Текст книги "Приговоренные к любви"

– Я сам не мог бы сказать лучше, – соглашается он, обжигая меня ненавидящим взглядом. – Ты мне больше не дочь, и в этом доме тебе больше не рады.

– Джозеф, нет!

Мамин голос срывается, и я знаю, что это ранит ее особенно сильно.

Я поворачиваюсь к ней, игнорируя отца и старшую сестру, и говорю все, что нужно сказать.

– Мама, все хорошо. Это к лучшему, и я этого ожидала. Мне есть где жить, а мои вещи в машине. Я тебе позвоню.

Я выбросила телефон, который дал мне отец. Я не наивна и знаю, что ему не составит труда узнать мой новый номер, найти мою новую квартиру или адрес нового дома, который я собираюсь купить для себя и ребенка, но я рассчитываю на то, что ему теперь будет все равно.

Впервые в жизни я буду полностью свободна от пут, привязывающих меня к семье, к фамилии Лоусон, и меня это воодушевляет.

В последний раз выходя из семейного дома, я не могу отделаться от мысли, что так и надо. Что теперь я на своем месте, и несмотря на томительные страхи, я встречаю будущее с восторгом.

Часть 2. Шесть лет спустя

Глава 15

Бен

– Прибытие через пять минут, босс, – говорит Алессандро с водительского сидения моего бронированного внедорожника.

Я киваю ему в зеркало и снова смотрю в окно. Четырнадцать лет. Столько я не был в Иллинойсе. Я уехал меньше чем через неделю после катастрофического ужина в честь нашей годовщины с Саскией. Не по своей воле. Но я не собираюсь тратить жизнь на сожаления. Может, я ненавидел Анджело Маццоне, когда тот вытащил меня, упирающегося руками и ногами, из Чикаго, но он оказал мне услугу. Мои отношения со стариком сложны и пронизаны глубоко укоренившейся обидой и враждебностью, но я не жалею о том, что он выдернул меня из жизни, лишенной перспектив, в ту, которой я живу сейчас.

Человек, на чьи похороны я еду, – последняя связь с моим родным городом. Терри Скотт был единственным порядочным мужчиной из тех, кого подцепляла моя мать. Если бы она не погрязла в пьянстве и наркотиках, то могла бы это понять и постараться наладить с ним жизнь.

Зависимость – ужасная болезнь. Я видел, как она пожирала мою мать изнутри, пока не поглотила ее жизнь. Мне было двадцать, когда у нее случился передоз. Одно из двух сожалений в моей жизни – то, что я не смог ее спасти.

Кончина Джиллиан Карвер – главная причина, почему я тщательно контролирую употребление алкоголя и никогда не принимаю наркотики. Я вдалбливаю это моим людям и персоналу: не прикасаться к наркотикам, которые мы поставляем широкой сети вип-клиентуры. Зависимость – прямая дорога в ад, и я не потерплю никаких промашек в своей организации. Принимаешь? Катись отсюда. Вот и всё.

Когда мы проезжаем мимо дома Сьерры, я окунаюсь в мое второе сожаление. Я жалею о том, что переспал с младшей сестрой моей бывшей, потому что я не могу стереть из памяти ту ночь, сколько бы лет ни прошло и сколько бы женщин у меня ни было. Она словно впечаталась мне в душу, и я не могу ее оттуда выбросить. В моменты слабости у меня возникало искушение разузнать о ней, но всегда удавалось устоять.

Сияющим богиням вроде Сьерры Лоусон не место в моем мире. А теперь тем более. Состояние Анджело с каждым днем ухудшается, и не за горами тот день, когда вся империя официально станет моей. В тридцать пять я буду самым богатым и самым могущественным боссом в США, к тому же одним из самых успешных бизнесменов. Я горжусь своими достижениями, но они обошлись мне дорогой ценой.

– Ты передумал связаться с Джифоли, пока мы в городе? – спрашивает Лео, сидящий рядом со мной.

Я качаю головой.

– Время неподходящее.

Я указываю взглядом на двух soldati на передних сидениях, чтобы Лео не сболтнул лишнего.

Алессандро – мой самый многообещающий солдат и человек, которому я могу доверить жизнь. Ему всего двадцать шесть, но он умнее и наблюдательнее, чем те, кто убивал дольше, чем он живет на свете. Вот почему год назад я возвысил его до личного телохранителя. Кроме него в машине сидит Френк – младший брат Лео – еще один солдат с большим потенциалом. Я доверяю им, но при них можно обсуждать далеко не все.

Им известно, что мой отец очень болен, и они умеют хранить секреты. Скрывать от общественности диагноз Анджело – рак четвертой стадии – жизненно важно. Наша организация переживает переломный момент, объединяя большинство famiglia США под руководством Комиссии. И мы сплачиваем силы перед грядущей войной с русскими. Чикаго и Флорида – единственные две famiglia, оставшиеся в стороне, но мы надеемся со временем присоединить и их. Русские мобилизуются, перестраиваются и становятся организованными. Когда они начнут действовать – всего лишь вопрос времени.

Если братва или любой другой враг узнает, что мой отец умирает, мы станем уязвимыми. Воспользовавшись ситуацией должным образом, можно ослабить Комиссию, когда мы еще не вполне объединились. И если Филиал обнаружит правду, у него может возникнуть искушение захватить полный контроль. Сейчас я признанный наследник Маццоне и исполняющий обязанности босса, но предполагается, что делами все еще заправляет Анджело.

А на самом деле нет. Фактически всем распоряжаюсь я.

– Приехали, босс, – говорит Алессандро, поворачивая автомобиль с тонированными стеклами на парковку перед церковью.

– Черт. Я словно вернулся в прошлое. – Я смотрю в окно на знакомую церковь из серого кирпича.

– Ты ходил в церковь? – с явным недоверием спрашивает Лео.

– Прежде чем бросить мою мать, Анджело убедился, что меня крестили, – признаюсь я. – Не знаю, было ли у нее какое-то чувство долга, но она каждое воскресенье гнала меня в эту дверь. Нередко она была под кайфом настолько, что даже не понимала что делает. Я часто думал, не пыталась ли она таким образом заслужить прощение за грехи.

Я редко говорю о матери. Лео знает всю историю. Френк, несомненно, что-то слышал от семьи Мессины. А Алессандро можно доверять, он будет держать рот на замке.

То, что я незаконнорожденный сын Анджело, ни для кого не секрет. Все знают, что он разыскал меня, когда Матео – единокровный брат, которого я никогда не знал, – был хладнокровно застрелен на улицах Манхэттена. До сего дня ответственность за это убийство никто не взял. Отец подозревает, что за ним стояли русские или ирландцы, но без доказательств он не может их обвинять, иначе вспыхнет полномасштабная война. Я уверен, что это убийство не дает ему покоя, но со мной он никогда об этом не говорит. Никогда не рассказывает о своем первенце. Не говорит о нем даже с моей сестрой Наталией.

– Хотите, чтобы мы тоже пошли, босс? – спрашивает Алессандро, оглядываясь на меня.

Я качаю головой и надеваю пиджак. В начале сентября в Чикаго еще довольно тепло и плащ не нужен.

– Нет необходимости. Пойдем вдвоем с Лео.

Стрельбы в церкви я не ожидаю. Пусть Нью-Йорк бодается с Филиалом, но до насилия никогда не доходило. У нас есть другие способы перестреливаться.

Мы выражаем соболезнования и присутствуем на похоронах, а пару часов спустя возвращаемся к машине. Френк стоит у капота, курит и смотрит на расходящуюся толпу.

– Есть проблемы? – интересуюсь я, когда мы подходим к нему.

– На домашнем фронте все тихо, босс.

Мы садимся в машину, и я готов отправляться на частный аэродром, но мы проголодались, и я велю Алессандро ехать в Гленко. Это самый зажиточный городок в Чикаго с элитной недвижимостью на берегу озера Мичиган. В этой исторической деревне множество первоклассных ресторанов, которые нам прекрасно подойдут.

То, что это родной городок Сьерры, в моем плане не учитывается.

Когда мы едем через центр городка, Алессандро присвистывает.

– Ого, приятное местечко.

– Гленко занимает восьмое место среди самых богатых городов США, – поясняю я, глядя в окно на людей, спешащих по делам. – Он возник как община в 1869 году, а сейчас это один из самых привлекательных для бизнеса районов на Северном побережье.

– Ты будто читаешь энциклопедию, – усмехается Лео.

– Я встречался с местной девушкой. Много тусовался в городе.

– Вы говорите с ностальгией, – замечает Френк.

– Ничуть. – Я скриплю зубами. – Большинство воспоминаний неприятные.

Мы заворачиваем за угол, и я замечаю за оградой частного детского сада знакомую светлую голову.

Легка на помине.

– Останови машину.

Не знаю, почему я это делаю, но Алессандро останавливается на обочине прежде, чем я передумал. Лео хмурится, но не задавая вопросов выходит вместе со мной.

– Роуан! Возьми меня за руку, – говорит Саския темноволосому мальчику.

На нем школьная форма, на лице – хмурая усмешка.

– Я хочу к тете Серене, – отвечает мальчик, упрямо держа сложенные руки на груди, и надувает губы. – Она по пятницам всегда дает мне конфеты.

Саския хватает его за руку.

– От конфет у тебя испортятся зубы, и тете Серене следует это знать.

– Все так же командуешь, как я погляжу, – говорю я, подходя к своей бывшей и ее сыну.

Саския несколько секунд смотрит на меня с недоумением, а потом ее глаза расширяются.

– Бен? – В ее тоне сквозит недоверие. – Беннет Карвер? Это и правда ты?

Она окидывает меня с головы до ног оценивающим взглядом, выгибает бедро и выпячивает грудь. У Саскии и раньше были большие сиськи, теперь же они как две дыни. Пухлые губы и подозрительно гладкий лоб подтверждают, что косметической хирургии подверглась не только грудь.

Теперь фальшивая внешность удивительно хорошо соответствует ее фальшивой натуре. Саския всегда была красивой снаружи, что и привлекло меня к ней первоначально, но совершенно уродливой внутри. Под конец наших отношений я едва терпел ее присутствие.

– Это я, – подтверждаю я, глядя на мальчика.

Он склонил голову набок и пристально смотрит на меня, изучая огромными голубыми глазами, словно я головоломка, в которой он хочет разобраться.

– У меня к тебе счет, – Саския облизывает губы и хлопает ресницами.

Она переводит взгляд на Лео, строит ему глазки, и ее усмешка становится шире. Боже, неужели у нее те же старые приемы? Вульгарный камень на безымянном пальце ее явно не сдерживает.

– Ты просто взял и пропал, Бен. – Она снова сосредотачивается на мне. – Исчез с лица Земли. Я так волновалась.

Ага, не сомневаюсь, что волновалась. О том, в каком свете я ее выставил.

– Мы расстались, и я уехал из города. Я думал, это очевидно.

Она поджимает губы, в ее глазах вспыхивает гнев, но она тут же его прячет.

– Что было, то прошло. – Она принужденно улыбается. – Определенно, жизнь была к тебе благосклонна. Прекрасно выглядишь.

Она снова осматривает меня с головы до ног. Ее откровенный взгляд, которым она едва не раздевает, почти как насилие, и я едва сдерживаю дрожь. Мальчик, заскучав, тянет ее за руку, но она не обращает на него внимания.

Я с жалостью улыбаюсь ему. Бедный малыш. Я знаю, каково жить с дрянной матерью.

– Нам нужно встретиться за чашечкой кофе. Поговорить. – Она без спросу касается моей руки.

Я подчеркнуто смотрю на ее руку, и она убирает ее с моего пиджака.

– Я просто проезжал через город.

– Тетя Саския, – говорит мальчик, умоляюще глядя на нее. – Пойдем за конфетами? По-жа-а-а-луйста.

От его слов у меня волоски на шее встают дыбом. Сделав нейтральное выражение лица, я рассматриваю ребенка внимательнее.

– Не сейчас, Роуан, – шипит она, изо всех сил стараясь скрыть нетерпение от нас с Лео. – Веди себя тихо. Взрослые разговаривают.

Она отмахивается от него как от какой-то помехи, закатывает глаза и уделяет свое внимание исключительно мне.

– Прости. Его манеры оставляют желать лучшего.

– Это не твой сын? – спрашиваю я, делая мысленные подсчеты.

На ее лице быстро проносится боль.

– О боже, нет. – Она бьет себя рукой в грудь. – Мой ребенок не был бы таким непослушным.

Роуан хмурится, и я его не виню. Саския всегда была грубиянкой.

– Ублюдок Сьерры, – добавляет она, не дожидаясь моего вопроса.

Может, она не знает, что я ублюдок знаменитого Анджело Маццоне, но ей известно, что я вырос в неполной семье с матерью-наркоманкой, ничего не зная о своем отце, поэтому я принимаю ее слова как жестокое оскорбление. Пронзив ее убийственным взглядом, который я обычно приберегаю для тех, кого собираюсь допрашивать и убивать голыми руками, я говорю, понизив голос, чтобы ребенок не слышал:

– Подумай хорошенько, Саския, прежде чем оскорблять этого ублюдка.

Она громко сглатывает и таращит глаза со смесью страха и паники:

– Мое замечание не касалось тебя.

В моих венах бурлит ярость, но она продолжает, ничего не замечая:

– И посмотри на себя. Ты должен гордиться тем, как далеко продвинулся.

Я сую руки в карманы брюк, пока впервые в жизни не ударил женщину.

– Кто его отец? – спрашиваю я, игнорируя ее снисходительное замечание, потому что быстро теряю терпение. Я хочу узнать нужные мне факты, а потом убраться от нее подальше.

– Никто не знает. Даже Сьерра.

Саския не делает попытки понизить голос, и я крепко сжимаю челюсти, чтобы держать язык за зубами. Если дела обстоят так, как я начинаю подозревать, то жизненно важно сохранять невозмутимость перед моей бывшей. Я не хочу дать ей повода сопоставить факты.

– Эта потаскуха залетела в Вегасе, в двадцать один год, – продолжает она, подтверждая мои подозрения. – Не то чтобы я удивилась…

Я пропускаю мимо ушей ее ядовитую тираду, сосредоточившись на мальчике и пытаясь переварить эту сногсшибательную новость. Присев на корточки, я рассматриваю его, и от сходства едва не плюхаюсь на задницу. Сердце бешено колотится в грудной клетке, кровь стучит в ушах.

– Привет, Роуан, я Бен. – Я протягиваю ему руку, надеясь, что Саския не замечает, как дрожит эта рука. – Сколько тебе лет?

Роуан смотрит на мою руку, словно она заразная. Вырвавшись из хватки Саскии, он снова складывает руки на груди и настороженно рассматривает меня.

– Мама говорит, что нельзя разговаривать с незнакомцами.

Его уверенный голосок трогает меня до глубины души.

Я прочищаю горло, надеясь, что моя улыбка выглядит искренней и что мне удается скрыть растущий шок. Я опускаю руку.

– У тебя умная мама. Я знал ее, когда она была девочкой.

Роуан смотрит на тетю, ожидая подтверждения. Смышленый малыш. Я чувствую на себе обжигающий взгляд Саскии, но не поднимаю на нее глаз.

– Моя мама умная, красивая и самая лучшая мама во всей вселенной, – он улыбается мне во весь рот.

– Во всей вселенной, да? – смеюсь я, ни секунды не сомневаясь в его утверждении.

Он энергично вскидывает голову, и я с трудом говорю сквозь подкативший к горлу ком:

– Похоже, она изумительная.

– Да. Я очень ее люблю, – он широко раскидывает руки, задевая бедро Саскии.

– Ради бога, Роуан. Прекрати драться, – рявкает она.

Восторженная улыбка мальчика пропадает, и мне хочется наброситься на Саскию. Схватить ее за горло и сжать, пока она не посинеет, но я стискиваю зубы, сдерживая гнев. Пока что.

– Я не хотел. – Роуан выпячивает нижнюю губу.

– Тетя Саския знает, что это было нечаянно, – говорю я сквозь стиснутые зубы.

Еще одно ехидное замечание – и я за себя не ручаюсь. Я средь бела дня выдавлю жизнь из ее жалкого тела, и плевать на последствия.

– Нам пора, – резко говорит она и снова хватает Роуана за руку. Может, в ней все-таки есть какое-то чувство самосохранения.

– Было приятно познакомиться, дружище, – говорю я, поднимая кулак, чтобы соприкоснуться с ним костяшками пальцев.

Маленькие пальцы мальчика задевают мои, его кожа мягкая и теплая.

– Мне тоже, дружище.

– Была рада тебя увидеть, – говорит Саския, когда я выпрямляюсь. Весь мой гнев сменяется пылким энтузиазмом. – Разыщи меня, когда снова будешь в городе.

Она сует в карман моего пиджака визитку и, подавшись ко мне, говорит на ухо:

– Или позвони, чтобы встретиться где-нибудь на нейтральной территории.

Игнорируя ее, я достаю из бумажника двадцатку и вручаю мальчику.

– Может, теперь твоя тетя купит тебе конфет.

В его глазах пляшет восторг, и он начинает прыгать.

– Супер! Спасибо!

Саския слегка покачивается на каблуках, не скрывая раздражения, но мне плевать.

– До свидания, Беннет.

Она бросает на меня последний долгий взгляд и тащит Роуана прочь.

– Пока, Бен, – машет мне он.

Я машу в ответ. Внутри меня назревает сокрушительная буря. Смяв в кармане визитку, я достаю ее и швыряю в ближайшую мусорную урну. Глядя на то, как Саския снова начинает бранить мальчика, я готов броситься за ними, но Лео преграждает мне дорогу.

– Что тут только что произошло? – Он недоверчиво вскидывает брови до самой линии волос.

– Ты понял?

Он кивает с тем же ошарашенным видом, и я его понимаю. Мы еще не переварили новости.

– Несмотря на всю дрянь, которую она вколола в лицо, очевидно, что Саския – сестра Сьерры. А потом она упомянула Вегас, – Лео проводит рукой по волосам и оглядывается на Саскию и Роуана, переходящих улицу. – Тебе не нужно делать тест ДНК, чтобы убедиться. Роуан – твоя копия. У него твои темные волосы и твои глаза. На мать он почти не похож.

Я тру руками лицо. Я редко бываю так ошеломлен.

У меня есть сын.

Я стал отцом.

И мой маленький Светлячок так мне и не сказала.

Внутри меня бурлит головокружительная смесь радости, смятения, сожаления, страха и гнева.

– Что ты будешь делать? – спрашивает Лео.

Я тяжело вздыхаю. Вопрос на миллион долларов. И ответа у меня пока нет, только одна все затмевающая уверенность.

– Защищать их.

Разогнав туман в голове, я иду к машине и прыгаю на заднее сиденье. Лео садится рядом.

Планы изменились, – сообщаю я, глядя в зеркало на Алессандро, и показываю на изящный серебристый «мерседес» на другой стороне улицы, в который садятся Саския с Роуаном.

– Следуй за ними.

Глава 16

Сьерра

«Я убью Серену голыми руками», – думаю я, сворачивая на подъездную аллею к роскошному дому Саскии и Феликса. О чем она думала, когда просила Саскию забрать Роуана? Если у нее возникли срочные дела и она не смогла забрать моего сына сама, нужно было позвонить мне, и я попросила бы Пен или Эсме заехать в школу. Обычно Дион оставляет его, пока я не приеду, но сегодня он закончил работу пораньше, потому что улетает в Нью-Йорк с какими-то приятелями на мальчишник их друга Эйба.

Роуан не любит Саскию, и не потому что я чего-то ему наговорила. Я бы никогда так не поступила. Нет, мой сын очень смышлен и улавливает исходящий от нее негатив. А может, дело в грубости и нетерпении, с какими она обращается к нему в наши редкие визиты в родительский дом на воскресный ужин.

Отец игнорировал меня всю беременность – и это было благословение. Но как только я родила, его настрой изменился, до сих пор не знаю, почему. Впрочем, не сказать, что он уделяет Роуану много внимания, а меня и вовсе в основном игнорирует, что меня вполне устраивает.

Я прихожу только ради мамы и сына.

Моя семья – единственная, которую знает Роуан, и я не хочу лишать его общения с любящей бабушкой и двоюродными сестрой и братом. Поэтому в небольших дозах терплю отца и Саскию, лишь бы мой сын не оставался в стороне. Это небольшая цена, напоминаю я себе, паркуя машину, и ступаю по ступеням к парадной двери. Жуя изнутри щеку, звоню в колокольчик и жду, когда дверь откроется.

– Мама! – Роуан подбегает ко мне в ту же секунду, как я вхожу на кухню, и цепляется за мою ногу.

Миссис Смит, домработница, тепло улыбается ему, складывая карандаши в пенал, а пенал вместе с книгами – в рюкзак.

– Привет, Фейерверк.

Я опускаюсь на колени и обнимаю его. Как только меня обвивают маленькие ручки, меня охватывает глубокое удовлетворение. Я так рада быть мамой, я и предположить не могла, что мне это так сильно понравится.

А может, все дело в Роуане.

Потому что он самый изумительный ребенок на свете, я даже не представляла, что он так озарит мою жизнь. С той секунды, как он родился, я попала под действие самого мощного наркотика любви. Когда я впервые взглянула на него, мое сердце до отказа переполнилось любовью, и остается таким до сих пор.

Роуан – мое величайшее достижение. Самый дорогой человек в моей жизни. Именно благодаря ему я каждое утро просыпаюсь счастливой. Я отправлюсь на край земли и обратно, чтобы он был в безопасности, счастлив и здоров. Я так рада быть его матерью. Это настоящее благословение – делить с ним свою жизнь. Он моя гордость и моя радость. Мое счастье. Мое всё.

Я покрыла поцелуями все его милое личико, пока из его взгляда не пропало напряжение.

– Готов ехать домой?

Он вскидывает голову и спрашивает:

– Ты понесешь меня?

У меня ноет сердце. Роуан в высшей степени независимый, и, хотя он очень ласковый, проситься на руки средь бела дня на него не похоже. Значит, он чувствует себя здесь беззащитным. Я его не виню. Хотя об этом доме пишут в журналах о знаменитостях, он – сплошная показуха. В нем нет ничего теплого и приветливого.

Я даже не могу сердиться на сестру за то, что бросила моего сына на кухне с прислугой, потому что миссис Смит хотя бы добра и похоже, что ей приятна его компания.

У Саскии и Феликса так и нет детей, и они прекратили попытки их завести.

Я бы сказала, что мир от этого стал лучше.

Роуан обхватывает ногами мою талию, и я встаю, крепко держа его. Миссис Смит провожает нас до машины, неся рюкзак. Саскии нигде не видно, и я этому рада, потому что вряд ли смогу сдержаться, а я не люблю срываться при сыне.

– Что нужно сказать миссис Смит? – спрашиваю я Роуана, пристегивая его на сидении.

– Спасибо, что присмотрели за мной, – поет он, одаряя ее широкой глуповатой улыбкой.

– Не за что, – она ставит рюкзак на пол перед задним сидением. – Береги себя, мастер Роуан.

Он хихикает, и я ерошу его волосы.

– Люблю тебя, Фейерверк, – говорю я, целуя его в лоб.

– Я тоже тебя люблю, мама.

В доме, где я росла, нежности были не приняты. Отец хмурился, когда мама ласкала нас. Он считал, что любовь делает человека слабым. Нежные слова и проявления чувств в доме Лоусонов были практически под запретом. Мама, когда мы были одни, все же говорила, что любит меня, но это всегда казалось странным. Каким-то неправильным. Теперь я считаю иначе и хочу, чтобы мой сын всегда знал, как сильно его любят и как им дорожат, поэтому я взяла за правило говорить ему о своей любви хотя бы раз в день.

Мы машем миссис Смит, и я завожу двигатель, стремясь убраться отсюда поскорее.

– Мама? – спрашивает Роуан, когда мы тронулись.

Краем глаза я замечаю тонированный внедорожник, припаркованный чуть дальше на дороге.

– Да, Роуан.

– Тетя Саския не дала мне конфет.

Ну конечно не дала. Я строго отношусь к сладостям, но Серена знает, что по пятницам после школы Роуана можно повести в кондитерскую. Теперь я сильно сблизилась со средней сестрой и уверена, что она сказала об этом Саскии.

– Заедем в магазин по пути домой, – заверяю я, глядя на него в зеркало.

– И она не разрешила оставить деньги, которые дал мне ее друг.

О боже. Если Саския подпустила к моему сыну кого-то из своих пустоголовых стервозных друзей, я ее повешу. И каким бессердечным монстром нужно быть, чтобы отбирать деньги у ребенка? Как только я думаю, что Саския опустилась ниже некуда, она находит новый способ меня удивить.

– Хорошо. Я поговорю с тетей Саскией, и она вернет их тебе. А пока что я сама заплачу.

Я вздергиваю брови, и Роуан откидывается на спинку. Вид у него довольный и счастливый. Я подключаю телефон к аудиосистеме машины, и мы подпеваем детским песенкам из моего плейлиста.

Сделав крюк в кондитерскую, мы отправляемся домой в наше бунгало. Я заворачиваю на короткую подъездную дорожку и глушу двигатель. Через несколько домов от нас у обочины стоит большой черный внедорожник. Могу поклясться: тот самый, что и раньше. По спине бежит холодок от нехороших предчувствий, и я потираю грудь, надеясь избавиться от внезапной тревоги.

– Мама, хочешь? – Роуан протягивает липкую руку.

Я бросаю в рот парочку жевательных конфет и невольно морщусь, когда на языке взрывается кислый и вяжущий фруктовый вкус. Не знаю, как его желудок это переваривает.

– Хочешь прокатиться на велосипеде в парк и поискать жуков? – спрашиваю я, расстегивая ремни на его сидении.

– Да, да, да!

Он выскакивает из машины и прыгает на меня. Я чуть не падаю.

Я смеюсь, зарывшись носом в его волосы и вдыхая клубничный аромат его шампуня. Смотрю на дорогу – черного внедорожника уже нет. Я с облегчением выдыхаю ртом. Наверное, показалось.

– Давай переоденемся, возьмем воды и отправимся в путь.

Я достаю его рюкзак и свою сумочку, вешаю их на плечо и запираю автомобиль, а Роуан просовывает липкую руку в мою.

– Как в школе? – спрашиваю я, пока мы идем по гравию к двери.

– Прекрасно. – Он ослепительно улыбается. – Мистер Стюарт разрешил нам рисовать, а потом мы смотрели «Доктора Дулиттла».

– Наверное, было весело.

– Весело, – соглашается он и бежит к дому.

Я отключаю сигнализацию и кричу ему:

– Будь осторожен!

Временами с ним бывают несчастные случаи, особенно когда он носится на полной скорости. Роуана переполняет безграничная энергия, которую я не хочу обуздывать, но приходится находить баланс, чтобы он был в безопасности.

Бросив рюкзак на пол, я кладу ключи и сумочку на столик в коридоре, топаю через нашу совмещенную со столовой кухню в другой коридор, ведущий в три спальни. С другой стороны дома находится большая гостиная, маленькая лоджия и художественная студия. Но больше всего я люблю большой сад на заднем дворе. Я установила качели, горку и лесенки для Роуана. Кроме того, у нас есть огород, цветник, песочница и маленький крытый пруд с разноцветными рыбками.

Войдя в комнату Роуана, я давлюсь смехом при виде того, как мой неугомонный сын сражается со школьной рубашкой.

– Дай я помогу. – Я опускаюсь на колени на ковер и натягиваю запутавшуюся рубашку обратно. – Будет быстрее, если расстегнуть, Фейерверк.

Я щелкаю его по носу и проворно расстегиваю пуговицы. Предоставив ему снимать брюки, достаю из его шкафа спортивные штаны, футболку и толстовку с капюшоном. Сейчас довольно тепло, но по вечерам становится прохладно.

Оставив сына переодеваться, снимаю с себя рабочий черный топ и брюки.

Мне удалось закончить Лойолу через два года после рождения Роуана, после чего я изучала курс иглотерапии на вечернем отделении и онлайн. Я не хотела упускать ни минуты, которую можно провести с Роуаном, поэтому приходилось учиться, когда он спал. Я работаю неполный рабочий день в местной клинике и пока отложила учебу. Когда в будущем году Роуан пойдет в начальную школу, возможно, запишусь на курс гомеопатии.

– Готов! – громко объявляет Роуан, заскакивая в мою комнату.

– Ну а я нет, – говорю я, стоя в нижнем белье. – Почему бы тебе не набрать две бутылки воды, пока я одеваюсь?

Я торопливо натягиваю лосины и футболку Диона с длинными рукавами и туго зашнуровываю кроссовки.

Десять минут спустя мы уже в пути. Мы живем в тихом районе, дорожное движение здесь не слишком оживленное, но я все равно по пути в парк стараюсь двигаться по пешеходным и велосипедным дорожкам.