друг о друга, но она постаралась сформулировать ответ.

– Я не знаю, – вымолвила она. – Его не было, когда я проснулась.

– Когда вы проснулись?

– Я… упала. Моя голова… – Инга подняла руку, потрогала свою рану у виска и сжалась при этом от боли. – Я была без сознания. А потом его уже не было…

– Где вы находились? Я имею в виду, где примерно находилась яхта к этому времени?

– Перед Кап-Сисье. Был страшный шторм. – Речь Инги становилась яснее. – Огромные волны. Я думаю, его ударило мачтой. От… большого паруса. Она крутилась из стороны в сторону. Я думаю, что мачта сбила его за борт.

Ребекка прикусила губы. Все это чудовищно… Она повернулась к Альберту и перевела ему этот разговор.

– Она была без сознания и не совсем в курсе, что произошло, – добавила Ребекка. – Но поскольку Мариус действительно пропал, возможно, так оно и было… Боже мой, Альберт, как вы считаете, он еще жив?

– Спросите ее, был ли на нем спасательный жилет, – попросил начальник порта.

Ребекка повторила вопрос на немецком, и Инга кивнула.

– Да. Я в этом совершенно уверена.

Альберт поставил свою чашку. Теперь он уже снова пришел в себя.

– Я проинформирую службу спасения. Вы позаботитесь о девушке?

Ребекка кивнула.

– Сначала я поеду с ней к доктору – пусть он прежде всего осмотрит рану у нее на голове. А потом заберу ее к себе. Если она сообщит мне еще какую-нибудь информацию, я позвоню вам, Альберт.

Начальник порта прошел к письменному столу, начеркал что-то в блокноте, вырвал листок и протянул его Ребекке.

– Это номер моего мобильного телефона. По нему всегда можно до меня дозвониться.

– Все ясно, – сказала женщина и посмотрела наружу, на шторм.

«Просто конец света, – подумала она и вздохнула. – А теперь у меня на шее еще и эта Инга…»

Она по уши влезла в эту историю. И беспокоило ее то, что она уже потеряла над ней контроль.