Текст книги "Новая цивилизация. История создания СССР"

Глава II
Военный коммунизм и НЭП

Военный коммунизм

Период 1918–1920 гг. был впоследствии прозван периодом военного коммунизма. Все одинаково знали не богатство, а голод и лишения. Все было принесено в жертву одной насущной необходимости – разбить враждебные армии на фронте и восставшую контрреволюцию в тылу. Всем заводам пришлось сосредоточить свое производство на нуждах шестнадцати Красных армий, пяти миллионов человек, которые Ленину удалось выставить под командованием Троцкого, Сталина и Фрунзе и которыми Троцкий эффектно руководил из своего непрерывно находившегося в движении бронепоезда. Профессиональные союзы превращены были в вербовочные бюро, чтобы обеспечить необходимый приток людей на различные фронты. Крестьяне тех районов, которые в данный момент свободны были от врага, разорялись реквизацией всех видов продовольствия, какие только можно было у них изъять. Все население городов посажено было на ничтожные пайки в интересах регулярного снабжения армий. Каждое решение Ленина и его коллег облекалось в форму категорического приказа, который должен быть выполнен под угрозой немедленного ареста, а нередко и казни в кратчайший срок. Малейшая тенденция к какой бы то ни было контрреволюционной деятельности с такой же беспощадностью пресекалась и подавлялась.

Народных восстаний и мятежей не было. Крестьяне ненавидели белых больше, чем красных. Рабочие валом валили в Красную армию. Те, что оставались на предприятиях, не возмущаясь оказываемым на них давлением, напрягали силы, чтобы увеличить выработку. Все ворчали на постоянный недостаток пищи, топлива и одежды, на недостаток света, сахара, лекарств и всяких удобств. Но в целом народ не бунтовал; не было даже попытки оказать давление на правительство, чтобы оно прекратило свою напряженную борьбу против потока белых армий, которые британское, французское, итальянское, японское и американское правительства порою подкрепляли офицерским составом, сплошь и рядом снаряжали и от случая к случаю субсидировали.

В самом деле, можно сказать, что именно чувства, вызываемые этим иностранным вторжением, помогли большевикам удержаться у власти. Так было на всем протяжении этих двух-трех лет интервенции союзников и гражданской войны, убийств и покушений на работников советской власти, бесконечных контрреволюционпых заговоров и саботажа, жестокостей и репрессий, применяемых армией и политическими приверженцами обеих сторон; высокой смертности среди гражданского населения, усиливаемой в гораздо большей мере долгими лишениями и хроническими страданиями, чем в результате системы самосудов во всех ее стадиях.

За эти-то годы и нагромождалась столь часто используемая статистика смертных случаев в России «в результате революции», причем иногда эти смертные случаи с невероятной наивностью приписываются не вине повстанцев, поднимавших оружие против правительства de facto, не вине иностранных правительств, которые, без всякого законного оправдания, провоцировали и поддерживали эти восстания, но всецело влиянию большевиков в правительстве Российской Социалистической Федеративной Советской Республики.

Этот трехлетний эпизод военного коммунизма рассматривался в двояком направлении. Во-первых, он описывался, словно некая часть заранее обдуманного плана построения коммунистического государства. Возможно, что среди большевиков кое-кто верил на первых порах, будто им удастся проделать развитие в сторону коммунизма одним большим скачком.

Национализация банков, конфискация частной собственности с оставлением ее под их охраной, экспроприация буржуазии, включая дома и даже серебро, драгоценности и произведения искусства; объявление всех земель собственностью государства; передача крупной промышленности в целом в руки государства; введение карточной системы на все предметы первой необходимости; разрушение рынка путем воспрещения торговли; милитаризация труда путем введения всеобщей трудовой повинности; и, наконец, отмена денег государством, которое, вместо уплаты рабочим и служащим наличными (что составляло в 1920 г. всего 7 %), намерено было удовлетворять все большую долю их потребностей натуральной формой оплаты (пайки или бесплатные обеды в общественных столовых; предоставление квартир с отоплением, газом, водой и электричеством; пользование железными дорогами и трамваями; снабжение одеждой и предметами домашнего обихода с государственных складов; школы, газеты, театр); аналогично этому снабжение крестьян необходимой им промышленной продукцией в обмен на обязательную сдачу продовольствия – так должен был, в общих чертах, совершиться этот переход к коммунизму.

С другой стороны, Ленин, как явствует из его многочисленных печатных работ 1917 г., предусматривал длительный переходный период, различных стадий которого он не мог заранее предвидеть и который в его представлении должен был протекать в форме целого ряда экономических экспериментов. В 1921 г. он разъяснял – цитируем в передаче германского исследователя, – что «военный коммунизм введен был большевиками лишь в силу жестокой необходимости, в результате войны и всеобщей разрухи. Ведь это факт, что все излишки, а в иных случаях и часть необходимого продовольствия отбирались у крестьян для снабжения армии и рабочих… Этот военный коммунизм представлял собой временную меру, потому что в тогдашнем своем отчаянном положении большевики не могли останавливаться ни перед какими, хотя бы и крайними мерами; в то время как голодала половина, больше половины населения, они должны были во что бы то ни стало удержать позиции и спасти жизнь рабочих и крестьян».

К счастью для большевиков, как раз в тот момент, когда народ, насколько можно сейчас судить, доходил уже до последней степени нужды, интервенция прекратилась. В 1920 г. военный коммунизм достиг кульминационной точки. «Этот год, – писал один автор, – долго будет жить в памяти всех русских, его переживших: то был самый холодный, самый голодный и страшный год революции». Но в конце его «власть Центрального комитета правящей партии была полной и абсолютной».

Иностранным правительствам не удалось координировать последовательный ряд предпринятых ими интервенций. Их собственные страны были в большинстве своем слишком истощены годами войны, а правители слишком боялись своих собственных рабочих, чтобы продолжать свои усилия. У белых армий было слишком бездарное руководство, а поведение как офицерства, так и рядового состава слишком скандально для того, чтобы рассчитывать на какую-либо помощь со стороны притесняемого ими крестьянства или противостоять патриотическому пылу Красных армий. Британские войска вскоре были изгнаны из Мурманска и Архангельска, а затем японцы из Владивостока. Английские и французские суда эвакуировали с черноморского побережья всех враждебных большевизму иностранцев и русских.

Мирные договоры с Латвией и Литвой были подписаны в июле 1920 г., а в октябре того же года был заключен мир с Финляндией. Гражданская война в Сибири закончилась в октябре 1920 г.; на юге России борьба с Врангелем, Петлюрой, Булак-Балаховичем и Махно точно так же закончилась в ноябре 1920 г. Фактически к концу ноября 1920 г. во всей стране наступил мир.

Тем не менее так неопределенно было положение и так велика решимость большевистского правительства, что политика военного коммунизма сохранена была еще на несколько месяцев. «Декрет о полной национализации всей промышленности, включая мелкие предприятия» (т. е. все предприятия с числом рабочих более десяти или более пяти, если производство механизировано) издан был 30 ноября 1920 г.; 3 февраля 1921 г. – декрет о прекращении взимания налогов ввиду того, что деньги перестали функционировать как платежное средство.

В декабре 1920 г… VIII съезд советов принял наиболее утопическую из всех резолюций периода военного коммунизма – о социализации сельского хозяйства. Были (должны были быть) назначены специальные комитеты по определению площади и видов с.-х. культур для каждого из двадцати (пяти) миллионов крестьянских хозяйств. Крестьянское хозяйство, гласила резолюция, «должно вестись по единому плану и под единым руководством».

Новая экономическая политика

Народ, который столько перенес, больше не мог терпеть. Начались крестьянские восстания в Тамбове и Поволжье. Хуже всего было то, что сосредоточенные в Кронштадте краснофлотцы подняли вместе с кронштадтским гарнизоном вооруженный мятеж; против советской власти не из-за какого-либо недовольства по службе, но из-за протеста против голодовки солдатских и матросских семей, живущих в деревнях пораженных районов. Лозунг моряков гласил: «Советы без коммунистов!».

Одной из черт ленинского гения было то, что он знал, когда уступить явному недовольству народных масс и как это сделать широко и полно, в то же время никогда не поступаясь своей главной целью. Было очевидно, что кронштадтское восстание должно быть подавлено силой, путем бомбардировки и штурма с переходом через лед, но без особых мер наказания за это тягчайшее военное преступление. В марте 1921 г., на X съезде коммунистической партии, Ленин поразил своих приверженцев, предложив полный отказ от методов военного коммунизма. Во-первых, отменена была неограниченная реквизиция зерна и заменена определенным прогрессивным налогом с каждого крестьянина, пропорционально его земельному участку, с предоставлением ему права сбывать свои продукты, сверх того что выделено для налога, на вольном рынке, по ценам, какие ему удавалось получить.

Вскоре восстановлено было денежное обращение, проведена стабилизация валюты и отменены все ограничения для владельцев и держателей денег. «Декретом от 9 июля 1921 г. восстановлена была плата за железнодорожный проезд; декретом от 1 августа почтово-телеграфные сборы; декретом от 15 сентября плата за воду и электричество, за пользование трамваями, общественными банями и прачечными».

Декрет от 12 августа 1921 г. предоставил автономию национализированным предприятиям на замечательной новой базе хозрасчета. За такими предприятиями сохранялось все их оборудование, запасы топлива, сырья и полуфабрикатов. Но они должны были отказаться от каких-либо претензий на государственную поддержку в виде денег или продовольствия как средства оплаты труда: они обязаны были вести дело на коммерческих началах и не обязаны были бесплатно снабжать своей продукцией какие-либо ведомства. Весьма скоро большинство бывших государственных предприятий стало в этом смысле автономно. Затем, в том же месяце, государственные заводы получили право закупки на рынке нужного сырья и продовольствия для оплаты рабочих, а в октябре 1921 г. они получили еще одну привилегию – продавать свою продукцию на вольном рынке. Таким быстрым и упрощенным способом положено было начало построению новой экономической системы.

Оживление хозяйственной инициативы, создание бесчисленных небольших предприятий всякого рода и развитие свободного обмена между производителями города и деревни, естественно, потребовали известного времени. И если весь мир, за пределами СССР, и почти все противники большевиков внутри СССР заявляли, что новая экономическая политика есть одновременно признание и доказательство провала коллективизма, то это было, думается, простое самовнушение. Почти все полагали, что это отказ от дальнейшего продолжения политики ликвидации помещиков и капиталистов. Но Ленин совершенно ясно показал, что это был, по его выражению, всего лишь шаг назад для того, чтобы можно было сделать два шага вперед.

Покуда в руках и под руководством правительства находились все банки, вся внешняя торговля, различные средства связи и транспорта, фактически вся городская земля и строения, минеральные недра, запасы всех видов топлива и все источники электрической энергии, тяжелая индустрия и все более или менее значительные предприятия легкой индустрии, – не говоря уже о руководстве профессиональными союзами и потребительской кооперацией, – какое влияние могло оказать на будущее коллективизма, если миллионам единоличных хозяев-крестьян разрешено было свободно выносить свои корзины с продуктами на рыночные площади, если широко разрешалось открывать в городах многочисленные мелкие ресторанчики и кафе, кондитерские и чайные, мануфактурные лавки и торговлю колониальными товарами или даже мелкие мастерские и заводы для производства всевозможных предметов домашнего обихода?

Ленин доказывал, что, поскольку «командные высоты социализма» по-прежнему оставались в руках правительства, тысячи небольших аванпостов могут быть спокойно оставлены за барышниками, пока правительство не найдет удобный момент, чтобы отказаться от этих каналов снабжения потребителя. Даже самый фанатичный коммунист может спокойно предоставить иностранному капиталисту концессии, разрешив ему в течение строго определенного времени, под контролем закона и профессиональных союзов, разрабатывать те естественные ресурсы страны, которыми правительство в данный момент не в состоянии заниматься. Беда была в том, что большевистские правители недооценивали или не понимали, каким могуществом, в дурном и хорошем смысле, обладает мотив прибыли. Он может увеличить производство и облегчить товарооборот между промышленными и сельскохозяйственными производителями. Но, будучи отвергнут, мотив материальной заинтересованности пошел кривыми путями и вскоре подорвал ту новую этику, от которой зависел успех советского коммунизма.

Со дня на день новая экономическая политика расширяла фронт своего духовного влияния. На первых порах лишь один крестьянский рынок был отдан во власть стремления к личной наживе. Предполагалось, что все остальные области предпринимательской деятельности будут руководствоваться стремлением к общему благу. Однако новая экономическая политика все более расширялась в сторону полного освобождения частных предприятий от всяких попыток общественного регулирования, и даже государственные предприятия стали проникаться предательским духом личного эгоизма.

Нам говорили, что есть русская поговорка, которая всегда была популярна среди учеников Маркса: кто сказал «а», должен сказать и «б». Сила этого положения никогда так хорошо не иллюстрировалась, как на примере быстрой эволюции мероприятий, которые сочтено было необходимым включить в систему новой экономической политики. Чтобы стимулировать крестьянское производство, отменены были самочинные государственные реквизиции крестьянского урожая и взамен установлены твердые цены на хлеб. То было невинное «а» в алфавите большевистского отступления. Еще через месяц сочли нужным создать аналогичный стимул и для городских производителей. Вскоре оказалось, что приходится терпеть возвращение – не как-нибудь подпольно, а вполне легальное возвращение ненавистного буржуа, сперва в роли посредника и торговца, а затем и работодателя. И так постепенно сделан был целый ряд уступок, больших и малых, причем все они меняли в направлении индивидуализма экономические отношения не только между городским и сельским населением, но и между тем и другим, как производителями, с одной стороны, центральной и муниципальной властью – с другой.

Ни место, ни время не позволяют нам подробно разбираться в вопросе, действительно ли оправдала бы себя новая экономическая политика или доказала бы свою потенциальную пригодность как средство построения социалистического государства, если бы ей дали развернуться в течение десяти лет. Быстро растущим предприятиям нэпманов в городах недолго дали существовать. Вскоре стало ясно, насколько необоснованны предположения о намерении советской власти вернуться к капитализму. Уже через год возобновлена была политика ликвидации нетрудового элемента. Это достигалось не только репрессиями. Простое расширение производства и торговли в руках государственных трестов и коммунальных органов и предоставляемые им привилегии были сами по себе достаточны, чтобы разрушить здание частной торговли, основанное на барышах. Но при нажиме на нэпманов использовалось и оружие репрессий, как например, повышенное налоговое обложение, прекращение снабжения, аресты и высылка их помощников иностранцев, срыв работы путем организации конфликтов с рабочими и заявок о повышении заработной платы и, наконец, политика подавления тех или иных мер, принимаемых нэпманами для привлечения клиентуры.

Понятно, что отмена новой экономической политики и ликвидация всей разнообразной деятельности нэпманов представляли собой постепенный процесс, осуществленный не одним декретом, не по какой-либо одной правительственной схеме, но растянувшийся на несколько лет. Пожалуй, за дату, когда в городах этот процесс был фактически закончен, можно принять 1929 г., когда обнародован был первый пятилетний план. К этому времени во всех городских центрах СССР в основном была завершена ликвидация капиталистов – в более существенном смысле, чем запрещение уличной торговли.

Окончательно был уничтожен рой «спекулянтов», успевших пооткрывать между 1921 и 1927 гг. сотни тысяч мелких оптовых и розничных магазинов, столовых и заводиков. Одни зачахли, другие отбывали тюремное заключение или административную ссылку, третьи бежали за границу, между тем как, вероятно, большинство, не лишенное возможности заняться наемным трудом, растворилось где-то среди «неимущих» классов. Практически вся деятельность этих нэпманов в области оптовой и розничной торговли, как и в области производства, примерно к 1929 г. была уже компенсирована непрерывным расширением коллективных предприятий, постепенно все в большей мере удовлетворявших нужды городского населения.

В этом усиленном процессе замены частника многотысячные по числу заводы и фабрики государственных трестов, непосредственно подчиненных ВСНХ так же, как и напряженная работа профессиональных союзов по повышению производительности, встречали поддержку со стороны непрерывно растущих производственных предприятий союзных республик (главным образом РСФСР и Украины), а также советов таких городов, как Москва и Ленинград, Харьков и Ростов.

Глава III
Деятельность ЧК и ОГПУ

Создание ЧК

Невзирая на колоссальные и длительные страдания, сопутствовавшие военному коммунизму и гражданской войне, на наш взгляд нельзя не придти к заключению, что в течение всего периода 1917–1935 гг. советское правительство опиралось на поддержку не только миллионов членов коммунистической партии, но и на массу рабочих городов и угольных районов, на железнодорожников, на сотни тысяч красноармейцев и, хотя и с большими исключениями, на крестьянские массы в значительной части обширного Союза Советских республик. Мы уже описывали всепроникающую систему политического воспитания и пропаганды, с помощью которой коммунистическая партия завоевала и поддерживала свое бесспорно руководящее положение.

Сейчас мы остановимся на том, как использована была на протяжении всего периода ликвидации помещиков и капиталистов, а также их пособников из среды интеллигенции, широкая система энергичных репрессий за всякую «контрреволюционную» деятельность. Главным орудием этого «терроризма» была обширная организация типа тайной полиции, последовательно известная под именами ЧК и ОГПУ, а в 1934 г. влившаяся в новый Комиссариат внутренних дел (Наркомвнудел).

Террор, осуществляемый тайной полицией, в России, конечно, не новость. Нечто в том же роде можно отметить при Петре Великом, если еще не при Иване Грозном. Но впервые настоящая организация подобного типа была создана в виде жандармского корпуса вскоре после восстания декабристов в 1825 г.; эта жандармерия была подчинена знаменитому «Третьему отделению» придворной «канцелярии» при Николае I.

Несмотря на всякие так называемые реформы, организация, не изменяя в сущности ни целей, ни методов, просуществовала под именем охранки до самой Февральской революции 1917 г., когда она исчезла на несколько месяцев в период полного распада правительственной власти. Однако Керенский вскоре почувствовал нужду в подобного рода национальных силах политической полиции и стал уже предпринимать шаги к восстановлению охранки, когда Октябрьская революция смела Керенского вместе с его проектами.

Ленин и Совнарком весьма скоро пришли к выводу, что без подобной организации новому правительству нельзя успешно бороться с контрреволюционными восстаниями, происходившими кругом, зачастую в контакте с армиями интервенции. В июне 1918 г. Совнарком охотно принял предложение одного из своих надежнейших коллег, Феликса Дзержинского, о том, чтобы разрозненная и нерегулярная деятельность недавно возникших сил тайной полиции, начатая почти тотчас же после захвата власти, окончательно была оформлена в организацию под именем «Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем»; название это было тут же сокращено в Чека. Декретом от 7 ноября 1918 г. Дзержинский назначен был председателем этого комитета из пятнадцати испытанных и надежных большевиков, которым предоставлена была почти такая же исключительная власть, как в былое время охранке. Новый орган, хотя и не вернул на службу никого из персонала старой охранки, применял те же методы шпионажа и доноса, устного допроса и тайного суда.

На первых порах он даже менее подвержен был контролю в сравнении со своей предшественницей, которая непосредственно подчинялась царскому министру внутренних дел, между тем как Чека отвечала только перед Совнаркомом в целом, не имеющим у себя соответствующего отдела. Кроме того Чека сразу же присвоила себе право карать – вплоть до смертной казни – контрреволюционеров, застигнутых с поличным, между тем как охранка официально не вправе была самолично налагать наказания, – обстоятельство, которое, если бы и можно было верить хотя бы сотой доле противных утверждений, не мешало ей неопределенное время держать людей в тюрьме, подвергать побоям и другим физическим насилиям и в упрощенном порядке ссылать в Сибирь.

К сожалению, никто не может рассказать историю 1918–1922 гг., когда Чека бесконтрольно осуществляла свою грозную власть, при которой ни один человек не чувствовал себя в безопасности. Как все и вся в это страшное время, Чека была решительна, бесконтрольна и беспощадна. Самочинные аресты и ускоренные расстрелы; сущая пытка для нервов – ее ужасные допросы и тайные трибуналы; повсеместная тревога и уныние, вызываемые этой сетью шпионажа и почти беспрерывными доносами, – все это в сенсационной форме описано в десятках книг на разных западноевропейских языках.

Мы опасаемся, что нет оснований сомневаться в реальности «красного террора», точно так же как и «белого террора», сменявшего собою красный везде, где одерживали верх белые армии. Но если говорить о конкретных случаях, документальная ценность большей части этой мрачной литературы ничтожна. Эти книги, естественно, крайне тенденциозны. Они полны совершенно неправдоподобных сплетен, неподтвержденных ссылок и анонимных писем. Архивы не публиковались, и возможность такой публикации невероятна. Следовательно, мир никогда не сможет исследовать, а тем более с известной точностью судить хотя бы о небольшой доле тех жестокостей, какими отмечены были первые пять лет после Октябрьской революции, как невозможно по-настоящему судить о зверствах белой армии в 1918–1920 гг. или о царских репрессиях 1907–1912 гг.

В 1922 г., когда закончились сменявшие друг друга войны и в основном восстановлен был правопорядок, Чека демонстративно была упразднена, чтобы по возможности рассеять тревоги и страхи населения. Но при всей своей жестокости она оказалась слишком полезным орудием, чтобы правительство захотело отказаться от ее помощи. Одна из худших сторон гражданской войны состоит в том, что вряд ли она может закончиться подлинным миром, по крайней мере, в пределах одного поколения. Правительства могут прекратить враждебные действия и заключить между собою мир, потому что гражданам победившей и побежденной страны в своей повседневной жизни не придется тесно соприкасаться.

Между тем в СССР, где миллионы людей обоего пола провели несколько лет в состоянии более или менее открытой вражды, начиная от обычных бытовых конфликтов до настоящей партизанской войны, – вражды, вытекающей из ожесточенной классовой ненависти, которая нисколько не ослаблена была исходом борьбы, – монархист и коммунист, буржуа и пролетарий, меньшевик и большевик, короче говоря, революционер и контрреволюционер, неизбежно должны были сохранить не только отчужденность, но и взаимное озлобление. В частности, победители не доверяли лояльности побежденных в отношении социального строя, выросшего на руинах старого. Кроме того существовала масса социальных преступников, занимавшихся под тем или иным прикрытием воровством и растратами, грабежами и убийствами.

Нужно помнить, что в то время на обширных пространствах СССР не существовало организованной «полиции безопасности», какая создана была на протяжении XIX в. большинством западных наций. Даже в городах полиция была недостаточно сильна, чтобы поддерживать порядок или предупреждать кражи со взломом и уличные грабежи, не говоря уже о подавлении государственного заговора. Таким образом не без оснований в 1922 г., одновременно с введением новой экономической политики и учреждением самого Союза Советских Республик, создана была новая организация, почти с теми же функциями, что и Чека, но под названием «Объединенное государственное политическое управление»; название это было немедленно сокращено в ОГПУ или ГПУ. Возглавляло ОГПУ то же лицо, что и Чека (Дзержинский), почти тот же был и персонал. Фактически под новым именем, на несколько усовершенствованных началах, продолжала существовать организация, хотя и внушающая ненависть и страх, но доказавшая свою полезность.

Организация ОГПУ

В настоящее время ОГПУ, вторично изменившее название, представляет огромную организацию, проникающую во все углы СССР. Природа его двоякая: во-первых, имеется отдел тайных разъездных агентов, не знающих даже друг друга в лицо; во-вторых, ничем не замаскированный персонал, офицеры и рядовые в форме, у которых свои отличные от других мундиры, специальные казармы, лучшие квартиры в России, – люди, отличительные знаки которых с буквами ОГПУ вызывают невольную дрожь даже у проходящего иностранца.

Все управление до 1934 г. руководилось комитетом из пятнадцати комиссаров, которые делят между собой административные функции и – каждый в отдельности, как и вся коллегия – подчиняются во всех серьезных вопросах решениям пленума. Председатель, постоянно поддерживающий контакт с Совнаркомом, располагал большими полномочиями. Утверждают, будто Дзержинский контролировал все лично до самой своей смерти в 1926 г., даже после того как он вдобавок принял пост председателя специальной комиссии по борьбе с беспризорностью, а также Высшего совета народного хозяйства. Его сменил на посту председателя ОГПУ другой польский дворянин, Менжинский, работоспособность которого, говорят, ослабела с возрастом. После его смерти (1934) проведена была полная реорганизация и во главе Наркомвнудела поставлен был Ягода, ближайший сотрудник Дзержинского.

Исполнительные функции распределены между шестью отделами: 1) оперативный или общий (0 0), который осуществляет общее наблюдение и регулирует движение кадров, включая бригады специальных войск; 2) иностранный (ИНО), который следит за махинациями эмигрантов и прочих лиц за рубежом; 3) экономический (ЭКУ), на котором лежит борьба с преступными действиями в промышленности, в частности с саботажем, подкупами, подлогами и контрабандой; 4) транспортный, работники которого проверяют паспорта и поддерживают порядок в поездах и на пароходах; 5) отдел Красной армии, бдительно следящий за симптомами недовольства или попытками разложения вооруженных сил, и 6) секретный отдел (СО), работающий над раскрытием контрреволюционных течений внутри СССР. Официальные органы ОГПУ (ныне – Наркомвнудела) существуют во всех городах и более или менее крупных пунктах СССР, в том числе и на многих железнодорожных станциях, где проезжим рекомендуется обращаться к ним в затруднительных случаях; от них можно получить по всем вопросам вежливую информацию, совет и помощь.

Эти органы непрерывно следят за различными отведенными им пунктами, готовые мигом вмешаться для подавления мятежа или беспорядка, или же в помощь местной полиции (называемой в СССР милиция). Они оказывают требуемую помощь или покровительство при катастрофах, вроде несчастного случая на железной дороге или кораблекрушения, наводнения или пожара. Где только возможно, имеется отряд организованных военных сил ОГПУ, аналогичный по своим целям с Красной армией, но до 1934 г. не включавшийся в ее состав. Они расположены во всех пограничных пунктах в помощь таможенной администрации и широко раскинуты по границам, но готовы в любой момент выступить на борьбу против вооруженного восстания или серьезного мятежа.

Эта более скрытая часть организации ГПУ продолжает существовать и сейчас, оставаясь вездесущей и включая обширнейшую тайную сеть шпионов и разведчиков, которые в большинстве не знают даже друг друга и, маскируясь, занимаются для виду всевозможными профессиями, дающими им возможность держать тех или иных людей под постоянным надзором. Мы не можем установить, насколько эта тайная служба ОГПУ отличается в объеме или тонкости шпионажа от аппарата, который содержится большинством других правительств: об этом мало говорят. Быть может, ГПУ отличается от аналогичных организаций других стран главным образом тем, что здесь в одном и том же аппарате сочетаются – по крайней мере, сочетались до реорганизации 1934 г. – функции сыска с функциями судопроизводства. Обширный аппарат включает сильный и профессионально квалифицированный юридический отдел, выделяющий своих собственных обвинителей, следователей и судей, которые (так утверждалось, и это утверждение не было убедительно опровергнуто) вели допрос преступников, правда, всегда при закрытых дверях и без защитников, но с таким же учетом – это, во всяком случае, может быть установлено – юридических норм, улик и смягчающих обстоятельств, как и обычные советские трибуналы

Первичная функция ГПУ состоит в «защите революции» путем подавления «контрреволюционной деятельности» во всех ее видах, включая не только то, что мы бы назвали изменой и бунтом, но также шпионаж и все виды заговора с участием врагов Советов, бандитизм, мятеж или серьезные общественные беспорядки, разрушение или незаконное присвоение всякого рода общественной собственности, саботаж и т. п. Здесь самая неприемлемая черта – это расплывчатость определений, позволяющая подвести под рубрику «контрреволюции» всякое сопротивление существующему режиму. Даже пассивные члены разгромленных партий (кадетов, меньшевиков и эсеров) разновременно обвинялись в серьезных преступлениях.