Текст книги "Медное королевство"

Гасан тоже рассматривал Али, глядя на него с нескрываемым облегчением. Он подошел ближе, и Али припал на одно колено. Он потянулся к Гасану, взял его руку в свою и приложил к своему лбу. Такие церемонии предназначались не для интимной обстановки, однако Али было проще соблюсти формальности, установить между ними дистанцию, которую предполагали подобные ритуалы.

– Долгого царствия, – пробормотал он.

Али встал и сделал шаг назад, но Гасан ухватил его за запястье.

– Постой со мной. Дай мне на тебя насмотреться.

Али чувствовал, как за ними наблюдает Мунтадир, и постарался не скорчить гримасу. Но когда отец положил руку ему на лицо, Али напрягся все телом.

Гасан заметил. В его окруженных морщинами глазах на мгновение засквозила обида, но тут же испарилась.

– Присаживайся, Ализейд, – сказал он ласково. – Ты проделал долгий путь.

Али сел, скрестив под собой ноги. Сердце стучало как сумасшедшее.

– Прошу простить мне это нежданное возвращение, король, – затараторил он. – Мы в Бир-Набате не в состоянии содержать караван Аяанле, поэтому, когда этот хитроумный купец бросил свой товар и верблюдов, он не оставил мне выбора. Только я мог прикасаться к зачарованной соли.

– Ты мог бы убить верблюдов, съесть их мясо и украсть товар, – предложил Мунтадир как бы невзначай. – В Бир-Набате ведь живут одни мародеры, как и везде на севере, не так ли?

– Не так ли, – ответил Али таким же сухим, как и у его брата, тоном. – Мы занимаемся земледелием. Караван вез в казну Дэвабада целое состояние. Я не хотел, чтобы у кого-то в деревне возникли из-за этого неприятности.

Гасан поднял руку.

– Не утруждай себя объяснениями, Ализейд. Я и не сомневался, что семейка твоей матери рано или поздно изыщет способ, как вернуть тебя сюда.

Мунтадир взглянул на отца, не веря своим ушам.

– Ты действительно считаешь, что это произошло без его участия, аба?

– Да он готов подорваться с подушек и вскочить на первый ковер-самолет, который умчит его обратно в пустыню. – Гасан налил себе вина. – К тому же он слал мне письма из каждого караван-сарая отсюда до Ам-Гезиры, предлагая всевозможные способы возвращения товара, лишь бы только избежать этой самой встречи.

К щекам Али прилил жар.

– Я не хотел ничего упустить.

– Тогда не будем ничего упускать. – Гасан показал на давно заживший шрам у Али на скуле, там, где марид вырезал печать Сулеймана у него на коже. – Выглядит хуже, чем раньше.

– Я порезал щеку ханджаром еще до прибытия в Ам-Гезиру, – объяснил Али. – Не хотел, чтобы кто-то узнал рисунок.

Мунтадир побледнел, и даже отца ответ как будто шокировал.

– Это было вовсе не обязательно, Ализейд.

– Ссылка – не повод нарушать свои обеты и выдавать семейные тайны, – ответил Али. – Я не хотел обращать на себя внимание.

– Внимание? – фыркнул его брат. – Ализейд-победитель-Афшина? Герой, истребляющий моасв и превращающий Ам-Гезиру в цветущий сад, пока его родня прохлаждается во дворце Дэвабада? Так ты хотел не обращать на себя внимание?

– Моасва была всего одна, – оправдывался Али, припоминая случай с разъяренной песчаной рыбой. – И я не превращаю Ам-Гезиру в цветущий сад. Я просто строю оросительные системы. Ищу новые источники воды, рою каналы и колодцы.

– Очень интересно, и как же ты находишь эти новые источники, а, Ализейд? – как бы между делом поинтересовался отец. – Источники, которые местные жители не могли обнаружить без твоей помощи…

Али подумал над ответом, но понял, что обманом его отца не проведешь.

– Я себя контролирую. То, что случилось в лазарете… Подобного не повторялось уже несколько лет.

Гасан мрачно посмотрел на него.

– Значит, это побочный эффект от одержимости маридом.

Али крепко обхватил колени ладонями.

– Это пустяк, – заверил он. – К тому же им все равно. У них много других проблем – например, выжить.

Его отца это, похоже, не убедило.

– Все равно это опасно.

Али не стал спорить. Конечно, это было опасно. Но ему тоже было все равно. Все опасения отошли на второй план сами собой, когда он увидел умирающий от засухи Бир-Набат, истощенные фигуры его жителей и детей, чьи волосы успели покрыться ржой от продолжительного голода.

Он заглянул отцу прямо в глаза.

– Северная Ам-Гезира долгие годы страдала от засухи. Я хотел хоть чем-то помочь тем, кто дал мне крышу над головой, пока наемники не успели меня убить.

Невысказанное обвинение повисло в воздухе, и хотя маска невозмутимости на лице Гасана чуть дрогнула, его голос оставался тверд, когда он ответил:

– Однако ты до сих пор жив.

Подавив глупый порыв язвительно извиниться за это, Али ответил просто:

– На все воля Всевышнего. – В ответ на что Мунтадир только закатил глаза, а Али продолжал: – У меня нет ни малейшего желания играть с вами в политические игры. Когда мои спутники отдохнут с дороги, я обращусь к Аяанле с просьбой в качестве оплаты за перевозку их груза снарядить нас в обратный путь. Через неделю нас здесь уже не будет.

Гасан улыбнулся.

– Нет, Ализейд. Ты заблуждаешься.

Али сковал страх, но Мунтадир отреагировал первым и весь резко вытянулся, как струна.

– Почему? Ты слышал, что он сказал? Он хочет уехать.

– Если он уедет так скоро, это вызовет подозрения. – Гасан снова отхлебнул вина. – Отсутствовать пять лет и не задержаться дольше недели? Пойдут разговоры. А мне не нужны слухи о конфликте между нами. Тем более что Аяанле снова лезут не в свое дело.

– Ясно, – сказал Мунтадир с изменившимся лицом. Он вцепился в колени с такой силой, словно пытался кого-то придушить. И скорее всего, Али. – И когда ему можно будет уехать?

Гасан сложил ладони домиком.

– Тогда, когда я дам ему на это разрешение… А сейчас я даю разрешение тебе, Мунтадир, – разрешение выйти. И по дороге попроси привратника доставить мне шкатулку из моего кабинета. Он поймет, о чем речь.

Мунтадир не стал возражать. Он вообще не произнес больше ни единого слова. Он просто молча встал и удалился, ни разу не взглянув на Али. Но Али провожал его взглядом, пока тот не скрылся за дверью. К горлу подступил ком, который никак не сглатывался.

Гасан дождался, пока они не остались одни.

– Прости его, – сказал он тогда. – В последнее время они с женой ссорятся больше обычного, у него от этого портится настроение.

С женой. Али хотел расспросить, как она, но боялся усугубить ситуацию.

Однако отец заметил его немногословность.

– Раньше ты высказывался откровеннее. И громче.

Али уставился себе на руки.

– Я был молод.

– Ты все еще молод. Тебе не исполнилось и четверти века.

Повисло молчание, неловкое и напряженное. Али чувствовал, что отец наблюдает за ним, и от этого покрывался гусиной кожей. Нет, понял Али, это был не тот юношеский страх, который он испытывал в юности, но что-то более сильное и неоднозначное.

Это был гнев. Али злился. Злился на отцовский приговор, сурово перевернувший его жизнь, злился на то, что отца больше заботят слухи в Ам-Гезире, чем то, что народ там голодает. Он был в ярости от того, что творили с шафитами Дэвабада в этом жутком месте на развалинах мечети Анаса.

И злился на себя за то, что крамольные мысли о родном отце до сих пор вселяли в него чувство стыда.

К счастью, в этот момент явился слуга с непритязательным кожаным ящиком размером с футляр для тюрбана. Слуга поклонился и поставил шкатулку у ног Гасана. Он повернулся, собираясь уходить, но Гасан поманил его ближе и шепотом отдал какой-то приказ, которого Али не расслышал. Слуга кивнул и удалился.

– Не стану тебя задерживать, Али, – сказал Гасан. – Ты проделал долгий путь и, наверное, больше всего мечтаешь сейчас о горячей ванне и мягкой постели. Но у меня есть для тебя кое-что, что по традиции должно перейти в твое владение, – он кивнул на ящик.

Али неуверенно взял его. Чувствуя на себе внимательный взгляд отца, он осторожно приподнял крышку. Внутри обнаружился красивый прямой клинок – кинжал Дэвов.

Кинжал показался ему знакомым. Али нахмурился.

– Это кинжал Нари?

Он вспомнил, что она часто носила такой клинок за поясом.

– На самом деле, клинок принадлежал Дараявахаушу, – ответил отец. – Должно быть, он подарил его ей, когда уезжал из Дэвабада. – Гасан откинулся на подушках. – После его смерти комнаты Нари тщательно обыскали, и мне не захотелось оставлять такое оружие в ее распоряжении. Ты убил его. По праву оно твое.

Внутри что-то перевернулось. Они украли клинок у Нари, чтобы передать Али? Точно какую-то награду?

– Мне это не нужно. – Али со стуком захлопнул крышку и оттолкнул от себя ящик. – Его убили мариды. Я всего лишь оказался их инструментом.

– Но об этом ты никому не будешь рассказывать, – предостерег Гасан тихо, но категорично. Когда Али и после этого не взял шкатулку, он вздохнул. – Поступай с ним, как знаешь, Ализейд. Он твой. Верни Дэвам, если тебе он действительно не нужен. В Великом храме Афшину посвятили алтарь и думают, мне о нем ничего не известно.

Гасан поднялся на ноги. Али последовал ему примеру.

– Я повторю вопрос Мунтадира… Когда я смогу вернуться в Ам-Гезиру?

– После Навасатема.

У Али чуть не подкосились ноги. Отец не мог так с ним поступить.

– До Навасатема целых семь месяцев.

Гасан пожал плечами.

– Ни одна живая душа в Дэвабаде не поверит, что мы не поссорились, если мой младший сын, которому во всем мире нет равных в боях на зульфикарах, уедет, не дождавшись величайшего турнира столетия. Ты останешься и отпразднуешь Навасатем в кругу семьи. А потом уже обсудим твой отъезд.

Али начал паниковать. Он не может все это время оставаться в Дэвабаде.

– Аба, – выпалил он в отчаянии. Он не хотел называть отцом того, кто забросил его в жаркие пески пустыни на верную погибель. – Умоляю тебя. В Ам-Гезире меня ждут важные дела.

– Не сомневаюсь, мы и здесь найдет тебе важное дело, – отмахнулся Гасан. – Праздник не за горами, и работы будет невпроворот. Ваджед точно не откажется от твоей помощи в Цитадели. – Он пригвоздил сына взглядом. – Впрочем, он уже получил приказ выпороть тебя, если ты подойдешь слишком близко к городским воротам.

Али не знал, что на это сказать. Ему казалось, что вокруг него смыкаются стены.

Гасан принял его молчание за согласие. Он опустил руку Али на плечо и вложил шкатулку с кинжалом Афшина прямо ему в руку.

– В конце недели устроим пир, чтобы как следует отметить твое возвращение. А пока – отдыхай. Абу Сара отведет тебя в свои покои.

Мои покои? Али продолжал молчать. У меня все еще есть свои покои? Он бездумно направился к выходу.

– Ализейд…

Али оглянулся.

– Я договорился, чтобы тебе вернули и другую вещицу, принадлежащую тебе по праву. Постарайся не потерять ее снова, – добавил он угрожающе.

9
Али

Со странным чувством Али разглядывал свои старые апартаменты. В его комнате все осталось по-прежнему: книги валялись на столе ровно там, где он их оставил пять лет назад; вещи, которые он перебирал, пакуясь перед отъездом в Ам-Гезиру, до сих пор были разбросаны по полу. Смятый лист бумаги – письмо, которое он хотел написать Нари, но оставил эту затею за неимением подходящих слов, – лежал рядом с его любимым пером и огрызком свечного воска, который он все собирался заменить, но как-то запамятовал. Несмотря на свежую уборку и полное отсутствие пыли, стало понятно, что за эти годы здесь все осталось без изменений.

Все, кроме Али. И Гасан зря надеялся исподтишка вернуть жизнь младшего сына в прежнее русло.

Али глубоко вздохнул и уловил слабый аромат благовоний и кислого финикового вина – любимого напитка отца. На полу, там, где Али обычно молился, лежала потертая подушка. На подушке, аккуратно сложенный, лежал знакомый головной убор. Али взял шапочку в руки и принюхался, теперь более отчетливо чувствуя характерный отцовский запах. Шапочка была измята, и на льняной ткани, там, где ее долго теребили в руках, образовались складки.

Али с содроганием пошел дальше, во внутренние покои. Его опочивальня выглядела так же аскетично, как и пять лет назад. У него начало складываться ощущение, словно он навещает собственную могилу. Он перевел взгляд на постель и уставился туда.

На аккуратно сложенном покрывале дожидался его зульфикар.

В мгновение ока Али пересек комнату и отставил шкатулку с клинком в сторону. Это был действительно его родной зульфикар – он узнал бы его даже на ощупь, по весу, с закрытыми глазами. А если бы и после этого у него остались сомнения, то под мечом обнаружились все подписанные Али сегодня бумаги.

Где под его подписью красовался королевский росчерк, аннулирующий документ.

Али рухнул на кровать, как будто почву выбили у него из-под ног. Он пробежал взглядом текст, надеясь, что пришел к неверному выводу, но факты были налицо, изложенные четким юридическим языком: шафит вместе с дочерью будут возвращены на торги.

Он вскочил на ноги. Нет. Это же невинные шафиты. Не революционеры из «Танзима», не угроза общественному строю. Но стоило ему потянуться к зульфикару, как он припомнил отцовскую угрозу. Гасан поступил так специально, чтобы преподать ему урок. Он погубил жизни двух шафитов лишь потому, что Али осмелился вмешаться.

А что он сделает, если Али кинется в бой?

Али закрыл глаза, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Перед глазами стояло заплаканное детское личико. Всевышний, прости меня. И не только за эту девочку… За шейха Анаса, Рашида, Фатуму и ее сирот. Аукцион вырос на костях разрушенной мечети.

Он уничтожает всех, кому я пытаюсь помочь. Он уничтожает нас.

Али отдернул руку от зульфикара. Кожу как будто обожгло. Он не мог больше оставаться здесь, в этой комнате, похожей на музей. В этом губительном городе, где каждый его неверный шаг оборачивался для кого-то трагедией.

Он вдруг подумал о Зейнаб. После всего случившегося Али не рискнул бы обращаться за помощью к матери, но родная сестра должна его поддержать. Она подскажет ему выход из этой ситуации.

Эхом прозвучало в памяти предупреждение Мунтадира, и едва зажегшийся при мысли о сестре огонек надежды сразу погас. Нет, Али не станет рисковать ее жизнью. Он зажмурился, борясь с отчаянием. В ладонях разливалась вода. Такого не случалось уже несколько лет.

Дыши. Соберись с мыслями. Али открыл глаза.

И тогда его взгляд упал на шкатулку.

В следующее мгновение Али пересек комнату, откинул крышку ящика, забрал оттуда кинжал и сунул себе за пояс.

К черту отцовские приказы.

Он был на полпути к лазарету, когда начал задаваться вопросом, а не слишком ли он торопит события.

Али замедлил шаг и не спеша пошел по извилистой тропинке, которым не было числа в гаремных садах. Ему ведь не обязательно сейчас встречаться конкретно с Нари, размышлял он. Али просто дождется кого-нибудь из слуг на пороге лазарета и попросит поговорить с ее помощницей, Низрин. Он передаст Низрин клинок и весточку от него, и если Нари не захочет его видеть, он поймет. Конечно, поймет. Возможно, о попытке Али встретиться с его женой узнает Мунтадир и прикончит брата – что ж, тогда Али не придется беспокоиться о том, как он продержится в Дэвабаде до самого Навасатема.

Он набрал полные легкие влажного воздуха, насыщенного ароматами пропитанной дождем почвы и мокрых от росы цветов, и напряжение как будто начало понемногу отпускать. Мелодия журчащего канала и капель воды, срывающихся с древесных листочков, убаюкивала лучше любой колыбельной. Он вздохнул, отвлекшись на пару маленьких сапфирово-синих пташек, порхающих среди темных крон. Жаль, что далеко не везде в Дэвабаде можно найти подобную благодать.

Вдруг его пальцы оказались окутаны чем-то холодным и влажным. Али удивленно опустил взгляд и увидел, как туман лентой обвивается вокруг его талии. У него на глазах туман дополз до плеч, обнимая его как доброго друга после долгой разлуки. Глаза у Али вылезли на лоб. Такого в Ам-Гезире точно никогда не случалось. Он улыбнулся, очарованный видом танцующих капель воды на его коже.

Но улыбка исчезла с его лица так же быстро, как появилась. Он окинул сад беглым взглядом, но вокруг, на удачу, никого не было. Ему снова вспомнился шепот, услышанный на пароме, загадочный зов озера и то, как сегодня в апартаментах стремительно источала влагу его кожа. Только сейчас он задумался, насколько сложнее будет подавлять свои новообретенные способности в туманном, дождливом Дэвабаде.

Придется найти способ. Нельзя было ничем выдать свой секрет. Не в этом городе. Деревенские жители Бир-Набата охотно закрывали глаза на его редкие причуды – все-таки считали его своим спасителем, – но население Дэвабада было куда более непредсказуемым, поэтому он не мог рисковать. В его народ мариды вселяли ужас. Они становились ужасными чудищами в сказках, которыми пугали на ночь детей; джинны-путешественники видели в них воплощение неизведанного ужаса и носили обереги, чтобы не столкнуться с ними. В детстве он слышал жуткую историю об одном дальнем родственнике из Аяанле, которого несправедливо обвинили в жертвоприношении ребенка Дэва своему повелителю, мариду, и казнили, утопив в озере.

Преодолев нервную дрожь, Али продолжил путь. Но, выйдя к лазарету, вновь остановился как вкопанный. Все здесь разительно изменилось. Парковая композиция, которыми всегда славились Дэвы, придавала саду изумительный вид. Высокие клумбы с яркими травами подпирали отяжелевшие от цветов шпалеры, а кроны плодовых деревьев укрывали тенью стеклянные кормушки для птиц и нежно журчащие фонтаны. В самом центре, меж двух прямоугольных прудов, цвела прекрасная апельсиновая роща. Деревья росли близко друг к другу, ветки были аккуратно подрезаны и уложены так, чтобы, переплетаясь, создавать иллюзию крыши. Укромное место, где все так густо усыпано сочными плодами и снежно-белыми деревьями, что сквозь листву нельзя ничего рассмотреть.

Как завороженный, он двинулся в сторону рощи, словно что-то манило его туда. Тот, кто высадил эти деревья, проделал невероятную работу. Даже арка, через которую предполагалось проникать в рощу, была выстрижена из листвы…

Али остановился так резко, что чуть не завалился на спину. Нари была не в лазарете. Она была здесь, сидела в окружении книг, точь-в-точь как в его самых теплых воспоминаниях.

Более того, она выглядела так, словно здесь и родилась: бану Нахида, особа королевских кровей, в своем родовом дворце. И дело было не в драгоценностях и не в парчовых одеяниях – напротив, она была одета более чем скромно, в белой тунике, спадающей до икр, и просторных лиловых шароварах. Лоснящаяся шелковая чадра цвета умбры, над ушами приколотая к волосам алмазными булавками, была приспущена и наброшена на плечи, открывая взору четыре черные косы, достающие ей до пояса.

Ты удивлен? В самом деле, что Али ожидал увидеть? Что от энергичной Нари, которую он знал, останутся лишь бледные отголоски, что ее съест тоска по погибшему Афшину, что на ней не будет лица от долгих часов изнурительной работы в лазарете? Но нет, не такую бану Нахиду он когда-то имел честь называть своим другом.

Али захлопнул отвисшую челюсть, ловя себя на том, что пялится на Нари, как слабоумный, и начиная догадываться, что забрел туда, где ему не положено находиться. Бегло взглянув по сторонам, он убедился, что поблизости не видно ни охраны, ни слуг. Нари были одна. Она раскачивалась в широком гамаке, разложив на коленях толстенный фолиант, а на узорном ковре под гамаком были хаотично разбросаны листочки с заметками. Там же стоял и поднос с нетронутой чашкой чая. Али заметил, что она вдруг нахмурилась, как будто прочитанное показалось ей оскорбительным.

В этот момент ему хотелось только одного: сделать шаг вперед и присесть рядом с ней. Расспросить о том, что она читает, и продолжить их странную, но такую теплую дружбу, вернуться в то время, когда они рыскали в катакомбах Королевской библиотеки и дискутировали о грамматике арабского языка. Нари стала для него светом в очень темное время его жизни, и Али даже не осознавал, как сильно ему не хватало этого света, пока не оказался здесь, перед ней.

Так прекрати подсматривать за ней, как привидение. Не в силах унять нервы, Али заставил себя сделать несколько шагов.

– Сабах ин-нур, – негромко поздоровался он по-египетски, как она его учила.

Нари подскочила, и книга соскользнула у нее с коленей. Испуганные черные глаза шарили по его лицу.

Когда Нари заметила зульфикар у Али за поясом, земля у него под ногами вздыбилась.

Али вскрикнул и потерял равновесие, когда из-под травы вылезло корневище и точно змея обвилось вокруг его ноги. Корневище дернулось, и Али упал навзничь, больно ударившись затылком об землю.

Перед глазами запрыгали черные точки. Когда туман рассеялся, он увидел, что над ним нависла бану Нахида. И она не была рада его появлению.

– Однако, – слабо протянул Али, – твои способности ощутимо усилились за это время.

Корневище до боли стянуло его плененную ногу.

– Что ты делаешь в моем саду? – спросила Нари.

– Я… – Али попытался сесть, но корневище не пускало. Оно плотно обхватило его щиколотку, исчезая под халатом, где обвилось вокруг голени. Это слишком напомнило Али об озерных водорослях, вцепившихся в него под водой, и он понял, что находится на грани паники. – Прости, – выпалил он по-арабски. – Я только…

– Замолчи, – короткое слово на джиннском ударило больно, как пощечина. – Не смей говорить со мной по-арабски. Я не хочу слышать из твоих лживых уст своего родного языка.

Али оторопело уставился на нее.

– Я… прости, – повторил он по-джиннски, медленно подбирая слова.

Корневище добралось уже до колена. Волосатые древесные щупальца разрастались и ползли во все стороны. По коже побежали мурашки, а в шрамах, оставленных маридами, начался болезненный зуд.

Он зажмурился, и на лбу у него выступила вода. Это всего лишь корень. Всего лишь корень.

– Прошу тебя, сними это с меня.

Он из последних сил держался, чтобы не потянуться к зульфикару и не отрубить проклятую деревяшку. Но Нари закопает его в землю заживо, если он даже подумает обнажить меч.

– Ты не ответил на мой вопрос. Что ты здесь делаешь?

Али открыл глаза. В лице Нари не было сочувствия. Пальцем она крутила в воздухе, повторяя движение корня вокруг его ноги.

– Хотел увидеть тебя, – выпалил он неожиданно для себя.

Словно она опоила его сывороткой правды по рецепту своих предков. Али понял, что это истина. Али просто хотел увидеть ее, и ни при чем клинок Дараявахауша.

Нари опустила руку, и корень исчез. Али с дрожью перевел дыхание. Теперь он стыдился своего испуга. Он бесстрашно отбивался от наемников, вооруженных стрелами и мечами, но какой-то корешок чуть не довел его до слез?

– Прости меня, – повторил он в третий раз. – Я не должен был приходить.

– Нет, не должен, – метнула она в ответ. – Во всем Дэвабаде есть всего одно место, которое принадлежит мне одной, куда даже нога моего мужа не ступала, пока не явился ты, – ее лицо было искажено злобой. – Но, видимо, Ализейд-победитель-Афшина всегда поступает так, как ему заблагорассудится.

Али вспыхнул.

– Не зови меня так, – прошептал он. – Ты сама там была. Знаешь, как он умер.

Нари цокнула языком.

– О нет, потом мне объяснили, как все было на самом деле. Недвусмысленно. Твой отец ясно дал понять, что истребит детей всех Дэвов города, если я еще хоть раз заикнусь о маридах, – на глаза ей навернулись слезы. – А знаешь, что он заставил меня сказать? В чем мне пришлось обвинить Дару? И чему якобы препятствовал ты?

Ее слова ранили больнее ножа.

– Нари…

– Знаешь, что он заставил меня сказать?

Али потупил взгляд.

– Да.

Слухи в конце концов дошли и до Ам-Гезиры. Потому-то никому и не составляло труда поверить, что этот добродушный принц убил другого джинна.

– Я тебя спасла. – Она издала тонкий, невеселый смешок. – Исцелила тебя вот этими руками. И даже не раз. И что взамен? Ты не проронил ни слова, когда мы сели в лодку, хотя прекрасно знал, что солдаты твоего отца будут ждать нас в засаде. Боже, а я еще предлагала тебе отправиться с нами! Бежать от отца, бежать из этой клетки и посмотреть мир. – Она обняла себя руками, кутаясь в чадру, как будто пытаясь отгородиться от него стеной. – Можешь гордиться собой, Али. Немногим удавалось обвести меня вокруг пальца, но ты… Я ведь до самого последнего момента не сомневалась в том, что ты мой друг.

Чувство вины было невыносимо. Али не догадывался, что ей пришлось испытать. Он всегда считал ее своим другом, но Нари как будто старалась держать дистанцию, когда на самом деле их отношения значили для нее намного больше. Откровение пришлось как удар под дых.

– Той ночью я не знал, что делать, Нари, – сказал он, с трудом подбирая слова. – Дараявахауш вел себя как безумец. Из-за него могла начаться новая война!

Она задрожала.

– Ничего подобного. Я бы ему не позволила развязать войну. – Ее голос звучал сухо, но по всему ее виду было понятно, что она старается не потерять самообладания. – Ну что ж, ты меня увидел. Насмотрелся? Ты нарушил мое уединение, чтобы лишний раз напомнить мне о худшей ночи в моей жизни. Что-нибудь еще?

– Нет, то есть да, но… – Али мысленно выругался. Момент преподнести ей кинжал Дары и сознаться в том, что отец выкрал его и сохранил в качестве военного трофея, был самый неподходящий. Он попробовал зайти с другой стороны. – Я писал письма…

– Да, твоя сестра передавала мне их. – Нари постучала по пепельному мазку у себя на лбу. – Из них вышла хорошая растопка для моей огненной купели.

Али присмотрелся к отметине, которую не сразу заметил в тени деревьев. Это его удивило, ведь раньше, за все время их дружбы, Нари никогда не проявляла особого интереса к религиозным обрядам своего племени.

От Нари не укрылось его пристальное внимание, и она ответила на его взгляд с вызовом. Али не винил ее за это. Он бывал весьма… несдержан в своих высказываниях о последователях культа огня. Капля холодного пота скатилась по шее, смочив воротник его дишдаши.

Она проследила взглядом за каплей, сползающей по его шее.

– Ты весь в них, – прошептала она. – Будь на твоем месте кто угодно другой, я бы услышала твое сердцебиение, ощутила твое присутствие… – Нари подняла руку, и он отпрянул, но, к счастью, растения на него больше не нападали. Нари просто внимательно изучала его. – Мариды что-то изменили в тебе, я права?

Али похолодел.

– Нет, – сказал он, убеждая не столько ее, сколько себя. – Они ничего мне не сделали.

– Врешь, – мягко укорила она, и Али невольно рассердился, услышав это. – Что? Не нравится, когда тебя называют лжецом? Разве лучше, если тебя обвинят в сделке с водяным демоном?

– Сделке? – переспросил он, не веря своим ушам. – Ты думаешь, я хотел, чтобы так случилось?

– Чтобы ты убил злейшего врага своего племени? Чтобы снискать наконец славу за победу над тем, кого не смог победить твой предок? – Ее глаза были полны презрения. – Да, победитель Афшина. Думаю, ты хотел.

– Ты заблуждаешься. – Али понимал, что Нари расстроена, но не у нее одной в ту ночь вся жизнь перевернулась с ног на голову. – Мариды не смогли бы использовать меня, чтобы убить Афшина моими руками, если бы сам Афшин не столкнул меня в озеро. А как они заполучили меня, Нари? – Его голос надломился. – Они проникли в мою голову и наводнили ее видениями о смерти всех, кого я когда-либо любил. – Он задрал рукав халата. В бледном солнечном свете его шрамы отчетливо контрастировали с черной кожей: треугольные следы зубов и полоска обезображенной ожогом кожи, обхватившая его запястье. – И все это они вытворяли одновременно с этим. – Его начало трясти, когда он вспомнил о страшных картинах, проносящихся у него перед глазами. – Тоже мне, сделка.

Али готов был поклясться, что на ее лице промелькнуло удивление. Но это длилось не дольше секунды. Просто Али не сразу сообразил, что сейчас выглядывало из-под его халата, который успел развязаться, пока принц катался в нем по земле и задирал рукава.

Взгляд Нари упал на рукоять клинка, в котором она безошибочно узнала кинжал Дараявахауша. Листва в роще задрожала.

– Откуда у тебя это?

О нет.

– Я… хотел вернуть его тебе, – быстро сказал Али, неуклюже вынимая клинок из-за пояса.

Нари бросилась на Али и выдернула клинок у него из рук. Она провела пальцами по рукояти, мягко нажимая на камни сердолика и ляпис-лазури. Глаза у нее влажно заблестели.

Али сглотнул. Ему хотелось что-то сказать сейчас, хоть что-нибудь, но никакие слова не исправят всего, что пролегло между ними.

– Нари…

– Убирайся, – сказала она по-арабски, на языке, который когда-то заложил фундамент их дружбы и на котором он в свое время учил ее творить огонь. – Хочешь избежать войны? Тогда убирайся из моего сада, пока я не вонзила этот клинок тебе в сердце.