Текст книги "Время новой погоды"

А когда они добрались до вожделенного берега, тут-то и ждала их она – Ронда Джефферсон, лидер организации «Очнитесь От Американской Мечты», репортер газеты «Бродячая кость», пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-правнучка Томаса Джефферсона и самая великолепная представительница рода человеческого, какую когда-либо видел Бадди ЛеБланк.

– Мы с вами раньше встречались? – спросила Ронда, пожимая ему руку и поздравляя с успешным переходом через каньон. – Вы кажетесь мне… Ну не знаю… – Она пристально в него вглядывалась. – Вроде бы знакомым.

– Вы тоже кажетесь мне знакомой. Но я, наверное, видел вас по телевизору.

– Наверное, и я видела вас по телевизору, – рассмеялась Ронда, показывая на десятки камер «Шоу-Америка», разместившихся всюду и везде. – В наши дни все попадают в объектив. Вчера увидела на экране собственную тетушку. У нее кошка пропала, и «Шоу-Америка» сняла и показала всю эту драму. А вы слышали про их план установить камеры на площадях и в местах скопления людей во всех больших городах страны? По-видимому, произошло какое-то слияние «Шоу-Америка» с «Корпорацией Америка», и они теперь, кажется, получают новые фонды… – Она посмотрела на Бадди и смущенно улыбнулась. – Ох, ну вот, я же должна интервьюировать вас, а сама взялась произносить речь на одну из привычных тем. Думаю, это сюжет для другой беседы.

– Ладно. – Бадди посмотрел ей в глаза и, сам удивляясь собственной храбрости, спросил: – Когда?

За спиной Ронды Бадди видел, как Феликс посылает свою главную звезду – гепарда – прыгать через пылающий обруч. А откуда-то слева к нему доносился голос Арни, беседующего с одним из репортеров «Шоу-Америка»:

– Ах-х-х, ничего особенного в этом нет. Больше всего меня волновало вовсе не то, что я могу упасть, а то, что «Корпорация Америка» собирается сделать с этим невероятным чудом природы, которое наши предки сохранили, чтобы им могли наслаждаться все будущие поколения до скончания времен. А что касается этого дела с обнажением дна Атлантического океана для сельскохозяйственной эксплуатации, то…

Чуть подальше, с другого бока, Ирма и Эдна беседовали с другим репортером.

– Соответствующий термин, – говорила Ирма, – это на самом деле «соединенные близнецы».

И возможно, что сказалось влияние новой гравитации или пьянящее сознание, что переход через каньон так успешно завершился, но Бадди, когда он вернулся к беседе с Рондой Джефферсон, чувствовал, что сердце его – легче воздуха.

16. Выиграй Джекпот!

На следующее утро Бадди и Ронда встретились в заведении под названием «Кафе Дота „Большой Каньон“», стоявшем посреди пустыни у черта на куличках, там, где шоссе двух штатов встречаются, молча обмениваются коротким кивком и порознь продолжают свой одинокий путь. Уютный аромат яичницы с беконом окутал молодых людей, как только они шагнули за сетчатую дверь; острый запах перца чили поднялся навстречу этому аромату, и сердце Бадди сжалось, когда он увидел, как внутреннее убранство кафе похоже на убранство «Новой американской харчевни Полли»: хромированные табуреты, стойка в виде буквы «U», голубой в синий горошек пластик столов и красные виниловые занавеси кабинок, окна которых смотрят на стоянку машин.

Встреча началась за завтраком, продлилась до середины дня и плавно перетекла в ужин. Бадди и Ронда осилили все три трапезы в этом кафе и задержались бы на всю ночь, если бы хозяйка не выставила их после десяти вечера, перевернув стулья и вымыв вокруг их столика пол. День этот для Бадди был чудом, таким же по-своему чудом, как переход по канату через каньон; таким ему и суждено было остаться, безупречным и нетронутым, сохранившимся в его памяти навсегда, словно муха в янтаре. Казалось, время остановилось, но на этот раз дело было вовсе не в беспорядочности его течения: скорее каждое мгновение, проведенное с Рондой, ощущалось как нечто длительное, окутанное каким-то светящимся ореолом, так что вопрос о том, как долго они пробыли вместе, был бы совершенно ни к чему. Казалось, Бадди всю жизнь говорил на языке, который никому другому не под силу было расшифровать, – на древнемадагаскарском или на нижне-ретро-нордическом, и вот наконец он встретил того, кто этот язык понимает. К полудню Бадди и Ронда обсудили свое детство, родителей, учебу в школе и все личные проблемы. После ланча – подавали жаркое с красным соусом чили, от которого рот Бадди пламенел так же, как его сердце, – они заговорили о своих устремлениях и о мировых проблемах. В середине дня (поскольку оба были поражены самой привлекательной из новых болезней – Инфекционным Энтузиазмом) они в принципе договорились, что «Артисты Цирка-Шапито за Новый Мир», ведомые Бадди, и организация «Очнитесь От Американской Мечты», возглавляемая Рондой, должны объединить усилия.

То и дело Бадди поглядывал в окно на кажущуюся бесконечной пустыню. Прокатилось перекати-поле, время от времени оно взлетало в воздух, если попадало в зону одномоментного расстройства гравитации. Крутящиеся прозрачные смерчики пыли поднимались вдали на широкой, сухой и бесплодной равнине. Но еще более великолепный вид открывался Бадди в бездонной глубине глаз Ронды, через которые, как ему воображалось, он мог заглянуть прямо ей в душу. А ее губы! Мягко изогнутые, словно крылья птицы или ангела, они с одной стороны приподнимались чуть выше, чем с другой, так что улыбка ее, когда возникала, скользила как бы чуть вбок, придавая ей вид задумчивый, грустный и в то же время совершенно неотразимый. А эта волна темных волос, упругими кольцами спадавших ниже плеч на потертую коричневую лётную куртку, которую она надевала поверх футболки с надписью «Горжусь, что я Очнутик»! А кожа – такого теплого красивого цвета кофе со сливками, что Бадди было трудно удержаться от того, чтобы не представить себе, как он наслаждается ее вкусом (не говоря уже о стимулирующем эффекте) в буквальном смысле слова. Ронда не пользовалась косметикой, да ей и незачем, думал Бадди. Губы у нее алые, точно такие, какими и должны быть губы; кожа – гладкая, какой и должна быть кожа; ресницы – длинные, темные, загнутые вверх – вряд ли могли стать еще более совершенными, чем были. На самом деле, думал Бадди, если бы можно было отыскать в энциклопедии дефиницию «Красивая, умная, сексуально привлекательная, сильная женщина», то рядом с ней – в качестве иллюстрации – непременно была бы фотография Ронды.

Стены кафе, которое оказалось слишком далеко от цивилизации, чтобы привлечь внимание корпорации «Что-за-Сосиска!», украшали предметы горняцкого обихода: ржавые кирки, керосиновые фонари, выцветшие фотографии гордых седобородых горняков, позирующих у входа в шахту на фоне вагонеток с рудой. Однако Бадди почти не замечал всего этого: он обнаружил, что пристально, сам того не желая, наблюдает, как ломтики жареного картофеля с тарелки Ронды окунаются в блестящий красный кетчуп и одна за другой проходят между ее губами. Счастливый картофель!

Но ведь она, напомнил он себе, не просто красива – она умна, образованна, красноречива и харизматична.

И красива!

Совершенно бездумно Бадди принялся обрывать лепестки с розового бутона в вазочке на столе. Один за другим он положил лепестки в рот.

Они говорили о канатном протесте «Уродцев», устроенном накануне, и смеялись над заголовками газет, которые им удалось подобрать в соседних городках: это были «Кецалькоатль Тайме», «Майл-Хай Пост» и новая общенациональная «Америка Тудей». Все они не устояли перед соблазном позабавиться по поводу этого события.

Шапито Ломает Шапку Перед Большим Каньоном

Циркачи За Резервирование Резервуаров

Уродцы Над Каньоном Едва Не Добили Дело

Но переход был показан по телевидению на всю страну «Завтрашним Шоу» Дэна Атмоста и «Шоу-Америка», а организация Ронды «Очнитесь от Американской Мечты» тоже сказала свое слово: телефонные звонки и письма потоком лились в Столицу, выражая протест против планов «Корпорации Америка» относительно Большого каньона. В целом трудно было бы представить себе более успешное первое представление теперь уже знаменитых «Артистов Цирка-Шапито за Новый Мир».

Однако что-то новое появилось на экране телевизора над стойкой, и внимание Ронды тотчас было отвлечено. Человек в морской форме – Бадди показалось, что он узнал в нем нового министра Защиты Родины, – говорил что-то в микрофон в помещении, заполненном телекамерами. Телевизор был слишком далеко, чтобы слышать, что говорит этот человек, но вид у него, как показалось Бадди, был, несомненно, командирский, и он жестикулировал с впечатляющей горячностью… с горячностью, которая, как ни странно, выглядела почти знакомой.

Ронда, полуповернувшись на стуле, пристально смотрела на экран; губы ее плотно сжались, образовав тонкую линию, глаза сузились так, что почти закрылись.

– Ненавижу этого человека, – произнесла она так, будто это само собой разумелось.

Бадди был поражен неожиданной сменой ее настроения: ведь Ронда была на пути к тому, чтобы стать национальным символом толерантности и эгалитаризма.

– Но почему? – спросил Бадди. – Кто он такой?

– Он мой отец.

На какой-то момент лицо Ронды исказило невероятно сильное чувство, словно она, как подумал Бадди, была сейчас способна на что угодно. Но затем уголки ее губ стали приподниматься как бы против воли, и они с Бадди весело рассмеялись – это почему-то оказалось единственной подходящей к случаю реакцией.

– Понимаю. – Бадди потягивал лимонад (уже третий стакан за день), все еще пытаясь охладить рот после чили. – Я тоже ненавижу своего отца. То есть я думаю, что ненавидел бы его, если бы имел какое-то представление о том, кто он.

Однако, хотя ему было так приятно соглашаться с Рондой и хотя чувства его к отцу – как ему казалось – были вполне оправданны, Бадди ощутил странную боль в животе, словно все его внутренности вдруг сжались, когда он произнес эти слова вслух. И он не мог не задаться вопросом: разве известным на всю страну активистам движения за мир и охрану окружающей среды, к чьим рядам он только что неожиданно примкнул, позволяется кого-то ненавидеть?

– Похоже, у тебя трудное прошлое. – Уголки рта у Ронды снова приподнялись, и Бадди с большим трудом отвел глаза от ее губ. Он протянул руку к еще одному розовому лепестку.

– У тебя тоже. – Бадди посмотрел через ее плечо на экран, где жестикулировал уже какой-то другой член корпоративного правительства. – Так почему бы тебе не сказать мне, за что ты ненавидишь своего отца, а я расскажу тебе, за что я, очевидно, должен ненавидеть своего.

– Ну понимаешь… – начала Ронда. – Когда твой отец – первый афро-американский губернатор Американского Самоа…

– Первый афро-американский губернатор? Это же настоящее потрясение основ!

Ронда фыркнула.

– Прежде всего надо задать себе вопрос: а что американцу – любому американцу – вообще делать на южноморских островах? Второе: мой отец – скорее всего, самый белый из всех когда-либо существовавших чернокожих мужчин. Его лозунг: делай все, что говорят тебе те, кто выше тебя, никогда не раскачивай лодку и пытайся получить выгоду из любой ситуации. – Ронда поиграла с последним картофельным ломтиком на тарелке, то окуная его в остатки кетчупа, то снова вытаскивая. – А что касается жен и дочерей… что ж, они обязаны поступать так же.

– Ox, – сказал Бадди, – представляю себе эту картину. – Он с минуту помолчал. – А твоя мать? Она так же восстала, как и ты?

В ответ на это Ронда рассмеялась.

– Представь себе хлопотунью-мамочку с миндалевидными глазами. А еще она страдает самой худшей из новых болезней.

– Что за болезнь?

– Скоростное Потребительство.

– Так, погоди. – Бадди принялся считать на пальцах. – Если твой отец – афро-индейско-белый американец, а мать – японо-полинезийка, это означает, что ты происходишь от…

– Практически от всех основных рас человечества, – закончила Ронда его утверждение. – Прямо перед тобой, за этим столиком, сидит женщина будущего. – Она сделала иронический поклон. – Мой отец вечно заявляет, что я унаследовала худшие черты каждой расы. – Ронда разглядывала последний картофельный ломтик, как бы размышляя, должна ли его постигнуть судьба всех предыдущих. – А что твои родители?

Бадди набрал в грудь побольше воздуха.

– Ну, мой отец бросил нас, насколько я могу судить. Мама никогда не рассказывала мне эту историю целиком, только всегда говорила, что я – в точности как он и она не хочет о нем рассказывать, чтобы я не отправился бродить по стране, разыскивая его. – Бадди засмеялся. – Думаю, насчет того, чтобы бродить по стране, – тут она явно проиграла, хотя у меня и в мыслях нет пытаться отыскать моего так называемого папочку. Но мама у меня по-настоящему необыкновенная. У нее только девять пальцев, и она не желает уезжать из округа Магнолия даже на полдня. Хоть и сама не знает, почему. Ну, впрочем, может, человеку просто приходится быть необыкновенным, если у него всего девять пальцев. – К собственному удивлению, Бадди почувствовал, что в глазах у него скопилась влага, и он, отвернувшись к окну, принялся смотреть на пустыню. – У нее харчевня как раз вроде этой, – закончил он. – Должен сказать, я по ней скучаю.

Они немного помолчали.

– Девять пальцев? – спросила Ронда. – А за этим какая история кроется?

Бадди вздохнул и пожал плечами.

– Моя мать – загадка даже для самой себя. Но это я как раз помню: одно из моих первых воспоминаний о ней – ее рука с недостающим пальцем держит молочную бутылочку… Девять пальцев, приглаживающих мне волосы… Мне понадобилось довольно много времени, чтобы понять, что не у всех строение рук такое же.

Настроение изменилось, оба стали задумчивы.

– Ну и как это было – расти в Байю? – спросила Ронда.

– Ужи и лунный свет… – ответил Бадди. – Аллигаторы и орхидеи… Болота, которые тянутся вечно… Страсть, вуду и магия.

– Звучит потрясающе! Когда сможем поехать?

– Когда захочешь. – Бадди посмотрел на Ронду так пристально, что она отвернулась. – А как насчет южной части Тихого океана? – через некоторое время спросил он, чтобы вернуть ее внимание. – Как там было?

– Ах… – ответила Ронда. – Сыпучие пески, сверкающие на солнце, солнце на бурунах, пальмы с разлапистыми листьями, самая синяя вода в мире, рифы и морские ангелы (это рыбы такие), соленая вода, высыхающая у тебя на коже…

– А туда мы можем съездить?

– Может быть, – ответила Ронда. – Может быть, когда-нибудь…

Они создали свой собственный мир. Было ли это лишь воображением Бадди, или на самом деле Ронду окружал ореол света? Или так произошло потому, что она подвинулась и села на фоне окна, а предвечернее солнце бросало сквозь стекло за ее спиной косые лучи? Было ли это его воображением, или на самом деле весь этот день мягко светился и был прозрачен и легок, словно мечта, и края его были как-то размыты, будто телекамера реальности смягчила фокус?

Другие посетители приходили и уходили, их присутствие было совершенно несущественным, их практически не замечали, пока лохматый седобородый человек в обвисшей коричневой кожаной шляпе не явился, чтобы воспользоваться таксофоном в будке напротив их кабинки. Он выглядит так, подумал Бадди, будто только что сошел с фотографии на стене.

– Проклятье! – громко проворчал человек, роясь в карманах. Несколько голов – Бадди и Ронды в том числе – повернулись в его сторону. Не замечая всеобщего внимания, он обследовал свои карманы во второй раз. – Куда я задевал ее номер? – К этому моменту он уже вывернул карманы и выложил их содержимое на полочку под телефонным аппаратом: зажигалку, охотничий нож, несколько смятых ассигнаций, цепочку и брелок для ключей с надписью «Счастливый неудачник». Он сдвинул шляпу на затылок, почесал лоб и уставился на все эти вещи, будто, если долго на них смотреть, они выдадут ему свои секреты. – Я же знаю, он должен быть где-то здесь.

Ронда, как и все остальные поблизости, с интересом наблюдала за происходящим, но когда она снова повернулась к Бадди, то обнаружила, что зона его внимания совершенно изменилась. Впервые за весь день он пристально смотрел мимо нее, все его внимание сфокусировалось исключительно на человеке в телефонной будке. Ронда видела, как выражение лица Бадди становилось все более напряженным, а синие глаза с более темными по краям радужками, казалось, стали ярче, словно светились изнутри. Человек в шляпе с возросшим отчаянием принялся обследовать карманы в третий раз. Он затолкал вывернутый карман брюк обратно и снова вытащил его подкладкой наружу, потом проделал это еще и еще раз, словно удивляясь, что карман по-прежнему пуст. В последний раз из кармана выпала картонка спичек. Она упала на пол.

Человек смотрел на картонку с недоверчивым изумлением; когда он наклонился и поднял ее, лицо его просияло.

– Нашел! – закричал он. Он повернулся и обратился ко всем присутствующим: – Я нашел номер телефона Мюриэл!

Зрители тут же разразились аплодисментами, и вскоре к ним присоединилось все кафе. Но человек снова стал рыться в карманах.

– Эй, – он снова повернулся к собравшимся, – а кто-нибудь мне доллар не разменяет?

Ронда оглянулась на него, потом посмотрела на Бадди, потом снова на человека в шляпе, который теперь стоял у стойки, меняя одну из своих мятых ассигнаций на четвертаки.

– Бадди, – спросила Ронда. – Что такое только что произошло?

– О, – ответил Бадди. – Ничего такого.

Она пристально вглядывалась в него.

– Как ничего такого?

Бадди пожал плечами.

– Это просто что-то, что я могу сделать для людей. Иногда. Ничего особенного. Мама всегда говорила: это у меня от отца.

Человек вернулся и принялся опускать монеты в прорезь таксофона. Но Ронда все еще смотрела на Бадди.

– Ладно, – сказал Бадди. – Сейчас продемонстрирую.

Он прошел к игровому автомату, занимавшему ближний к ним угол кафе, в том месте, где следовало бы стоять автомату музыкальному. Машина выглядела нелепо в этом углу, под деревянным колесом от фургона и старой уздечкой, подвешенными к потолочной балке. Однако такие автоматы становились в те дни все более и более обычным делом, их можно было увидеть практически повсюду: в кафе, в барах, на вокзалах, везде, где людям случалось ненадолго задержаться с мелочью в карманах и хоть какой-то надеждой в душе. Автомат в этом кафе был раскрашен ярко-красными сердцами, розовыми купидонами, розами и сложенными для поцелуя губами, а еще на нем горела надпись:

Выиграй Любоооовный… Джекпот!

– Это, пожалуй, самый идиотский автомат, какой мне когда-либо приходилось видеть, – заметила Ронда, повернувшись на стуле, чтобы понаблюдать за Бадди.

– Идиотский, не идиотский, – откликнулся Бадди, – какая разница? У тебя четвертак есть?

– Терпеть не могу зря тратить деньги на такие вещи, – сказала Ронда.

– Ты их зря не потратишь.

На лице Ронды возникло скептическое выражение, но она все же бросила ему монетку.

– Орел! – крикнул Бадди, пока монетка была еще в воздухе. Он поймал ее и положил на тыльную сторону ладони, потом протянул руку – показать Ронде, что четвертак упал предсказанной стороной вверх. Бадди пожал плечами и улыбнулся.

Тем временем человек у таксофона закончил набирать номер. Он держал трубку у уха, на лице его было написано ожидание.

– Мюриэл?! – По его лицу было видно, что он ничего не понимает. – Новая компания «Имперские Ковры»? – повторил он, вертя в руке спичечную картонку и с недоверием ее разглядывая. – Это номер 770-4358?

Бадди опустил четвертак в прорезь автомата. Помедлив минуту, он глубоко вздохнул и потянул за ручку.

Колесики завертелись в красноватом смешении губ, роз, купидонов и сердец. Слева от него колесико остановилось первым, сперва замедлив ход, а затем успокоившись на одном из сердец. Когда остановилось второе, оно тоже прекратило движение на сердце. Ронда, сама того не желая, не смогла удержаться от радостного возгласа. Третье колесико замедлило ход, как бы собираясь остановиться на очередном сердце, поколебалось, прокрутилось дальше и подошло к розе.

Ронда издала невольное разочарованное «ох-х-х». Но тут, не отводя глаз от Бадди, она увидела, что он наклонил голову набок – совсем чуть-чуть, а его подбородок выдвинулся вперед, словно он пытался сосредоточиться, и колесико, не совсем еще застывшее на розе, вроде бы покачнулось и заколебалось. Вдруг оно прокрутилось назад, решительно остановилось, и в прямоугольном окошечке засияло третье сердце.

Зазвучали сирены и колокола, засверкали огни, закрутились колесики. Затем со звоном посыпались монеты: четвертаки падали на четвертаки, уже скатившиеся в специальное гнездо, оттуда в ладони Бадди, а затем и в ладони Ронды, когда она подошла и сложила свои руки ковшиком рядом с его руками, потом монеты раскатились по всему полу. Все посетители кафе повернулись и уставились на них, и во второй раз за этот день в кафе раздались аплодисменты.

Бадди и Ронда подняли головы и увидели официантку в голубой униформе с кружевной оборкой: она стояла, глядя на них, и качала головой. Во взгляде ее светилось не что иное, как подозрение.

– Никогда не видела, чтобы хоть кто-то выиграл ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ у этой машины… до сегодняшнего дня, – произнесла она.

Бадди и Ронда храбро встретили ее взгляд.

– Это же любоооовный джекпот! – воскликнули они в один голос. Это вызвало у обоих взрыв удивленного смеха, они взглянули друг на друга, покраснели и отвели глаза.

Официантка только пожала плечами и, бесшумно переступая ногами в черных туфлях на каучуковой подошве, ушла, чтобы обслужить нового клиента.

– Мы что – на одной волне? Без слов друг друга понимаем? – Бадди все еще смеялся. Наверное, это прозвучало так, будто он слишком торопит события, потому что за его словами последовало неловкое молчание, после чего оба наклонились и стали подбирать с пола просыпавшиеся монеты.

Человек у таксофона смог наконец дозвониться.

– Мюриэл? – говорил он в трубку. – Что ты сегодня делаешь, детка? – Последовало молчание. – Нет! – сказал он. – Это Роджер!

– Вот видишь, – сказал Бадди, когда они с Рондой подобрали четвертаки изо всех углов и закутков, куда те закатились, и сложили их кучей на столе. – Я всегда выигрываю.

– Но тогда… – спросила Ронда, – почему же ты небогат? Почему не выигрываешь миллионы долларов и не тратишь их на благотворительность?

– Тогда это не работает, – пояснил Бадди. – Если я начинаю слишком увлекаться результатом, это перестает действовать. А если не перестает, то меня в таких местах вычисляют и гонят вон. Кроме того, я, по правде говоря, не люблю азартные игры. Я хочу сказать, какой в них интерес, если всегда выигрываешь? Тогда ведь даже не волнуешься!

– И все-таки, – сказала Ронда, – у меня предчувствие, что этот твой талант когда-нибудь пригодится.

– Ну что ж, – ответил Бадди. – Не могу представить, что выигрывать любоо-оовный джекпот вообще может быть нехорошо.

Ронда чуть улыбнулась и отвела глаза. Бадди представилось, что на ее щеках появился легкий румянец.

Человек у телефона только заканчивал беседу.

– Ну ладно, сонная совушка, – говорил он. – Значит, в восемь. – Он помолчал. – Нет, – поправил он. – Это Роджер. Ладно, значит, увидимся. – Он снова помолчал, прежде чем повесить трубку. – Мюриэл, детка, – сказал он. – Я тебя люблю!

Он повернулся и пошел прочь. На лице его играла такая широкая улыбка, какой мир еще не видывал.

Когда вечерняя тьма окутала плечи окрестных холмов, их беседа приняла более интимный характер. Официантка зажгла на столике свечу, лучащийся от нее свет создавал вокруг них яркий трепещущий круг, словно светлый альков, в котором существовали они одни. Они наклонились друг к другу над столом, чтобы лучше слышать каждое произнесенное другим слово; они говорили о смысле и значении любви, о возможностях человеческой жизни. В какие-то моменты их губы были так близко – всего на расстоянии ладони. Бадди в волнении съел все лепестки с розы на их столике и уже приглядывался к вазе на соседнем. Он страшно обрадовался, когда пораженная официантка осмотрела ободранный стебель цветка и заменила его новым.

Как легко было бы, думал Бадди, как легко было бы склониться чуть дальше над столом, приблизиться на эти несколько ничтожных сантиметров и коснуться ее губ своими! Не было у него сейчас желания сильнее, чем это, и все же… – ведь он только-только встретил эту женщину, едва ее знал, несмотря на то что в душе он чувствовал, что они знают друг друга целую вечность. Вероятнее всего, думал он, я рискую ее отпугнуть. Но он снова и снова решал, что сделает это; его намерение кружило ему голову, слова Ронды доносились словно издалека, звучали слабо и смутно и не удерживались в мозгу. Потом она снова наклонялась ближе, он делал то же самое, но решимость покидала его, и он отступал на испытанную и верную территорию – территорию слов, ведь их он всегда считал более надежными, чем эмоции.

В конце концов они оба смолкли: все темы были исчерпаны. В сознание Бадди стали вплывать отрывки бесед за парой соседних столиков, где еще оставались посетители.

– Дак вот я ей и говорю. Говорю, значит…

– Ну и что скажешь про эту погоду, Генри?

– …самая потрясная девчонка, какую в жизни встречал…

– Самый лучший красный чили в округе Окотилло!

«Ах, – размышлял Бадди, словно погрузившись в дрему, – вот она. Жизнь человека. Замечательная, замечательная человеческая жизнь!»

– Ронда, – вдруг нарушил он молчание. – У тебя когда-нибудь возникало чувство, что чего-то в тебе не хватает? Что у тебя вроде бы есть какая-то рана? Внутри?

Будто твоя душа обрела существование, а какая-то ее часть, другая половина, отсутствует, была оторвана еще до того, как ты явилась в этот мир, и ты с тех пор ее все время ищешь?

Ронда сидела молча, а теплые пальцы света, лившегося от свечи, ощупью бродили по ее лицу. Казалось, в ней происходит внутренняя борьба, хотя Бадди и представить себе не мог, какова природа этой борьбы.

– Бадди… – Она глянула в его глаза своими темными, такими прекрасными глазами… похожими на что? – думал Бадди. – Они как корица? как гвоздика? как темные бездонные колодцы, уходящие глубоко в землю? Тысячи никчемных сравнений толпились у него в голове. Он видел крохотное пламя свечи, отражавшееся в глазах Ронды, такое совершенное и завершенное, словно они целиком втянули в себя это сияние.

Она смотрела на него так напряженно, что Бадди невольно подумал: она чувствует то же, что и он!

– Бадди… – Она колебалась. – Да, я тоже испытывала такое чувство. Я очень хорошо знаю, что ты имеешь в виду. Ты нравишься мне больше всех, кого я до сих пор встречала, и я надеюсь, мы всегда будем друзьями. Но я думаю, ты должен знать… – Она подняла левую руку к свече, и знак, который он должен был бы заметить много часов назад… мог бы заметить, если бы не был так неопытен в этих вещах, не был отвлечен ее оживленностью, ее красотой настолько, что исключил этот знак из зоны своего внимания, или не зафиксировал в мозгу его значение, или оказался слеп к этому конкретному отрезку действительности, или просто не заметил… Этот знак ведь был там и раньше, до него, в виде тоненького поблескивающего кольца на пальце левой руки. На том пальце, которого недоставало у его матери, совершенно не к месту подумал он.

– Бадди, – заговорила снова Ронда, а он смотрел, как призрачный отсвет огонька свечи пляшет вокруг ее глаз. Но она опять отвела глаза. – Я помолвлена.