Текст книги "Принцесса викингов"

Только после того, как послы покинули зал, Эмма смогла перевести дыхание. Ролло смотрел на нее, но теперь в глазах его была скорее печаль, чем гнев. И тогда она осмелилась задать вопрос:

– Ты ударил его. Почему не меня?

На губах викинга появилась горькая усмешка.

– Я не смог.

– Но почему? – невольным жестом она подняла руку и коснулась пальцами шрама на скуле.

Ролло проследил за её движением.

– Именно поэтому. Это причинило бы мне большую боль, чем тебе.

Эмма глядела на него широко распахнутыми глазами. Недоверие, изумление, надежда и, наконец, радость сменялись в них. А потом на ее щеках появились ямочки от улыбки.

Она присела перед ним в поклоне и низко склонила голову.

– Я прошу вашего великодушного прощения за то, что была дерзка с тобой, государь. Однако я крайне утомлена и, если ты позволишь, хотела бы удалиться.

Ролло какое-то время неподвижно глядел на нее, затем кивнул:

– Что ж, пожалуй. Однако гостеприимство запрещает мне отпустить вас с Атли в такую погоду. Я распорядился, чтобы вам отвели покой во дворце.

Улыбка Эммы застыла. А конунг уже отвернулся и направился к своему креслу. Там он бросил несколько слов Атли, и тот стал тяжело подниматься, покачиваясь и опрокидывая кубки.

Эмма знала, что у норманнов принято, чтобы женщины уводили с пира своих мужчин, когда те слабеют во хмелю. От нее, видимо, сейчас ожидают того же. Однако, увидев, что двое слуг помогают Атли спуститься с возвышения, она повернулась и, не дожидаясь факелоносца, в обязанности которого входило указать отведенный им покой, заторопилась к дверям, ведущим из зала.

Взбежав по лестнице, она оказалась в темном сводчатом переходе. Здесь было пустынно. Эмма была знакома с дворцом Ролло, но сейчас, в возбуждении, никак не могла определить, куда же идти дальше. На равных расстояниях горели колеблемые сквозняками факелы, между ними виднелись закрытые двери. Не зная, какой из покоев отведен им, она шла наугад, не сомневаясь, что вскоре позади послышатся голоса и появятся слуги, сопровождающие Атли. Меньше всего ей сейчас хотелось видеть будущего супруга.

Достигнув конца коридора, она свернула, и в тот же миг одна из дверей отворилась – и она едва не столкнулась с рослым воином. Отшатнувшись, она узнала датчанина Рагнара – своего недруга.

Рагнар тоже оторопел, увидев её перед собой, однако сейчас же схватил пятящуюся от него девушку под локоть.

– Что ты делаешь здесь, маленькая сучка?

После всего, что произошло в зале, нервы её были словно взведенная пружина. Перед ней оказался враг, мучитель и насильник. И она была с ним совершенно одна. Слуг все не было, и в этом полутемном коридоре Рагнар мог сделать с ней все что угодно.

– Что ты здесь делаешь, я тебя спрашиваю?

– Я… Ищу отведенный нам покой, – выдавила Эмма. – Ролло велел, чтобы мы с Атли оставались во дворце.

– Да ну? А где же сам Атли?

– Его ведут слуги.

– Слуги? А почему не рабыня, не ты?

Он вдруг больно сжал её подбородок, откинув ей голову.

– Вся в золоте, гляди-ка! Видать, такая принцесса слишком горда, чтобы волочь с пира хворого мальчишку!

Рагнар явно наслаждался её страхом.

– Боишься меня? Правильно. Так и должно быть. Для всех ты благородная госпожа, но для меня – всего лишь девка, которую я валял в грязи.

Он вдруг гортанно хохотнул и оттолкнул её.

– Ладно, так уж и быть. Мне известно, где для вас отведено место.

Датчанин сорвал со стены факел.

– Идем. Я провожу тебя.

Он шел быстро, почти волоча её за собой, порой чему-то посмеиваясь. Когда на пути им попадались слуги, менявшие факелы, он грубо отталкивал их.

– Это здесь.

Он подвел её к ступеням, ведущим к небольшой двери на верхней площадке, шлепнул ниже спины и захохотал, глядя, как Эмма стремительно кинулась вверх.

Девушка перевела дыхание, лишь когда за нею захлопнулась прочная дверь. Огляделась. Это был богатый покой, расположенный в недавно отстроенном крыле дворца. Стены тут были ровно отштукатурены и их покрывали цветистые ковры, прямо на которых были развешаны рогатые охотничьи трофеи. Ставни на окнах были закрыты, от камина исходил дрожащий свет. У огня стояла огромная липовая лохань для купания, над нею поднимался пар с ароматом хвои и листьев лавра. Но особенно великолепно было стоявшее изголовьем к стене широкое ложе под алым пологом, поддерживаемым четырьмя витыми столбиками. Поверх него было накинуто покрывало из спинок горностая, снежно-белое, с достигающей пола бахромой черных хвостов.

Это был вовсе не тот покой, где они прежде располагались с Атли во дворце, но не менее удобный. Единственное, что отравляло девушке удовольствие от всего этого великолепия – сознание того, что вскоре здесь появится хмельной Атли, от которого не известно чего следует ожидать.

Эмма прошлась по устилавшим половицы меховым коврикам. У стены за пологом возвышался ларь, покрытый ажурным резным орнаментом. Эмма сняла свой сверкающий венец и опустила его на крышку, затем села на ложе, прильнув виском к витому столбику. В памяти всплыли слова Ролло: «Твоя боль причинила бы мне еще большую боль». Девушка улыбнулась. Несмотря на все пережитое сегодня, на душе ее стало тепло.

Она не знала, сколько так просидела. Атли почему-то все не было. Возможно, и к лучшему. Ей не хотелось сейчас слушать его ревнивые речи, уворачиваться от его жадных рук. Не хотелось даже думать о нем.

Однако вскоре она услышала скрип шагов на лестнице. Шаги были медленные, тяжелые. Атли так не ходил. И вдруг Эмма, холодея, различила голос Ролло:

– Эй, раб! В этом светильнике почти не осталось масла! Ты что, хочешь, чтобы я свернул себе шею на этих ступенях?

Эмма вскочила, вся похолодев. Мгновенно мелькнула ужасная догадка, что Рагнар сыграл-таки с ней злую шутку, приведя в опочивальню конунга.

В следующий миг она заметалась, озираясь и не зная, что делать. Бросилась было к двери, но отшатнулась словно обжегшись. Что она скажет Ролло, как объяснит, почему ждет его здесь? И когда шаги зазвучали у самой двери, то, не сознавая, что делает, девушка юркнула под кровать и затаилась, унимая дыхание.

Она услышала, как стукнула дверь. Теперь Ролло был в комнате. Эмма вдруг осознала, что окончательно загнала себя в ловушку. От страха она впилась зубами в запястье. Что будет, если он обнаружит её? Ролло какое-то время мерил покой шагами, потом шаги стихли. Эмма не выдержав, раздвинула меховую бахрому покрывала и бросила сквозь нее осторожный взгляд.

Конунг стоял, глядя на свет камина. Так продолжалось долго.

«О, Пречистая Дева, сделай так, чтобы он лег и уснул, и тогда я смогу беззвучно ускользнуть!»

Ролло глубоко и протяжно вздохнул, снял с волос венец и бросил на скамью у камина. Затем расстегнул широкий пояс и отложил в сторону меч, резким движением сдернул через голову скользкую шелковую тунику. У Эммы округлились глаза, когда она догадалась, что он намерен делать. Ролло стоял у лохани и раздевался.

У нее перехватило дыхание. Теперь он был совершенно обнажен. Эмма видела его в золотистом отблеске огня, скользящем по его телу. И неожиданно залюбовалась его наготой. Она не могла оторвать взгляда от его мускулистых бедер, крутого изгиба ягодиц, могучих мышц спины, играющих при каждом движении. Её словно захватила мощь и красота этого совершенного нагого тела. Однако Ролло вскоре погрузился в лохань, и она больше не могла видеть его. Он сидел к ней спиной, закинув сильные руки за голову и сцепив пальцы на затылке.

И тут снова стукнула дверь.

О такой возможности Эмма не успела подумать. Она вся похолодела, услышав голос Лебяжьебелой:

– Сдается мне, что ты, Рольв, рад предстоящей встрече с герцогом Робертом.

– У нас с ним всегда выходит отличная охота.

– И только? Смотри, чтобы он на тебя самого не надел клобучок, как на охотничьего сокола.

Женщина сбросила плащ и теперь стояла подле супруга, выплетая из волос нити жемчугов. Длинные светлые пряди, отбрасываемые одна за другой, опадали на её спину.

Эмма пришла в ужас, осознав, что сейчас может произойти. Дыхание её почти остановилось. Сейчас ей было куда страшнее, чем когда Ролло был в покое один. Она почти не понимала, о чем эти двое говорят, и не смела пошевелиться, изменить позу, опасаясь выдать себя шорохом.

Ролло вздохнул и с шумом уронил в воду руки.

– Роберт нуждается в мире со мной.

– А ты? Ты в этом нуждаешься?

– Я? Он у меня в руках, пока у меня в руках Эмма. Она единственный оставшийся в живых ребенок его обожаемого брата Эда. У франков, как и у нас, семейные узы священны. Так что это мы еще поглядим, кто на кого наденет клобучок.

Снэфрид, наконец, распустила волосы и разулась. Затем медленно, кошачьим движением спустила платье с плеч и перешагнула через него. Наряд так и остался лежать лужицей светлого шелка. Теперь на ней была лишь длинная льняная сорочка.

– А за что, скажи на милость, ты ударил посланца Роберта? Что произошло между тобой и этой рыжей девкой?

Ролло не отвечал, глядя в огонь. Но и Снэфрид больше не повторяла свой вопрос. Сбросив через голову сорочку, она шагнула к Ролло, прикрытая только волнами светлых легких волос.

Эмма глядела на нее совсем иначе, чем на Ролло: она выискивала в Снэфрид недостатки. Нашла её слишком мускулистой, сильной… но и женственной. Такая большая грудь, талия без малейшего наплыва жира. И кожа финки словно светилась во мраке.

Подсознательно Эмма понимала, что ей не следует наблюдать за ними. Надо было зажмуриться, заткнуть уши, не дышать… Но ничего не могла с собой поделать. И продолжала смотреть, широко открыв глаза.

Снэфрид приблизилась невесомо для столь сильного тела. Присела подле лохани. Эмма злорадно отметила, что Ролло даже не повернулся, продолжая глядеть на огонь в камине. Снэфрид же плавно коснулась плеча конунга, провела ладонью по его щеке, запустила пальцы в его волосы, взлохмачивая их. Эмма видела, как Ролло повернулся к ней, как сблизились их лица, как губы коснулись губ. Она слышала их дыхание, видела, как Ролло обнял плечи жены.

Лохань была достаточно большой, чтобы вместить обоих. Снэфрид легко погрузилась в нее, и всплеск воды слился с их шумным дыханием. У Эммы гулко колотилось сердце. На нее вдруг накатила дурнота, где-то внутри поднималась боль, но она не в силах была отвести глаз. Ролло целовал Снэфрид, и Эмма видела, как финка запрокидывает голову, как сама стала целовать его, лаская. Вода выплескивалась через край, Снэфрид стонала, то надвигаясь, почти набрасываясь на мужа, то отстраняясь. Потом она сползла по его телу и ушла с головой в воду. Ролло глухо застонал. Вынырнув, Снэфрид прильнула к нему, обвила руками. Нет, видеть это было выше сил Эммы. Но все же она глядела.

Наверное у Эммы заболели локти, на которые она опиралась. Ей было плохо и от отчаяния она плохо соображала. Видела, как Ролло, опираясь спиной на край лохани, притянул к себе женщину, и та уселась на него, тонко заурчала, откидывая назад голову. Эмма до боли сжала челюсти и, глядя на нее, невольно повторила движение Снэфрид… И с громким стуком ударилась затылком о днище кровати.

Она упала лицом вниз. От страха казалось, что умирает.

– Тише! – прозвучал голос Ролло. Плеснулась вода.

– Что случилось, Ру? – недовольно спросила Снэфрид.

Эмма лежала не дыша, мечтая лишь об одном – провалить сквозь пол. Из-за адского гула в ушах она едва различала их голоса. Наконец Ролло выругался и спросил:

– Откуда это здесь?

Снэфрид, ошеломленная тем, как резко он отстранил её от себя, воскликнула:

– В чем, наконец, дело?

Однако теперь и она поняла, на что смотрит Ролло. Он рывком выскочил из лохани и направился к ларю у стены, где сверкал золотом тот самый венец, который он отобрал у Снэфрид ради рыжей девки. Ролло повертел его в руках, разглядывая. Снэфрид озиралась по сторонам. Перехватив её взгляд, Ролло кивнул, и вдруг стремительным движением отшвырнул покрывало и вытащил за ногу судорожно сжавшуюся в комок девушку.

– Ах ты!..

Он схватил её за волосы и рывком заставил встать на ноги.

– Нет! Нет! – закричала Эмма, сопротивляясь, и взвизгнула, когда он грубо толкнул её на ложе.

– Это не я! Это он!.. Он привел меня сюда!

Она замолотила кулаками по воздуху, словно отбиваясь от кого-то.

– Её следует убить! – спокойно и зло произнесла Снэфрид.

– Это Датчанин! – продолжала кричать Эмма. – Это Рагнар!

Ролло поднял её и с силой встряхнул. Но перепуганная Эмма кричала, трясла головой, зажмурив глаза, отбиваясь.

Тогда конунг схватил вопящую девушку в охапку, шагнул к двери, распахнул её ударом ноги и вышвырнул Эмму, как шкодливого котенка, вон. Она с грохотом и криком покатилась по лестнице. Потом все стихло.

– Ее надо убить! – повторила сквозь зубы Снэфрид. От бешенства ей хотелось выть, пальцы её сжимались, словно впиваясь в чужую плоть.

– Несомненно, – согласно кивнул Ролло.

И вдруг захохотал. Захлебываясь смехом, он рухнул на ложе, стонал и задыхался от смеха. Снэфрид, крепко закусив губу, молча наблюдала за ним. Ролло все смеялся.

Немного успокоившись, он приподнялся на локтях и прислушался.

– Не убилась ли она там? Почему так тихо?

– Вот было бы славно! Она вполне это заслужила.

Ролло продолжал вслушиваться. Снэфрид привстала в воде.

– Довольно об этом. Иди ко мне.

Он кивнул, поднялся, сделал несколько шагов по направлению к лохани и снова замер. Снэфрид вспыхнула:

– Да что с тобой, великий Ролло?

Он вдруг быстро подошел к сундуку, распахнул его, извлек длинный халат и накинул на себя.

– Что ты задумал?

Не отвечая, он торопливо вышел.

Ролло испытал облегчение, не обнаружив Эмму под лестницей. Какое-то время он стоял, вглядываясь в темный переход. Оттуда долетали голоса, звон посуды. Повернувшись, Ролло стал подниматься обратно по лестнице, однако внезапно изменил решение и стремительно зашагал по переходу дворца.

– Клянусь Локи!.. Что все это означает? Я поколочу её. Проклятая девчонка! Где она?

На повороте он столкнулся с рабом, тащившим вязанку дров.

– Ты не видел рыжую Эмму?

Тот испуганно уставился на хозяина и что-то замычал. Он оказался немым. Ролло выругался, оттолкнул раба и пошел дальше. Он сам не сознавал, зачем ищет девушку. Столкнувшись со служанкой с кувшином, он обратился к ней с тем же вопросом.

– Рыжая христианка? Эмма Птичка? Только что была здесь. Она шла по лестнице, что ведет в клуатр[34]34
  Клуатр – внутренний дворик, окруженный галереей.


[Закрыть] с голубятней. Вроде бы была не в себе – такая нарядная, но прихрамывала и, похоже, плакала.

– Плакала? – удивился Ролло, ощутив, как в нем что-то дрогнуло. – Этого не может быть. Она не умеет плакать!

Он пошел быстрее. Миновал двух стражников в главном проходе, вытянувшихся при его приближении. Они также подтвердили, что рыжеволосая девушка недавно прошла малым коридором.

Эмму он обнаружил в нише под лестницей. За полуоткрытой дверью в клуатр в сером сумраке шумел дождь. Здесь было безлюдно, и Ролло так и прошел бы мимо, не заметив забившуюся в щель девушку, если бы его внимание не привлек блеск золотого шитья её платья.

Она сидела, скорчившись, подтянув колени к подбородку, и со страхом взглянула на Ролло, когда тот приблизился. Нет, она вовсе не плакала. Глаза её были сухи, но в лице было нечто, что напрочь отбило у Ролло желание наказать её за содеянное. Вид у нее был жалкий и перепуганный и, несмотря на роскошное одеяние, она мало походила сейчас на горделивую красавицу, что так дерзко и вызывающе возражала ему на пиру. Забавная маленькая Эмма… Неожиданно он ощутил острый укол нежности.

Она встала и, прижавшись к стене, исподлобья глядела на конунга.

– Итак? – произнес он. – Ты готова объяснить, что все это означает? Что ты делала в моих покоях?

Эмма не отвечала. Ролло сурово усмехнулся.

– Ты не дитя, Эмма, и понимаешь, что сделанное тобой – небывалая дерзость. Такого нельзя было даже представить!

Она опустила голову, хотела что-то сказать, но лишь беззвучно всхлипнула и попыталась обойти конунга. Однако, ступив на ушибленную ногу, негромко застонала.

– Ты сильно ударилась? – неожиданно мягко спросил он. – Что с ногой?

Эмма молча отвернулась. Ролло снова усмехнулся:

– Где же твой острый язычок, Птичка? Прикусила, когда слетела с лестницы?

Но сейчас её не задевали даже насмешки. Её хрупкие плечи дрожали, и Ролло почувствовал, что не испытывает никакого гнева.

– Успокойся, – проговорил он и притянул её к себе. Она уперлась было ладонями в его грудь, но он не отпустил её – и она затихла. Ролло ласково гладил её по волосам и негромко посмеивался:

– Да уж, клянусь рукоятью меча, я мог ожидать от тебя всего, что угодно, но только не этого!

Наконец Эмма смогла заговорить:

– Во всем виноват Рагнар. Он привел меня в этот покой, сказав, что он отведен для нас с Атли.

Ролло молчал.

– А почему ты оказалась под ложем? – спросил он спустя некоторое время.

Эмма пожала плечами.

– Я испугалась, – выдохнула она.

– Меня?

Эмма слова пожала плечами.

Какое-то время они стояли так в полумраке. Эмма была удивлена, что он столь мягок с ней. Ей было тепло и покойно в его руках, страх уходил. Она спросила:

– Ты накажешь меня?

– Если до сих пор этого не сделал, то не стану делать и впредь.

– А как же Снэфрид?

Он не ответил. Понимал, что его супруга имела полное право гневаться на Эмму. Как и он сам. Но вместо гнева он испытывал странную радость от того, что сейчас он здесь, с ней, что она доверчиво прильнула к нему. Такая нежная и податливая. Мысли его стали путаться. Он заставил себя разомкнуть объятия.

– Что у тебя с ногой?

– Не знаю. Когда ступаю на нее, болит колено.

Когда он отпустил ее, Эмма тотчас ощутила сырость непогожего дня. Инстинктивно она потянулась к Ролло, но сдержала себя. Сердце стало биться с удвоенной силой, тело напряглось.

Ролло опустился на колени и стал ощупывать её колено через ткань. Эмма слабо охнула.

– Ну, ну, ничего страшного. По крайней мере, это не вывих. Обычный ушиб.

– Больно… – почему-то дрожащим голосом пожаловалась Эмма.

Она растерялась, когда конунг вдруг приподнял шуршащий шелк и коснулся ее колена. Нежно обхватив его, он стал гладить кожу. Ладони были твердые и теплые, они чуть скользили, словно лаская.

– А так?

Он глядел на нее снизу вверх, но свет падал сзади, и она не видела его лица. Однако ей казалось, что каждой частицей своего тела она ощущает его жаркий, покоряющий, изголодавшийся взгляд. Сквозь шум дождя она различала тяжелое, взволнованное дыхание Ролло. И сама она дышала так же. От его прикосновений в недрах её существа теплыми волнами поднималась томительная дрожь. Она чувствовала, что слабеет.

– Нет, – выдохнула она. – Уходи! Тебе следует уйти. Тебя ждет…

Эмма не договорила. Недавно виденное отчетливо всплыло в её памяти. Снэфрид и Ролло… Только теперь она отдала себе отчет, что Ролло не должен, не может быть сейчас с ней. Это так её поразило, что Эмма, утратив дар речи, безмолвно воззрилась на сидящего у её ног варвара. Похоже, ей полагалось бы торжествовать.

Она не смогла, не успела разобраться в своих чувствах. Ролло вдруг стремительно поднялся, и Эмму захлестнуло исходящей от него силой и страстью. Стало трудно дышать. Нет, надо было все-таки бежать, спасаться, но что-то, что было сильнее её, не давало ей тронуться с места. Тогда она заставила себя вспомнить страшное начало их знакомства. И по укоренившейся привычке бессознательно коснулась кончиками пальцев шрама на щеке.

Обычного действия это не возымело. За полуоткрытой дверью шумел дождь, и это был единственный звук в окружавшем их мире. Монотонный шум падающей воды словно подчеркивал их удивительное уединение в огромном дворце. Весь остальной мир вдруг утратил реальность. Нереальным было и то, что сделал Ролло в следующий миг. Медленно и нежно он отвел ее руку от щеки, склонился, сдерживая дыхание, и коснулся губами шрама.

Это было легкое, едва ощутимое прикосновение, но оно словно околдовало Эмму. Веки её опустились, свинцовая истома разлилась по телу, а сердце заколотилось где-то у самого горла. Она почувствовала, как его ласкающие губы скользнули по её щеке, а руки коснулись нежных округлостей грудей. В следующий миг Ролло коротко застонал и с силой прижал девушку к себе. Эмма подчинилась, забыв обо всем на свете, и больше не противилась, когда его алчущий рот прильнул к её устам.

Никогда прежде Эмма не испытывала ничего подобного. У нее остановилось дыхание от этой оглушающей близости. Губы норманна сладко мучили ее, заставляя уста раскрыться, и когда она подчинилась, его язык опалил её словно огнем, и у нее не осталось ни мыслей, ни страхов, ни сомнений. Она полностью растворилась в головокружительном желании слиться с ним, еще и еще упиваться его лаской, оказаться еще ближе к нему. Страсть Ролло зажгла в ней ответный огонь, грозивший сжечь её целиком.

Она не слышала, не могла слышать скрип деревянной ступени у них над головами. Но Ролло вдруг выпрямился и насторожился. Затем, немного успокоившись, взглянул на Эмму.

– Еще, – прошептала она, не размыкая век.

И он вновь коснулся её полураскрытых влажных губ, столь сладостных и манящих…

Новый скрип на лестнице, более громкий, заставил его вздрогнуть. Ролло огляделся: темная ниша, сереющая старым деревом лестница, под которой они стояли, – на них здесь мог наткнуться кто угодно. Почему он не подумал об этом раньше? Конунг нахмурился и с усилием опустил руки. Эмма покачнулась, но он не поддержал её.

– Нет!

Еще ничего не сознавая, она беспомощно глядела на него.

Ролло стоял, тяжело дыша, вытянув руки перед собой, словно воздвигая невидимую преграду.

– Прости, Эмма! Но ты не принадлежишь мне. Я сам отдал тебя брату. Я… Я никогда не должен встать между тобой и Атли!

Эмма не сразу поняла, о чем он говорит. На её лице отразились обида и недоумение. Ролло вдруг выругался сквозь зубы, отвернулся и, толкнув дверь, вышел в клуатр. Эмма широко открытыми глазами следила за ним. Ей казалось, что холодные струи дождя, стекающие по волосам Ролло, возвращают и ей способность трезво рассуждать. И вдруг её охватила такая тоска, что захотелось взвыть. За тоскою пришел стыд. Она охнула и спрятала пылающее лицо в ладонях. Так она стояла до тех пор, пока не ощутила рядом чужое присутствие.

Эмма оглянулась – и у нее перехватило дыхание.

На нижней ступени лестницы стояла Снэфрид, и её снежно-белые волосы сливались с меховой опушкой широкой светлой накидки. Лицо жены конунга было неподвижно как маска, а губы плотно сжаты. Разноцветные глаза, казалось, пронизывают Эмму насквозь.

«Сейчас она убьет меня колдовским взглядом! Это смерть!»

На ее глазах лицо Снэфрид начало меняться: гримаса ослепительной ярости сделала его чудовищно безобразным. Эмма почувствовала почти осязаемое дуновение угрозы, исходящее от женщины. И это окончательно отрезвило её. Подхватив платье и прихрамывая, она кинулась прочь так быстро, как только могла.

Снэфрид бесшумно приблизилась к открытой двери и едва не столкнулась с возвращающимся Ролло.

– Ты? – удивленно, но совершенно спокойно произнес он. Затем огляделся, кивая своим мыслям. – Что ж, идем. Пора. Я устал и хочу спать.

Не оглядываясь, он двинулся вперед.

Снэфрид же осталась стоять на месте, глядя на пелену дождя за оставленной им открытой дверью.

Итак, то чего она так опасалось, свершилось. Некогда привидевшаяся ей в видениях соперница в венце на распущенных волосах… Снэфрид сама видела ее сегодня в пиршественном зале. Молоденькая и свежая телочка, да еще и благородных кровей. И пусть Ролло дал слово – свое слово! – что ни одна другая женщина не заменит ему Снэфрид, финка понимала, что ее Ру уступает рыжей. Он побежден это тварью! Ведь никогда ранее он не покидал свою Лебяжьебелую ради другой!..

Снэфрид зашлась резким пронзительным смехом, который прервался так же внезапно, как и начался, оставив на её лице улыбку, подобную оскалу хищника. Снэфрид заставила себя оставаться без движения еще какое-то время. В душе её ревела буря – лицо же становилось все спокойнее. Её ярость была подобна вулкану, сдерживаемому холодной, нечеловеческой волей.

Она сумела укротить себя. Ей надо действовать осторожно и наверняка. Как говорят в земле фьордов, только раб мстить сразу и бездумно, а разумный человек все взвесить и продумает, прежде чем совершить задуманное. Иначе можно совершить ошибку. Снэфрид же не могла ошибиться. Против нее теперь была сама злая судьба, какую она намеревалась побороть.

Она шла под полукруглыми арками переходов, мимо застывших в коридорах стражников, мимо торопившихся склониться в поклоне слуг. Заметив в одном из проемов широкую спину Рагнара, Снэфрид остановилась. Она не окликнула датчанина, но он оглянулся и направился к ней.

– Ты звала меня, госпожа?

Он не мог долго выдержать прямой взгляд её разноцветных очей. Темная, ужасающая сила таилась в них. Он опустил глаза, забормотав нечто невнятное.

Снэфрид больше не могла сохранять спокойствие. Лава, что бурлила в ней, требовала исхода. С силой, поразившей Рагнара, она внезапно толкнула его к ближайшей двери. За ней была тесная, необжитая каморка. От голых стен веяло сыростью.

– Ты ведь хотел меня, Рагнар?

В её улыбке таилась смертельная жуть, но тело, которое она предлагала ему, распахнув накидку, было холеным, великолепным.

– Теперь я твоя, датчанин!