Текст книги "Боги нефрита и тени"

Кассиопея, хотя ночь была очень теплой, почувствовала, как по коже пробежал холодок, и поежилась. Казалось, что земля стала замерзать под ногами. Мам тут же сник.

– Этот… этот холод… – застучал он. – Перестань, кузен, – из его губ вырвалось облачко пара.

– Холод? А я ничего не чувствую. Кассиопея, ты чувствуешь что-нибудь? – самодовольно спросил Хун-Каме.

Она на всякий случай отрицательно покачала головой, да и холод ее особо не донимал.

– Я уважаю тебя, Хун-Каме. Ты же знаешь, – заюлил мам; кончики пальцев у него уже начали белеть.

– Правда? А я уж усомнился.

– Я бы не хотел, чтобы мы стали врагами.

– Поклянись, что вернешь мое, и я буду считать тебя невиновным.

Кассиопея испытывала сложные чувства. Ее поразило появление Хун-Каме из сундука, но сказать, что она очень уж испугалась, – нет, такого не было. Теперь же, увидев испуг мама, она подумала, что не до конца осознавала, кто все эти дни находился рядом с ней. Хун-Каме был не просто Владыкой Поземного мира – он был богом смерти, а она повышала на него голос, дерзила, бросала вызов, как будто он человек. Она видела изображения Смерти в старых книгах. Скелет в саване с провалами вместо глаз. И только теперь до нее дошло, что Смерть может быть разной. Она как будто разглядела череп под широкополой шляпой. И если мам боится Смерти, не стоит ли и ей бояться своего спутника, а не делиться апельсинами и пить с ним кофе?

– Клянусь воздухом и водой, землей и огнем, если нужно. Отпусти меня, и я передам тебе ухо, – прошептал мам.

Хун-Каме произнес одно слово, и лед, сковывавший мама, тут же растаял. Затем он развязал веревку, и мам вытащил из кармана деревянную шкатулку, инкрустированную перламутром. Внутри лежало отлично сохранившееся ухо. Бог прижал его к голове, и ухо приросло, словно его никогда и не отрезали.

– Я так понимаю, мы остаемся дружными кузенами, – сказал мам, потирая руки. – И мне теперь позволено будет уйти?

– Иди уж, наслаждайся ночью.

Воспрянув, мам проказливо вскинул бровь.

– Ночь бы удалась, если б я смог испробовать сладость твой красотки. Позволишь ей потанцевать со мной? – Он подмигнул Кассиопее. – Как же мне нравятся смертные женщины! Раз мы снова друзья, братец, дай мне погреться рядом с ней, после такого колотуна, знаешь ли…

– Я сейчас дам тебе пощечину, – прервала его тираду Кассиопея.

– Иногда я не против хорошей пощечины, иди ко мне, крошка…

– Поищи развлечений в другом месте, – сухо заметил Хун-Каме. – И извинись перед леди за грубость.

– Ах, какие мы чувствительные! Я просто пытался быть дружелюбным, но если не вышло, я, пожалуй, пойду. Нет смысла оскорблять Смерть и его… хм, прислужницу. Приношу извинения, мисс. Всего хорошего, братец.

Мам закурил и, посмеиваясь, направился по переулку к шумной толпе, вскоре он исчез из виду.

– Спасибо, – сказала Кассиопея Хун-Каме.

– Напрасно ты благодаришь меня за такие мелочи.

Кассиопея кивнула. Действительно, мелочь. Он заступился за нее, потому что она была ему нужна. Тем не менее ей было приятно. Никто никогда не защищал ее, и она не могла не испытывать благодарность. Она снова забыла про его истинную природу и видела в нем мужчину.

– Леди Тун, прошу пойти со мной, нам нужно поработать, – сказал Хун-Каме, увлекая ее за собой.

– Поработать над чем?

– Теперь, когда я вернул ухо, я слышу голос психопомпа[20]20
  Проводник душ мертвых.


[Закрыть]. Давай найдем подходящий перекресток.

– Не понимаю, о чем ты.

– Увидишь, – сказал он.

Глава 10

Они уходили все дальше от центра города, и людей становилось все меньше. Дома по обеим сторонам улицы стояли тихие, как надгробия на кладбище. Белый костюм Кассиопеи отражал свет луны, а черный костюм ее спутника сливался с темнотой, лишь серебро искрилось.

Дома закончились, и теперь они шли по узкой тропинке. Кассиопея взглянула на небо, ища Шаман Эк, звезду, которую европейцы зовут Полярной. Она была символом бога с головой обезьяны, которому на обочинах дорог оставляют в качестве дара смолу копайского дерева. Покосившись на Хун-Каме, девушка подумала, что этот обезьяноголовый бог и правда существует, хотя в церкви им говорили, что все это глупости.

Мимо пролетел мотылек, и Хун-Каме протянул руку, словно бы подзывая его. Мотылек сел на его ладонь. Закрыв ее, бог раздавил насекомое, затем высыпал сероватую пыль на землю. Он произнес несколько слов, которые Кассиопея не поняла. Это был странный язык, видно, очень старый. С того места, куда упала пыль, начал подниматься дым, как будто зажгли жаровню. Дым принял форму собаки, потом человека, потом птицы, потом… Кассиопея пыталась распознать фигуру, но не смогла.

– Приветствую тебя и благодарю, что ответил на зов, – сказал Хун-Каме. – Ты знаешь меня?

– Принц Беззвездной ночи, Первый сын Шибальбы. Ты бог без трона. Я знаю тебя, – голос был низкий и напоминал тлеющий огонь.

– Тогда ты понимаешь, что должен следовать моему приказу, – высокомерно сказал Хун-Каме, прижимая руку к груди. – Я хочу знать, где прячется то, что принадлежит мне.

– Я задолжал тебе три ответа, три и дам.

Дым поднялся и навис над ними. Кассиопея увидела два черных глаза, смотревших на нее, и перестала дышать.

Голос снова зазвучал:

– Город на озере, Теночтитлан. Глубоко в засушливых пустошах, Эль-Пасо-дель-Норте…

Молчание.

– Где еще? – потребовал Хун-Каме.

– В Нижней Калифорнии, – неохотно сказал голос. – Терра Бланка, Белая Земля у моря… Ты найдешь свою судьбу, Повелитель Шибальбы, но также и свой рок, потому что твой брат хитрее и сильнее, чем ты думаешь.

– Не читай мне нотаций, – ответил бог.

– Я говорю правду, а дальше как сам знаешь.

– У кого находится то, что принадлежит мне?

– Спроси об этом призраков или колдунов, о Повелитель. Я дал тебе три ответа и предупреждение, а большего даже такой бог, как ты, потребовать от меня не может.

– Тогда я отпускаю тебя.

Дым заколебался, просочился в землю, как просачиваются дождевые капли, и исчез. Ночь вокруг дрожала, словно прощаясь с призраком.

– Ты слышала, куда нам направляться, – сказал девушке Хун-Каме. – Завтра едем в Мехико.

Они вернулись в пансион. Было поздно, и дверь уже заперли, но Хун-Каме без труда открыл ее. Кассиопея, вымотанная событиями ночи, не раздеваясь упала на кровать и крепко заснула.

* * *

На следующий день они сели на поезд в Мехико, город, поглотивший Теночтитлан. Поезд был вечерним, и Кассиопея не могла полюбоваться пейзажем. Хотя чем там любоваться – болота, кустарники и ряды пальм. Изредка мелькали селения – хижины с бамбуковыми стенами, между которыми полоскалось белье, развешенное на просушку.

Кассиопея всего этого не видела, но все равно оглядывалась по сторонам. Поезд был ей в диковинку, это было ее первое такое путешествие. Казалось, что она находится в чреве металлического зверя, как Иона, проглоченный китом. Она вспомнила картинку из Библии – бородатый мужчина, которого проглотил кит, выглядел удивленным. Теперь она сочувствовала ему.

Они с Хун-Каме делили купе. Купе было такое маленькое, что все пространство занимали вытянутые ноги бога. Но Кассиопее они не мешали; пристроившись у окна, она вглядывалась в темноту и вслушивалась в себя.

– Ты можешь разговаривать с призраками? – нарушила она тишину.

– Как ты могла заметить, да.

– А ты можешь поговорить с моим отцом? Он умер, когда я была маленькой.

Хун-Каме равнодушно посмотрел на нее.

– Обычно призраки держатся вместе, и я не смогу вызвать одну душу. К тому же, возможно, твой отец не призрак. Не все умершие привязаны к этой Земле как планете. Если твой отец ушел мирно, то он мог покинуть ее.

– Он в Шибальбе? – не поняла Кассиопея.

– Большинство смертных давно перестали молиться богам Шибальбы, а поскольку их вера превратилась в известь, они больше не могут ходить по нашим дорогам. Нет, твой отец не мой подданный.

Мгновением раньше она поверила, что сможет увидеть лицо папы, услышать его голос. Разочарованная, девушка снова отвернулась к окну.

– Думаю, это к лучшему, – вздохнула она.

– Что ты имеешь в виду?

– Как я слышала, Шибальба – ужасное место. Там Река крови, Дом летучих мышей, Дом мрака… Я бы не хотела, чтобы мой отец оказался там. – Она сделал паузу и постучала пальцем по стеклу. – Одна история говорит, что вас убивают Герои-близнецы, но вот ты здесь. Хотелось бы знать, что правда, а что нет. Может, в вашей Шибальбе не так уж плохо.

– Смертные любят рассказывать истории, но далеко не всегда говорят правду, – презрительно заметил Хун-Каме. Он снял соломенную шляпу и рассматривал ее, осторожно касаясь волокон.

– Но какова Шибальба? Что в истории правдиво?

Похоже, шляпа интересовала бога куда больше, чем ее вопрос, и девушка почти отчаялась услышать что-либо, но тут он заговорил сдержанным, лишенным эмоций голосом.

– В Шибальбу ведет Черная дорога, и в самом сердце стоит мой дворец. Его можно сравнить с драгоценным камнем в короне ваших королей. В нем столько же комнат, как дней в году, и даже больше. Другие дворцы такие же красивые, ни одно человеческое строение не сравнится с ними.

Он наклонился вперед, лицо немного оживилось.

– Лестницы моего дворца ведут к каскаду прудов с сине-зелеными водами, в этих водах плавают самые странные, самые необычные рыбы. Они все слепые, но прекрасные, каждая из них горит, как светлячок. Вокруг прудов стоят деревья, похожие на сейбу, но кора у них серебряная, как и плоды, и в темноте они тоже светятся.

– Ты скучаешь по Шибальбе? – спросила Кассиопея, услышавшая тоску в его словах. Само королевство, каким он его нарисовал, показалось ей совсем не таким мрачным местом, как рассказывали.

– Там мой дом, – ответил он.

Дом… У него есть дом. А где ее дом, она не смогла бы сказать. Она была Лейва, но не была членом семьи. Уукумиле казался ей удушающим. Хун-Каме точно знает, куда хочет попасть, а она… она точно знала, что не хочет возвращаться в Уукумиле. Что она станет делать, когда Хун-Каме вернет пропавшие части тела и она ему больше не понадобится?

– Как ты себя чувствуешь? Ухо? – Кассиопея коснулась своего уха.

– Что? – посмотрел он на нее.

– Тебе больно?

– Нет.

– А моя рука иногда болит, – призналась девушка.

– Дай посмотрю.

– Сейчас не болит, – пояснила она. – Но вчера – да.

Хун-Каме все-таки взял ее руку, хотя там не на что было смотреть. Но, возможно, он видел осколок кости, спрятавшийся под кожей.

– Если снова заболит, скажи мне, – попросил он.

Девушка подняла голову и уставилась на бога, на черную повязку, закрывающую пустую глазницу.

– Скажи, а у тебя болит то место, где нет глаза?

– Его отсутствие беспокоит меня, но это не боль.

– Мне тебя жаль, – тихо произнесла Кассиопея.

Бог все еще держал ее за руку, и она слегка сжала прохладные пальцы. Она не ждала, что он скажет «спасибо», но никак не ожидала такой реакции:

– Почему ты касаешься меня? – спросил он, нахмурившись.

– О… Ну… это ты коснулся меня.

– Нет, вот только что.

– Прости.

Кассиопея и не думала, что прикосновение может оскорбить, в конце концов, он столько раз клал ей руку на плечо.

Попыталась забрать руку, но он не отпустил. Какая-то игра в перетягивание каната.

– Можешь отпустить, – сказала она. – Я не знала…

– Какая дерзость.

– Продолжай сжимать мою руку и одновременно делать замечания, вот тогда и познаешь настоящую дерзость, – огрызнулась девушка.

Хун-Каме неожиданно засмеялся и отпустил ее. Громкий смех заметался по купе, как испуганная птица. Кассиопея вздрогнула – она впервые слышала его смех.

– Что тебя рассмешило? – спросила она.

– Ты такая смешная. Как игривая обезьянка.

Он точно не хотел ее оскорбить – звучало как проявление нежности, но Кассиопее все равно не понравилось. Однако дулась она недолго – на что тут дуться, ну, подумаешь, сравнили с обезьянкой, не с гориллой же.

В купе снова повисла тишина, и девушка почти забыла о его присутствии, когда бог внезапно заговорил.

– Что ты там видишь в окне? – спросил он.

– Звезды, – ответила Кассиопея. – Сегодня их там тысячи, тысячи тысяч.

– Их тысячи каждую ночь.

– Возможно, – прошептала она, опустила голову на руку и стала мысленно перечислять названия звезд и созвездий, как делала в детстве перед сном. Потом легла на верхнюю полку и сама не заметила, как заснула.

Поезд стучал колесами. Повелитель Шибальбы, лежа на нижней полке, прислушивался к ритму. Смех, сорвавшийся с его губ, удивил его самого, и он пару минут позволил себе подумать о том, что это значит. А потом стер воспоминание.

Но, будьте уверены, в подземном царстве Шибальбы другой владыка услышал смех брата и понял его значение.

Глава 11

Воображение смертных дало богам форму, вырезав их лица и одеяния. Воображение также создало жилища богов. Шибальба, прекрасная и страшная одновременно, была окутана сумерками. В реках Шибальбы прятались нефритовые кайманы, в чернильных прудах плавали алебастровые рыбы, прозрачные насекомые жужжали, но никогда не опускались на цветы, которые, может, когда-то и были в Подземном мире, но давно засохли.

Все это были обрывки снов, но и они обрели форму, а если уж по правде, в землях Шибальбы в изобилии жили кошмары смертных.

Земля здесь была голой и серой, и люди шли по ней, истово моля о милосердии.

Здесь были болота, окутанные липким туманом, и испарения этих болот были пропитаны ядом. Птицы-скелеты сидели на мертвых деревьях и громко кричали.

На поверхность земли выходил мощный пласт известняка, изрытый пещерами-сотами. Тут жили потерянные души, давно позабывшие о своем пути и своем прошлом.

По джунглям расхаживали существа, рожденные бредом, когти и зубы которых были остры, как у настоящих.

Безопаснее всего было придерживаться Черной дороги Шибальбы, ведущей в город, где жили боги. Сойдя с нее, легко было погрузиться в хаос.

В начале здесь был только один город – Шибальба, но потом его границы значительно расширились. Шибальбой стали называть не город, а весь Подземный мир. Сам город стал Черным городом, а дворец Повелителя получил название Нефритовый дворец.

Когда Хун-Каме был правителем, он проводил много времени в садах при дворце, но Вукуб-Каме предпочитал находиться в огромных комнатах без окон, где стены были выкрашены в желтый и красный, а пол усеивали разноцветные подушки. На этих подушках он и возлежал, когда одна из его верных сов залетела в комнату. Вукуб-Каме отправил ее в мир, чтобы следить за своим братом.

Сова нашла, кого искала. Это было не так трудно. Связь родства делает не только смертных, но и богов похожими. Хун-Каме и Вукуб-Каме были близнецами. Один рост, одинаковое строение тела, разница только в цвете волос и глаз. Хун-Каме первым пришел в этот мир, и его глаза были чернее ночи. Семь ударов сердца спустя появился Вукуб-Каме. Его глаза были цвета пепла или цвета серебра, когда он погружался в размышления, или вовсе бесцветными, прозрачными, как састун, гадальный камень.

Вернувшись в Шибальбу, в клюве сова принесла подарок – смех Хун-Каме, пойманный в белую ракушку, которую она и уронила на открытую ладонь повелителя.

Вукуб-Каме прижал ракушку к уху и прислушался к смеху. Ему было неприятно слышать голос брата, и бог раздавил ракушку в руке, как только смех затих. Он поднялся с подушек, вытащил церемониальный обсидиановый нож и вышел из дворца.

Обычно Вукуб-Каме покидал дворец в золотом паланкине на плечах придворных. Перед ним шагали певцы, прославляя красоту и мудрость повелителя, позади шли братья и остальная свита, сжигающая благовония и поднимающая кубки с хмельной закой. Вукуб-Каме был тщеславен, как и все боги; он любил пышность и любил, когда его превозносят.

Но теперь он был один, даже слуг не взял. Надел простой белый плащ и шел по Черной дороге, пока не добрался до болот. В болотах, щелкая зубами, плавали кайманы. Но эти кайманы были призраками, и чешуя у них была алебастровая с золотом. Бог подозвал к себе одного из них, больше всех остальных, как подзывают собаку, сел на спину и переплыл болото.

Мангровые деревья, чьи корни плотно переплелись под водой, испускали жутковатый свет. Птицы-скелеты сидели на тонких ветках и смотрели на повелителя пустыми глазницами. Вукуб-Каме поднялся по ступеням в Дом ягуаров. Иногда он посылал в этот дом умерших, чтобы тех разорвали на куски свирепые кошки, – это было и наказание, и развлечение, поскольку мертвые не могли умереть понастоящему. Но эти крики, эти мольбы – для него они звучали как музыка. И он знал, что то же самое видят живые в своих снах, что доставляло ему особое удовольствие.

Когда бог вошел в дом, животные вылизали его руки, как котята. Он погладил одного, пробежался пальцами по меху другого. Восхитился желтыми глазами третьего и, остановив свой выбор на одной из кошек, отрезал ей голову. Вскрыл грудь, вытащил сердце. Сердце упало на землю, и кровь создала причудливый рисунок, читавшийся как буквы на бумаге.

Таков был дар Вукуб-Каме – предсказывать события. Он знал, что его брат сбежит, но не знал, кто и когда его спасет. Смертный – вот кто. Как паразит, братец станет питаться его жизнью, пока не восстановит полностью свою сущность. Будучи привязанным к смертному, он сможет свободно бродить по Срединному миру, что в иных обстоятельствах не дано повелителям Смерти. Однако за это братцу придется заплатить. Жизненная сила смертного будет постепенно забирать божественное. С каждым днем она будет делать Хун-Каме все более и более смертным, и однажды ему грозит стать почти полностью человеком, уже не богом.

Вукуб-Каме рассчитывал, что именно это и произойдет, и тогда останется самая малость – окончательно расправиться с братцем. Для этого, убеждая себя в победе, он и построил отель в Терра Бланка.

Смех Хун-Каме доказал, что тот и правда становится человеком.

Не то чтобы боги не могли испытывать гнев, или зависть, или желания. Но это было как ячейки, которые можно открывать и закрывать железными ключами, а с чувствами под замком боги существовали в спокойном безразличии. Их смех рождался не в сердце, но голове. А смех Хун-Каме рвался из сердца.

Признаться, это озадачило Вукуб-Каме. Он не ожидал, что брат станет человеком так быстро. Обеспокоившись, он решил прочитать будущее по крови ягуара, но прочитанное не успокоило его.

Вукуб-Каме ногтем нарисовал в крови символ, а потом еще один и еще. Когда он выпрямился, его бесцветные глаза поймали отблеск света и на мгновение стали красными.

Бог вышел из Дома ягуаров, спустился по белым ступеням к болоту, подозвал каймана и отрезал ему голову острым ножом. Кровь рептилии раскрасила воду, Вукуб-Каме прочитал знаки и снова был разочарован.

Наконец он с ледяной решимостью порезал собственную ладонь, позволяя крови упасть в воду. Кровь была черной, как чернила, и вода забурлила.

Вукуб-Каме всмотрелся.

– Что это? – прошипел он.

Впервые ему не удалось четко прочитать знаки. Он готовился встретиться с братом в Терра Бланка. Он и теперь видел это место, но будущее ветвилось. Всматриваясь в эти ручейки, он увидел лицо женщины, потом всплыло имя: Кассиопея Тун. Ее человеческая сущность переплелась с бессмертием Хун-Каме, и одно было трудно отделить от другого.

Глаза Вукуб-Каме словно ослепили. Где же момент триумфа? Мелькнул испуг: если побег брата был выбран Судьбой, то правление Вукуб-Каме над Шибальбой Судьба никак не предопределяла.

Бог смерти стоял на берегу, и его разум наполняли темнейшие мысли. Птицы-скелеты в деревьях, чувствуя его гнев, спрятали головы под крылья.

Он сжал кулак, а когда открыл ладонь, та снова была целой, словно он и не резал ее.

Вукуб-Каме призвал двух из своих сов – Чаби-Тукури и Хуракан-Тукур. Всего их было четыре, и все были ужаснейшими существами. Совы кормились беспокойными снами людей, летая ночами по Срединному миру. Чаби-Тукури, самая маленькая и самая юркая из четырех, поймала смех Хун-Каме. Хуракан-Тукур была самой большой – она могла подхватить кого-нибудь в клюв и унести куда угодно. У брата недоставало глаза, и он не мог видеть волшебных существ, но мог почувствовать хлопанье крыльев, особенно таких, как у Хуракан-Тукур.

Светловолосый бог не хотел рисковать. Он велел Чаби-Тукури вернуться в Срединный мир и шпионить за Хун-Каме. Потом он поговорил с большой совой. Ей предстояло полететь в Срединный мир к смертному по имени Мартин. Этого Мартина надо перенести в Мехико, где тот должен дождаться прибытия своей кузины. Несомненно, Хун-Каме следовал по этому пути, пытаясь собрать все части своего тела как можно быстрее.

Если Мартину удастся перехватить девицу Кассиопею Тун, Вукуб-Каме сможет насладиться победой. Если она ускользнет от парня, если откажется встречаться с законным повелителем… ну, бог смерти мало что оставлял на волю случая. И пусть будущее пряталось от его взгляда, он добьется своей цели.

* * *

Семь ударов сердца разделяли братьев. Хун-Каме, рожденный первым, получил корону Шибальбы только из-за этой разницы. Вукуб-Каме, появившийся вторым, навсегда был обречен оставаться в тени брата.

Какое-то время их королевство расширялось, становилось сильнее. Были построены фантасмагорические здания Черного города, мысли и молитвы смертных придавали их миру цвет.

А потом – упадок. Молитв стало меньше, и блеска в Шибальбе тоже. Хун-Каме, словно бы подстраиваясь под безразличие Срединного мира, сам стал безразличным. Вукуб-Каме упрашивал брата пойти с ним в Срединный мир, потому что волновался из-за изменений, происходящих на полуострове, там, где они черпали чу’лель. Но больше всего он волновался за Шибальбу. На протяжении веков Хун-Каме не раз поднимался в мир, но теперь, когда колдуны из-за моря высадились поблизости от Т’хо, привезя с собой демонов-пощников и книги заклинаний, его братец просто пожимал плечами. Неужели ему все равно?

Вукуб-Каме забрал власть, потому что должен был все изменить. Он станет спасителем Шибальбы. Он был единственным, кто давал ей шанс.

Разве он не достоин Черного трона?

Достоин, уверял себя бог. Однажды смертные будут слагать песни о его победе, рассказывать, как смерть убила смерть и укрепила королевство. Они будут петь об этом тысячи тысяч лет, а потом еще столько же.

Вукуб-Каме позволил улыбке расцвести на губах. Это была ужасная улыбка, его белоснежные зубы грозились стереть кости в порошок. Но кто ожидает нежности от смерти?

Бог призвал еще одного каймана и поплыл обратно во дворец. И только спустя долгое время после того, как он покинул болота, птицы в деревьях осмелились поднять голову и осторожно закричали, все еще боясь гнева Повелителя.