Текст книги "Зимняя бегония. Том 1"

– И всё же послушаю Шан-лаобаня! – Он пошёл костью, на которую указал Шан Сижуй, и спустя короткое время кости пошли одна за другой – Чэн Фэнтай выиграл.

– Шан-лаобань и правда очень одарён.

Шан Сижуй улыбнулся ему.

Всего Чэн Фэнтай сыграл десять с небольшим партий, выкурил немало сигарет и напился чаю и на сей раз и правда пошёл справить естественную нужду. Только он сделал шаг, как Шан Сижуй бросил шлифовать своё искусство и поспешил за ним.

В галерее Шан Сижуй нагнал Чэн Фэнтая и зашагал рядом с ним, опустив голову. Чэн Фэнтай улыбнулся про себя: «Велел ему держаться рядом, так он и в самом деле не отходит ни на шаг, этот маленький актёр такой послушный!»

– Шан-лаобань, снаружи холодно, вы бы лучше остались внутри. Я мигом вернусь.

Он зашёл в уборную. Хотя Чэн Фэнтай и обещал «мигом вернуться», он по-господски неторопливо помочился, перебросился парой шутливых фраз со служанками внутри, выкурил сигарету и лишь после этого вышел. Выйдя, он сразу же увидел Шан Сижуя, который стоял на прежнем месте, в галерее, дожидаясь его! В эти предрассветные часы было особенно прохладно, и в лунном свете казалось, будто Шан Сижуй весь заледенел, даже красные лепестки на веточке сливы, приколотой к лацкану его куртки, затвердели и выглядели ужасно хрупкими, и в самом деле превратившись в драгоценную брошь.

Чэн Фэнтай с досадой воскликнул:

– Вы слишком уж покладисты! Разве я не попросил вас вернуться и подождать меня внутри?

Он схватил Шан Сижуя за руку и повёл его в комнату.

Шан Сижуй нерешительно проговорил:

– Второй господин Чэн, есть одно дело, о котором нам лучше бы поговорить наедине.

Чэн Фэнтай с непонимающей улыбкой сказал:

– Тогда говорите скорее. Как в Бэйпин пришла осень, стало по-настоящему холодно.

– Это касается того дня.

– Какого дня?

– Когда меня окатили кипятком… Я знаю, этот человек задел второго господина, но его уже и побили, и бросили в тюрьму, пусть его отпустят!

Чэн Фэнтай и думать забыл о безумце, с которым они подрались, кто же знал, что Шан Сижуй всё ещё переживает о нем.

– Разве начальник комиссариата Чжоу не сказал, что его отпустят тогда, когда Шан-лаобань отойдёт от гнева?

Шан Сижуй смущённо проговорил:

– Да я и не злюсь вовсе! Я выступаю на сцене больше десяти лет, чего только не повидал, и кирпичи в меня кидали! Но бросать из-за этого людей в тюрьму – такого закона нет.

Чэн Фэнтай сказал:

– Даже если и так, Шан-лаобань должен обсудить это с начальником комиссариата Чжоу. Отпустят человека или нет, от меня никак не зависит.

Шан Сижуй подумал, что начальник комиссариата Чжоу говорил официальным тоном, и с лёгкой улыбкой проговорил:

– Мы с начальником комиссариата Чжоу не очень-то близки, вряд ли он прислушается ко мне.

Для Чэн Фэнтая его слова прозвучали так, словно у него с Шан Сижуем, напротив, отношения весьма близкие.

– Второй господин, выйдет ли у вас что-то?

Чэн Фэнтай подумал немного и улыбнулся:

– Выйдет. Я подмажу, где надо, нет ничего невозможного.

Шан Сижуй поблагодарил его и собрался уже уйти, но Чэн Фэнтай окликнул его:

– Эй, Шан-лаобань, и это вся ваша благодарность?

Шан Сижуй не знал, как ещё выразить свою признательность. Чэн Фэнтай шагнул к нему, снял веточку сливы с его булавки, а затем вставил её в лацкан с левой стороны своего сшитого на западный манер пиджака, затем серьёзно взглянул ему в глаза и улыбнулся:

– Вот это может считаться благодарностью. Давайте скорее вернёмся в дом!

Чэн Фэнтай не различал, с кем флиртовать, увидев красивого человека, он тут же принимался подшучивать над ним. Вернувшись, они сели на свои места, и никто не обратил на них внимания. Только Фань Лянь заприметил, что веточка сливы, приколотая к кофте молодого актёра, вдруг оказалась на пиджаке мужа его сестры. Он всё глядел на веточку, и Чэн Фэнтай, заметив это, тут же сказал:

– Шурин, что это сегодня ты всё время на меня смотришь?

– Смотрю на тебя, потому что зятёк очень уж хорош… с этой маленькой веточкой красных цветов.

Чэн Фэнтаю эти слова чрезвычайно польстили.

Глава 8

После вечера в доме Хуана Чэн Фэнтай ещё несколько раз встречал Шан Сижуя на различных сборищах. Они здоровались и перебрасывались парой шутливых фраз, которые вызывали улыбку у присутствующих. Шан Сижуй теперь тоже играл в мацзян, однако это не вошло у него в дурную привычку, он садился за стол только после долгих уговоров и то лишь для того, чтобы сыграть две-три партии. С одной стороны, потому, что он боялся потерять деньги – проиграй один раз этим господам и дамам, и несколько дней придётся выступать впустую. На самом деле он был не из тех, кто подсчитывал средства, всеми доходами ведала его служанка Сяо Лай, однако каждый раз, когда он просил у неё денег, чтобы сделать ставку в игре, та немедленно менялась в лице, и Шан Сижуй начал всерьёз её опасаться. Едва взглянув на игру Шан Сижуя, Чэн Фэнтай сразу же понял его стеснение в средствах, и когда они оказывались за одним столом, Чэн Фэнтай всеми правдами и неправдами не давал Шан Сижую проигрывать, а тот ничего и не подозревал, поэтому Шан Сижую очень нравилось играть с Чэн Фэнтаем.

Для общества дружба Шана и Чэна хоть и стала неожиданностью, однако была вполне объяснимой. Несмотря на то что между ними стояла преграда в лице Чэн Мэйсинь, они не принимали её всерьёз и, будучи обладателями лёгкого, беззаботного нрава, мигом поладили друг с другом.

Чэн Мэйсинь ничего не знала о том, что у неё за спиной её родной брат спелся с Шан Сижуем. Она в поте лица исполняла роль достопочтенной супруги командующего Цао, у которого в придачу ко всему осталось трое детей от первой жены, требующих внимания. Прежде любившая пускать пыль в глаза, наслаждавшаяся красивой жизнью, общавшаяся со всеми, Чэн Мэйсинь теперь решила «стереть все белила и явить себя миру без краски». Она редко появлялась на вечерах, где играли в мацзян, а если и приходила, то без прежнего блеска и великолепия. В глазах всего общества она бросила проституцию и вышла замуж, намереваясь стать благопристойной супругой. Лишь Чэн Фэнтай, её младший брат, с которым она росла вместе, прекрасно понимал, отчего она так себя ведёт: положение её в семье Цао оставалось весьма шатким, и, раз уж она хотела прибрать к рукам семейные дела, нужно было следить за слугами, подкупать личную охрану, да к тому же трое детей никак не желали её слушаться, и ей ничего не оставалось, кроме как вести себя сдержаннее, однако, чтобы пройти это испытание, выпавшее на её долю, требовалось немало времени.

На сей раз вечер игры в мацзян проходил в доме вице-министра Цяня, и Чэн Мэйсинь в серебристо-сером ципао[52]52
  Ципао (кит. 旗袍) – женское платье со стоячим воротником и широкой правой полой.


[Закрыть], с бриллиантовыми серьгами, вальяжно покачивая бёдрами, появилась в доме с опозданием. Сперва она подошла к госпоже Цянь, которая встречала гостей, а затем отправилась в зал, где увидела за столом для игры в мацзян Чэн Фэнтая и Фань Ляня. Завидев её, Фань Лянь заволновался пуще Чэн Фэнтая и приподнялся в полупоклоне, окликнув старшую сестрицу и собираясь уступить ей место. Чэн Мэйсинь давно не видала младшего брата, и потому ей непременно хотелось сыграть с ним хоть разок. Чэн Фэнтаю как раз достались хорошие кости, и он громко крикнул Фань Ляню:

– Ты, сидеть! Не двигаться!

Другой их сосед по столу привёл кости в порядок и с улыбкой сказал:

– Ладно вам, вы же родственники, вам следует играть за одним столом, лучше уж я уступлю место.

Чэн Мэйсинь не стала возражать, улыбнулась ему и, сев за стол, тут же смешала кости, ворвавшись в игру и спутав все прежние ходы. Чэн Фэнтай с досадой отвернулся и закрыл глаза.

– Что я хочу сказать: вы с братцем Лянем должны разойтись. Целыми днями Лянь ошивается подле нашего второго господина, мало-мальских важных дел у него как будто и нет. Как насчёт того, чтобы разлучить вашу сладкую парочку?

Фань Лянь со смехом сказал:

– Старшая сестрица слишком несправедлива ко мне. Вы же только что видели: ясно же, это он ко мне приклеился.

Чэн Фэнтай возразил:

– Вот же неблагодарный, не ценит доброго к себе отношения! Это ведь знак моего к тебе расположения.

Фань Лянь протянул:

– Тогда мне следует пасть пред тобою ниц и бить поклоны, чтобы отблагодарить тебя за твою милость!

– Ну что ты! Можешь встать с колен!

Фань Лянь уставился на него.

– Вы точь-в-точь как братья, причём родные! – Чэн Мэйсинь вздохнула и продолжила: – В прошлый раз мы как раз обсуждали с невесткой, если не можешь отыскать второго господина Чэна, достаточно найти второго господина Фаня, они непременно будут вместе! Так мне это надоело, не знаю, что и делать!

Фань Лянь с улыбкой проговорил:

– Две старшие сестрицы ошибаются. Я рядом с зятем только тогда, когда он проводит время в развлечениях. Однако зять веселится постоянно, поэтому мы всегда и вместе.

Фань Лянь высмеивал Чэн Фэнтая, и он решил отплатить ему той же монетой. Расплывшись в улыбке, он с заигрывающими нотками в голосе сказал:

– Не стану скрывать от старшей сестрицы: будь Фань Лянь женщиной, с его-то очарованием, одарённостью, кругозором и семейным состоянием… – Чэн Фэнтай приподнял лицо шурина за подбородок, – я непременно взял бы его в наложницы.

Фань Лянь расхохотался во весь голос и, будто намекая на что-то, сказал:

– Будь я женщиной, зять только содержал бы меня, а в семью не взял бы.

Чэн Фэнтай решительно проговорил:

– Сам виноват, решено: я с тобой лишь развлекался бы, даже и содержать бы не стал.

За соседним столом не сдержали смеха:

– Ну вы и парочка шутников!

Чэн Мэйсинь, умирая со смеху, толкнула Чэн Фэнтая в плечо:

– Что за пошлости! Вот скажи мне, мы ведь с тобой брат и сестра, так где же наше сходство?

Так они и перешучивались, как вдруг в дверях появился ещё один гость. Он страшно опоздал, но, стоило ему войти, как несколько господ отложили кости и, окружив его, со всем усердием принялись снимать с него плащ, отряхивать с него снежинки, и всё это с шумными хиханьками да хаханьками. Человек со смехом проговорил:

– Постойте вы! Я сам разденусь! Не толпитесь вокруг меня!

Едва заслышав этот мягкий обволакивающий голос, Чэн Фэнтай сразу же понял, кто пришёл, и, обернувшись, засмеялся:

– Шан-лаобань! Сыграете со мной восемь партеек?

Улыбнувшись, Шан Сижуй только хотел согласиться, как, подняв глаза, увидел во главе стола Чэн Мэйсинь, которая с невозмутимым лицом сверлила его злобным взглядом. Улыбка Шан Сижуя тут же поблёкла, он кое-как кивнул Чэн Фэнтаю и, развернувшись, направился в соседнюю комнату. Однако Чэн Фэнтай, то ли желая нарочно разозлить сестру, то ли сам не зная для чего, крикнул ему:

– Шан-лаобань! Шан-лаобань! Идите же сюда! Мы вас ждём!

Фань Лянь под столом пнул его по ноге, подумав про себя: «Старшая сестра и так не особенно уважает тебя, так зачем же при ней так себя вести». Чэн Мэйсинь со звонким стуком швырнула костяшки на стол и с глубокой ненавистью уставилась на Чэн Фэнтая, про себя кляня его на чём свет стоит, ничем прочим, однако, своего неудовольствия она не показала.

Чэн Фэнтай никогда не принимал всерьёз грубый нрав сестры, с детства он повидал его достаточно во всей красе. Чэн Мэйсинь же считала, что он умышленно выступает против неё, и спустя несколько дней отправилась ко второй госпоже жаловаться:

– Невестка должна как следует заняться младшим братом и не давать ему шататься по улицам, путаясь с непорядочными людьми.

У второй госпожи уже опустился живот перед родами, и эти слова напугали её. Поддерживая живот, она поднялась и, нахмурившись, спросила:

– Он снова с кем-то спутался?

Чэн Мэйсинь помогла ей сесть и улыбнулась:

– Нет, всё не так. Просто в последнее время я заметила, что он слишком сблизился с одним актёришкой.

Вторая госпожа, невольно нахмурившись, ждала, что она скажет, и Чэн Мэйсинь продолжила:

– Это Шан Сижуй, он явно действует не из добрых побуждений, частенько он подсылал актрисок путаться с богатыми мужчинами, чтобы поживиться, когда те захотят выкупить девиц из труппы. Сколько из труппы «Шуйюнь» уже вышло наложниц, соблазнивших богатых господ? Нельзя допустить, чтобы он положил глаз на второго брата.

Однако вторая госпожа перестала хмуриться и, поддерживая большой живот, сказала:

– Ты лучше всех знаешь своего брата, куда мне им управлять. Легче уж убить его, чем изменить! Я молю только, чтобы он не привёл в дом других женщин с их ублюдками, тогда я вознесу благодарность небу и земле за его чувства ко мне!

Вторая госпожа и Чэн Мэйсинь были прямо-таки женщинами из двух разных миров, двух разных государств. Вторая госпожа закручивала начёсанные волосы и бинтовала ноги, словно всё ещё жила при Великой Цин. Раз уж она не могла удержать Чэн Фэнтая от шатания по всему Бэйпину в поисках развлечений, так какая разница, с кем он развлекался? Подстрекательства Чэн Мэйсинь не возымели успеха, и, поговорив ещё немного о делах домашних, она в гневе вернулась к себе.

Труппа Шан Сижуя «Шуйюнь» под конец года дала большое заключительное представление, настолько любопытное, занимательное и оригинальное, и проявила себя столь хорошо, что весь Бэйпин смаковал его ещё полмесяца. Чэн Фэнтай не интересовался театром, даже несмотря на дружбу с Шан Сижуем, он и не подумал раздобыть билет. Фань Лянь, напротив, непременно захотел пойти, а, вернувшись после представления, ещё несколько ночей не мог спать от волнения и всё ходил перед Чэн Фэнтаем взад-вперёд, изображая увиденное и описывая, как очарователен был Шан Сижуй в другом амплуа, как хорошо он сыграл молодого героя, ушэна[53]53
  Ушэн – амплуа молодого героя-воина в пекинской опере.


[Закрыть], и насколько правдоподобно было всё сыграно. Чэн Фэнтай как будто и не слышал его, в оцепенении покуривая сигарету, и Фань Лянь принялся ругать его, говоря, что он словно играет на цине перед быком, такой у него пошлый, далёкий от искусства зять.

Затем в первом месяце нового года в Бэйпин по служебным делам приехал министр финансов Цзинь и устроил представление в торговой палате. Министр Цзинь лично пригласил Шан Сижуя выступить с заключительным номером. Шан Сижуй уже распустил свою труппу пораньше на праздники, и кто-то из актёров вернулся в родные места, чтобы встретить Новый год с семьёй, другие уехали к своим любовницам, остались лишь несколько детей да актёров, выступавших в амплуа ушэн. Никто из них не годился для заключительного представления, даже игравший на хуцине дядюшка Ли сказался больным. Шан Сижую ничего не оставалось, кроме как, прихватив пару свертков с краской для лица, явиться самому, прихватив Сяо Лай.

Само собой, в этот день в торговой палате собрались все богатые и знатные дельцы Бэйпина, и атмосфера царила чрезвычайно оживлённая. Чтобы развить своё дело до определённых масштабов, требовалось немало времени, и все богачи, присутствующие здесь, уже достигли преклонных лет. Самыми молодыми были Чэн Фэнтай, быстро разбогатевший за счёт семейного состояния жены, да Фань Лянь, унаследовавший дело предков. Они совсем не походили на старых дельцов, да и вели себя несерьёзно: только и знали, что перешёптываться о фильме, который они посмотрели прошлой ночью, и обсуждали закуски да выпивку, словно явились на храмовую ярмарку, устроенную по случаю новогодних праздников.

Министр Цзинь больше всего любил помогать молодёжи, к тому же отцы Чэн Фэнтая и Фань Ляня были его старыми друзьями. Когда Чэн Фэнтай и Фань Лянь завидели его, волей-неволей им пришлось величать его дядюшкой, отчего казалось, что они больше других приближены к нему. Хромая на одну ногу, министр Цзинь чуть ли не полдня обменивался приветствиями с гостями, и, когда боль в ноге стала уже нестерпимой, он, потянув за собой Чэн Фэнтая и Фань Ляня, наконец сел сам и усадил их по обеим сторонам от себя, обсуждая с ними торговые и домашние дела. Огромная честь, которой не удостоился даже председатель Торговой палаты. Однако Чэн Фэнтай и Фань Лянь совершенно не воспринимали подобную милость всерьёз, сочтя её весьма раздражающей. Чэн Фэнтай смеялся притворно, а Фань Лянь – невпопад, и оба вели себя ужасно безответственно.

Министр Цзинь знал, что Фань Лянь уехал на юг, спасаясь от войны, и заговорил с ним об этом:

– Хорошо бы тебе вернуться в крепость семьи Фань, чтобы охранять её. Во-первых, без присмотра хозяина работники перестают следить за домом да ещё начинают утаивать прибыль. Во-вторых, сейчас враг только и ждёт, чтобы напасть, и, если наши ребята, будучи неосмотрительными, отдадут земли японским грабителям, разве не стыдно вам будет перед страной и предками?

В год, когда японские войска вторглись в Китайскую Республику, регулярная армия, не сделав и выстрела, бежала так, что аж пятки сверкали, придерживая портки. А сегодня этот чиновник ещё имеет совесть заявлять, что не державший и вершка железа в руках простой народ должен сам оборонять свой домашний очаг, сопротивляясь вооружённым до зубов японцам. Фань Лянь мрачно усмехнулся про себя, подумав: «Если я лишусь крепости семьи Фань, разгневаются на меня не только предки – первой взбучку задаст старшая сестрица. А вот то, что вы теряете страну, это и правда измена родине и непочитание отцов, весь народ презирает вас, такое преступление в самом деле заслуживает десяти тысяч смертей!» Однако внешне он ничем себя не выдал, все эти едкие, безжалостные слова он приберёг для личной беседы с Чэн Фэнтаем, сейчас же со смехом сказал:

– Министр Цзинь всё говорит верно! Если не защитить семью, то как спасти родину? Вот как только в следующем году выдам младшую сестру замуж, так сразу вернусь домой со спокойной душой.

Чэн Фэнтай, слушая его речи, посмеивался, понимая, что Фань Лянь лжёт. Где видана хоть тень свадьбы Фань Цзиньлин? Ждать её стоит в месяц Обезьяны, что выпадет на год Лошади. Так что же, если Цзиньлин так и не выйдет замуж до конца жизни, он никогда не вернётся домой?

Непонятно, раскрыл ли министр Цзинь ложь Фань Ляня, он с весьма довольным видом кивнул и, полюбовавшись немного представлением, снова повернулся к Чэн Фэнтаю, чтобы поболтать:

– Помнится мне, что братец, твой покойный батюшка, некогда больше всех выступал за «спасение страны путём развития промышленности». Отчего же сейчас ты, племянничек, лишь закупаешь чужой товар да перепродаёшь втридорога? Следуй ты желаниям отца, какая фабрика была бы тебе не по силам? Если это случилось бы, ты за день получал бы пуд золота, не говоря уж о том, что не пришлось бы тебе иметь дело с бандитами с большой дороги, тогда бы мы, старики, и успокоились.

Отец Чэн Фэнтая как раз и претерпел горести в жизни из-за производства своего товара, фабрика его превратилась в груду бесполезного металла, не принося никакой прибыли, и это привело к разорению всей семьи и горькой смерти родителей. Чэн Фэнтай хорошенько это запомнил и ни за что не собирался наступать на те же грабли, к тому же сейчас в стране царят беспорядки, поговаривают о скорой войне, а он не успел ещё распродать товар из своих лавок. Если война и в самом деле грянет, кто будет лить слёзы по его складам? Фабрику тем более нельзя перевезти на другое место или распродать, одна бомба – и всё его состояние разлетится в мелкие клочья. Да и когда его семья переносила все эти бедствия, что-то не было видно ни одного из старшего поколения, кто протянул бы им руку помощи, так с какой стати сейчас они кичатся своим возрастом?

Фань Лянь, навострив уши, тихо внимал речам министра Цзиня, и когда взгляд его встретился со взглядом Чэн Фэнтая, в глазах друг друга они прочитали лишь презрение и насмешку. Оба они подумали: «Пятый старик Цзинь – тот ещё негодяй, на ногу прихрамывает, а сердцем лукавит. У него есть земли и деньги, так что-то не видно, как он охраняет свои угодья или занимается каким-никаким производством, только и знает, как подначивать других. Пусть кто-то поднимает экономику страны, а он будет сидеть подписывать бумаги да считать даяны. Только последний дурень его послушает!»

Чэн Фэнтай с улыбкой проговорил:

– Мой племянник привык жить на широкую ногу, и, хотя на первый взгляд кажется, что он наслаждается красивой жизнью, долгов у второго господина Фаня немерено. Его работники скрывают доходы, и, когда у него кончаются деньги на бездумные траты, он приходит ко мне, заставляя выплачивать его же долги. Вот когда младшая сестра второго господина Фаня войдёт во внутренние покои, а сам он вернётся в крепость семьи Фань, мне не придётся больше оплачивать чужие долги, и тогда я сразу же отправлюсь в Посольский квартал[54]54
  Посольский квартал (кит. 东交民巷) – район в Пекине, где в 1861–1959 годах располагалось большое количество иностранных миссий.


[Закрыть], открою там банк, который станет наступать на пятки «Сити-банку», и тем самым подниму национальный престиж!

Фань Лянь отвернулся, что было мочи пытаясь сдержать смех. Какое там сокрытие доходов, какая свадьба младшей сестры! Этими пустыми словами он решил сразить министра Цзинь наповал, выставив его полным идиотом и выдавая за правду всё сказанное Фань Лянем ранее. Да ещё приплёл сюда и поднятие национального престижа, это окончательно добило Фань Ляня, и от смеха его плечи задрожали.

Повернувшись к нему, министр Цзинь изумлённо спросил:

– Ого! Братец Лянь, чему ты так обрадовался?

Чэн Фэнтай никак не мог сказать, что Фань Лянь потешается над тем, как я тебя одурачил, но тут как раз кстати на сцене появился Шан Сижуй, и он поспешил объяснить:

– Второй господин Фань – страстный поклонник Шан-лаобаня, каждый раз, стоит ему завидеть игру Шан-лаобаня, он счастлив так, словно пчёлы наложили ему мёда прямо в рот.

Министр Цзинь, которому растолковали, в чём дело, с улыбкой закивал.

Сейчас все говорили, что Шан Сижуй и Нин Цзюлан затмевают прочих актёров оперы, сами же стоят плечом к плечу, и смысл этих восхвалений заключался в том, что Шан Сижуй продолжает традиции прошлого, открывая пути для будущего. Министр Цзинь не слишком-то в это верил, он предполагал, что, после того как Нин Цзюлан ушёл со сцены, Шан Сижуй, подобно обезьяне, нарёк себя царём, пока тигр ушёл из гор, да ещё осмелился выдавать рыбий глаз за жемчужину, и вовсе он не так хорош, как передаёт молва. Сегодня он задумал испытать Шан Сижуя, приказав ему исполнить привычную роль в «Заставе Фаньцзянгуань»[55]55
  «Застава Фаньцзянгуань» (кит. 樊江关) – одна из множества пьес, в которых героиней является женщина-полководец Фань Лихуа. В этой пьесе, другое название которой «Золовка и невестка сражаются на мечах», Фань Лихуа сражается со своей невесткой Сюэ Цзиньлянь (кит. 薛金莲). Роли обеих героинь относятся к амплуа удань – женщин-воительниц.


[Закрыть]. А оттого что Нин Цзюлан в совершенстве владел как амплуа дань, так и амплуа шэн, да ещё был недостижим в военных и прочих искусствах, иными словами, был на все руки мастером, министр Цзинь, не веря в то, что Шан Сижуй обладает подобными талантами, приказал ему вдобавок исполнить роль лаошэна[56]56
  Лаошэн (кит. 老生) – роли пожилых мужчин с прямолинейным характером. При их исполнении никогда не пели фальцетом.


[Закрыть] из «Манёвра пустого города». Программу выступления передали Шан Сижую, однако тот на удивление возражать не стал, очевидно, что он и впрямь может играть лаошэнов.

Появление на сцене Шан Сижуя, застывшего в картинной позе, пышущего энергией, немедленно вызвало овации всего зала. Чэн Фэнтай же, в конце концов, был шанхайцем, пекинскую оперу он не понимал и от всеобщего воодушевления был очень далёк. Вот если бы на сцене пела изящная принцесса или молодая кокетка, он, быть может, и послушал бы. В «Заставе Фаньцзянгуань» не насчитаешь и нескольких строк, в глазах сразу же рябит от акробатических трюков с шестом, и Чэн Фэнтай на сцену и вовсе не смотрел. Однако все эти богатые господа, обычно донельзя высокомерные и заносчивые, поднялись со своих мест и рукоплескали Шан Сижую, награждая его почтительными возгласами, а министр Цзинь с лёгкой улыбкой кивнул, приняв весьма благосклонный вид, – не иначе как представление оказалось славным.

Когда Шан Сижуй закончил петь арию Сюэ Цзиньлянь, министр Цзинь, придя в полный восторг и не в силах отпустить его просто так, позвал его со сцены к себе, отношение его к Шан Сижую совершенно переменилось, и он собственноручно подал ему чарку вина со словами:

– Я знаю, что вы, люди сцены, воздерживаетесь от спиртного, но это не повредит вашему голосу, оно выдержано на основе виноградного сока.

Шан Сижуй поблагодарил его и медленно осушил чарку. Когда он отставил чарку в сторону, его лукавый взгляд скользнул по Чэн Фэнтаю и Фань Ляню. Чэн Фэнтай бросил стремительный взор на министра Цзиня и обратил к Шан Сижую лицо со страдальческим выражением, как бы говоря: «Ты только посмотри, я здесь вынужден вести официальные беседы с отвратительными господами, хоть подыхай от скуки!»

Министр Цзинь с улыбкой сказал:

– Ловкость и техника Шан-лаобаня по-настоящему прекрасны, видно, что вы усердно работали.

Шан Сижуй ответил:

– Мой первый учитель обучал меня играть шэнов, а затем уже я сменил амплуа.

– Тогда получается, что я ошибся с расчётами, следующий отрывок из «Манёвра пустого города»[57]57
  «Манёвр пустого города» (кит. 空城计) – пекинская опера, повествующая о хитрости Чжугэ Ляна, полководца эпохи Троецарствия. Оказавшись в осаждённом городе с горсткой воинов, он обманом заставил огромную армию отступить. Для этого он раскрыл все ворота, приказал своим воинам взять мётлы и подметать улицы, а сам с лютней уселся на городскую стену. Противник отступил, заподозрив неладное.


[Закрыть] нисколько не затруднит Шан-лаобаня.

Шан Сижуй ничего на это не ответил, лишь скромно улыбнулся и немного погодя удалился за кулисы, чтобы переодеться. Хотя он и услышал хвалебные слова, на лице его не было и следа того, что он доволен. Шан Сижуй осознавал, что хоть трюки сегодня и были исполнены неплохо, пение его никуда не годилось – и винил он во всём рваное звучание хуциня, который и не думал следовать за его голосом. Нанося краску на лицо, он спросил:

– Кто сегодня играет на хуцине?

Ему со смехом ответили:

– Шан-лаобань тоже заметил? Это старший последователь Хэ-шаоцина[58]58
  – шаоцин (кит. 少卿) – звание чиновника третьего класса, действовало с 1912 года.


[Закрыть], «виртуоз игры на струнных», заносчивый ужасно! – с этими словами Шан Сижую указали на столик, где стояли чайник с вином и чарки, и недовольно продолжили: – Перед выходом на сцену он успел хлебнуть две рюмки да послоняться с сяодань[59]59
  Сяодань (кит. 小旦) – амплуа молоденьких девушек.


[Закрыть]. Как выпьет вина, так сразу на него снисходит поэтическое вдохновение. Вот и начинает водить по струнам сверх меры, все мы лишь призваны оттенить его необыкновенные умения! Вот уж правда, у собаки в животе и четыре ляна масла не поместится… Просто удержу не знает!..

Шан Сижуй кивнул: так, значит, это был подмастерье его уважаемого наставника, и дальше жаловаться не имело смысла. Надев накладную бороду, он приготовился к выходу на сцену.