Текст книги "Шри Ауробиндо. Эссе о Гите – II"

Но может показаться, что самым подходящим или даже лучшим, самым быстрым и действенным способом достижения этой цели является отречение и покой саньясы. Этот путь, по-видимому, является путем Акшары, так как предполагает полное отречение от трудов и жизни, аскетическое затворничество и бездействие. Но если это так, то действию едва ли остается место или, по крайней мере, в нем отпадает необходимость и призыв к нему становится излишним. Но все это никак не вяжется с сохранением и поддержанием космического существования, lokasaṇgraha, с битвой на Курукшетре, с путями Духа во Времени, с видением миллионнотелого Господа и с его вдохновенным приказом: «Поднимайся, поражай врагов, наслаждайся завоеванным царством!» И чем же в этом случае является эта душа в Природе, этот Кшара, этот дух, наслаждающийся нашим подверженным постоянным изменениям существованием? Ответ Гиты звучит так: «Это тоже Пурушоттама, но проявленный в своей вечной множественности». Кришна говорит о Кшаре: «Это вечная частица Меня, ставшая Дживой в мире Джив». И эта фраза, это определение содержит в себе огромный смысл и имеет исключительно важные следствия. Это означает, что каждая душа, каждое существо в своей духовной сути является самим Божественным, пусть на данный момент лишь частично проявленным в Природе. И эта фраза также означает, если вдуматься в смысл ее слов, что каждый воплощенный дух, каждый из этого множества является вечной индивидуальностью, вечной нерожденной и бессмертной силой единого Существования. Мы называем этот проявленный дух Дживой, потому что видим его здесь как живое существо в мире живых существ, а когда он проявляется в человеке, мы говорим о нем, как о человеческой душе и наделяем его человеческими качествами. Но, на самом деле, он намного превосходит свои нынешние обличья и не связан своей человеческой формой: в прошлом он проявлялся в менее сознательных формах, а в будущем он может стать чем-то большим, нежели ментальный человек. И когда эта душа превосходит все невежественные ограничения, она обретает свою божественную природу, по отношению к которой наша человеческая форма является лишь временным покровом, частичным и неполным выражением того, что скрыто за ней. Этот индивидуальный дух существует и всегда существовал в Бесконечном, за пределами Пространства и Времени, ибо он по своей природе неуничтожим, sanātana. Именно эта идея о бессмертной личности, по-видимому, является причиной того, что Гита избегает даже малейшего упоминания о возможности полного растворения души в Непроявленном, laya, но говорит, скорее, о высочайшем состоянии души, состоянии, в котором душа пребывает в Пурушоттаме, nivasiṣyasi mayyeva. Даже когда Гита говорит о едином «Я» всего сущего и, как нам кажется, использует язык Адвайты, эта неувядающая истина о вечносущей личности, mamāṁśaḥ sanātanaḥ, вносит некое качественное отличие и делает эти рассуждения почти идентичными доктрине Висиштадвайты, – но все-таки нам не следует спешить с выводами и думать, что именно к этому и сводится вся философия Гиты или что ее доктрина ничем не отличается от поздней доктрины Рамануджи. Хотя одно уже не вызывает сомнений: с точки зрения Гиты, принцип множественности в духовном бытии единого божественного Существования вечен, реален и совсем не является иллюзией.

Эта вечная личность не является чем-то отличным от Божественного Пуруши и реально никак не отделена от него. Это сам Господь, Ишвара, который благодаря вечной множественности своего единства – а разве все сущее не является выражением этой истины Бесконечного? – вечно живет как бессмертная душа внутри нас, воплощается в этом теле, обитает в нем какое-то время, а затем, когда срок жизни тела истекает и оно отбрасывается, распадаясь на природные элементы, покидает его. Для того чтобы насладиться объектами ума и чувств, он приносит с собой и развивает субъективные силы своей индивидуальной Пракрити, а также ум и пять органов чувств, а потом, оставляя тело, он уносит их с собой – «словно ветер ароматы цветов». Но эта тождественность Господа и души в изменчивой Природе скрыта от нас внешними формами и затеряна в круговороте ее обманчивых движений. И те, кто позволяет себе руководствоваться внешними формами Природы, человеческими или любыми другими, никогда не осознают этой тождественности, будут пренебрегать Божественным, обитающим в человеческом теле, и не замечать его. В своем невежестве они не смогут увидеть, как он воплощается в теле и покидает его или пребывает в нем, наслаждаясь гунами и обретая качества, они заметят только то, что доступно пониманию ума и восприятию органов чувств. Но более великую истину можно увидеть лишь оком знания. И до тех пор, пока они не научатся преодолевать ограничения внешнего сознания и не создадут в себе духовное существо, выстроив для него своего рода обитель в собственной природе, они никогда не смогут узреть Божественное ни в себе, ни в других. Чтобы познать себя, человек должен стать kṛtātmā, полностью зрелой духовной личностью, обладающей духовным видением. Йогины, у которых открыто это око знания, прозревают в своей собственной бесконечной реальности Божественное Существо (которым человек, по сути, и является), осознают свою собственную вечность духа. Просветленные, они видят Господа в себе и избавляются от жестких материальных ограничений, выходят за рамки ментальной личности и преходящих жизненных форм; обретшие бессмертие, они пребывают в истине своего высшего «я» и духа. Но они прозревают Господа не только в самих себе, но и во всем космосе. В свете солнца, освещающего весь этот мир, они видят свет того Божества, которое пребывает в человеке; свет луны и свет огня это тоже свет Божественного. Божественное наполняет собою землю, являясь духом ее материальной силы, и поддерживает своей мощью все многообразие форм на ней. Оно, будучи духом Сомы, становится расой (rasa), соками матери-земли, питающими растущие на ней деревья и растения. И именно Божественное является тем огнем жизни, который поддерживает физические тела живых существ, превращая их пищу в основу витальной энергии. Оно пребывает в сердце любой дышащей твари; память, знание и способность ума рассуждать приходят от него. Оно – то, что узнают, изучив все Веды и все науки; оно – знаток Веды и создатель Веданты. Иными словами, Божественное одновременно является Душой материи, Душой жизни и Душой ума, а также Душой супраментального света, превосходящего ум и его ограниченные ментальные способности.

Таким образом, Божественное в таинстве своего проявления предстает в виде двойственной души, двойной силы, dvāv imau puruṣau; оно одновременно поддерживает дух изменчивых вещей, в совокупности составляющих все это существование, kṣaraḥ sarvāṇi bhūtāni, и неизменный дух, пребывающий над ними и погруженный в ничем не нарушаемую неподвижность вечной тишины и покоя. И именно под влиянием силы Божественного во всем, ум, сердце и воля человека столь мощно устремляются в двух противоположных направлениях – эти два духа словно влекут его каждый в свою сторону, пытаясь аннулировать влияние друг друга. Но Божественное во всей своей полноте не является ни Кшарой, ни Акшарой. Оно величественнее неизменного «Я» и еще более величественно, чем Душа преходящих вещей. И если оно способно быть одновременно и тем и другим, то лишь потому, что оно отлично и от того и от другого, anyaḥ, это Пурушоттама, пребывающий над космосом, но при этом наполняющий весь мир, присутствующий в ведических гимнах, обнаруживающийся путем самопознания и через опыт космического существования. И все, кто знают его таким и воспринимают его как Пурушоттаму, уже не обманываются ни обличьями мира, ни притяжением этих двух, на первый взгляд, противоположных аспектов бытия. Сначала уму искателя кажется, что они противоположны друг другу – позитивное космическое действие и негативная неподвижность высшего «Я», не принимающего никакого участия в этой, на первый взгляд, полностью принадлежащей невежеству Природы деятельности. Или же он не может примирить в своем сознании позитивный аспект чистого, неопределимого, неизменного, вечного, самосущего бытия и негативный аспект мира нечетких определений и неустойчивых связей, форм и идей, мира вечно изменчивого становления, запутанного переплетения созидательных и разрушительных действий, эволюции, рождения и смерти, появления и исчезновения. Но, в конце концов, искателю удается охватить и примирить их, подняться над их противоречиями и стать всезнающим, sarvavid, знатоком целого. Он постигает смысл как вечного «я», так и проявленного мира; он восстанавливает эту интегральную реальность Божественного[12]12
  Samagraṁ mām.


[Закрыть] ; он объединяет в Пурушоттаме Кшару и Акшару. Он любит, боготворит, поклоняется, остается верен тому, что является высшим «Я» как его самого, так и всего сущего, – Владыке его и всех энергий, близкому и далекому Вечному, пребывающему как в мире, так и за его пределами. И в этом участвует не только какая-то одна сторона или часть его существа: сосредоточенный одухотворенный ум или мощный, ослепительный, но лишенный широты огонь его сердца, или только воля, направленная на исполнение божественных трудов, – все аспекты его бытия и становления, его души и природы до самых глубин озаряются светом и все его существо наполняется любовью и преданностью Божественному. Являясь божественным в невозмутимом бытии своего истинного «я», ощущая его уравновешенность, став в нем единым со всеми объектами и существами, искатель низводит эту безграничную уравновешенность, это глубокое единство на уровень своего ума, жизни и тела и устанавливает на этом фундаменте неразделимое тройственное единство божественной любви, божественных трудов и божественного знания. Таков путь к спасению, указанный Гитой.

И, в конце концов, разве это не настоящая Адвайта, не допускающая никаких дуальностей и настаивающая на одном вечном Существовании? Этот наиболее целостный Монизм видит единство даже в многообразии Природы, во всех аспектах, как в реальности «я» и космоса, так и в той высочайшей реальности супракосмического бытия, которая порождает это «я» и является истиной космоса, будучи не связанной ни утверждением вселенского становления, ни каким бы то ни было вселенским или абсолютным отрицанием. По крайней мере, такова Адвайта Гиты. Учитель указывает Арджуне на то, что это самая сокровенная Шастра; это то высшее учение и знание, которые позволяют нам проникнуть в величайшую тайну существования. Знать эту тайну во всей ее абсолютности, постичь ее умом, ощутить чувством, пережить на опыте, исполниться ее силой значит преобразить свое понимание и довести его до совершенства, почувствовать божественное удовлетворение в сердце и сделаться, в самом высоком смысле этого слова, успешным в достижении тех целей, на которые направлены воля, труды и поступки. Именно так человек обретает бессмертие, восходит к высшей божественной природе и следует вечной Дхарме.

Глава XVI. Полнота духовного действия

В развитии своей концепции Гита достигла точки, где нерешенной остается только одна проблема – проблема нашей порабощенной и несовершенной природы, остается понять, как ее возвысить (изменив не только общие принципы ее функционирования, но и характер всей ее деятельности), как поднять ее от низшего существования к высшему и заменить нынешний закон ее деятельности бессмертной Дхармой. Хотя эта проблема подспудно присутствует в некоторых положениях Гиты, нам необходимо рассмотреть ее более подробно и выразить в той форме, которая была бы более понятной нашему уму. То психологическое знание, на которое опиралась Гита в изложении своего учения, было знакомо людям того времени, что позволяло ей легко опускать некоторые звенья в цепи своих рассуждений, считать многие вещи само собой разумеющимися и оставлять без объяснений многое из того, что мы должны подвергнуть тщательному рассмотрению и уточнить для себя. С самого начала Гита говорит о необходимости достичь нового источника и нового уровня для осуществления нашей деятельности в мире; эта мысль является исходной, и она же составляет основание для окончательного вывода. Главная цель Гиты заключается не в том, чтобы объяснить, как достичь освобождения, mokṣa, но, скорее, показать, что работа совместима с усилиями души, стремящейся к такому освобождению, и что обретенная духовная свобода может сочетаться с действиями в мире, muktasya karma. В связи с этим в ней излагается синтетическая Йога или интегральный психологический метод достижения духовного освобождения и совершенства, представлены определенные метафизические концепции, некоторые истины нашего бытия и нашей природы, подтверждающие действенность этой Йоги. Но Гита никогда не забывает о главном, она снова и снова возвращается к основной проблеме, к главному вопросу: как Арджуна, переживший переворот в своем уме и чувствах и обнаруживший несостоятельность устоявшихся, естественных и рациональных принципов и норм поведения, может обрести новые, духовные, приемлемые для него принципы действия или как он, пребывая в истине Духа, – учитывая то, что он не может больше действовать, руководствуясь частичными истинами обычного человеческого рассудка и природы, – должен выполнять на поле битвы Курукшетра возложенную на него работу. Решение, которое предлагает Гита, – жить, оставаясь внутри всегда спокойным, отстраненным, погруженным в молчание безмолвного, безличного и универсального «Я», но при этом активно осуществлять действия динамичной Природы, а в перспективе стать единым с Вечным, пребывающим в глубинах существа, выполнять его волю в мире, используя преображенную силу и божественные возможности индивидуальной природы, поднятой на новую высоту, освобожденной, универсализированной, ставшей единой с природой Бога.

Пользуясь наиболее простыми и ясными понятиями, рассмотрим суть этой проблемы, взяв за отправную точку те трудности, которые лежат в основе сомнений Арджуны и его отказа сражаться. Он, как человек и член общества, должен выполнить высокий долг кшатрия, ибо без этого невозможно поддерживать общественные устои, отстаивать идеалы народа, защищать правду, справедливость, гармонию и порядок от угрожающих им насилия, бесправия, несправедливости и беспорядка. Но все-таки сам по себе призыв исполнить свой долг уже не может удовлетворить главного героя этого сражения, так как в условиях ужасающей реальности Курукшетры такой призыв кажется чем-то ужасным, сомнительным и непонятным. Арджуна вдруг неожиданно осознает, что исполнение им долга, в конечном счете, не только не уменьшит, а, напротив, будет способствовать увеличению греха, горя и страдания; он обнаруживает, что привычные средства поддержания порядка и справедливости в обществе, напротив, ведут к величайшему беспорядку и хаосу. Закон, предусматривающий защиту справедливых требований и интересов – того, что мы называем «правами», – кажется ему неприменимым в данной ситуации; да, царство, которое он должен завоевать для себя и своих братьев, действительно принадлежит им, в этой войне правда на их стороне, и они правы в своем намерении свергнуть асурическую тиранию и восстановить справедливость. Но, по мнению Арджуны, это будет справедливость, обагренная кровью, владение царством омрачится скорбью и будет отмечено печатью великого греха, обществу будет нанесен огромный ущерб, совершено ужасающее злодеяние против народа. Его также не удовлетворяет и закон дхармы, правильного этического поведения, ибо налицо конфликт дхарм. Чтобы разрешить эту проблему, необходим новый, более великий и еще неизвестный закон. Но что это за закон?

В данной ситуации можно пойти традиционным, легко угадываемым путем – отказаться от выполнения своей работы, стать бездеятельным отшельником, погрузиться в неподвижность и предоставить миру, стремящемуся к сомнительным целям и использующему сомнительные методы, самому заботиться о себе. Но именно против такого простого решения решительно выступает Учитель. Человек должен действовать – этого требует от него Владыка этого мира, владыка всех его трудов, предоставляющий свой мир человеку в качестве поля деятельности. И неважно, действует ли человек через свое эго, находясь в невежестве, или пользуясь частичным светом ограниченного человеческого рассудка, или получая вдохновения с более высоких и обширных планов и руководствуясь их мотивами и их видением. Еще один вариант – отказаться от какого-то конкретного действия – в данном случае от битвы, – кажущегося злым и греховным. К подобным решениям с готовностью прибегает недальновидный ум моралиста, но и на это Учитель не дает своего согласия. Он знает, что отказ Арджуны от борьбы породит еще больше зла и греха: ибо это будет означать торжество несправедливости и неправды и неисполнение им своего предназначения быть орудием божественных трудов. Глубочайший кризис в судьбе народа вызван не слепо действующими силами и не сложным конфликтом человеческих идей, интересов, страстей и эгоистических требований, а Волей, пребывающей позади всех этих внешних факторов. Именно это Арджуна должен осознать; он должен научиться действовать безлично и невозмутимо, став орудием не своих мелких личных желаний, а более великой и исполненной света Силы, более могучей, всеведующей божественной и универсальной Воли. Он должен действовать безлично и универсально, сохраняя возвышенный союз своей души с внутренним и внешним Божеством, yukta, объединясь, благодаря Йоге, со своим высшим «Я» и мистическим «Я» вселенной.

Но эта истина не может быть в полной мере осознана, а подобная деятельность правильным образом осуществлена и стать чем-то реальным до тех пор, пока человеком руководит эго, даже если это наполовину озаренное, но все равно невежественное саттвическое эго, основанное на рассудке и ментальном сознании. Ибо речь идет об истине духа и о действии, имеющем духовную основу. Для того чтобы следовать по пути действий, необходимо не интеллектуальное, а духовное знание, единственное, которое может быть светом, побудительной причиной и средством осуществления наших действий. Поэтому Учитель сразу же указывает на то, что все эти идеи и чувства, тревожащие, смущающие, озадачивающие Арджуну, – радости и печали, желания и грехи, склонность ума руководствоваться в действиях внешними результатами этих действий, человеческое неприятие того, что кажется страшным и неприемлемым во взаимодействии универсального Духа с миром, – возникают в силу подчиненности нашего сознания природному невежеству. Так функционирует низшая природа, и душа, вовлекаясь в ее деятельность, начинает ощущать себя отдельным эго, двойственным образом реагирующим на внешние воздействия: испытывая боль и удовольствие, отвращаясь от греха и стремясь к добродетели, совершая правильные или неправильные поступки, радуясь удачам и огорчаясь из-за неудач. Эти реакции образуют густую сеть двойственностей, из которой душа из-за своего неведения не может выбраться; она вынуждена руководствоваться частичным и несовершенным знанием, которое позволяет ей, спотыкаясь, следовать по пути обычной жизни, но оказывается несостоятельным там, где требуется более широкое видение и более глубокое понимание. Чтобы понять подлинный смысл жизни и действия, нужно отступить от всех этих внешних форм и погрузиться в истину духа; прежде чем заложить основы подлинного познания мира, человек должен в полной мере познать себя.

И первое условие – освободить душу от пут желаний, страстей, эмоций, нарушающих ее покой, и позволить ей, расправив крылья, подняться из этой беспокойной и искажающей атмосферы человеческого рассудка в эфирный простор бесстрастной уравновешенности, в небеса безличного покоя, где чувства освобождаются от эго и человек перестает смотреть на мир его глазами. Ибо только в этих прозрачных высотах, на уровне, где не бывает ураганов и туч, мы можем познать себя, закон этого мира и истину Природы, увидев все в спокойном, неизменно ясном, всепроникающем и всеозаряющем свете. Позади этой маленькой личности, этого беспомощного орудия, покорной или тщетно сопротивляющейся игрушки Природы, этой формы, занимающей важное место в сонме ее творений, есть безличное «я», единое во всех, которое все видит и все знает; есть невозмутимое, бесстрастное, универсальное присутствие, поддерживающее творение, есть наблюдающее сознание, которое позволяет Природе разрабатывать становление всех вещей в соответствии с их типом [существования], svabhāva, но само не вовлекается и не теряет себя в движениях, порождаемых ею. И первым шагом к осознанному йогическому действию, совершаемому в сознательном единстве с божественным Существом и безошибочной Волей, пусть еще не совсем понятной нам, но проявляющей себя во вселенной, должно стать отстранение от эго и беспокойной внешней личности и переход в это уравновешенное, спокойное, вечное, универсальное и безличное «Я».

Когда мы в спокойной уравновешенности пребываем в этом безличном и обширном «Я», то в силу его безграничности, покоя, невозмутимости и безличности наше маленькое ложное «я», наше эго, действующее во внешнем мире, растворяется и исчезает в его необъятности и мы видим, что действуем не мы, а Природа – что любое действие является действием Природы и ничем другим быть не может. А то, что мы называем Природой, является универсальной исполнительный Силой вечного бытия, которая, пребывая в постоянном движении, принимает различные образы и формы в разных классах своих творений и каждому отдельному представителю вида придает облик, соответствующий типу его природного существования, а также его функциям и закону его деятельности. Каждое существо должно действовать согласно своей природе и никак иначе. Эго, личная воля и желание – не более чем внешне сознательные формы и ограниченные природные проявления универсальной Силы, которая, сама по себе, бесформенна, безгранична и намного превосходит их; рассудок и сознание, ум и чувства, жизнь и тело – все, чем мы гордимся и считаем собой, создано Природой и является ее инструментами. И только безличное «Я» не действует и не является частью Природы: оно изнутри и свыше наблюдает за деятельностью Природы, полностью владея собой и оставаясь свободным и беспристрастным обладателем знания и свидетелем. Душа, пребывающая в этой безличности, не затрагивается действиями, выполняемыми нашими природными инструментами; душа не реагирует ни на них, ни на их результаты радостью и горем, желанием и страхом, влечением и отвращением, она выше всех многочисленных дуальностей, которые притягивают, отталкивают или волнуют и беспокоят нас. Она одинаково беспристрастно взирает на всех людей, все объекты и события, наблюдая за тем, как гуны или качества Природы воздействуют друг на друга, познает все секреты природного механизма, но сама по себе пребывает вне этих гун и качеств, оставаясь чистым, абсолютным, изначальным существом, невозмутимым, свободным и умиротворенным. Природа осуществляет свои действия, а безличная и универсальная душа поддерживает их, оставаясь не вовлеченной, не связанной, не замутненной, не обеспокоенной и не озабоченной этими действиями. Если мы сможем жить в этом невозмутимом «я», мы тоже обретем умиротворенность; мы будем продолжать действовать, пока Природа побуждает к этому наши инструментальные части, но не утратим духовной свободы и покоя.

Однако эта дуальность «Я» и Природы, спокойного и неподвижного Пуруши и активной Пракрити, – не все наше существо; кроме них есть что-то еще. Если бы существовали только Пуруша и Пракрити, то душа относилась бы безразлично к какой бы то ни было деятельности и любое действие или отказ от него обуславливались бы случайными и постоянно меняющимися сочетаниями гун, – Арджуна в таком случае мог бы вступить в сражение, подчиняясь раджасическому импульсу в инструментальных частях своей природы, или отказаться от участия в нем из-за тамасической инертности или саттвического безразличия. Или же, если бы он обязательно должен был действовать, и действовать только определенным образом, то это была бы механическая деятельность, детерминированная Природой. Более того, если душа, отступая назад, могла бы полностью покинуть активную Природу и жить в безличном и безмятежном высшем «Я», то финалом пути должны были бы стать спокойствие, пассивность, неподвижность, инерция, а отнюдь не действие, предписываемое Гитой. И, наконец, если существуют только душа и Природа, то это никак не объясняет, почему душе вообще нужно вовлекаться в Природу и в ее труды; разве может этот единый, вечно свободный и сознающий себя дух сам погрузиться в природные процессы, утратить знание о собственном «я», а затем вновь пытаться обрести его? Это чистое «Я», этот Атман, напротив, всегда здесь, всегда присутствует и всегда остается неизменным и осознающим себя Свидетелем, либо отстраненным и безличным, либо бесстрастно поддерживающим все действия Природы. Именно этот разрыв, эта непреодолимая пропасть между душой и природой вынуждает нас говорить о двух Пурушах или о двух позициях одного Пуруши: один Пуруша тайно пребывает в «Я», созерцая все с высоты своего самосущего бытия – или, возможно, ничего не созерцая, а другой, погруженный в Природу, вовлекается в ход ее процессов и отождествляется с ее творениями. Но даже это противопоставление вечного «Я» и Пракрити, или Майи, устраненное объяснением о существовании двух Пуруш, не является всей философией Гиты. Она обращает свой взор еще выше и находит высшее и всеобъемлющее единство в более великом Пуруше, Пурушоттаме.

Гита говорит о том, что существует величайшая Тайна, высочайшая Реальность, охватывающая и примиряющая истину как Души, так и Природы. Есть абсолютное, высшее «Я», Господь, Брахман, тот, кто одновременно является личностью и безличным существованием, но при этом отличен и превосходит и эти свои аспекты, как взятые вместе, так и рассматриваемые по отдельности. Он – Пуруша, «Я» и душа нашего существа, но он также и Пракрити; ибо Пракрити – это сила Всеобщей Души, сила Вечного и Бесконечного, спонтанно действующая и творящая. Этот высочайший Неизреченный, универсальная Личность, с помощью своей Пракрити становится всеми этими созданиями. Будучи высочайшим Атманом и Брахманом, он с помощью своей Майи знания и своей Майи неведения порождает двойную истину космического существования. Этот верховный Господь, владыка своей Силы, своей Шакти, повелевает и руководит всей этой Природой и всеми личностями, энергиями и действиями всех этих бесчисленных существ. Каждая душа является частицей его самосущего Целого, вечной душой этой Всеобщей Души, частичным проявлением этого верховного Господа и его универсальной Природы. Все здесь является этим Божественным, этим Богом, Васудевой; ибо с помощью Природы и души в Природе он становится всем сущим – все берет в нем свое начало, живет им или в нем, хотя сам по себе он превосходит любую самую великую манифестацию, самый сокровенный дух, любой космический образ. Такова целостная истина существования и в этом заключается вся тайна вселенского действия, о которой мы узнали из предыдущих глав Гиты.

Но как эта более великая истина влияет на принцип духовного действия или как она меняет его? На этот вопрос можно ответить следующим образом: во-первых, она фундаментально изменяет понимание отношений между «Я», душой и Природой, заставляет по-новому взглянуть на них, выявляет ранее неизвестные аспекты, заполняет все пробелы и придает этим отношениям большую широту и истинный, духовно позитивный и по-настоящему интегральный смысл. Мир перестает быть просто механическим движением гун, детерминируемым Природой и разворачивающимся на фоне спокойного, безличного и ни от чего не зависящего существования, не обладающего ни качественными характеристиками, ни внутренним детерминизмом, ни творческим импульсом, ни способностью творить. Через пропасть, разделяющую Пурушу и Пракрити, перебрасывается мост, мы видим великое единение знания и действия, души и Природы. Невозмутимое и неподвижное, безличное «Я» – это истина – истина, которая воплощает в себе покой Бога, безмолвие Вечного, свободу Владыки всех рождений, всего становления, действия и творения. Эта спокойная, бесконечная свобода его самосущего бытия не связана, не обеспокоена, не озабочена его творением, не затронута действиями и реакциями его Природы. Природа сама теперь становится не необъяснимой иллюзией, не противоположным Богу обособленным феноменом, а движением Вечного – вся ее активность, изменчивость, текучесть основывается и поддерживается бесстрастным спокойствием наблюдающего и неизменного «я» и духа. Владыка Природы остается этим неизменным «я», несмотря на то, что он одновременно является одной многоликой душой вселенной и, в своем частичном проявлении, становится всеми этими силами, энергиями, сознаниями, богами, объектами, животными и людьми. Активность Природы трех гун превращается в низшее самоограничивающее действие его силы; этой природе свойственно определенное неведение, поскольку сознание в ней проявлено несовершенно. Истина «я», а тем более истина Божественного остается недоступной ее поверхностной силе, сосредоточенной исключительно на своем внешнем действии, и точно так же более глубокое бытие человека остается недоступно для его поверхностного сознания, – эта истина не может быть осознана до тех пор, пока душа в природе не устремится на поиски этой тайны, не погрузится внутрь себя и не обнаружит свою собственную истинную реальность, свои глубины и свои высоты. Поэтому, чтобы познать себя, она должна отойти от своего маленького личностного эгоистического «я» и достичь безграничного, безличного, неизменного и универсального «Я». Но Господь пребывает не только в этом «Я», но и в Природе. Он в сердце каждого существа и, благодаря своему присутствию, он управляет работой этого огромного природного механизма. Он присутствует во всем, все пребывает в нем, все является им, поскольку весь проявленный мир – это становление его бытия, частица или образ его существования. Но развитием этого мира управляет низшая, несовершенная природа, которая берет свое начало в тайной, более высокой, великой и совершенной Божественной природе, вечной и бесконечной природе или абсолютной силе Бога, devātmaśakti. И если мы постоянно живем в глубочайшей истине его действий и нашего бытия, то скрытая в человеческих глубинах совершенная и полностью сознательная душа, вечная частица Божества, духовное существо, порожденное вечным Божественным Существом, может открыться в нас и открыть нас Ему. Искателю Божественного следует отступить назад и осознать реальность своего неизменного и вечного безличного «я», но в то же время он должен везде видеть Божественное, которое является источником его бытия, видеть его как все сущее, видеть его во всей этой изменчивой Природе, в каждой ее части, в каждом ее аспекте, во всех ее процессах и на уровне Природы также стать единым целым с Божественным и жить в нем, погрузившись в божественное единство. Обретая это всеобъемлющее единство с Божественным, искатель объединяет божественный покой и свободу своего глубинного изначального бытия с верховной силой, осуществляющей инструментальные действия в его обожествленном природном «я».