Текст книги "Дорогие мои старики"

Колодец

Ярославу Евдокимову

 
За дорогой кольцевой,
Как привет из прошлого,
Повстречался нам с тобой
Уголок заброшенный.
Опустевший старый дом,
Без вины покинутый,
И колодец под окном
С небом опрокинутым.
 
 
Колодец, колодец,
Дай воды напиться!
Колодец, колодец,
Дай неба глоток.
Быть может, быть может,
Еще возвратится
Счастливое время
И в наш уголок.
 
 
Мы не зря пришли сюда:
Здесь обиды кончатся,
И прощаться навсегда
Нам с тобой расхочется.
 
 
Мы сюда еще придем,
Чтоб в ошибках каяться —
Ведь в колодце даже днем
Звезды отражаются.
 

Дни летят

Софии Ротару

 
В юности кажется: жизнь бесконечной
Будет всегда —
Можно мгновения тратить беспечно,
Дни и года.
 
 
Но незаметно полжизни проходит —
Не возвратить…
И невозможно ушедшие годы
Снова прожить.
 
 
Дни летят,
За рассветом – закат,
За годами – года,
Дни летят…
Не забудь,
Что ни дня не вернуть,
Не вернуть никогда —
Не забудь.
 
 
Пусть нам достались несхожие судьбы,
Нужно суметь
Выбрать дорогу и всех, кого любим,
Счастьем согреть.
 
 
Нужно спешить, нужно жизни навстречу
Сердце открыть —
Жизнь так прекрасна и так
                                            быстротечна —
Нужно спешить.
 

Все цветы

Николаю Баскову

 
Кружится Земля,
И ночь сменяет день —
Только для меня
Часы стоят,
Потому что я
Счастливей всех людей —
Мне Бог с небес послал
Тебя!
 
 
Все цветы,
Что только есть на свете, я сорву,
Чтобы ты
Открыла сердце мне свое…
Все цветы
Тебе одной лишь только я дарю,
Все цветы,
И сердце верное мое.
 
 
Как мне хорошо
Смотреть в глаза твои
И своей душой
Прильнуть к твоей…
 
 
Кружится Земля
Сейчас для нас двоих —
Нет больше никого
На ней.
 

На небе след моих губ

Филиппу Киркорову

 
Я бы спел тебе песню, но ты ее не услышишь,
Я построил бы дом, но ты в нем не захочешь
                                                                жить —
И огромное небо, свернувшись, лежит на крыше,
Я смотрю на него – и не знаю, о чем просить.
 
 
На небе след моих губ —
Это я целовал тебя,
На небе след моих рук —
Это я обнимал тебя.
У неба цвет твоих глаз,
Оно плачет и плачет дождем —
Небо помнит о нас —
Это мы забыли о нем.
 
 
Может, мы заблудились, когда улетали
                                                            к звездам,
Может быть, потеряли друг друга в земной
                                                                толпе…
И я небо листаю, как будто читаю прозу —
А когда-то стихи я на небе писал тебе.
 

За милых дам

Михаилу Шуфутинскому

 
Мне нравятся все женщины на свете:
Блондинка ли, брюнетка – все равно…
Признаюсь, не бросая слов на ветер,
Что для себя решил я уж давно:
 
 
«За милых дам, за милых дам!» —
Мой первый тост и тут и там.
Без милых дам, без милых дам
Как день прожить – не знаю сам.
Для милых дам, для милых дам
Всегда я свеж не по годам —
И если надо, жизнь отдам
За милых дам!
 
 
А тем, кто без подруги пропадает,
Открою я сейчас один секрет:
Ведь некрасивых женщин не бывает,
Бывают лишь мужчины так себе.
 
 
Но, как никто, нуждаюсь я в совете,
Ведь мучаюсь я каждую весну:
Мне нравятся все женщины на свете,
А выбрать надо все-таки одну.
 

Капля в море

Валентине Легкоступовой

 
Я рукой поглажу море —
На щенка похож прибой.
Жаль, что мы с тобою в ссоре —
Был бы рядом ты со мной.
 
 
Собралась я, было, плакать,
Но шепнула мне волна,
Что слеза – всего лишь капля,
Капля в море не видна.
 
 
Капля в море, капля в море,
А на море – корабли.
Капля горя, капля горя
В море солнца и любви.
 
 
Если есть начало ссоры,
Значит, будет и конец —
И случится очень скоро
Встреча наших двух сердец.
 
 
Были волны, словно горы,
Станут тихими потом —
И тогда мы нашу ссору
Каплей в море назовем.
 

Я пришел к тебе совсем

Александру Буйнову

 
Мы сидим с тобой на старой кухне,
Молча тянем горькую со льдом…
Раньше думал я, что небо рухнет,
Если мне вернуться в этот дом.
 
 
Но уходит жизнь, как лед в бокале,
И теперь я стал совсем другим:
Мы так долго врозь с тобой молчали,
Так давай же вместе помолчим.
 
 
Я пришел к тебе совсем,
И не спрашивай зачем,
Я пришел – и этим все сказал.
Я пришел к тебе совсем,
И спрошу тебя: «Ты с кем?» —
И ответ увижу по глазам.
 
 
Я так долго маялся по свету,
Все чего-то нового искал,
И не понимал, что кухня эта —
Для меня единственный причал.
 
 
Мы от одиночества устали,
Но теперь-то мы с тобой вдвоем…
Ничего, что тает лед в бокале —
Вместе мы и теплую допьем.
 

Бабушки-старушки

Вячеславу Добрынину

 
У подъезда кто сидит
Целый день обычно?
Кто на нас всегда сердит
И ворчит привычно?
 
 
Кто ругает снег за снег,
Дождь за дождь ругает
И, конечно, лучше всех
Все на свете знает?
 
 
Бабушки, бабушки, бабушки-старушки,
Бабушки, бабушки – ушки на макушке.
Бабушки, бабушки, мы вас уважаем,
Только как вас понять, мы, увы, не знаем.
 
 
Кто когда к кому пришел,
Кто чего нарушил —
Все известно хорошо
Бабушкам-старушкам.
 
 
Покачают головой
Строго и сурово —
И боится их порой
Даже участковый.
 

Спасатель
(Ах друзья мои, друзья)

Вячеславу Добрынину

 
На лодочной на станции
Работаю спасателем,
И ангелом-спасителем
Зовут меня не зря:
Хотите, не хотите ли,
Спасу вас обязательно —
Ведь все, кого я выручил,
Теперь мои друзья.
 
 
Ах, друзья мои, друзья!
Как вы там живете-можете?
Ах, друзья мои, друзья!
Теперь вы все – моя родня.
Когда-нибудь, когда-нибудь
Вы тоже, тоже мне поможете:
Когда-нибудь от одиночества
Спасете вы меня!
 
 
На лодочной на станции
Ангары все задраены,
Ледком вода подернулась,
И можно отдыхать…
 
 
Но я все дни по берегу
Слоняюсь неприкаянно —
Мне очень-очень хочется
Кого-нибудь спасать.
 

Одуванчик мой, моя любовь

Алле Пугачевой

 
Голодный ветер просит есть,
И я кормлю его с руки —
Мне одуванчиков совсем, совсем не жаль,
Но сердце рвется на куски.
 
 
Душа, голодная, как зверь,
Опять в мою стучится жизнь —
Ее одной любовью можно накормить,
Но где мне взять ее, скажи?..
 
 
Одуванчик мой, моя любовь, прости —
Время нелюбви сейчас на белом свете.
Одуванчик мой, моя любовь, лети —
Встретимся с тобой потом, когда утихнет ветер…
 
 
Глаза слезятся на ветру,
Но я рукой смахну слезу —
Пусть одуванчики подстрижены под ноль,
Им эта стрижка так к лицу.
 
 
И мне к лицу моя печаль —
И, значит, не узнаешь ты,
Что без любви душа подстрижена под ноль,
Как эти бывшие цветы…
 

Продавец цветов

Валерию Леонтьеву

 
Если б я служил в цветочном магазине,
Я бы все цветы бесплатно раздавал,
Пусть бы мне большие неприятности грозили,
Но зато б как радовались вы моим словам:
 
 
«Я не продаю цветы,
Я их вам дарю —
Астры, гладиолусы и розы,
Чтобы было вам тепло
вопреки календарю,
Даже в зимние морозы
Я их вам дарю».
 
 
Если б я служил в цветочном магазине,
То и дня бы за прилавком не сидел,
Я бы уложил цветы в огромную корзину
И по улицам ходил и непременно пел.
 
 
Если б я служил в цветочном магазине,
Я и ночью дверь не стал бы закрывать…
Только почему-то по неясной мне причине
Не хотят меня в цветочный магазин принять.
 

Черный снегопад

Григорию Лепсу

 
Твоя любовь сожгла меня дотла,
И нету сил сказать себе: «Беги…»
Бессонница до самого утра
И под глазами черные круги.
 
 
Ты выпила любовь мою до дна,
И я живу в стране кривых зеркал…
Я долго думал, в чем моя вина, —
И понял, что я зря ее искал.
 
 
Единственное, в чем я виноват:
Со звездопадом спутал снегопад…
 
 
Черный снегопад твоей любви
Поглотил весь белый свет.
В черный снегопад твоей любви
Не хочу я падать, нет!
 
 
Твой голос обрывает провода,
И не находит адреса конверт…
Я ненавижу слово «никогда»,
Но для твоей любви другого нет.
 

Горячий финский парень

Лайме Вайкуле

 
Горячий финский парень, когда мороз достал,
В Бразилию приехал на местный карнавал.
Горячий финский парень на мачо не похож —
Но кто такие мачо, когда есть финский нож?
 
 
Мачо, ай-ай-ай,
Только не зевай:
В мире горячей
Не найти парней!
 
 
Горячий финский парень до синьорит охоч,
И ждет он не дождется, когда наступит ночь.
Горячий финский парень, холодный финский
                                                                нож —
Ты скоро этим мачо, что надо, надерешь.
 
 
Горячий финский парень о родине забыл —
Его какой-то мачо текилой угостил…
Горячий финский парень звонит теперь
                                                            друзьям,
Передает приветы от диких обезьян.
 

Старое зеркало

Давиду Тухманову

 
Старое зеркало лиц повидало,
Не сосчитать…
Вот бы его, как альбом, нам сначала
Перелистать.
 
 
Мы бы увидели всех, кто когда-нибудь
Здесь пробегал,
И мимолетным виденьем одаривал
Зыбкий овал.
Мы бы увидели жизни минувшей лицо.
 
 
Зеркалам
Повидать довелось
Столько смеха и слез,
Смеха и слез…
В зеркалах,
Отражаясь, дрожит
Наша хрупкая жизнь,
Наша жизнь…
 
 
Старое зеркало может разбиться —
Не повезло…
 
 
Нужно в осколках суметь отразиться
Бедам назло!
 
 
Нужно взглянуть в это старое зеркало
И помолчать…
Только большое увидеть, а мелкого
Не замечать —
И улыбнуться на память грядущему
                                                              дню!
 

Запомни меня молодой и красивой

Татьяне Овсиенко

 
Давай простим друг другу все, что было:
Простим ожесточенье ссор случайных,
Простим непониманье слов печальных —
Но лишь бы мы друг друга не забыли.
 
 
Давай простим друг другу все, что будет:
На жизнь вперед давай простим друг друга,
И если нам судьба готовит вьюгу —
Давай друг друга все же не забудем.
 
 
Давай любить друг друга без оглядки,
Не различая годы и мгновенья,
И говорить о самом сокровенном,
Друг в друге растворяясь без остатка.
 
 
Давай любить друг друга что есть силы,
Ни на мгновенье рук не размыкая —
Чтоб миновала нас судьба лихая
И чтобы мы друг друга не забыли.
 
 
Запомни меня молодой и красивой,
Безумие губ и сияние глаз,
Ведь жизнь коротка, а любовь тороплива —
Запомни меня такой, как сейчас!
 

Паганини

Владимиру Мигуле

 
В притихшем зале меркнет свет,
Скрипач на сцене безобразен —
Но ничего на свете нет
Его мелодии прекрасней.
 
 
Потому что это Паганини,
Потому что музыка – судьба…
И летит, летит к небесной сини
О любви скрипичная мольба.
 
 
Пусть струны рвутся, как в огне,
И кровь на пальцах выступает —
Колдуя на одной струне,
Свою судьбу он доиграет.
 
 
Он в звуки жизнь свою вложил
И стал бессмертен вместе с ними —
И потому сегодня жив
Дух вечной скрипки Паганини.
 

Опер с Петровки

Александру Кальянову

 
У опера с Петровки
Порядок с подготовкой:
Захват, подсечка, самбо, карате —
И сердце замирает,
Когда он вынимает
Из кобуры свой табельный ТТ.
 
 
Но даже на старуху
Находится проруха —
И опер оказался за чертой…
Его взяла не финка,
Не пуля, не дубинка,
А девочка с малины воровской.
 
 
У опера с Петровки,
У опера с Петровки
Раненое сердце плачет и болит…
Но оперу с Петровки,
Но оперу с Петровки
Таких любить присяга не велит!
 
 
На опере с Петровки
Красуются обновки —
Его не узнает родная мать,
И что случилось с сыном,
Когда он брал малину,
Никак старушке маме не понять…
 
 
Ну а весна бушует,
И соловьи колдуют,
И в кобуре черемуха цветет,
А опер спит и видит,
Что, может, чудо выйдет —
Амнистия до срока подойдет.
 

Желтые кораблики

Светлане Лазаревой

 
Мы, как чужие, стоим неприкаянно
На берегу у осенней реки…
Камушек в воду сорвался нечаянно —
И от него побежали круги.
 
 
Чем же с тобою нас осень порадует —
Этого нам не дано угадать…
Желтые листья плывут, как кораблики,
Сколько их, сколько их – не сосчитать.
 
 
Желтые кораблики, желтые кораблики,
Что же вы уноситесь вдаль, уноситесь вдаль?
Стало лето осенью, стало лето осенью —
Вот и вся печаль, вот и вся печаль.
 
 
Мы друг на друга посмотрим украдкою —
Осень пришла, но еще не зима…
Чем напоследок с тобой нас обрадовать —
Пусть это осень решает сама.
 
 
Может быть, поздним теплом нас побалует —
Пусть на денек или даже на час.
Может быть, желтых корабликов палубы
Место найдут и для нас, и для нас.
 

Рыжий

Павлу Слободкину (анс. «Веселые ребята»)

 
Шапито
Огнями яркими в ночи горит,
Только мне
Совсем не весело сейчас…
Я стою,
В руках сжимая рыжий свой парик —
На манеж
Мне выходить последний раз.
Играют трубы унисон —
И слышу я со всех сторон:
 
 
«Рыжий, рыжий, рыжий,
А ну-ка, а ну-ка рассмеши!
Рыжий, рыжий, рыжий!» —
Хохочут, хохочут малыши.
Но парик сниму я,
Качая, качая головой, —
Раньше был я рыжий,
А теперь седой…
 
 
Почему,
Ну почему меня не слышит зал?
Все кричат,
Чтоб снова я надел парик.
Я могу,
Да только жизнь не повернешь назад —
Вам смешно,
А я уже почти старик…
Но свет пока что не погас —
Так дайте туш последний раз!..
 

Все на свете музыка

Александру Добронравову

 
Сколько музыки вокруг:
Музыка дождей и вьюг,
Музыка цветов и птиц,
Музыка любимых лиц.
 
 
Из далекой тишины
Песни мамины слышны…
Музыка со мной всегда,
С ней и радость и беда.
 
 
Потому что все на свете – музыка,
                                 музыка, музыка!
Пробуждает на рассвете музыка
И кружится над землей.
Потому что все на свете – музыка,
                                 музыка, музыка!
Потому что все мы дети музыки —
Ты в себе ее открой!
 
 
Нас уносят из гнезда
Корабли и поезда —
Но слышна в любой дали
Музыка родной земли.
 
 
Если в комнате темно,
Распахни скорей окно:
Музыка приносит свет,
Тишины на свете – нет!
 

Положи мне голову на плечо

Знаете, я счастливый человек. Потому что в моей жизни есть огромная радость – радость рождения песни. Когда я сижу на своем диване, вожусь со словами, терзаю гитару – и вдруг чувствую: пошло! Мне нравится!!! Большего кайфа, чем это состояние, я никогда не испытывал. Конечно, успех, деньги, которые потом принесет песня, – все это замечательно, но ни с чем не возможно сравнить ту совершенно невероятную радость, которая охватывает меня в эти мгновения. Но сочинительство – дело волчье, одинокое, и только мой кот Кука видел, как все это происходит. Вообще, он был первым слушателем моих опусов, потому что всегда присутствовал около меня во время работы, – и надо сказать, что судьей он был строгим, и если ему что не нравилось, давал мне понять это своими коготками. Пишу о нем в прошедшем времени, потому что его уже нет, у меня теперь другой кот, тоже Кука, но он моими занятиями, к сожалению, не интересуется. Иногда песня рождается долго, порой мучительно, а другой раз на ее сочинение тратится ровно столько времени, сколько нужно, чтобы записать ее на бумаге. Так, в частности, было с «Дорогими моими стариками» – у меня не было в голове ничего, я просто написал строчку «Постарели мои старики…» и, не отрываясь от листа, дописал эти стихи до конца. Причем сидел я на обшарпанной тумбочке в полуразвалившейся кухне – своего жилья у меня тогда не было, и приходилось снимать угол у какого-то алкаша, который в любой момент мог прийти с бутылкой для душевного разговора. Вообще, жилось мне в те времена, если смотреть из сегодняшних дней, ой как непросто. Никто, ничто и звать никак. Ни жилья, ни работы, ни прописки, ни знакомств. Но какой-то такой кураж бурлил во мне, что все жизненные трудности как-то проходили мимо. Теперь такой кураж посещает меня все реже и реже. Наверно, потому, что я, к сожалению, преодолел недостаток, который с годами проходит у всех. Он называется молодость. Зато появляется что вспомнить…

Интересно было работать с Алексеем Глызиным, потому что я не просто писал стихи для его песен, я этими стихами формировал его образ. Алексей, когда он работал в «Веселых ребятах», был лирико-игровым героем, а когда он занялся сольной карьерой и обратился ко мне за помощью, я понял, что его органике более свойственно лирико-драматическое амплуа. В таком ключе и были написаны все песни его альбома: «Зимний сад», «Ты не ангел», «Пепел любви», «То ли воля, то ли неволя» и многие другие. Я с ностальгией вспоминаю нашу совместную работу, когда по ночам ребята звонили мне со студии, наигрывали музыку – и я сочинял на нее стихи до самого рассвета. А на следующий день была уже готова фонограмма новой песни. И еще через некоторое время песня эта звучала из всех окон. Вот так правильно угаданный образ способствовал успеху проекта. К сожалению, уже довольно давно мы с Глызиным ничего вместе не делали, впрочем, и новых интересных песен он почти не записал, за исключением, быть может, одной.

Особую роль в моей жизни сыграла встреча с Вячеславом Добрыниным. Дело в том, что если с остальными композиторами у меня складывались чисто творческие отношения, то со Славой мы подружились. Знакомство наше состоялось в редакции радиостанции «Юность» в 1986 году. Он еще не стал звездой эстрады, но был уже маститым композитором, а я – всего лишь начинающим автором. Не знаю, чем уж я ему глянулся, думаю, он немного устал от своих соавторов, которые все были существенно старше его, и ему хотелось общаться с более молодым человеком, чтобы и самому помолодеть, что ли. Кроме того, не исключаю, он мог чувствовать себя по отношению ко мне мэтром, что вряд ли у него получилось бы с его немолодыми и маститыми соавторами. Возможно, в некий резонанс попали наши взгляды на то, какими должны быть песни в новое время, – вовсю набирала обороты перестройка, и, чтобы заинтересовать слушателей, песням нужны были какие-то новые краски, в том числе и в текстах. Они должны были стать более раскованными и более приближенными к разговорному языку, чем это практиковалось в предыдущие времена. Так или иначе, мы со Славой прониклись взаимной симпатией, которая переросла в дружеские отношения. Наши многочасовые телефонные разговоры выливались в песни, которых мы за несколько лет написали довольно много, и некоторые из них стали широко известны. Причем общались мы исключительно по ночам – Добрынин абсолютная сова, засыпает под утро и спит соответственно часов до трех, кстати, я, не зная его режима, долго не мог понять, почему он бывает так холоден со мной, если я звоню ему до обеда. Но потом мы согласовали наши биоритмы и все устаканилось. Кроме того, Слава считает меня своим «крестным отцом» как исполнителя, потому что именно мне принадлежала идея, чтобы он сам спел песню «Ах друзья, мои друзья» («Спасатель»), после чего началась у него карьера артиста. Ну а когда появилась «Не сыпь мне соль на рану», тут уж народная любовь к Вячеславу Добрынина хлынула через край. Кстати, эту песню Слава исполнил случайно – просто не приехал в студию певец, который должен был записать «Не сыпь мне соль на рану» (помнится, это был Коля Расторгуев в еще «долюбэшный» период), время уходило, нужно было что-то делать – и я предложил Славе подойти к микрофону, чтобы не пропадала смена. Тем более что после «Спасателя» опыт у него уже был. Так и родилось это «нетленное» произведение, проложившее Добрынину путь к звездности, а меня окончательно утвердившее в ипостаси автора-шлягериста. Потому что песня пошла в народ. Помню, я как-то наблюдал встречу двух не вполне трезвых товарищей, при этом один хлопнул по плечу второго со словами: «Ну что, насыплем соль на рану». И я понял, что могу умирать спокойно – свой след в русском фольклоре я уже оставил. Как только не переделывали название этой песни: и «Не лей мне чай на спину», и «Не сыпь мне сахер на хер», и бог еще знает как! А это дорогого стоит. Правда, один из маститых соавторов Добрынина все доказывал ему, что фраза «не говори навзрыд» из этой песни – это не по-русски, что, мол, и неудивительно, откуда Осиашвили может знать русский язык. Я пытался объяснить, что говорить навзрыд означает говорить, сдерживая рыдания. Но это не подействовало, и тогда я прибегнул к авторитету классика и вспомнил Пастернака с его стихами «Февраль. Достать чернил и плакать, писать о феврале навзрыд». То есть писать навзрыд можно, а говорить нельзя, что ли? Ведь в этом и есть, в частности, поэзия, чтобы сказать как-то по-новому. Убедил. Вообще, мне часто приходилось доказывать свое право выражаться так, как я считаю нужным. Скажем, один уважаемый редактор с радио вполне серьезно убеждал меня, что в песне «Дорогие мои старики» слова «мы еще, мы еще повоюем» отдают милитаризмом, и советовал их изменить, представляете! Я вообще-то человек компромиссный, никакого особого пиетета к своей работе не испытываю, прислушиваюсь к чужому мнению и готов переделывать непринципиальные для меня вещи, но уж если я что-то считаю важным, то буду стоять до конца. И не припомню случая, когда бы я не оказался прав. Но вернемся к моим с Добрыниным песням. Почти все они становились популярными, вспомним кроме названных хотя бы «Колодец», которым Ярослав Евдокимов уже долгие годы и начинает, и заканчивает свои концерты, «Бабушек-старушек», перепетые кроме самого Добрынина, наверно, всеми детскими коллективами, или «Каплю в море», когда-то лихо исполненную Валей Легкоступовой, а недавно записанную в новых ритмах девчонками из группы «Блестящие», ну и, конечно, практически ставшую тостом «За милых дам». Я благодарен Добрынину за годы, когда мы дружили и работали вместе, это было хорошее время… Потом, когда Слава достиг эстрадной звездности, общение с ним стало несколько однообразным, потому что он все время рассказывал мне о грузовиках с цветами, которые увозили после его концертов на стадионах (нисколько в этом не сомневаюсь). По-моему, он утратил самоиронию, без которой трудно быть объективным по отношению к себе и своей работе. Впрочем, наверно, это болезнь всех звезд – она потому и называется «звездной». Но кроме того, что мы написали с Добрыниным много не самых плохих песен, он сыграл в моей судьбе, сам того не желая, еще одну очень важную роль. Дело в том, что я всегда писал стихи для песен либо на готовую музыку, которую мне давали мои соавторы (так были написаны практически все песни для Алексея Глызина), либо просто сочинял их с гитарой в руках, наигрывая какой-нибудь свой мотивчик. Возможно, стихи потому и получались песенными, что рождались вместе с музыкой. Только эту самую музыку я никому не показывал, а отдавал композиторам таким образом написанные стихи. Именно так была написана и песня «Любовники». Я отдал Добрынину стихи, естественно, не говоря о том, что у меня есть собственная мелодия. Слава написал добротную песню, снял клип, песня приобрела относительную известность, хотя от нее долго отказывалось телевидение, потому что слово «любовники» было слишком смелым для рубежа восьмидесятых – девяностых годов. Ведь в Советском Союзе, как известно, секса не было. Так вот именно об этом у Добрынина и получилась песня. Он то ли музыкой, то ли исполнением внес в нее как раз этот посыл, хотя у меня песня была совсем о другом. О любви. Там есть такие слова:

 
Мы любовники с тобой, и виновны мы,
Как ни больно о том говорить, —
Но ведь горькое слово «любовники»
От медового слова «любить».
 

Удивительное дело! Одни и те же слова, но с другой музыкой и в другой манере исполненные, могут говорить совершенно о разном.

Я переживал, показывал песню в том виде, как я ее придумал, своим друзьям – им нравилось. И вот Александр Кальянов, не только известный исполнитель русского шансона, но и владелец одной из лучших в Москве звукозаписывающих студий и добрый мой приятель по совместительству – я для него написал песни «Опер с Петровки» и «Помотало, поносило», предложил мне записать у него «Любовников» в моем варианте. Я бы не стал этого делать, потому что раньше никогда не записывался в профессиональной студии, но уж очень мне жалко было мою песню. А через некоторое время у меня был творческий вечер в концертом зале «Россия», и я решился исполнить «Любовников», причем за номер до меня эту же песню, но, естественно, в своей интерпретации исполнил Добрынин. И вот в зале две с половиной тысячи зрителей, я выхожу на сцену и пою «Любовников» так, как я сочинил, – и, знаете, меня очень хорошо приняли. Уже потом, с холодной головой я понимал, что это был мой творческий вечер, звучали хорошие песни, пели прекрасные артисты, ну и виновник торжества тоже что-то исполнил – нормально. Но тогда, во время концерта, крышу мне снесло основательно, и я решил, что теперь обязательно буду писать какие-то песни специально для себя и приносить их людям в том виде, как я их задумал. Вот и замкнулся круг: когда-то с моей подачи Добрынин стал исполнителем, а через годы он сам невольно подтолкнул меня на эту же стезю!

Первые шаги мои на сцене были непростыми, но тут очень кстати пришелся полученный мной в Литинституте навык держать удар, потому что мне пришлось пережить очень нелегкий период ироничного ко мне отношения со стороны коллег и редакторов, которые в один голос убеждали меня не делать этого, мол, я состоявшийся автор и нечего менять амплуа. То есть мое дело писать песни, и не более того. Но я же видел, что людям нравится, что и как я делаю, они приходят на мои концерты, покупают диски, где я уже не только автор, но и исполнитель, а что касается коллег, то, в конце концов, это их личное дело – не нравится, не слушайте. Ну и постепенно все привыкли к тому, что я существую теперь в двух ипостасях – автора и исполнителя. Сегодня в моем багаже уже три диска: «Положи мне голову на плечо», «От любви любви не ищут» и «Любимые песни. ру», где я выступаю не только автором стихов, но и музыки, а также исполнителем…

Интересна судьба одной из песен, которую я сочинил и сам исполнил, «Дай мне на память». Она была опубликована еще в 1995 году на моем диске «Положи мне голову на плечо». У меня она была лирической песней, а в 2016 году в лезгинообразной аранжировке она стала танцевальным хитом и песней номер один на всех застольях и дискотеках Северного Кавказа. Ее поют в самых разных вариантах многочисленные исполнители этого региона, набирая при этом десятки миллионов просмотров на Ютьюбе, при этом не все из них знают, что у песни есть ныне здравстующий автор, считая ее чуть ли не народной. Автор, конечно, получает удовлетворение, но, к сожалению, только моральное.

Вот так третий раз случай сыграл в моей жизни такую судьбоносную роль: первый раз, когда я прочитал стихи в журнале – и стал стихотворцем, второй раз, когда я разговорился в кофейне с композиторм – и стал сочинителем песен, ну и, наконец, когда меня разочаровало, как мою песню поет другой артист – и я стал автором-исполнителем. А ведь этих случаев могло и не быть. Но я не прошел мимо шансов, которые подкидывала мне жизнь. Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь в правоте моего отца: не надо бояться совершать поступки и жалеть нужно не о том, что сделал, а о том, чего не сделал.