Текст книги "Ведьма и князь"

В этот миг в Малфриде словно исчезло все человеческое. И когда налетел порыв горячего стремительного ветра, она закричала – истошно и пронзительно.

Тьма сделалась совсем плотной. Вдруг с невероятной силой грянул гром. Тут и ведьму проняла дрожь, до того грозно и жутко прозвучал он во мраке. Где-то в стороне испуганно заржали лошади, бросились в разные стороны.

Ни одна искра не сверкнула в небе при этом страшном ударе – это был черный гром, гневный голос небесного божества, уже находившегося рядом, но еще невидимого. И тут он показал себя. Нет, не себя… Показал свою мощь, бросив на раскрывшуюся ему навстречу землю множество светящихся искривленных молний.

При каждой вспышке пространство озарялось. Везде чувствовалась невероятная мощь. Ведьма люто завыла, когда ее вдруг медленно подняло над землей, стало поворачивать. Слепящие летящие молнии словно вонзались в нее, проходили насквозь, но тут же отлетали прочь. Одна с грохотом угодила прямо в каменного истукана, и старый камень ответно загудел. Малфрида извивалась и кружилась в воздухе, кричала и хохотала.

Дождь не полил – обрушился на землю. Вмиг все смешалось: ветер, вода, земля, воздух. Невероятная буря разметала все вокруг, разносясь на открытом пространстве. Зигзаги молний аспидным светом озаряли окружающий мрак, высвечивая темный силуэт носящейся среди этой стихии ведьмы. Гром грохотал без устали, удары следовали за ударами. Посыпал град, прибивая все к земле, и только от окружавшего ведьму странного свечения он словно отскакивал, разлетаясь от ее вздыбленных, ставших угольно черными волос.

Это длилось долго. И все время Малфрида яростно хохотала, выла, взлетала, опускалась, каталась по земле, вновь взмывала в воздух. Вокруг перемежались свет и тьма. Бесконечные убегающие спирали ветра с диким свистом крутили травы, гнули их, срывали, уносили прочь, стлали по земле. Степь стонала, оглушенная разыгравшейся стихией. Перун был великолепен! Грохот, вспышки молний, треск, исступленное рычание невидимых небесных существ, сопровождавших повелителя небес.

Наконец гроза пошла на убыль. Дождь еще лил, но рокот неба отдалялся. Малфрида опустилась на землю, легла, все еще тяжело дыша. Тело ее горело, струи ливня расходились над ней с шипением и паром. Тяжелое дыхание чародейки растворялось в шуме водных потоков, она жадно глотала влагу. Медленно, покачиваясь, она стала подниматься – похожая на кого угодно, но только не на ту женщину, которую любил князь.

Пожалуй, она вызывала страх. Глаза ее полыхали желтым светом, узкие, как у хищной птицы, вертикальные зрачки алели. Зубы светились, сухие и горячие волосы развевались, шевелясь, будто жили своей особой, отдельной жизнью. Темные, они сейчас искрились, будто отпуская запутавшиеся в них осколки молний. Да и само лицо – искаженное, оскалившееся, переполненное половодьем бродивших сил – было ужасно.

Малфрида села на землю, обхватила колени. Избыток сил бывает и тяжел. С одной стороны, она была полна колдовской силы, с другой – отягощена ею. Подняв лицо к небу, она что-то тихонько напевала, раскачиваясь из стороны в сторону. Потом легла на траву, раскинув руки.

Через какое-то время дождь прекратился. Ветер переменился, между тучами образовался просвет, и в вышине показалось чистое звездное небо. А спустя еще немного времени, когда свет ясной луны осветил мокрую степь, Малфрида уже сладко спала. По ее полным губам блуждала довольная улыбка, а вокруг клубился легкий пар, словно заслоняя ее от всего, словно укрывая.

Утро вставало ясное и росистое. По степи клочьями плыл туман. Чистый голос жаворонка выводил звонкие трели. Они-то и разбудили чародейку. Она села и сладко потянулась. Настроение было восхитительное. На душе светло, ветерок чуть играл ее непривычно темными волосами, взор скользил по легким, прозрачным облакам на умытом небе.

Идти никуда не хотелось, хотелось играть среди ковыля, перещелкиваться с жаворонком, улыбаться встававшему солнцу. Еще она заметила, что нигде не видно лошадей, которых дал ей Ивор. Это была первая мелькнувшая здравая мысль. А вторая – где это она? Куда ее занесло в порыве священного безумия?

Смочив во влажной траве ладони, Малфрида провела ими по лицу – умылась. Потом, будто зверь, стала слизывать росу с травы, пока сухость во рту не исчезла. Малфрида поднялась, оглядела себя. У бедра привычный длинный нож, куртка с бляхами съехала набок, рубаха вся в зеленых травяных пятнах – следы того, как она каталась по степной траве.

Немного поразмыслив, Малфрида двинулась на север, следя за тем, чтобы встававшее солнце оставалось справа от нее.

По утреннему холодку идти было одно удовольствие. Все изменилось, когда набравшее жар солнце поднялось над ковыльными метлами и начало вовсю припекать. Простому смертному скоро стало бы невмоготу, Малфрида же шла и шла, как ни в чем не бывало. Движения ее были быстрыми, по-звериному ловкими. Даже напевала негромко.

Степь до самого горизонта была ровная, как море в спокойную погоду. Ровная и безлюдная. Дышалось легко и привольно. Колыхались побеги ковыля, порой среди трав вспыхивали яркие алые маки. А сами травы были высотой по грудь, так что Малфриде приходилось идти, раздвигая руками спутанные побеги. Земля пружинила под ногами. Была она мягкой и податливой, никогда не знавшей плуга. Один раз Малфрида прошла недалеко от стада туров. Длиннорогие быки с горбатыми холками подняли головы и проводили путницу недоверчивыми взглядами.

Ближе к вечеру Малфрида набрела на текущую по степи мелкую речушку. Чистая вода журчала по камням. Она была сладкой и непередаваемо вкусной. А тут и стайка мелких перепелов с трескотанием вспорхнула из-под ног. Малфрида легко сбила их заклятьем – они посыпались в траву, будто горох. Как раз кстати. Наломав тростника на берегу, она стала готовить себе еду. Выпотрошила сбитую птицу, прямо в перьях обмазала тушки речной глиной. На костре они скоро зажарились в собственном соку, только соли не было.

Подкрепившись, Малфрида решила идти дальше, несмотря на ночь. Двинулась по залитым лунным светом просторам, определяя направление по звездам. Блистающий в вышине Большой Воз, от которого легко было определить путеводную звезду Квочку4747
  Большой Воз – Большая Медведица; Квочка – Полярная звезда.


[Закрыть], указывал ей направление.

Ночь сменилась утром, вновь палило солнце, затем опять приходила темнота. Ведьма шла с короткими остановками несколько суток. Обычный человек давно свалился бы от усталости, в ней же бродили неистощимые силы. Иногда в ночи, когда воздух был особенно чист и легок, она делала легкие рывки и проносилась над ковыльными метелками. Однако силу на это особенно тратить не хотелось. Когда наконец поняла, что следует передохнуть, легла прямо на траву, оградив себя невидимым колдовским барьером. Глядела на звезды вверху, размышляла. Порой вспоминала кое-что из прошлого: как жила у древлянских волхвов, как они ее обучали, помогали получить силу. На память пришел молодой ведун Малк, который любил ее, но скоро надоел. Вспомнила, как оставила его и ушла к князю Игорю4848
  Все это описано в романе «Ведьма».


[Закрыть]. Много было такого, что припоминалось. Безлюдье и одиночество пробуждали в ее памяти эти образы из прошлого. Но было и нечто, чего ведьма никак не могла припомнить. Так, она совсем не помнила своего детства. Словно невидимая стена закрывала его от нее, и это было странным.

Постепенно местность изменилась. Меньше стало ковыльных метелок, больше разнотравья. Степь была похожа на шкуру гигантского животного. Нагретая за день ясным солнцем, она и к ночи источала тепло. Только небо в вышине отдавало холодом, луна шла на убыль, как волчьи глаза, мерцали звезды. И постепенно радостное возбуждение, наполнявшее ведьму, сменилось легкой, как туман, тоской. На таком просторе начинаешь чувствовать себя не то чтобы одинокой… какой-то незначительной. Даже пьянящая поначалу собственная мощь уже не так тешила. К чему она, если не ведаешь, к чему ее приложить? Да и человеческое нутро чародейки начинало тосковать. От скуки она иногда пускала с ладоней огонь. Травы разгорались легко и красиво, но Малфрида быстро их гасила, наслав легкий дождик. Неинтересно. Силу надо использовать с умом, а не от безделья.

К вечеру очередного дня она вышла на проторенную в степи тропу. Впереди легкой волнистой грядой обрисовались уходившие к горизонту холмы. Трава здесь уже не была такой густой. Малфрида обогнула небольшую возвышенность и увидела светлый камень, прикрывающий горло колодца.

Камень-крышка был совсем не маленьким. Впору двоим-троим сдвигать. Но Малфрида справилась сама. Внизу, в узком отверстии из обмазанных глиной камней, блеснула вода, отразив дневной свет. Глубоко, но не для ведьмы. Она позвала воду, и та так и хлюпнула в ее сложенные ковшиком ладони. Малфрида повторила это несколько раз, пока не напилась вдосталь, обмыла пыльное потное лицо и грудь. Она все еще стояла, затягивая тесемки рубахи, когда ее внимание привлек какой-то гул. Но он не встревожил ее, ибо она не впервые видела этих носящихся по степным просторам диких лошадей тарпанов. Вот и сейчас молча наблюдала, как они несутся вскачь через возвышенность холма, – серые, черногривые, с темными полосами вдоль хребта. Потом поняла – лошадок что-то вспугнуло. Может быть, волк?

Когда так несется табун – впору ограждение поставить. Малфрида едва успела оградить себя невидимым барьером, как кони налетели на него, заржали, столкнувшись с негаданным препятствием. Несколько из них даже полетело через голову, потом поднималось, тряся длинными мордами, и снова понеслось за табуном. Земля вокруг гудела.

И тут Малфрида услышала крики людей, а затем разглядела гнавших табун всадников. Это были печенеги. С десяток, не более. Скакали, визжали пронзительно, крутили над головами волосяные арканы. Некоторые пронеслись мимо, продолжая преследование, но трое сдержали бег коней, натянули поводья. Их внимание привлекла длинноволосая одинокая девица у колодца. Сгруппировавшись, они затрусили в ее сторону. Переговариваясь, пожимая плечами, недоумевали, как это пешая девица одна могла оказаться тут. Малфрида их понимала. Бродя по степи, она догадалась, отчего это пленные не бегут от кочевников, хотя за ними никто особенно и не приглядывает. Обычному путнику, если он один, в степи гибель. Но она-то не была обычной. Потому и не боялась степняков.

Они подъехали совсем близко. На двоих были черные войлочные колпаки, на третьем, видимо главном, – обшитая лисой шапка. Грязные, в обтрепанных стеганых халатах. Но вот кони их выглядели богато, посеребренная сбруя звенела многочисленными бляшками.

Малфрида глядела на них, опершись локтем о край кладки колодца. Никакого испуга не выказывала, и это озадачило печенегов. Они даже огляделись по сторонам – нет ли поблизости еще кого, – но, кроме пыли, поднятой умчавшимся табуном, ничего не увидели.

Печенег в лисьей шапке спросил на ломаном славянском:

– Ты рус?

– Древлянка.

Они переглянулись, и печенег вновь спросил:

– Ты беглый рабыня?

Она медленно отрицательно покачала головой.

Тогда печенег засмеялся мелким дребезжащим смехом, отчего его узкие глазки превратились в невидимые щелочки.

– Тогда будешь мой невольница.

Малфрида спокойно наблюдала, как он покрутил над головой аркан, собираясь набросить на нее петлю. Она только чуть шепнула что-то, даже не сменив позы, и петля аркана неожиданно застыла в воздухе, а потом, изменив направление, обвилась вокруг шеи одного из спутников богатого печенега. Тот взвизгнул, рванул повод лошади, так что она встала на дыбы, – и незадачливый всадник вывалился из седла.

Печенеги опешили, Малфрида же расхохоталась. Но через миг ей стало не до смеха, когда третий всадник стремительно кинул в ее сторону свой аркан. Ловок оказался копченый, петля так и обвилась вокруг шеи ведьмы, только немного запуталась в ее пышных волосах, но этого хватило, чтобы Малфрида успела выхватить нож и быстро резануть веревку.

Не то чтобы заволновалась, но какой-то азарт ощутила. Печенегов она вообще не любила, а эти к тому же и вели себя нагло. И Малфрида просто подняла их из седел движением руки. Те повисли на миг в воздухе в той же позе, в какой только что сидели в седлах, и тут же бухнулись на землю.

Похоже, печенеги так ничего и не сообразили. Повскакивали, кинулись к ней. Один даже саблю выхватил. Но при этом отчего-то развернулся и рубанул по своему же собрату. Так рубанул, что сабля прошла сквозь войлочный колпак, – брызнула кровь. Ошарашенный степняк так и остался смотреть на поверженного. Потом, словно до него что-то дошло, повернулся к ведьме. Рот его беззвучно раскрылся, как будто он тянул неслышное «о». Но печенег в лисе, видимо, оказался особенно туп.

– Ай-ай-ай-аааа! – заверещал он, наскочил, уже и руки протянул, но был вдруг отброшен чудовищной силой. Да и как отброшен! Подлетел едва ли не в поднебесье, завертелся в воздухе, размахивая руками и ногами, заверещал пронзительно, уносясь далеко. И рухнул где-то в степи, отсюда не видать.

Последний печенег, дико вращая глазами, стал отступать, выставив в сторону ведьмы кривую саблю.

– Отпустить тебя что ли? – произнесла Малфрида, выпутывая из волос обрывок аркана.

Очевидно, копченый наконец понял, с кем имеет дело, так как вдруг упал на колени, стал молить, даже лопотал по-славянски:

– Ты мой друга, я твой друга. Служить тебе стану.

– Тогда коней приведи.

Он согласно кивнул. Стал бегать, ловить лошадок. Привел всех трех на поводу, но близко подойти не решился, плюхнулся на колени, кланяясь.

И тут Малфрида отвела от него взор. Увидела, как по степи в их сторону скачут остальные печенеги. Улетевший копченый на них, что ли, упал, или просто табун уже перестал привлекать? Нет, ведут на арканах трех упирающихся тарпанов. Похоже, уже заметили, что тут, у колодца, не все ладно.

Вдруг только что клявшийся в дружбе печенег с криком бросился на ведьму. Она едва успела отскочить, но споткнулась и упала. Печенег тут же занес саблю для удара, но замер, выкатив глаза, напрягся так, что смуглое лицо потемнело от натуги. Малфрида смотрела на него снизу вверх отливавшими желтизной страшными глазами, видела, как тот дрожащими руками повернул клинок, резанул себя по горлу и стал оседать на колени, по-прежнему глядя на нее, потом рухнул лицом в траву.

Но Малфриде уже было не до него. Подъезжали остальные копченые, пронзительно вереща. В воздухе просвистела стрела, и ведьма только чудом успела откатиться в сторону. Стрела же вонзилась как раз в том месте, где она только что лежала. И тогда ведьма разозлилась не на шутку.

Дальше все произошло быстро и неожиданно. Пронеслись в воздухе горящие искры, и на печенегах вспыхнули их мохнатые шапки. Тут уже не до стрельбы из лука. Воины вопили, сбрасывали загоревшиеся головные уборы. Кони их полетели на траву, будто споткнувшись, а всадники катились кубарем, пытались встать, но трава вдруг стала оплетать их будто кожаными ремнями, земля втягивала в себя. Еще минуту стояли стоны и вопли ужаса, потом все стихло, и только слышался топот лошадей, да с торжествующим ржанием уносились прочь освобожденные тарпаны.

Малфрида перевела дыхание. Склонилась над колодцем, попила воды. Подозвала к себе оставшихся печенежских лошадок. Пять из них все же умчались вслед за тарпанами, но остальные пять носились вокруг, фыркали, бренча сбруей. Малфрида подумала, что у нее сегодня неплохая добыча. В конце концов она поймала всех лохматых лошадок степняков и связала их поводья в единый узел. И уже совсем осталась довольна, обнаружив притороченные у седел полные вьючные сумки. В них она нашла копченое мясо, сухие лепешки, фляги с водой. Можно было перекусить и трогаться в путь.

Теперь у Малфриды на бедре висела сабля одного из печенегов – с искусной чеканкой и жемчугом. Она сменила истрепавшиеся в пути мягкие калиги, надев подошедшие по ноге замшевые сапожки одного из печенегов. Правда, сперва пришлось вытереть их песком и выполоскать как следует в колодезной воде. Надела их еще мокрыми. Что ж, степной промысел тем и известен, что имущество мертвого переходит к победителю. Но отчего-то все это было не по душе ведьме. И она вдруг подумала, что степь ей надоела. Захотелось вернуться в леса. В родные древлянские леса. Сколько же она там не бывала!..

Она скакала вперед, увлекая за собой на поводу четырех трофейных лошадей. Те бежали без устали, перебирая в траве толстыми мохнатыми ногами. Малфрида знала, что в степи рысью особенно не поедешь – можно либо галопом, либо шагом. Но печенежские лошадки выносливые, шли ходко, и к вечеру Малфрида преодолела немалое расстояние.

Теперь путь пролегал по волнистой равнине, приходилось то долго спускаться по длинному пологому склону, то подниматься по такому же, когда горизонт словно приближался и было неизвестно, что ждет ее на вершине. Стали попадаться и отдельные купы деревьев, огромных, корявых, щедро усыпавших подножие желудями. Ближе к вечеру она заметила впереди довольно широкую полоску деревьев в низине. Оказалось, что там речушка. Подъехав, Малфрида увидела склонившиеся к воде ивы. Подвела лошадей к песчаной отмели и, пока они пили, как была в пропотевшей одежде, плюхнулась в воду. Река была мелковата, но удалось найти место, где можно было поплескаться.

Ночь прошла спокойно. Малфрида лежала у слабо рдевшего угольями кострища, глядела в небо. Как будто и устала, но отчего-то не спалось. Звезды смотрели холодно и равнодушно, мерцающие отсветы костра изредка выхватывали красные силуэты пасущихся неподалеку стреноженных коней. Те то исчезали во мраке, как видение, то вновь вырисовывались почти рядом. Одна из лошадей подошла совсем близко, и ее огромная морда вырисовалась над отдыхавшей чародейкой. Малфрида негромко засмеялась, когда бархатные ноздри коснулись ее лица. В душе бродила непонятная тоска, хотелось к людям. Но оказаться среди них означало скрывать свои возможности. Люди того не понимают, злятся. Ведьма сама не знала, где ее место – среди смертных ли, среди духов? Люди сторонились ее, узнав про чародейство, однако и среди нелюдей она не чувствовала себя своей. Иногда, идя по степи, наблюдала за ними, когда те попадались ей на пути. То легкой тенью проскользнет призрак погибшего и не погребенного – тоской и злобой от такого веет; то быстро мелькнет большеголовая арысь-поле4949
  Арысь-поле – быстрое, как ветер, существо, женщина, обращенная за свой злой нрав в полуволка, полуконя. Она обречена вечно носиться по открытым пространствам и только три дня в году может передохнуть и побывать у родни.


[Закрыть], даже не оглянется в своем вечном беге; а сейчас у воды тихо напевала что-то водяница, но грустно так напевала – луна-то шла на убыль, силы ее таяли, вот и кручинилась подводная жительница, что скоро придется сгинуть во влажной тьме до новолуния.

Малфрида ни с кем из них не общалась, не тянуло. И оттого что не понимала, куда едет, знала, что никто не ждет, становилось не по себе. Лежала, вслушиваясь в звуки ночи. Рядом по отмелям журчали струи воды. Гибкие камыши шелестели, покачивая верхушками с пышными седыми кистями. От порывов ветра шелест усиливался, доносились звуки, точно множество людей собралось кругом, шепча неведомые слова. Но где же эти люди? Только волк вдалеке одиноко выл на луну, и от этого становилось совсем тоскливо. Неужели и она такая же неприкаянная, как этот хищник?

Утром Малфрида тронулась в путь. Вновь долго ехала пологим спуском, потом так же поднималась на возвышенность. А как перевалила через очередную гряду холма, увидела впереди на кургане поднимавшийся к небу столб черного дыма, словно кто-то смолу палил. Подивившись, Малфрида поскакала в том направлении. А доехала – нет никого, только в кругу темных камней полыхает осмоленная вязанка сухих бревен, темный дым уходит в поднебесье. Не сам же он загорелся?

Вскоре Малфрида заметила и второй столб дыма на следующем холме. Стала догадываться – это сигнал. И поскакала в ту сторону. Если кто-то зажигает огонь, значит, рядом люди. Но как они встретят неожиданную путницу? Как бы то ни было, страха она не испытывала.

Люди появились как из-под земли. Целый отряд, человек пятнадцать, выехал из скрытого в складке холма оврага. Всадники подъехали быстро, окружили, разглядывая. А она даже заулыбалась – свои. Это было видно по доспехам, по крою сапог, по привычным лицам со светлыми глазами, по русым бородкам. И шлемы славянские: островерхие, с отлетающими при скачке бармицами5050
  Бармица – кольчужная сетка, спускавшаяся от шлема на шею и плечи.


[Закрыть].

– Доброго вам дня, хоробры! Как же я рада вас видеть, все глаза уже проглядела, высматривая.

Возглавлял воинов рослый варяг с рыжими косами вдоль сурового лица и длинными вислыми усами. Его пластинчатая куртка не имела рукавов, мускулы обнаженных рук бугрились.

– Во имя всех богов! Кто ты такая? Вот уж не ждал встретить в степи женщину, да еще с таким уловом.

И он кивнул на ее лошадей. Говорил воин с заметным иноземным акцентом. Ясно – не местный варяг, из наемников. И не только его удивляло, что одна баба смогла увести у копченых сразу пять лошадей. Ведь печенегу лошадь дороже жизни. Вернее, они для него и есть вся жизнь.

– Неужели станешь уверять, что смогла стольких копченых побороть?

– Можно и так сказать, – кивнула Малфрида, убирая с лица развевавшуюся черную прядь.

Один из воинов отряда, крепкий грузный мужик с седеющей бородой, повернувшись к своим, сказал: не иначе она поляница.

Малфрида не поняла, переспросила.

– Он назвал тебя щитоносной девой, – пояснил рыжий варяг. – Богатыршами у вас таких называют.

Малфрида расхохоталась. Так значит, она богатырша? Что ж, в войске Игоря было несколько таких женщин-воинов. Но все, как на подбор – грубые, мужиковатые, некоторые со страшными шрамами на лице. Себя же ведьма считала вполне пригожей. Может, бывают и красавицы-богатырши?

Ее заразительный смех настроил мужиков на дружелюбный лад. Тоже заулыбались, стали выспрашивать, кто такая и откуда. Она отвечала: зовут Малфридой, ехала с воинством Игоря, да по пути отстала. Ну, и пришлось схлестнуться с печенегами.

Похоже, ей поверили, уважительно поглядывали на саблю у нее на бедре, оценивали лошадей. У русов кони были крупнее, чем у печенегов, более мощные, но явно с примесью тарпанов – большей частью серые, с темными ремнями по хребту. И Малфрида поняла, что перед ней один из приграничных степных дозоров, которые объезжают рубежи, охраняют русские пределы от печенегов. Да и столбы дыма на пути были не иначе как сигналом тревоги. Кого же они испугались? Неужто ее?

– Ты ведь с несколькими лошадьми по степи ехала, – все более хмурясь, буркнул варяг, почему-то покосившись на угрюмого руса с седой бородой. И вдруг вспылил: – Что дуешься, Уклеп? Мальчишка первый раз в дозоре. Мог ведь и ошибиться.

– Такая ошибка может дорого стоить, – степенно ответил названный Уклепом воин. – Ты бы, грозный Хагни, лучше послал кого упредить своего воспитанника. А то этот неугомонный будет до самой заставы дым поднимать, наших без толку волновать, к тому же дым может привлечь внимание печенегов.

Рыжий варяг не стал спорить. Они тронулись по степи вместе, только один из всадников ускакал в сторону. Позже вместо него к ним присоединился на быстром золотисто-рыжем коне другой воин. Правда, воином его назвать можно было с натяжкой. Совсем мальчишка, хотя уже и с золоченым поясом гридня5151
  Гридень – воин из отборной части дружины; сначала ими становились лучшие и заслуженные воины, со временем это место начало доставаться наиболее знатным. В отрядах они были старшими, а в мирное время несли службу в княжеских палатах – при гриднице.


[Закрыть]. Да и доспехи на нем лучшей ковки, высокий шишак богатой чеканкой украшен. Лицо же совсем мальчишеское, безусое, курносый нос в веснушках.

Паренек подскакал к варягу Хагни, стал расспрашивать, но, поняв, что сплоховал, подняв ложную тревогу, насупился, косясь на хмурого Уклепа. Но сердился он недолго – больно привлекала его всадница с печенежскими лошадьми. И вскоре он уже ехал рядом с ней, улыбался. Парень вообще вел себя непринужденно, чувствовал, что он тут избранный. Да и с его слов Малфрида поняла, что это так. Звали юношу Претичем, был он младшим сыном Черниговского воеводы. Как положено, отец отдал его в обучение опытному воину – тому же достойному варягу Хагни. А так как нет лучшей возможности прославиться и набраться удали, чем послужив в степном дозоре, Претич и упросил родителя направить их с наставником в дальние степные рубежи, нести почетную дозорную службу.

Малфрида слушала его и улыбалась. Парень же весь светился. Достав из сумы густо посыпанный маком рогалик, протянул. Она поблагодарила, лукаво поглядев на Претича из-под длинных ресниц. Тот от удовольствия даже подбоченился. Стал расспрашивать, откуда у нее печенежские кони.

Пришлось наплести что-то насчет того, как отстреливалась от степняков у колодца, – не про умение же свое колдовское было рассказывать. Но ее рассказ заинтересовал и Уклепа. Старый богатырь подъехал ближе, отстав лишь на полкорпуса лошади.

– И ты смогла совладать с копчеными сама? – наконец не выдержал он. – Печенеги ведь заправские воины, с ними одному сладить трудно. И чтобы баба… Такого я не припомню. Может, дуришь нас?

– А ты трофеи мои подсчитай – убедишься, – беспечно ответила Малфрида, хотя уже поняла: нет у этого опытного дружинника веры к ней.

Сама же продолжала беседовать с Претичем. Тот пояснял, что за дальней грядой холмов вскоре появится речка Орель5252
  Орель – приток Днепра.


[Закрыть]. Там, в зарослях у реки, прячется дозорная застава русичей – крепость Малодубовец. И несут там дозор те, кому выпало следить за границей на этом участке. А воинов там…

– Не болтай попусту, дурья твоя башка! – вновь раздался рядом раздраженный голос Уклепа.

В этот момент вмешался варяг. Сказал с осуждением: мол, ты как с боярским сыном разговариваешь? Забыл себя, мужик!

Малфрида только наблюдала. Поняла, что Уклеп, скорее всего, тут самый опытный. А вот варяг Хагни, хоть и главный, похоже, недавно в дозоре. И это подтвердил юный Претич, поведав, что Хагни у себя на родине в Норэйге5353
  Норэйг – древнее название Норвегии, что означает: северный путь.


[Закрыть] был прославленным витязем. Таких называют берсерками, они ничего так не любят, как битву, и сражаются, не чувствуя ран. Но однажды в священном пылу боя Хагни убил нескольких ни в чем не повинных людей, и властитель той страны объявил Хагни вне закона. Вот тогда-то отважный берсерк и вынужден был покинуть отчизну. А так как у него была родня на Руси, он прибыл сюда, вскоре прославился, и отец Претича доверил ему воспитание сына.

Теперь же они несут службу на границе. Хагни уже приходилось схлестываться с печенегами, когда те напали на одну из приграничных застав. Таких городов-застав тут немало, установили их еще при князе Олеге, и с тех пор люди стали постепенно заселять земли между речками Орель и Ворсклой. Правда, народ здесь все время настороже. Чуть что, люди прячутся в крепостях-заставах. А крепости те расположены в балках над рекой, туда ведут особые тропы и …

– Много болтаешь, паря, – опять оборвал Претича Уклеп.

– А ты, погляжу, решил, что главный тут? – огрызнулся паренек. И к наставнику: – Хагни, поставь его на место!

Варяг только чуть повел плечом. Претич же, видя, что его больше не сдерживают, вновь завел беседу с незнакомкой. Его веселые серые глаза при взгляде на нее задорно блестели. Малфриду он забавлял. Ишь, какой! Еще и молоко на губах не обсохло, а уже бабий угодник. Однако славненький парнишка. И она улыбалась ему, позволяла склоняться к себе, подъезжать близко, так что их колени иногда соприкасались.

Малфрида понимала, что ведет себя совсем не так, как подобает воинственной щитоносной деве. Но в ее пользу была ее степная добыча. Ибо, как поняла она из речей Претича, последние стычки воинов из Малодубовца с печенегами не были удачными. Претич рассказал, что их и прислали сюда на подмогу из Чернигова, потому что застава обескровела.

Вскоре впереди показалась довольно широкая полоса зарослей, спускавшаяся с холма в низину. Деревья тут росли густо, подлесок из калины, орешника и молодых кленов оплетал старые деревья сеткой ветвей. При подъезде к зарослям всадники спешились, скользнули под нависавшими ветвями по только им известному проходу, увлекая лошадей на поводу.

Варяг Хагни сказал со своим особым чеканным выговором:

– Иди, дева, шаг в шаг за Уклепом. Сойдешь с тропы – и боги не моргнут, как стрела из самострела поразит.

Ну, это Малфрида уж понимала. В древлянских лесах, где она жила раньше, так часто ходили.

В густой чаще сперва только сороки стрекотали, взволнованные появлением людей. Потом прямо из кустов навстречу им вышли еще двое воинов, повели за собой. А там Малфрида увидела и прятавшуюся у реки крепость русов.

Довольно большая, она располагалась на небольшой возвышенности, на крутом обрыве над рекой. Со стороны были видны только частокол из мощных, заостренных наверху бревен и пара вышек с дозорными – все строения обмазаны коричневой глиной, чтобы уберечь дерево от огня. Ворота под дозорной вышкой открывались наружу. Как только отряд миновал брод перед крепостью и въехал внутрь, стали видны длинные крытые избы, колодец с журавлем. Земля была твердо утоптанная, кое-где мощенная камнем. И везде воины. Мечут копья, заготавливают стрелы, звенит кузня, ржут кони.

На прибывшую с отрядом незнакомку местные поглядывали с интересом, но долго не задерживались, каждый занимался своим делом. Только детишки обступили гостью, но детей здесь было немного, как и баб. Правда, и женщины тут не отличались особым любопытством. Хагни велел одной из них проводить поляницу на постой, и та повела. Принесла в крынке молока, ломоть хлеба. Малфрида съела его с удовольствием. Соскучилась уже по славянской выпечке, да и хлеб был явно уже из новой муки – душистой и мягкой, с хрустящей корочкой. А потом еще лучше – в баню повели. Вот где радость была смыть с себя грязь степного перехода, откинуться в горячем пару на лавку, соскребая с себя пласты дорожной пыли.

Ее обхаживала веничком здоровенная грубоватая баба. Легкая рубаха на бретелях липла к ее выпирающим во все стороны частям тела. А Малфрида – изящная, сухощавая, крепкая. Банщица все время молчала, лишь однажды хмыкнула:

– Так ты поляница, говоришь?

И оглядела оценивающе руки гостьи. Видимо, решила, что для девы-богатырши та не больно солидно выглядит.

К вечеру запахло стряпней. Женщины хлопотали у расположенных на воздухе печей, доставали ухватами большие закопченные горшки. А там и в колотушку застучали, сообщая, что все готово к вечерней трапезе. Претич первым прибежал кликать гостью в дружинную избу. Правда, эта изба, как и все остальные строения в крепости, была полуземлянкой: сложенные бревна лишь ненамного возвышались над земляными стенами, двускатая камышовая крыша – с дымовыми отдушинами на стыках, куда выходил дым от горевших вдоль стен факелов. Крыша без потолка, видна балка-матица5454
  Матица – основная, связующая балка в избе. По славянским поверьям, она хранила избу и всех кто в ней.


[Закрыть] со стропилами-ребрами. На матице на специальных крюках развешано самое ценное для воинов – оружие. Вот и сейчас тут висели мечи и луки, кистени на шнурах, топорики. Садясь за стол, каждый воин сначала тянулся к матице, подвешивал кто чем богат. Щиты же висели на стене – круглые, продолговатые, с поблескивавшими в свете факелов умбонами5555
  Умбон – металлическая бляха в середине щита.


[Закрыть].