Текст книги "Приговоренные к любви"

Глава 13

Сьерра

Отбросив страх, я заставляю себя двигаться и иду дальше. Сойдя с лестницы, поворачиваю налево, потому что это единственный вариант. Одной рукой крепко прижимая к груди сумочку, а в другой держа туфли, я распластываюсь по ближайшей стене и крадусь по длинному коридору. Слева расположен ряд дверей, почти все закрытые, лишь две средние слегка приоткрыты.

Освещение слабое, только одна мигающая лампочка, свисающая с потрескавшегося потолка. Углы затянуты паутиной, и я вздрагиваю от порыва холодного воздуха. Бетонный пол под ногами как лед, колготки мало от него защищают.

В лицо бьет отвратительная вонь, и у меня дергаются ноздри. Пот, застарелая моча, рвота и другие неразличимые запахи. Я сжимаю губы и морщу нос – это немножко помогает. В животе бурлит, и я молюсь о том, чтобы беременность сейчас не выкинула злую шутку с тошнотой.

Собрав волю в кулак, я медленно и осторожно иду дальше. По подвалу опять разносятся рев и крики. Я вздрагиваю и закрываю рот рукой, чтобы не вскрикнуть и не выдать себя.

Это плохая идея.

Но что-то все равно побуждает меня идти вперед, не поворачивать обратно, и я упорствую, игнорируя дикую дрожь в теле и бешеный стук сердца.

Дойдя до первой приоткрытой двери, я прижимаюсь спиной к стене и напряженно прислушиваюсь, нет ли там какого-нибудь движения. Я слышу голоса, которые становятся громче после очередного крика, но не похоже, что они доносятся из комнаты, возле которой я стою. Крики приглушенные, не такие пронзительные, как тот, что я услышала на лестнице. Откуда бы они ни доносились, вряд ли из этой комнаты.

Перекрестившись, я рискую заглянуть внутрь и с облегчением обнаруживаю, что комната пуста. Я прокрадываюсь туда и осторожно прикрываю дверь, но не плотно. Поднимаю голову, смотрю на застекленное окно перед собой и прижимаю руку ко рту, чтобы подавить рвущийся крик. Оно выходит в комнату побольше, и я жду, что кто-нибудь из пяти мужчин в ней заметит меня. Наверняка так и будет, потому что друг Бена Лео смотрит в окно, прямо на меня. Я перестаю дышать и жду, что он окликнет меня, но он отворачивается с неизменившимся выражением лица, словно не видел меня.

Должно быть, это смотровое окно, как в полицейских участках. Я прерывисто выдыхаю, довольная тем, что они меня не видят и не знают, что я здесь.

– Я могу делать это весь день, Сергей. И мы знаем достаточно; знаем, что ирландцы встречаются с боссами вашей братвы, – говорит Бен, закатывая рукава до локтей и глядя на мужчину, который сидит посреди комнаты, привязанный к стулу.

Правда, назвать это комнатой нельзя. Она больше похожа на темницу или камеру пыток. Голые кирпичные стены и бетонный пол покрыты темными пятнами, а с каких-то стальных штуковин на потолке свешиваются разные крючки и цепи. От мужчины на стуле течет струйка мочи в большой сток на полу. Отчасти это объясняет мерзкую вонь. Мужчина голый, он привязан к стулу за лодыжки и запястья серебристыми кабелями. На руках и груди у него порезы, а на бедре глубокая рана. Кровь капает с него на пол, но тем не менее он с вызовом плюет в Бена, что-то бормоча на незнакомом мне языке. Судя по его имени и тому, что Бен упомянул братву, должно быть, это русский.

Под яркими лампами дневного света все прекрасно видно, и я с оторопью наблюдаю за происходящим. Оно кажется почти нереальным. Словно я смотрю кино или шоу, а передо мной просто актеры, играющие роли. Будто это не настоящая кровь. И это не отец моего ребенка готов избить человека.

Я наблюдаю за развитием событий, и сердце застревает у меня в горле.

Бен хладнокровно достает щипцы из стального шкафа у стены. Обе полки забиты оружием и пыточными инструментами. Все заботливо вычищены. У меня на шее начинает биться жилка, когда Бен разворачивается и я впервые вижу его спереди. Его белоснежная рубашка перепачкана кровью. Мне становится дурно.

– Я больше не буду тебя спрашивать. Это твой последний шанс, Сергей. Почему вы встречаетесь с Макдермоттом? Что за дела у русских с ирландцами?

– Да пошел ты, Маццоне, и твоя покойная шлюха мать.

От зловещей улыбки Бена у меня по спине бежит холодок. Я ожидаю, что после замечания о матери Бен сорвется, потому что немного знаю эту историю. Но он являет собой воплощение хладнокровия, спокойствия и собранности, когда подносит щипцы к руке мужчины и ломает ему пальцы один за другим.

Я в панике смотрю, как человек, которого я обожала в детстве, медленно и методично отрезает пальцы Сергею. Тот скрипит зубами, из его горла вырываются булькающие звуки. Из обрубков хлещет кровь. Я снова прирастаю к месту, в ужасе глядя на то, как Бен кладет щипцы на стол и берет окровавленный нож.

– Ты знаешь, что я строю новую организацию. Меняю тактику, – говорит Бен. – Еще не поздно переметнуться. Нам бы не помешала еще парочка шпионов среди братвы.

– Да пошел ты, грязный итальянский ублюдок.

Бен пожимает плечами и машет Лео. Тот хватает Сергея за голову, заставляя открыть рот. Пленник бьется на стуле, отказываясь подчиниться по-хорошему, пока еще один мужчина не прижимает кровоточащую рану на бедре, гася его движения. Из обвисшего члена Сергея сочится моча на брюки Бена.

Бен опускает взгляд с явным раздражением.

– Ты за это заплатишь.

Его голос бесцветен, лишен малейших эмоций, в нем почти нет ничего человеческого – мрачный блеск безумной ярости в глазах и полное отсутствие порядочности.

Ясно, что Сергей не выйдет отсюда живым. Бен мог его пристрелить. На столе лежат пистолеты, но Бен предпочел пытки.

Я не понимаю, почему до сих пор здесь. Я увидела достаточно, чтобы знать: я не подпущу этого человека к моему ребенку. Но я не могу заставить себя двигаться. Застыв на месте, наблюдаю за этой сценой с каким-то нездоровым увлечением.

Бен одним быстрым движением отрезает Сергею язык и бросает через комнату. У меня к горлу подступает тошнота, и я зажимаю рукой рот, чтобы меня не стошнило. Бен набрасывается на него как настоящий монстр. Он режет кожу Сергея ножом, снова и снова, пока его грудь не превращается в кровавое месиво, а внутренние органы не вываливаются. Я изо всех сил стараюсь удержать содержимое желудка.

Мужчина вопит в агонии, когда Бен отрезает ему член, а в тот момент, когда сует его ему в рот, я, черт возьми, прихожу в себя. Я больше не могу видеть эту жестокость, нужно убраться отсюда, пока я не стала следующей на этом стуле.

Я больше не верю, что с Беном я в безопасности.

Шокированная, я как в тумане выбираюсь оттуда, но не теряю ощущения реальности. Осторожно выхожу из комнаты и на цыпочках неслышно иду по ступеням. Я сосредотачиваюсь на бешено бьющемся сердце и почти не слышу выстрела. Поднявшись по лестнице, открываю дверь в главный зал.

Здесь теперь никого нет.

Подгоняемая свежей порцией тревоги, я бегу через зал, отчаянно желая убраться подальше. Я выскакиваю на улицу, тяжело дыша, останавливаюсь на углу здания, и меня выворачивает.

Какая-то рука сзади накрывает мой рот. Я выпрямляюсь и замахиваюсь назад рукой с туфлями, чтобы поранить злоумышленника, но тут знакомый голос говорит:

– Не кричи. Это я.

Я обмякаю в руках Тони, и плотину наконец прорывает. Из меня рвутся сдавленные рыдания. Я разворачиваюсь и обвиваю Тони руками. Я так рада, что он здесь.

– Ты не пострадала?

Он крепко держит мое лицо холодными ладонями и поднимает мою голову.

– Нет, – рыдаю я.

– Нам нужно убираться отсюда, – он берет меня за руку. – Ты ничего не оставила внутри?

Я качаю головой, по-прежнему мертвой хваткой сжимая сумку и туфли.

Он тащит меня за угол здания и снова накрывает мне рот ладонью, когда я собираюсь закричать при виде пяти тел, сваленных друг на друга в желтом такси.

– Ни звука, Сьерра, – предупреждает Тони. – Если хочешь жить.

Я смотрю на него в шоке, а он перекидывает меня через плечо и бежит через заросли за домом к арендованному автомобилю на углу переулка.

Он сваливает меня на пассажирское сидение, садится за руль и резко набирает скорость.

Мы целую вечность ничего не говорим.

Не уверена, что могу формулировать связные фразы и вообще трезво мыслить.

Тони напряжен, то и дело смотрит в зеркала – нет ли погони. Время от времени он бросает на меня беглый взгляд. Вид у него обеспокоенный. Он не прекращает мониторить дорогу, пока мы не выезжаем на шоссе, ведущее к аэропорту Кеннеди.

Подтянув колени к груди, я искоса смотрю на него. Знаю ли я вообще этого человека?

– Ты убил их, – шепчу я. – Зачем?

– Я не мог оставить свидетелей. Никто не должен знать, что ты была здесь.

Я тупо смотрю на него и бормочу:

– Я не понимаю.

Дорожное движение замедляется и останавливается. Тони поворачивается ко мне, держа одну руку на руле.

– Что ты видела в том здании?

– Монстров. – Я смотрю ему прямо в глаза. – Я видела монстров.

Может, пытками занимался именно Бен, но судя по состоянию Сергея и запахам, въевшимся в стены, он пробыл там какое-то время. Бен просто закончил то, что начали другие.

– Почему ты не сказала мне, что парень, с которым ты была в Вегасе, – Беннет Маццоне?

– Как ты узнал, что это был он?

– Не знал, пока не оказался здесь. Я не мог тебя найти и заставил говорить одного из его мордоворотов. Он сказал, что Маццоне только что приехал, и я сложил два и два.

– Ты знаешь, кто он.

Тони кивает. Движение возобновляется, и машина трогается с места.

– Он из мафии, правда? Его имидж законопослушного бизнесмена – лишь видимость.

– Сьерра, он из главарей мафии.

– Откуда ты знаешь? В интернете нет даже намека на то, что он из мафии.

– Я родом из Нью-Йорка, и в этом городе мало кто не знает, что Маццоне – одна из самых могущественных мафиозных семей в Штатах.

– Почему я ничего такого не нашла в сети?

– Бен умен. У него в кармане есть ловкие айтишники, а эти люди знают, как контролировать информацию. Предсказываю, что захват «Фёст-Майн» – лишь первый из многих. Бен меняет ход действий.

– Я только что видела, как он пытал человека. И я бы сказала, что он меняет все.

Я говорю, но слова словно бы произносит кто-то другой. Я сглатываю подкативший к горлу ком.

– Он был так хладнокровен, а судя по тому, с каким знанием дела причинял боль, для него это не впервые.

Тони бросает на меня сочувственный взгляд, от которого я снова чувствую себя глупой и наивной тринадцатилетней девочкой.

– Он убийца. Отец моего ребенка – безжалостный убийца.

Я прикладываю ладонь к животу и борюсь со слезами.

– Поверить не могу, что ты переспала в Вегасе с Беном. – Тони сигналит, сворачивая с шоссе к аэропорту. – Я знал, что ты по нему сохла, когда с ним встречалась Саския, но понятия не имел, что ты по-прежнему поддерживаешь с ним контакт.

Боже. Я и не подозревала, что это было так очевидно. Неужели все знали, что я была от него без ума?

– Я не поддерживала.

Я без утайки рассказываю Тони все, что произошло в Вегасе.

К тому времени как мы останавливаемся на парковке аэропорта Кеннеди, он бледен как призрак.

– Сьерра, – он почти до боли сжимает мои плечи. – Никому не говори кто отец. Никому. Ни Бену. Ни твоему отцу и никому из семьи. Предупреди Эсме и Пен, чтобы они тоже держали рты на замке.

– Поверь, после того, что я сегодня видела, меня не нужно убеждать.

– Сьерра. – Он слегка повышает голос, и вид у него не на шутку встревоженный. – Я серьезно. Это не должно выйти наружу. Иначе ты и твой ребенок окажетесь в немыслимой опасности.

– Ты меня пугаешь.

– Так и надо. Это опасные люди, которые живут в темном мире, где мало правил, кроме верности и приверженности семье. У опасных людей всегда есть опасные враги. Если кто-то узнает о тебе, то может использовать тебя против него.

– Никто не узнает. Я унесу тайну в могилу.

– Обещай, что не будешь рисковать. – Он сверлит меня взглядом.

– Не буду. Теперь дело не только во мне. – Я поглаживаю живот. – Я не буду рисковать ребенком и сделаю все, что в моих силах, ради его или ее безопасности.

– Знаешь, если я когда-нибудь женюсь, мне бы хотелось иметь такую дочь, как ты. – Он целует меня в щеку. – Твой отец очень плохо к тебе относится. Ценит не то, что следовало бы. Что бы ни произошло, всегда оставайся собой.

– Очень похоже на прощание, – настороженно замечаю я.

– Я никогда не нарушал данного тебе слова, Сьерра, и не хочу нарушать сейчас, но я знаю слишком много. Возвращаться с тобой слишком опасно. Так что наши пути расходятся.

– Что ты имеешь в виду? Почему мне кажется, что я многого не знаю?

– Ты правда многого не знаешь. Мне хотелось бы рассказать, но это небезопасно. Поверь, тебе лучше не знать.

– Незнание – это слабость, если это означает, что я не могу защитить себя. Знание – сила, Тони, и если мне что-то нужно знать, то скажи.

– Единственное, что тебе нужно знать, так это то, что Беннет Маццоне – источник неприятностей. Он тебе не подходит, и тебе нужно держаться от него подальше.

В небе летят самолеты, напоминая о том, что я могу опоздать на рейс.

– Тебе пора, – говорит Тони. – Не пропусти свой рейс.

– Ты мне в самом деле ничего не расскажешь?

– Так будет лучше, – качает он головой.

Я способна признать поражение, и я доверяю Тони. Я знаю, что он принимает мои интересы близко к сердцу. Дерьмово, когда тебе не говорят правды, но у меня нет выбора.

– Мне не по душе, когда я остаюсь в неведении, но больше не будем об этом. – Я достаю из сумочки толстый коричневый конверт в пленке и протягиваю ему. – Это тебе. Пятьдесят тысяч – все, что мне удалось достать по-быстрому, но это поможет тебе некоторое время удержаться на плаву.

– Я не хочу твоих денег. – Он отталкивает мою руку.

Я тычу конвертом ему в грудь.

– Возьми, Тони. Они тебе понадобятся.

Ему теперь нельзя оставаться в Нью-Йорке. Слишком рискованно после того, как он уложил пятерых. Я все еще не могу в это поверить. Тони и мухи не обидит, а тут убил пятерых как матерый киллер.

Неужели всех?

– Я никогда на самом деле не знала Бена и, наверное, тебя тоже никогда по-настоящему не знала. – Я стараюсь сохранить в памяти его лицо, потому что практически уверена – мы больше никогда не увидимся. – Но кем бы ты ни был, я знаю: все, что ты сделал, ты делал ради моей защиты, поэтому спасибо тебе. Спасибо, что защищаешь меня и моего нерожденного малыша.

– Надеюсь, ты знаешь: для меня было честью защищать тебя. Честью – наблюдать, как ты растешь. Жаль, что наши пути вот так расходятся.

– Мне тоже, – шепчу я, изо всех сил сдерживая эмоции.

Гормоны из-за беременности выбивают меня из колеи, страшно представить, что со мной будет в ближайшие месяцы.

– Будь сильной, Сьерра, – Тони обнимает меня. – И береги себя.

Глава 14

Сьерра

Свернув и спрятав коврик для йоги, я вытираю слегка вспотевший лоб и смотрю в окно моей спальни на сад, разбитый за домом. С затянутого унылой пеленой неба падает дождь, покрывая толстым слоем воды кусты, цветы и другие растения. Красиво. Чикаго словно купается под огромным общим душем. Я бы нарисовала этот пейзаж, если бы не готовилась к традиционному воскресному семейному ужину. Может, я чудачка, но я люблю дождь и снег и предпочитаю проводить каникулы в холодном климате.

Я бросаю в рот витамины, снимаю одежду для тренировок и иду в душ. Намыливая тело и промывая волосы, спокойно прокручиваю все в голове.

После поездки в Нью-Йорк прошла неделя, в течение которой я воплощала свои планы. Вещи уже упакованы и лежат в моем внедорожнике. Осталось взять предметы первой необходимости из гардероба и из студии. Все остальное можно купить. Я сняла в городе неподалеку от Лойолы маленькую квартиру, в которой поживу некоторое время.

Высушив феном волосы, я надеваю красное облегающее платье и обуваю черные лабутены. Возникает искушение нарисовать большую алую букву «А» и прицепить к груди, но не думаю, что такой юмор оценят.

Я выхожу в парадную гостиную, где уже собрались мои сестры с мужьями. Элиза играет на ковре у ног Серены, склонив над куклой милую темную головку. Теперь я жалею, что не проводила с племянницей больше времени, когда она была младенцем.

Стоило забыть разногласия с Сереной и предложить помощь. Хотя с Саскией мои отношения всегда были напряженными, с Сереной мы никогда не ссорились, просто не были близки.

Серена предпочитала общаться с Саскией, потому что они ближе по возрасту. Меня же с Саскией разделяют восемь лет, и пять – с Сереной. Я была еще маленькой, когда они стали подростками, так что меня естественным образом не включали в компанию. Тем не менее Серена никогда не обращалась со мной так жестоко, как Саския. Скорее, рядом с ней в детстве я чувствовала себя невидимкой, а став взрослой, не пыталась сблизиться. Однако отношения – это палка о двух концах, и теперь я понимаю, что никогда не пробовала подружиться с сестрой. Надеюсь, когда-нибудь я это исправлю.

– Почему ты всегда приходишь последней? Каждое воскресенье одно и то же, – Саския устремляет на меня пронзительный взгляд зеленых глаз. Терпеть не могу этот плаксивый покровительственный тон, с каким она всегда обращается ко мне. – Ты живешь здесь, тебе не нужно ни о ком заботиться, кроме самой себя, поэтому у тебя нет оправданий.

– Может, я просто хочу тебя позлить, – язвительно замечаю я и качаю головой, когда Мария – одна из множества домработниц, которых мама нанимает вести хозяйство, – подает мне бокал вина. – Пожалуйста, воды.

– Ты это слышал? – Саския переводит взгляд на отца.

Он сидит перед камином в кожаном кресле с высокой спинкой и негромко беседует с Альфредом и Феликсом.

– Не мешай, дорогая. – Феликс посылает жене многозначительный взгляд «заткнись», который она несомненно проигнорирует.

– Папа, – не унимается она, – ты позволишь Сьерре говорить со мной таким тоном?

– Что, опять за свое? – вздыхаю я. Одна и та же история каждую неделю.

– Прекрати заводить сестру. – Отец даже не смотрит на нас, продолжая беседовать с зятьями.

Саския поджимает губы. Ей ненавистно, когда она не может завладеть вниманием отца, но она никогда не станет звать его в открытую. Она знает, как на него повлиять, и умело этим пользуется.

Я улыбаюсь Марии, которая протягивает мне высокий стакан шипучей «Пеллегрино» с лимоном, лаймом и колотым льдом, и подготавливаю себя к очередной атаке Саскии, которая, как я знаю, неминуема.

– Вот что бывает, когда предоставляешь детей самих себе. Возьми на заметку, Серена. Не соверши такой же ошибки, какую мама сделала со Сьеррой.

– Саския, следи за своим тоном. Меня это мало волнует, – говорит мама, убирая выбившуюся прядь светлых волос обратно в пучок.

Она примостилась на краешке дивана рядом с Сереной и с обожанием смотрит на единственную внучку.

Элиза в каждой руке держит по кукле и лепечет, словно те разговаривают друг с другом. Это очень мило, и я вспоминаю, что играла примерно так же. Хотя я предпочитала кукол Барби. Я любила экспериментировать с их внешностью и до сих пор помню ужас Саскии, когда решила сменить имидж всем моим Барби – подстригла их и покрасила им волосы в разные цвета. Веселое было время.

Интересно, не появилась ли я на свет только затем, чтобы раздражать и разочаровывать старшую сестру?

– Правда глаза колет, Джорджия. – Саския мило улыбается маме, ехидно обращаясь к ней по имени, и отпивает из бокала «Сансер».

– Относись к матери с уважением, – делает ей замечание Феликс, тогда как отца это явно не волнует.

Я вообще не могу понять отношений между родителями. Временами отец осыпает маму знаками внимания и боготворит землю, по которой она ходит. А иногда она такая же невидимка, как и я. То, что она много лет защищает мои интересы, не приносит ей ничего хорошего, но она моя единственная опора в этом доме, и я ценю жертвы, которые она принесла ради меня.

Мое сердце полнится любовью к маме. Она не идеальна. Она совершает ошибки, не всегда противостоит отцу и поступает правильно, но ее намерения честны, и она все время бескорыстно ставит нас на первое место. Если я буду хотя бы наполовину такой же хорошей матерью, все будет хорошо.

– Не учи меня при родственниках как поступать, – огрызается на мужа Саския.

– Саския, – разносится по гостиной суровый голос отца. – Довольно.

Какова ирония! Его не колышет, если она грубит мне или маме, но как только она рявкнула на мужа – отец тут как тут.

Бесподобно. Честное слово, это надо видеть, иначе не поверишь.

Звон колокольчика зовет к ужину, и мы идем в столовую. Мое сердце колотится о ребра, по венам бежит адреналин, но я готова это сделать.

По крайней мере сегодня воскресный ужин обещает стать интересным. После того, как я сброшу бомбу, скучно не будет – оцените каламбур.

Изысканная еда на вкус как туалетная бумага, и это чудо, что я вообще могу что-то закинуть в желудок. Я сижу тихо и почти не участвую в беседе, выжидая благоприятного момента, чтобы оказаться в центре внимания.

Саския как всегда монополизирует разговор, и ее скрипучий голос действует мне на нервы. Она распинается о своей работе бухгалтером в «Лоусон Фарма», предлагает Серене колоть ботокс, чтобы разгладить воображаемые морщинки, и распространяет пошлые сплетни, подхваченные у стервозных подруг.

Я пропускаю ее реплики мимо ушей, представляя уютное бунгало на улице Вязов, на которое только что отправила заказ, и стараюсь успокоить нервы. Выжидаю идеального момента, чтобы преподнести свою новость с максимальным эффектом. Я знаю, что ее не примут с радостью, поэтому могу выложить ее так, как захочу, и не переживать.

Элиза закончила есть, и няня уводит ее вздремнуть. Судя по мусору на полу и ее детском стульчике, большая часть ужина пролетела мимо ее рта. Мне нравится смотреть, как она ест, во мне пробудилась новая привязанность к племяннице. Если после сегодняшнего ужина Серена не перестанет со мной разговаривать, я предложу ей присматривать за девочкой. Мне неловко, что я проявляла мало интереса к Элизе, и я хочу это исправить.

Я прочищаю горло, желая взять слово до того как подадут десерт.

– У меня есть новости, – громко говорю я, стараясь привлечь всеобщее внимание.

– Должно быть, хорошие. – Саския закатывает глаза и с ухмылкой откидывается на спинку стула.

Меня не заботит, что через секунду эта ухмылка исчезнет с ее лица, сменившись гримасой боли.

Сложив руки на коленях, я поднимаю подбородок и, глядя на отца, произношу:

– Я беременна, и я сохраню ребенка.

Сначала мое объявление встречают потрясенным молчанием, а потом разверзается хаос. Предсказуемо первым ко мне обращается отец.

– Кажется, у меня проблемы со слухом. – Он сверлит меня многозначительным взглядом. – Потому что я не мог услышать от моей младшей дочери, что она беременна внебрачным ребенком.

Я усмехаюсь.

– Нет, ты все верно расслышал. Я залетела. И у меня даже нет парня. Но знаешь что, папа? – Я наклоняюсь над столом, чувствуя моральную правоту, и мои глаза сверкают. – Сейчас не средневековье. Одинокие женщины все время рожают детей. Для некоторых это даже сознательный выбор.

Он обрушивает на стол кулак. Бокалы и столовое серебро дребезжат.

– Не в моем доме! – ревет он. – Ты опозоришь семью только через мой труп.

Это всегда можно устроить.

– Это не тебе решать, – холодно отвечаю я и отпиваю глоток воды.

Краем глаза я замечаю, как мама подскакивает и останавливает прислугу, несущую десерт.

– Какой у тебя срок? – спрашивает Серена с мягкой улыбкой.

Не считая мамы, она единственная, кто не смотрит на меня так, будто хочет проткнуть мой живот вилкой.

– Тринадцать недель.

Вчера я ходила к гинекологу, и врач объяснила, что сорок недель беременности отсчитывают от даты последних месячных.

– Еще есть время сделать аборт, – рявкает отец, и я прихожу в ярость.

Эсме сказала то же самое, и мы сильно поругались. Знаю, она выложила это из лучших побуждений, но она не может навязывать мне свое мнение только из-за того, что случилось с ее сестрой. Она достаточно хорошо меня знает, чтобы понимать: я никогда так не поступлю, поэтому ей следовало держать рот на замке. Ей не понравилось, когда я об этом сказала, и разговор сразу пошел наперекосяк. В итоге я ушла и до сих пор с ней не разговариваю.

– Может, ты плохо слышишь, – резко говорю я. – Потому что я выразилась ясно: я оставлю ребенка. – Я защитным жестом кладу руки на живот. Хорошо, что ребенок не слышит этот разговор. – Это не обсуждается.

И ничего не обсуждается. В свое время он это узнает.

Отец раздувает ноздри, сжимая на столе кулаки. Я много раз видела его в бешенстве, но он никогда не смотрел на меня так, словно хочет убить.

Меня охватывает тревожный трепет, но я стою на своем и не опускаю подбородок.

На его челюсти вздуваются мышцы, и он снова обращается ко мне:

– Если ты упорствуешь в этом безумии, я настаиваю, чтобы отец ребенка женился на тебе.

Ага. Я этого ждала. Даже если бы не нужно было хранить имя Бена в секрете, я бы утаила его по этой самой причине.

– Я не знаю, кто он, – лгу я, пожимая плечами, потому что знаю, как сильно это разозлит отца. – Просто случайная связь, когда я отмечала день рождения в Вегасе. – Я облизываю губы и молюсь, чтобы не попасть за это в ад. – Я даже не спросила его имени. Была слишком занята его огромным членом, чтобы составлять связные фразы.

Мама срывает меня со стула и оттаскивает, когда отец с ревом вскакивает и опрокидывает стол. Тот падает с оглушительным грохотом. Бокалы бьются, на пол течет вода из разбитой вазы, цветы и столовое серебро летят по всей комнате.

– Теперь ты счастлива, маленькая потаскуха?

Передо мной возникает полное ненависти лицо Саскии, а затем я чувствую на щеке обжигающую боль.

– Саския! – кричит мама, оттаскивая меня от нее. – Не смей бить беременную сестру!

Я как в тумане потираю ноющую щеку, испуганная при виде того, как Альфред и Феликс что-то лихорадочно нашептывают отцу на ухо. Похоже, только их слова удерживают его. Он готов меня задушить, его останавливают только зятья.

– Дура, как ты могла быть такой безрассудной! – вопит Саския, снова вторгаясь в мое личное пространство. – Если тебе хочется вести себя как обычная шлюха, хотя бы заставила бы их надеть презервативы. Неужели у тебя нет ни капли самоуважения?

– Я пила таблетки! – бросаю я в ответ.

– Ни один метод контрацепции не надежен на сто процентов, и что насчет ЗППП? – Она издевательски окидывает меня взглядом с головы до ног. – Ты ими так и пронизана.

Она оглядывается через плечо на отца.

– Если ты раньше думал, что будет сложно найти жениха, чтобы спихнуть ее с рук, теперь можешь об этом забыть. Ни один порядочный человек не захочет подержанный товар. Тебе следует ее выгнать. Она не заслуживает носить фамилию Лоусон.

Она снова переключает внимание на меня, и я вижу в ее глазах какой-то новый блеск.

– Скольким парням ты дала? – Она тычет мне в грудь костлявым пальцем. – Скольким дегенератам ты позволила трахать тебя в Вегасе?

– Сотням, – шиплю я только чтобы ее разозлить. – Все выходные пролежала на спине. – Я отвечаю ей таким же уничтожающим взглядом. – Завидуешь, что на всю жизнь привязана к одному члену?

Хотя я сомневаюсь, что Саския счастлива в браке, она держится за Феликса, потому что отец не потерпит развода. Для него главное – внешние приличия, а разведенная дочь – почти такой же изъян, как мой статус матери-одиночки.

Саския собирается отвесить мне еще одну пощечину, и я хватаю ее запястье, готовая вывернуть его, если она поднимет на меня руку.

– Я больше не ребенок, над которым ты можешь издеваться. В детстве я достаточно от тебя натерпелась, не смей вымещать на мне свой гнев. Ты сделала свой выбор в жизни. Так и живи с ним.

Все ее тело так и дрожит от едва сдерживаемой ярости. Я отпускаю ее руку и обжигаю ее вызывающим взглядом.

– Ударь меня, и я верну тебе в десять раз сильнее.

– Довольно! – гремит на всю комнату разъяренный бас отца. Тыча пальцем в воздух, он злобно смотрит на меня. – Это как-то связано с исчезновением Тони?

Он допрашивал меня с пристрастием на прошлых выходных, когда стало ясно, что Тони пропал без вести. Я ухмыляюсь.

– Считается, что ты умный. Вот и разбирайся сам.

Он направляется ко мне, я напрягаюсь и стискиваю зубы.

– Тебе нужно уходить отсюда, – шепчет на ухо мама, и я чувствую, что она дрожит.

Отец берет меня за подбородок, впиваясь ногтями в мою кожу, но я не выказываю никаких эмоций.

– Где Тони? – шипит он и брызжет слюной, которая летит мне в лицо.

– Я не знаю, – честно отвечаю я.

Уверена, его уже давно нет в Нью-Йорке.

Он бьет меня по щеке, и его рука гораздо тяжелее, чем у Саскии.

– Не лги мне. – Он снова заносит руку, но вмешивается мама и заслоняет меня собой.

Отец задевает мой подбородок, и его ногти царапают меня до крови.

– Я знаю, что ты зол, Джозеф, но нельзя ее бить. Я не позволю.

– Саския права, – кипит он. – Это все твоя вина, Джорджия. Ты всегда была к ней чересчур снисходительна. Я позволял тебе потакать ее капризам, чтобы сохранить мир, но это было ошибкой.

– Это нечестно! – кричит Саския.

Я отвожу взгляд от отца и чуть не падаю при виде сестры с залитым слезами лицом. Я никогда не видела Саскию плачущей. Никогда.

– Дорогая, – Феликс подходит к жене сзади и обнимает ее.

Я жду, что Саския его оттолкнет, как всегда в те редкие моменты, когда он позволяет себе проявить чувства на людях, но она разворачивается к нему и рыдает, уткнувшись в его грудь.

– Как так вышло, что моя потаскуха сестра беременеет, даже не стараясь, а я не могу?

Ее слова звучат приглушенно, но достаточно отчетливо. Полагаю, это намеренно. Меня достало, что она называет меня потаскухой. В свои двадцать один я занималась сексом с тремя мужчинами. Наверное, этого маловато для шлюхи.

Я так зла на нее, меня так и подмывает сказать, что это был Бен, просто чтобы увидеть ее лицо. Но отныне дело не только во мне, я должна защищать ребенка. Эта мысль отрезвляет.

Я не религиозна, хотя росла в католической семье и меня каждое воскресенье заставляли ходить в церковь, пока в восемнадцать я не воспротивилась. Но интересно, задумывалась ли когда-нибудь Саския, почему Господь не благословляет ее ребенком? Полагаю, он не желает обрекать на страдания невинное дитя. Даже не знаю, почему Саския так сильно хочет стать матерью. Она эгоистична, поглощена карьерой и своей насыщенной жизнью. Не могу представить, что она пожертвует всем этим ради ребенка. Моя сестра из тех, кто сразу после рождения передает ребенка на попечение няни.

– Я не потаскуха, – говорю я, выходя из-под маминой защиты. Я рада, что мой голос звучит ровно и с непреклонной решимостью. – И меня достало то, как несправедливо обращаются со мной в семье. – Я поворачиваюсь к отцу. – Ты никогда меня не хотел, и я знаю, что ты меня ненавидишь. Я вечно была разочарованием. Рассматривай эту ситуацию как прекрасную возможность отказаться от меня. Теперь, когда я опозорила тебя, никто из твоих приятелей и слова против не скажет.