Текст книги "Медное королевство"

8
Али

Перед ним раскинулась мутно-зеленая стеклянная гладь Дэвабадского озера.

Ни легкая рябь не пробегала по темной воде, ни рыба, резвясь, не выскакивала на поверхность. Все было неподвижно – только опавшая листва, подхваченная ветром, прошелестела мимо. В холодном воздухе стоял насыщенный землистый аромат увядания и грозы. На борту царила тревожная тишина. Озеро казалось мертвым – проклятое место, всеми покинутое много веков назад.

Али знал, что это не так.

Как загипнотизированный, он подошел к борту палубы. Наблюдая за ровным ходом парома по озеру, Али начал покрываться мурашками. Нос судна резал водную гладь как тупой нож, который обмакнули в сосуд с густым маслом, не оставляя за кормой ни единого всплеска. Они еще не прошли завесу, и в плотном утреннем тумане не было видно ни зги. Казалось, время остановилось и они будут плыть по озеру вечно.

«Назови свое имя». Воспоминание о вкрадчивом шепоте марида, как льдинка щекочущем позвоночник, заставило Али вздрогнуть. В ушах загудел рой насекомых. Вода была так близко. Ему не составит труда перелезть через фальшборт. Окунуть ладони в холодные глубины озера. Погрузиться всем телом.

Ему на запястье легла рука Акисы.

– Не слишком ли близко к краю ты встал?

Али встрепенулся, стряхнув с себя забытье. Он стоял, вцепившись в рейки фальшборта и оторвав одну ногу от палубы. Он не помнил, как подошел так близко. Жужжание в ушах прекратилось.

– Я… ты это слышала? – спросил он.

– Слышу только, как Любайда выворачивает наизнанку, – сказала Акиса, оттопыренным большим пальцем ткнув в сторону их товарища, которого сильно рвало за борт парома.

Али снова задрожал и потер руки. Ему показалось, будто что-то мокрое и тяжелое прилипло к коже.

– Странно, – пробормотал он.

На шатких ногах к ним подошел Любайд. Он был бледен как полотно.

– Сил моих больше нет здесь находиться, – сообщил он. – С каких это пор джинны путешествуют по воде? Мы огненные создания, ради всего святого!

Али посмотрел на него с сочувствием.

– Мы почти на месте, друг мой. Завеса спадет с минуты на минуту.

– Ты уже решил, что будешь делать, когда мы войдем в город? – поинтересовалась Акиса.

– Нет…

За время своего путешествия из Ам-Гезиры Али неоднократно отправлял в Дэвабад письма с предложением отправить к нему навстречу купцов Аяанле, чтобы те встретили караван на подступах к столице. Он даже предлагал просто оставить товар на пляже у городских ворот. На каждое письмо он получал один и тот же ответ, написанный каждый раз новым писцом: «С нетерпением дожидаемся твоего возвращения».

– Полагаю, поживем – увидим, какой нам окажут прием.

Снова воцарилась тишина. На этот раз все трое застыли в неподвижности. В ноздри ударил запах дыма, кожу знакомо защекотало – они прошли завесу.

И вот уже над ними поднимался Дэвабад.

Они были в такой близи от города, что их паром казался комариком рядом со львом. Самый густой туман не мог спрятать этих блестящих, исполинских стен. Латунная громадина заслоняла собой небо. Из-за стен виднелись стеклянные верхушки минаретов и изящно парящие ступы, старинные зиккураты из глиняного кирпича и храмы в разноцветных изразцах. И вечно бдящим хранителем над всем этим величаво, как и подобает истинному символу Ам-Гезиры, стояла аскетичная башня с окнами-бойницами – Цитадель.

Любайд охнул.

– Это и есть твой Дэвабад? Здесь ты жил?

– Здесь я жил, – негромким эхом отозвался Али.

Вид родного города произвел на него такой же эффект, как если бы кто-то залез к нему в грудную клетку и вынул оттуда сердце. Когда паром подходил к берегу, он обратил внимание на лица Нахид, увековеченных в виде статуй на латунных стенах города. Их неприступные металлические взгляды казались чем-то не от мира сего. Как будто скучающим взглядом они наблюдали за возвращением блудного принца пескоплавов, которое им, повидавшим многое на своем веку, наверняка казалось не стоящим и минуты внимания. Хотя Совет Нахид свергли уже немало столетий тому назад, никто не решался выворотить их памятники из городских стен. По официальной версии, Кахтани просто не придавали этому значения, так уверены они были в завтрашнем дне и непоколебимости своих позиций, и потому не считали нужным уничтожать памятники покоренным Нахидам.

Но, как это часто случается в Дэвабаде, правда оказалась несколько сложнее. Снять статуи оказалось невозможно. Сколько они ни бились. Как только зодчие получили приказ от Зейди и замахнулись зубилами на изваяния, они стали стремительно покрываться зловонными нарывами, которые, лопаясь, начали гноить латунью, не прекращая, пока от жертвы не остались лишь присыпанные пеплом кости и лужицы остывающего металла.

С тех пор попыток снести статуи не предпринимали.

На причале было тихо и пусто, если не считать двух грузовых доу и сахрейнского песчаного корабля. Все здесь пришло в еще больший упадок, чем помнил Али. Но даже разруха подчеркивала величие города. Как будто он ступил во всеми давно забытый рай, отдельный мир, сотворенный существами, которых он почти не понимал.

– Господь, помилуй… – прошептал Любайд, когда они миновали статую воителя, один лук у которого вдвое превосходил Али по росту. Лицо статуи было ему слишком хорошо знакомо, и в животе у Али как будто что-то перевернулось. – Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу подобное.

– А я думала, – проворчала Акиса невесело. – Только я-то надеялась, что, когда это произойдет, за плечами у нас будет войско.

В голове у Али глухо застучало.

– Здесь нельзя разбрасываться такими выражениями, – предостерег он. – Даже в шутку. В Дэвабаде, если тебя услышат…

Акиса фыркнула, поглаживая рукоятку ханджара.

– Я не боюсь, – сказала она и бросила на Али выразительный взгляд. – Видела я, как их будущий каид пытался выжить в пустыне.

Али обиженно взглянул на нее в ответ.

Любайд закряхтел.

– Давайте отложим кровопролитие хотя бы на несколько дней. Я не для того переплыл проклятое озеро на большом деревянном корыте, чтобы меня здесь обезглавили за государственную измену прежде, чем я успею отведать яств с королевского стола.

– За измену не обезглавливают, – буркнул под нос Али.

– Какая же у вас казнь за измену?

– Изменников бросают на растерзание каркаданну.

Любайд побледнел – и Али не сомневался, что на сей раз морская болезнь ни при чем.

– Ага, – выдавил тот. – А у тебя изобретательные родственники.

Али снова повернулся к латунным стенам.

– Отец не прощает предательства, – сказал он и провел пальцем по шраму на шее. – Уж мне поверьте.

Верблюдов и часть товара они оставили в караван-сарае сразу за городскими воротами. Пока Любайд ласково нашептывал что-то животным, к которым за время пути успел привязаться, Акиса и Али нетерпеливо его дожидались. Али был готов даже к тому, что их арестуют сразу после того, как они высадятся на берег, однако, к его немалому удивлению, никто их даже не встретил. Не зная, как поступить дальше, он велел навьючить двух верблюдов самым ценным из каравана Аяанле: сундуками необработанного золота, ларцами изысканных драгоценностей и ящиками редких книг для королевской библиотеки, куда он уже не раз слазил по дороге сюда.

Закрепив поклажу, они выдвинулись во дворец. Перед отправлением Али решил прикрыть лицо, обмотав его гутрой. Сами по себе смешанные аяанле-гезирские черты внешности были не такой уж редкостью в космополитичном Дэвабаде, но если принять во внимание еще и его зульфикар, с тем же успехом можно было кричать о своем возвращении с городских крыш.

На Большом базаре царило буйство красок и суета. Тут было не протолкнуться среди торгующихся покупателей, глазеющих по сторонам туристов и волшебных тварей всех мастей. От какофонии перебранок на дюжине разных диалектов закладывало уши, а запахи шафитского пота, джиннского дыма, горячих сладостей, зачарованных духов и бочек с пряностями одурманили Али ностальгией. Уворачиваясь от птенца симурга, отрыгнувшего струю зеленоватого пламени, он нечаянно наступил на ногу женщине-сахрейнке в плаще из змеиной кожи, которая покрыла его такими отборными ругательствами, что вышло даже немного поэтично.

Но Али только улыбнулся, пряча свой восторг в складках гутры. Невзирая на обстоятельства, которые привели его в Дэвабад, нельзя было отрицать, что от вида родного города его сердце забилось чаще. Таинственный шепот с озера забылся, а смутные мысли, копошащиеся в подсознании, отошли на второй план.

Но чем дольше они шли по базару, тем сильнее бросалось в глаза его запущенное состояние, выводя Али из ностальгических размышлений. Улицы Дэвабада, которые и без того никогда не славились чистотой, – Али припоминал, как однажды, в свою недолгую бытность городским каидом, угрожал отрезать язык одному санитарному инспектору за взяточничество, – а теперь и вовсе напоминали помойку. Мусор теперь просто сгребали в кучи и оставляли гнить прямо на тротуарах. Кюветы, отведенные специально для стока дождевой воды и канализационных отходов, тоже были переполнены. Самое неприятное, что улицы почти не патрулировались Королевской стражей. На тех редких солдатах, которые все-таки встречались им на пути, висела старая изношенная униформа, и еще Али заметил, что младшие офицеры были вооружены обычными мечами вместо более дорогостоящих зульфикаров. Со все возрастающим беспокойством он прибавил шаг. Муса ведь говорил ему, что для Дэвабада настали трудные времена, но принц отмахнулся от его слов, полагая, что тот прибег к обману, чтобы склонить Али к возвращению домой.

Они были на полпути к мидану, в самом сердце шафитского района, и как раз собирались переходить перекресток вместе с толпой других джиннов, когда улица огласилась пронзительным детским визгом.

Али, который вел за собой верблюда, потянул на себя поводья, останавливая его, и остановился сам. Звук доносился с криво сколоченного помоста, торчавшего посреди каменных руин. Там стоял Гезири в халате из желтого шелка с ярким орнаментом. Он вытолкнул в центр помоста другого мужчину – шафита в грязном набедреннике.

– Баба! – вновь раздался детский плач, и из деревянного загона, установленного позади помоста, выскочила маленькая девочка.

Она побежала к шафиту и бросилась ему в объятия.

Али наблюдал за этой картиной, не в силах понять, что происходит. Вокруг помоста собралась небольшая толпа богато одетых джиннов. Другие шафиты – мужчины, женщины и дети – были заперты в загоне, зажатые со всех сторон вооруженными до зубов джиннами.

Шафит ни в какую не хотел отпускать дочь. Его трясло, но он гладил рыдающую девочку по спине и что-то приговаривал ей на ухо. Когда гвардейцы вполсилы попытались их разлучить, он сделал шаг назад и посмотрел на них с вызовом.

Гезири сложил руки на груди в дорогих шелках и вздохнул, выходя на середину помоста.

По лицу расползлась чересчур широкая ухмылка.

– Я обращаюсь к тем, кому еще не посчастливилось найти у нас свою малокровную родню. Как вам эта парочка? Коренные дэвабадцы, свободное владение джиннским. Вот он – еще и превосходный повар. Раньше владел кулинарной лавкой на базаре, где мы его и подобрали. Окажет неоценимую помощь на кухне любого дальнего родственника.

Что? Али непонимающе взирал на разворачивающуюся перед ним сцену.

Но Акиса оказалась сообразительнее.

– Их продают, – прошептала она с нарастающим ужасом. – Здесь продают шафитов.

– Но это же невозможно. – Любайд выглядел так, как будто сейчас его снова вырвет. – Это… запрещено. Гезири не могут…

Не произнося ни слова, Али вложил верблюжьи поводья в руку Любайду.

Но тот успел схватить принца за руку. Али хотел было вырваться из его хватки, но Любайд кивнул на шеренгу охраняющих загон солдат.

– Посмотри на них, дурачина.

Али посмотрел и не смог отвести глаз – и отнюдь не из-за охранников. Его внимание привлекли знакомые места: гончарная мастерская с дверью в синюю полоску, две пешеходные дорожки, проложенные вплотную друг к другу, но так и не соприкасающиеся, чуть поодаль – слегка покосившийся минарет. Али уже приходилось здесь бывать. Он понял, что раньше находилось на этом месте, – какое именно здание лежало перед ним в руинах.

Здесь стояла мечеть, в которой проповедовал шейх Анас, бывший лидер «Танзима», преданный столь мучительной смерти.

Али втянул носом воздух, как будто ему внезапно стало нечем дышать. С тем же успехом отец мог всадить ему нож промеж ребер. Впрочем, Али понимал, что наказание предназначалось не сыну, высланному в далекую Ам-Гезиру, а шафитам, чьи трудности и подтолкнули Али к предательству… Шафитам, которых у него на глазах собирались продать в рабство.

Девочка заплакала сильнее.

– Пропади все пропадом, – не выдержала Акиса и подорвалась с места.

Али не отставал. Любайд остался стоять, где стоял, посылая им в спины проклятия и пытаясь совладать с обоими верблюдами. Аукционист, видимо, заметил их приближение, потому что он перестал подло нахваливать свой «товар», и в его глазах зажегся интерес.

– Силы Всевышнего! Вас как будто песчаной бурей сюда занесло, – рассмеялся торговец. – Вы не похожи на моих обычных покупателей… Впрочем, кровного родственника может забросить в любой конец мира, – одна черная бровь поползла вверх. – Если родственник может заплатить.

Акиса положила руку на меч, но Али поспешно встал у нее на пути.

– Когда в Дэвабаде начали торговать шафитами? – захотел знать он.

– Торговать? – Гезири цокнул языком. – Что вы, никакой торговли. – Он сделал оскорбленный вид. – Это было бы противозаконно. Мы всего лишь содействуем товарищу в его поисках чистокровных родственников… Мы берем плату только за оказание услуг. – Он положил руку на грудь. – Намного легче заметить родственника, когда он стоит перед тобой на возвышении, согласны?

Столько нелепое прикрытие глупо было даже рассматривать всерьез. Рядом с ним зарычала Акиса. Али даже не представлял, каким чудовищным предстал перед его друзьями родной ему город. Бир-набатяне, как и многие другие Гезири, жили бок о бок с родичами смешанной крови, закрывая глаза на закон, обязывавший свозить всех шафитов в Дэвабад, где те доживали бы свои дни. Шафитов в Бир-Набате насчитывалось немного, но к ним относились как к равным, и у каждого была своя роль в коммуне, вне зависимости от того, кто и насколько хорошо владел магией.

Али стиснул зубы.

– Не похоже, чтобы он жаждал найти себе чистокровного родственника, – процедил он. – Ты сказал, у него была работа. Почему бы не отпустить его на эту работу?

Торговец пожал плечами.

– Шафиты как малые дети. Но мы же не доверим детишкам решать свою дальнейшую судьбу.

На этих словах Акиса больно ударила Али локтем в живот и, воспользовавшись его замешательством, оттолкнула его с дороги. Сверкнув глазами, она обнажила ханджар.

– Тебе нужно отрезать язык, – зарычала она по-гезирийски. – Такие, как ты, – позор для всего нашего племени. Ты порочишь наши принципы!

Торговец поднял руки, и его со всех сторон обступили гвардейцы.

– То, чем мы здесь занимаемся, абсолютно в рамках закона, – сказал он, отбросив льстивые интонации. – И мне не нравится, что какие-то мародеры с севера заявляются сюда и начинают ставить всех на уши…

– Назови свою цену, – произнесенные вслух слова показались Али отравой. – За шафита и за его дочь.

Торговец кивнул на джинна в ярком пятнистом одеянии.

– Господин из Агниванши предложил тысячу двести динаров за одну девчонку.

Тысяча двести динаров. Преступно ничтожная сумма, чтобы оценить в нее жизнь, и в то же время несравнимо больше тех средств, которыми располагали Али и его друзья. Али, лишенный своих богатств в момент изгнания из Дэвабада, бедствовал так же, как и другие бир-набатяне. Верблюды, которых они взяли с собой, были навьючены дарами Аяанле королевскому двору, однако там все было досконально инвентаризовано.

Али сунул руку за подол халата и вынул свой зульфикар.

Это наконец-то произвело впечатление на торговца. Он стал белее мела и отступил на шаг назад, не скрывая своего испуга.

– Минутку, минутку… Я не знаю, у кого ты украл этот меч, но…

– Этого хватит? – Али стиснул пальцы на рукояти любимого клинка, сглотнул и протянул оружие аукционисту.

Гезири бросил на меч расчетливый взгляд.

– Нет, – сказал он без обиняков. – Многие гвардейцы и так закладывают свои зульфикары в ломбард перед тем, как дезертировать в Ам-Гезиру. За меч я отдам тебе отца, а девчонку – оставлю.

Шафит наблюдал за торгом, словно лишившись дара речи от изумления. Но, услышав ответ аукциониста, его дочь всхлипнула, и отец прижал девочку к себе.

– Нет, – вырвалось у него. – Я не позволю вам запереть ее в этой клетке. Вы не отнимете ее у меня!

Отчаяние в голосе мужчины для Али стало последней каплей.

– Это зульфикар Кахтани. – Он бросил меч под ноги торговцу и рывком снял гутру, прикрывавшую его лицо. – Надеюсь, этого будет достаточно?

У того отвисла челюсть, а золотистая кожа явственно позеленела, что показалось Али чем-то из ряда фантастики. Гезири припал на колени.

– Принц Ализейд, – разохался он. – Всевышний… П-простите меня великодушно, – выдавил он, запинаясь. – Знай я, что это вы, никогда бы не позволил себе такой дерзости…

Все расступились, напомнив Али о том, как джинны из Ам-Гезиры отскакивали от рогатых гадюк. Ветер подхватил его имя, и толпа понесла его дальше, шепотом передавая на разных языках от джинна к джинну.

Али старался не обращать внимания. Он подпустил в голос нотку прежнего высокомерия.

– Ну же, – бросил он с вызовом и кивнул подбородком на зульфикар, скрепя сердце готовясь расстаться с оружием, которое неоднократно спасало ему жизнь в ссылке. – Мой личный меч. Он передавался в моей семье из поколения в поколение. Не может быть, чтобы этого не хватило рассчитаться за обоих.

Судя по выражению лица аукциониста, он метался между алчностью и страхом.

– Этим клинком вы убили Бича?

Вопрос возмутил Али. Но, решив, что это поможет склонить торговца на свою сторону, он соврал, не моргнув глазом:

– Им самым.

Мужчина ухмыльнулся.

– В таком случае, замечу, что с вами приятно иметь дело, принц. – Он поклонился и жестом подозвал Али присоединиться к нему на помосте. – Прошу, сюда. Осталось подписать бумаги – все займет не больше минуты…

Шафит уставился на него, явно не веря своим глазам.

– Но вы… говорят… – Его взгляд упал на толпу чистокровных джиннов, и он резко сменил тему. – Пожалуйста, не разлучайте нас, Ваше Высочество, – он крепко прижал к себе девочку. – Молю вас. Мы будем служить вам верой и правдой, только не разлучайте меня с дочерью.

– Нет, – быстро сказал Али. – Все будет по-другому.

Торговец вернулся с документами, Али пробежал их взглядом и поставил свою подпись. После чего вручил бумаги шафиту.

Тот озадаченно уставился на них.

– Я не понимаю…

– Вы свободны, – объяснил Али. – Все так, как и должно быть. – Он вперил в аукциониста самый суровый взгляд, на какой был способен, и мужчина отшатнулся. – Тем, кто торгует жизнями, в аду уготован отдельный котел.

– Ну, все хорошо, что хорошо кончается, – встрял Любайд, которому удалось наконец пробраться к ним сквозь толпу, волоча за собой двух чавкающих верблюдов.

Он всучил поводья Акисе, а сам вцепился в подол халата Али и стащил того с помоста.

Али поглядел по сторонам, но шафита с дочерью уже и след простыл. И Али прекрасно мог его понять. Принц кожей чувствовал, что зеваки не спускали с них любопытных глаз, когда Любайд ухватился за один конец его гутры и попытался снова обмотать ее вокруг головы Али.

– Что… что ты делаешь, – возмутился он, когда его друг ткнул ему пальцем в глаз. – Ой! Так, прекрати… – Он осекся и понял, почему Любайд так торопился увести его подальше отсюда.

Перед ними предстала дюжина солдат Королевской гвардии.

Али так и застыл в неловкой позе, с криво болтающейся гутрой вокруг головы, не зная, как приветствовать старых товарищей. Так они и смотрели друг на друга, не зная, как себя вести, пока один гвардеец не вышел вперед. Он коснулся ладонью сердца и брови в традиционном гезирском жесте.

– Мир вашему дому, принц Ализейд, – официально приветствовал он Али. – Ваш отец велит доставить вас во дворец.

– Что ж, славное местечко, чтобы встретить свою смерть, – поделился Любайд невзначай, когда гвардейцы вели их по пустынному дворцовому коридору.

Колонны увивали лиловые цветы с приторным запахом, сквозь прорези в ставнях пробивались пятна солнечного света.

– Нас не собираются казнить, – сказал Али, стирая с лица все эмоции, стараясь не выдать своих опасений о надвигающейся катастрофе.

– Они отняли наше оружие, – напомнил Любайд. – То есть мое и Акисы. Свое ты уже отдал. Блестящее, кстати, решение.

Али метнул в него испепеляющий взгляд.

– Сюда, принц.

Гвардеец остановился, распахивая перед ними дверь, выкрашенную голубой краской и по периметру украшенную резными скачущими газелями. Дверь вела в небольшой дворцовый садик, обнесенный высокой каменной стеной светлого сливочного цвета. В центре сада красовалась утопленная в землю беседка, укрытая тенью пышных пальм. Весело журчала вода в каменном фонтане в форме звезды, усыпанном солнечными зайчиками, а рядом с фонтаном был расстелен ковер, заставленный серебряными блюдами со сладостями всех цветов радуги и яркими, как драгоценные камни, фруктами.

– Ваш отец присоединится к вам в ближайшее время. Для меня большая честь встретиться с вами, принц. – Гвардеец подумал и после добавил: – Моя семья родом из Хегры. То, что вы сделали с нашими колодцами в прошлом году… Это спасло им жизнь. – Он встретился с Али взглядом. – Надеюсь, вы знаете, что многие из нас, гвардейцев, по-прежнему относятся к вам с большим уважением.

Али обдумал его осторожное признание.

– И это взаимно, – ответил он. – Как твое имя, брат?

Гвардеец преклонил голову.

– Дауд.

– Рад встрече с тобой, Дауд. При встрече передавай от меня наилучшие пожелания своему народу.

– Милостью Всевышнего, принц.

Гвардеец вновь поклонился и ушел, захлопнув за собой дверь.

Акиса покосилась на Али.

– Друзей заводишь?

Союзников. Али не понравилось, как быстро он себе в этом признался.

– Что-то в этом роде.

Любайд уже вовсю налегал на угощения. Он откусил кусок медового пирожного, украшенного засахаренными цветами, и зажмурился от удовольствия.

– В жизни не пробовал ничего вкуснее.

– Еда может быть отравлена, – заметила Акиса.

– Оно того стоит.

Чувствуя урчание в животе, Али присоединился. Прошли годы с тех пор, как он в последний раз пробовал такие лакомства. Изобилие, как всегда, производило впечатление – даже изрядно проголодавшись, Али и его друзья не смогут приговорить такое количество еды. В юности Али никогда не задумывался об этом, но теперь, насмотревшись на нищету дэвабадских улиц, он вдруг увидел в такой роскоши преступную расточительность.

Дверь, скрипнув, отворилась.

– Зейди!

Али поднял глаза и увидел, как в сад вошел широкоплечий мужчина в гвардейской форме и алом тюрбане.

– Дядя Ваджед! – радостно воскликнул он.

Каид, светясь от счастья, заключил Али в крепкие объятия.

– Бог мой, юноша, как же я рад снова тебя видеть!

Али почувствовал, как напряжение начинает понемногу отпускать его. Или это просто туловище онемело в крепкой хватке Ваджеда.

– И я тебя, дядя.

Ваджед отстранил его от себя, придерживая на расстоянии вытянутой руки, чтобы как следует осмотреть. В глазах у него стояли слезы, но сам он смеялся от счастья, видя перед собой Али.

– Ну и где же тот тощий малец, которого я учил держать зульфикар? Солдаты поговаривали, ты был похож на самого Зейди Великого, вышагивая по дворцу в этих лохмотьях, с братьями по оружию за спиной.

Такое сравнение понравилось бы его отцу, в этом Али не сомневался.

– Сомневаюсь, что в здравом уме меня можно спутать с Зейди Великим, – заскромничал он. – Однако познакомься с моими друзьями. – Он взял Ваджеда за руку. – Акиса, Любайд… это Ваджед аль-Саби, каид Королевской гвардии. С того дня, когда меня отправили в Цитадель, он фактически воспитывал меня.

Ваджед положил руку на сердце.

– Честь для меня, – сказал он искренне. Сухой голос каида окрасился чувством. – Спасибо вам за то, что защищали его.

Али услышал, как дверь снова скрипнула. Его сердце замедлило ход, и он обернулся, ожидая увидеть своего отца.

Но на солнечный свет вышел Мунтадир.

Али застыл как вкопанный, когда его брат встретился с ним взглядом, да так и остался стоять на месте. Мунтадир казался бледнее, чем в воспоминаниях Али, под глазами пролегли глубокие тени. Левую бровь рассекали два тонких шрама – напоминание о плети Афшина. Но шрамы едва ли портили его внешность. У Мунтадира всегда была репутация привлекательного, обольстительного повесы, который покорял сердца знатных господ так же верно, как Али их отпугивал. Он смотрелся так внушительно в королевском облачении: черная мантия с золотой вышивкой спадала к его ногам как клубящийся дым, а голову венчал эффектный тюрбан из синего, лилового и золотого шелка. Толстые нити переливчатого гезирского черного жемчуга висели у него на шее, а на большом пальце красовалось золотое кольцо с рубином цвета человеческой крови.

Ваджед поклонился.

– Эмир Мунтадир, – произнес он почтительно. – Мир твоему дому.

– И вашим домам – мир, – как подобает, ответил Мунтадир. Али захлестнули эмоции, когда он услышал его знакомый голос. – Каид, отец просит тебя устроить спутников принца Ализейда в гостевых комнатах Цитадели. Они ни в чем не должны нуждаться. – Положив руку на сердце, он наградил Акису и Любайда ослепительной улыбкой. – Мы безмерно обязаны за радушный прием, который жители вашей деревни оказали моему брату.

Али подозрительно прищурился, слушая красивые, но лживые слова, однако не услышал привычных язвительных ремарок ни от Акисы, ни от Любайда. Напротив, казалось, они были абсолютно очарованы эмиром Дэвабада.

Что ж, он и впрямь производит более яркое впечатление, чем промокший, голодный принц, умирающий в горной расселине.

Любайд пришел в себя первым.

– Ты ничего не имеешь против, брат? – спросил он у Али.

– Конечно не имеет, – ответил за него Мунтадир. – Вы должны понимать, что мы жаждем побыть немного наедине с принцем Ализейдом.

От Али не укрылась жесткая интонация, с которой было сказано это «мы», так напоминавшая отцовскую манеру речи. За безобидными словами скрывалось что-то колючее, что не понравилось Али. Внезапно ему и самому захотелось увести своих друзей подальше отсюда, хотя это и не сулило ему ничего хорошего.

– Присмотришь за ними? – попросил он Ваджеда.

Тот кивнул.

– Даю слово, принц.

Этого будет достаточно. Едва ли кому-то в этом городе Али доверял больше, чем Ваджеду. Взглянув на Любайда и Акису, он попытался улыбнуться.

– Даст Бог, скоро увидимся.

– Ты уж постарайся, – отозвался Любайд, ухватив с подноса очередное пирожное, и только потом встал.

Акиса коротко обняла его. Али зажался от шокирующей уместности такого жеста, пока не почувствовал, как что-то твердое скользнуло ему за пазуху.

– Останься в живых, – зашипела она ему на ухо. – Любайд слишком расстроится.

Али кивнул с безмолвной благодарностью, отчетливо понимая, что она только что сунула ему какое-то оружие, которое чудом протащила во дворец.

– Берегите себя.

Ваджед пожал ему плечо.

– Приходи в Цитадель, когда будет такая возможность. Научи наших коренных дэвабадских неженок сражаться так, как у нас на родине.

Когда они ушли, температура словно упала на несколько градусов, и неискренняя учтивая улыбка сползла с лица Мунтадира.

– Ализейд, – произнес он холодно.

Али поморщился. Брат редко звал его полным именем.

– Диру, – его голос дрогнул. – Я очень рад тебя видеть.

Мунтадир не ответил и лишь скривился в ответ, словно съел что-то кислое. Он повернулся и, не обращая внимания на Али, спустился к беседке.

Али попробовал начать сначала.

– Да, знаю, мы расстались не на лучшей ноте. Мне жаль.

Брат не ответил ему, а только налил себе бокал вина и выпил, как будто Али вовсе тут не было. Но Али не сдавался.

– Надеюсь, у тебя все хорошо. Жаль, что я не попал на твою свадьбу, – добавил он. Как он ни старался, слова звучали неискренне.

Мунтадир все-таки поднял на него взгляд.

– Столько пустых дипломатических тем для разговора, а ты решил начать с нее.

Али смутился.

– Я лишь хотел сказать…

– Как твой кузен?

Али запнулся.

– Кто?

– Кузен твой, – повторил Мунтадир. – Аяанле, который так кстати приболел и предложил тебе продолжить путь вместо него.

Язвительные намеки на то, что Али сыграл активную роль в заговоре Мусы, ему совсем не понравились.

– Я не имею к этому отношения.

– Ну разумеется. Сначала интриги Аяанле привели к твоей ссылке, а теперь – к твоему возвращению. Один Ализейд, белый и пушистый, ни в чем не виноват и ничего не знает.

– Прекрати, Диру, ты же…

– Не называй меня так, – перебил Мунтадир. – Той ночью я говорил абсолютно серьезно – может, ты помнишь, как раз накануне того дня, когда ты обрушил потолок лазарета мне на голову. Я больше не буду тебя прикрывать. – Он сделал еще глоток вина. Его голос был тверд, но руки тряслись, и Мунтадир отвел глаза в сторону, как будто один вид младшего брата доставлял ему боль. – Я не доверяю тебе. Себе не доверяю, когда дело касается тебя. И я не позволю этому стать моей ахиллесовой пятой.

Али не находил на это ответа. В груди стало тесно от чувств.

Обида вырвалась наружу первой.

– Я спас тебе жизнь. Афшин… корабль…

– Я в курсе, – отчеканил Мунтадир, и на этот раз Али успел разглядеть что-то человечное во взгляде брата. – И хочу отплатить тебе тем же. Уезжай.

Али уставился на него во все глаза.

– Что ты сказал?

– Уезжай, – повторил Мунтадир. – Беги из Дэвабада, пока, сам того не понимая, не вляпаешься в очередную историю, которая снова закончится гибелью десятков невинных джиннов. И держись подальше от Зейнаб, – добавил он, переживая за сестру. – Я знаю, что она помогала тебе. Положим этому конец. Я убью тебя своими руками, но не допущу, чтобы из-за тебя моя сестра оказалась втянута в какой-нибудь скандал.

Али отшатнулся, опешив от нескрываемой ненависти, с которой смотрел на него родной брат. Он и не ожидал, что Мунтадир примет его с распростертыми объятиями, но это…

Конечно, именно в этот момент дверь снова отворилась, и в сад вышел их отец.

Годы муштры и внушенной привычки почитать старших заставили Али машинально поклониться отцу, и он даже не заметил, как его рука легла сперва на сердце, а потом и на бровь.

Но он вовремя одернул себя и не допустил оговорки.

– Король, – с серьезным видом приветствовал он Гасана. – Мир твоему дому.

– И твоему, сын мой, – ответил Гасан.

Али вытянулся во весь рост, разглядывая отца, пока тот шел к своим сыновьям. Али не ожидал, что Гасан так сильно постареет за эти годы. Вокруг глаз пролегли глубокие морщины, вызванные постоянными стрессами, на что намекали и исхудавшие темные скулы. Словно кто-то возложил ему на плечи невидимый тяжкий груз, из-за которого теперь он казался если не немощным, то точно стариком.