Текст книги "Словно распустившийся цветок"

Сири Митчелл
Словно распустившийся цветок

© Siri Mitchell, 2015

© Jennifer Parker, обложка, 2016

© Mike Habermann Photography, LLC, обложка, 2016

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2016

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2016

* * *

Посвящается Тони, который никогда не забывает напомнить мне о том, что время от времени нужно остановиться, чтобы вдохнуть аромат цветов

Глава 1

Сентябрь 1852 года Графство Чешир, Англия

Я пошевелилась и подняла голову, оторвавшись от иллюстрации, которую раскрашивала, и выглянула в многостворчатое окно напротив. Там, снаружи, покачивал головками золотарник[1]1
  Многолетнее травянистое растение из семейства Астровые с маленькими желто-золотистыми цветками. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть] и в такт ему роняла фестончатые сиреневые цветки лаватера приморская[2]2
  Род деревьев, кустарников и трав семейства Мальвовые. Неприхотливое очень красивое садовое растение с цветками нежно-сиреневого цвета.


[Закрыть]. Кто-то из прежних обитателей особняка (а таковых за его вековую историю наверняка было немало) явно испытывал страсть к садоводству. Я же абсолютно не горела желанием ковыряться в земле. По крайней мере, дикая роза, высаженная далеко от своих излюбленных соленых туманов, ничуть не страдала от подобного, весьма благотворного, как выяснилось, к себе небрежения. Откровенно говоря, я была рада тому, что мне не нужно ухаживать за ней.

Вдоль узкой аллеи, спускавшейся к дороге, простирался сад. Он благоухал самыми разными растениями, некоторым из них, вообще-то, не полагалось расти в Чешире. Так, золотарник, над которым роились пчелы, был в здешних местах чужаком и, прежде чем попасть сюда, проделал долгий путь со своей родины – наших бывших колоний в Америке.

Яркие, всевозможных оттенков цветы заставляли меня забыть о том, что по другую сторону холма лежал городок Оуэрвич со своими соляными ямами, солеварнями и лесом дымовых труб, беспрестанно изрыгавших клубы угольного дыма и пара.

Впрочем, ветер, имевший привычку дуть с запада, отгонял от нас шум, дурные запахи и необыкновенно липкую сажу. Нам оставалось лишь благодарить Небеса за эти маленькие радости. А поскольку почти все окна особняка еще и выходили на поля, медленными волнами убегавшие к горизонту, я могла делать вид, будто не замечаю груженных солью повозок, снующих по дорогам, и воображать, будто живу в идиллической сельской глуши, а не близ промышленного города.

Вздохнув, я запястьем откинула упавшие на лоб волосы и снова взялась за кисточку, чтобы… О Боже! Меж покачивающихся стеблей лаватеры и золотарника показалась старинная карета адмирала, которая поднималась по аллее, дергаными рывками перепрыгивая из одного многостворчатого окна со стойками в другое. Вскочив, я подбежала к вековой дубовой двери и налегла на нее, пытаясь отворить, но та, как всегда, застопорилась на порожке. Войдя, адмирал коротко наклонился ко мне и поцеловал в щеку.

– Моя дорогая Шарлотта. – После чего быстро проследовал мимо в прихожую, словно там его поджидало дело чрезвычайной срочности.

Сюда, в графство Чешир, мы переехали спустя четыре года после смерти моей матери именно по настоянию дяди-адмирала. Он сумел убедить нас, отрекомендовав Оуэрвич как райское местечко – гораздо более дешевое, нежели большой город, и окруженное обширными пастбищами и сельскохозяйственными угодьями. Здесь, в Чеширской впадине[3]3
  Однообразная плоская территория на северо-западе Англии, которая простирается примерно на 30 км между холмами северного Уэльса на западе и Пеннинскими горами на востоке.


[Закрыть], сохранялся мягкий умеренный климат и равнинный пейзаж ничуть не портили невысокие холмы с пологими склонами. Оставаясь моим последним родственником по материнской линии и закоренелым холостяком, дядя умолял дать ему возможность провести остаток жизни в семейном кругу.

Сделать выбор в его пользу оказалось нетрудно. В последние годы Лондон подобрался к самому нашему порогу, изрядно утомив отца. Поскольку работой своей он мог заниматься где угодно, мы решили внять дядиным мольбам и ответили согласием. Я даже прониклась к адмиралу некоторой симпатией или, во всяком случае, стала меньше опасаться его импозантных манер и внешности. Хотя, по правде говоря, он считался паршивой овцой, запятнавшей доброе имя семьи.

Отец моей матери был автором «Ботанической истории Англии», а его отец, мой прадедушка, сподобился написать «Естественную историю Эссекса», тогда как еще его отец опубликовал первый «Каталог» растений в королевских садах. Но адмирал отверг все заслуги семьи ученых в нескольких поколениях и отправился скитаться по морям и океанам. Пару раз у нас даже возникали подозрения, не подкидыш ли он, но мать всегда твердо заверяла, что в профиль адмирал – мой вылитый дедушка, посему семейство постаралось попросту как можно дальше дистанцироваться от него.

Со своей стороны, мой отец приложил все усилия, дабы дядины подвиги во время Опиумной войны[4]4
  Кантонская, или Первая опиумная война 1840–1842 гг. – война Великобритании против империи Цин (Китай). Целью английских войск стала защита деловых интересов Великобритании в Китае и расширение торговли, в первую очередь, опиумом.


[Закрыть] не достигли ушей его собственной семьи, но, поскольку газеты в ту пору упоминали адмирала чуть ли не ежедневно, да еще учитывая тот факт, что сама королева произвела его в рыцари, это было практически невозможно.

И вот теперь, осев в Оуэрвиче, отец и адмирал заключили вынужденное перемирие и стали друзьями поневоле, после чего, к добру или к худу, но дядя повадился бывать у нас еженедельно.

Оставив его ожидать посреди прихожей с белыми оштукатуренными стенами, где он и застыл, заложив руки за спину и крепко упираясь в пол широко расставленными ногами, я отправилась за отцом.

Оказавшись в зале, отец тут же углядел прибывшую корреспонденцию и устремился к ней. Открыв письмо, ранее полученное мной из Британской Ассоциации Содействия Науке (БАСН), он принялся читать его.

Я выхватила листок у отца из рук, дабы избавить его от подобной необходимости.

– Я представила им на рассмотрение статью о субантарктических островах.

– И что они сказали?

– В минувшем году они отвергли ее, ведь я подписала ее своим именем, но при этом намекнули, что могут и передумать, если этим вопросом заинтересуешься ты.

Глаза его за стеклами круглых очков в проволочной оправе растерянно заморгали.

– Но я вряд ли заинтересуюсь этим вопросом.

После его слов я еще острее почувствовала обиду и несправедливость.

– Почему я должен писать о распространении растений, когда я занимаюсь исключительно их классификацией?

– Именно это я и имела в виду, и потому в нынешнем году взяла на себя смелость подать статью повторно, но уже от твоего имени. Теперь они превозносят ее до небес и решили опубликовать.

С этими словами я подошла к адмиралу, чтобы принять у него пальто. Он повернулся ко мне спиной и приподнял руки, чтобы я могла стянуть пальто с его плеч. Хорошенько встряхнув пальто, я повесила его на крючок на напольной вешалке с зеркалом.

– Сама не знаю, отчего я убедила себя в том, что решение о публикации будет приниматься на основании исключительно достоинств статьи. – А я-то надеялась, что когда-нибудь начну публиковаться под своим собственным именем.

Адмирал снял свой серый цилиндр и, водворив его на сгиб локтя, в упор поглядел на меня.

– Выходит, что статья становится непроходной только потому, что ее написала женщина? К чему продолжать эти бессмысленные попытки?

Отец с дядей обменялись взглядами. Я же развернулась и вышла из прихожей в малую гостиную, намереваясь вернуться к своей иллюстрации.

Адмирал прошагал в комнату вслед за мной. Его расчесанные на прямой пробор волосы отливали тусклым блеском стали. Одежда была накрахмалена и отутюжена, а сапоги надраены до состояния зеркала… в отличие от моего отца, который выглядел как его полная противоположность. Если в папином облике что-либо и сверкало, так это только стекла очков. Волосы его были неопределенного каштанового оттенка с проседью, домашняя куртка измята, а брюки пузырились на коленях. Что до сапог, то их не было вовсе – он стоял перед нами в одних носках.

Адмирал тем временем с непроницаемым выражением лица разглядывал диван зеленого бархата и стол, которые по обыкновению были завалены книгами, образцами растений и грудами бумаг. Я была совершенно уверена в том, что от его взгляда не укрылась пыль, тонким пушистым слоем покрывавшая все вокруг, хотя вслух он ничего не сказал. Дядя ограничился тем, что, ступая по протертому до дыр ковру, прошагал к камину и взмахнул своим цилиндром в нашу сторону.

– Забавно, что ты сама заговорила об ограничениях, которые налагает на тебя принадлежность к женскому полу, Шарлотта. Я пытался убедить твоего отца в том, что он поступает несправедливо, держа тебя здесь взаперти и потакая тебе в твоей одержимости коллекционированием.

– И вовсе он не держит меня взаперти…

– Ботаника – приятное времяпрепровождение, которое разделяют многие девушки твоего поколения. – Он стал расхаживать взад и вперед перед забитым сажей камином. Откровенно говоря, еще минувшей зимой я должна была распорядиться почистить его. Но, заметив, что на носу снова осень, я решила, что зола с таким же успехом может остаться там, где пролежала все лето. – Нам внушали, что изучать творения Божии заслуживает похвалы. Хотя, пожалуй, всем было бы лучше, если бы мы стали умолять Господа спасти нас от благих намерений тех, кто полагает себя кладезем добродетельности. Но ты могла бы заметить, что даже те, кто страстно привязан к растениям и цветам, не пренебрегают возможностью подыскать себе супруга и насладиться радостями семейного счастья и материнства, коими одарил нас Творец. Если ты желаешь найти себе занятие, более приличествующее твоему полу, если хочешь изведать все, что готова предложить тебе жизнь, то, быть может, тебе стоит задуматься над моими словами.

Похоже, дядюшка изрядно заблуждался насчет меня. Он вбил себе в голову, что должен сделать для меня то, чего не смог сделать для моей матери. Он талдычил одно и то же из года в год с тех самых пор, как мы переехали в Оуэрвич. Сегодня его речь показалась мне ничуть не более привлекательной, чем ранее.

Я присела перед мольбертом, а он продолжал:

– Смею ли я надеяться, что ты готова отложить эти забавы и исполнить то, что уготовано тебе от рождения? Замужество. Материнство.

Я покосилась на отца, но тот упорно избегал моего взгляда. Почему мой ответ в нынешнем году должен отличаться от прошлогоднего? Замужество и все, что с ним связано, не имело никакого отношения к субантарктическим островам и распространению растений. Впрочем, если БАСН окажется права, то я не буду иметь никакого отношения к островам и распространению.

– Если я действительно выйду замуж, как вы советуете, то кто же будет вести корреспонденцию отца и разбираться со счетами? Кто будет иллюстрировать его книги? И классифицировать его образцы? – Короче говоря, кто будет делать все то, чем долгие годы занималась я?

– Но ты не можешь и далее сидеть здесь затворницей, полагая себя свободной от величайшего Господнего предназначения.

– Работа моего отца очень важна. Так почему же я не могу посвятить себя ее успеху? Или моему собственному?

Отец откашлялся.

– Твой дядя всего лишь хочет сказать… Он сумел заставить меня понять… что я пренебрегал тобой непозволительно долго. Мы думаем только о твоем счастье.

– О моем… счастье? – Ранее чье-либо счастье его ничуть не интересовало. Его привлекали лишь лилии да орхидеи, листочки да лепесточки.

Адмирал ласково улыбнулся мне, гулко шлепнув по донышку своего цилиндра.

– Видишь? Мы всего лишь беспокоимся о твоем будущем.

Мы? Выходит, отныне они объединили усилия? Я тряхнула головой, намереваясь возобновить свою работу, но поняла, что мне нужно перо. Подойдя к столу, стоявшему в центре комнаты, я выдвинула ящик в надежде найти его, но обнаружила лишь карманное увеличительное стекло да груду образцов и принялась выкладывать их на стол.

– Чего же вы от меня хотите? – Куда я задевала перо?

Адмирал осторожно взял в руки отложенную мной кисточку.

– Чтобы ты начала вести себя так, как подобает любой девушке из общества. Как подобает каждой девушке из общества! Тебе не кажется, дорогая, что пришло время оставить свои детские забавы?

– Детские… – Если адмирал называет мою работу «детскими забавами», то, значит, он придерживается такого же мнения и в отношении отца, поскольку мы с ним занимаемся одним и тем же.

– Это не детские забавы. – Отец забрал у адмирала мою кисточку и вернул ее на мольберт. – В настоящее время Шарлотта выполняет одну весьма интересную работу. Не представляю, почему БАСН отказалась публиковать ее.

– Поскольку они, похоже, разделяют точку зрения адмирала. – Я выдвинула еще один ящик. Вот оно! Я схватила перо.

– Я вовсе не хотел обидеть тебя, моя дорогая девочка. Я всего лишь хотел сказать, что ты должна оставить в прошлом занятия, недостойные твоего… твоей… – Он поморщился. – Я всего лишь хотел сказать, что чрезмерное увлечение… Кстати, над чем ты сейчас работаешь?

– Ranunculus[5]5
  Ranunculus (лат.) – лютик, ранункулюс.


[Закрыть].

– …что чрезмерное увлечение Ranunculus – не совсем подобающее занятие для тебя, ты не находишь?

– Не совсем подобающее? – И он еще смеет рассказывать мне о том, что считается подобающим, а что – нет!

– Для девушки твоего положения.

– Моего положения? И каково же мое положение?

– Твоего возраста. Оно не подобает девушке твоего возраста. Надеюсь, ты задумаешься над этим, моя дорогая. Из собственного опыта могу сообщить тебе, что, откладывая что-либо чересчур долго, можно так и не приступить к его осуществлению.

Жаль, что у него никогда не было ни супруги, ни детей. Тогда бы он имел прекрасную возможность осчастливить своей заботой их, а не меня.

– Ты – привлекательная девушка, Шарлотта. Здоровая. Умная. Хорошо сложенная. Будет не слишком трудно спустить тебя на воду.

Спустить меня на воду?

– Можешь не беспокоиться. Мне известно, что это такое – чувствовать себя не в своей тарелке. Пожалуй, придется приложить некоторые усилия, чтобы представить тебя обществу, помочь преодолеть прибой и выбраться на открытую воду, но старые уроки, усвоенные мною в прошлом, наконец-то принесут хоть какую-то пользу. Мне бы не хотелось, чтобы ты растратила свою жизнь… вот на это. – И адмирал предубежденным взглядом обвел руины научных изысканий, окружавшие нас. – Подумай об этом. Обещаешь?

* * *

Вскоре дядя уехал, и я позволила себе несколько успокоиться и расслабиться. Человеком он был непоседливым, вечно куда-то торопился, но было в нем нечто такое, что заставляло меня в его присутствии вставать во весь рост и расправлять плечи.

Отец глубоко вздохнул и опустился на стул.

– Твоя мать непременно знала бы, как следует поступить со всем этим.

Да, потому что «всем этим» она и занималась. Она помогала отцу в его работе вплоть до последнего своего дня. В буквальном смысле. Она расшифровывала его записи и умерла за этим занятием.

Он покачал головой, словно я была непослушным ребенком, глядя на меня печальными карими глазами, которые слишком часто наполнялись слезами. Мысль о том, что я не должна позволить этим слезам пролиться, поддерживала меня в первые годы после смерти матери. Когда контракты на написание книг казались бесконечными. Когда он лежал в постели, которую они некогда делили вдвоем, уверяя, что у него нет сил встать, а я уговаривала его сделать это. Когда разбирала бумаги матери и ее редакторскую правку отцовских дискурсов[6]6
  Здесь: лекция, доклад, рассуждение.


[Закрыть].

Именно желание защитить отца и привело нас обоих сюда, в Оуэрвич. И, хотя я не могу сказать, будто с нетерпением и приязнью ожидала визитов адмирала, я была благодарна ему за то, что его присутствие подстегнуло отца и заставило его воспрянуть духом. После переезда сюда отец перестал ходить по дому в ночной сорочке и вновь начал одеваться нормально. А два года назад он вернул себе привычку к долгим прогулкам, отчего на щеках его изредка стал появляться румянец.

– Адмирал уверяет, что тебе надо почаще бывать на людях. – Он растерянно моргнул раз. И другой. – Что ты должна бывать в свете – пожалуй, он выразился именно так. И что ты должна выйти замуж.

– За кого?

– За кого что?

– За кого я должна выйти замуж? Он уже решил?

– Не знаю. – Отец недоуменно нахмурился, словно удивляясь тому, что я спрашиваю об этом. – Кто-нибудь подходящий наверняка найдется. Здесь или в другом месте. В конце концов, Оуэрвич – не забытая Богом деревня.

– Значит, я должна забросить свою работу, и твою тоже, чтобы найти этого человека?

– Так предопределено самой природой, разве нет? – Он поерзал, поудобнее устраиваясь на стуле, словно давая понять, что разговор окончен.

Так уж заведено, что флора процветает там, где имеются благоприятные условия для ее существования, но я вовсе не была уверена в том, что в природе заранее предопределено то, что я должна выйти замуж по велению адмирала.

– Почему его мнение так важно для тебя? Ты сам говорил, что он отказался от многообещающей карьеры ботаника и предпочел отправиться на флот.

– Он бывает в обществе чаще нас с тобой, вместе взятых. Посему ухаживание и замужество вполне естественно входят в сферу его интересов. И если он говорит, что время пришло, я склонен доверять его мнению по этому вопросу.

– Но ведь он сам так и не был женат!

– Зато у него много знакомых среди семейных людей. А для успеха подобного предприятия необходим особый подход, и я даже не буду делать вид, будто понимаю, о чем идет речь.

– А как насчет тебя и мамы?

Он открыл было рот, но тут же закрыл его и, прищурившись, заявил:

– Собственно говоря, затрудняюсь объяснить, как у нас все получилось… – Прочистив горло, он вновь поерзал на стуле. – Шарлотта, адмирал прав, говоря, что здесь, сидя взаперти и проводя целые дни за работой, ты не можешь рассчитывать на многое.

– Я вовсе не сижу взаперти. Мы с тобой каждое утро ходим на прогулку. Кроме того, по воскресеньям мы бываем в церкви. – Во всем остальном я полностью полагалась на нашу повариху, миссис Харви, и Королевскую почту.

– Так или иначе, но твой дядя был очень убедителен. А еще я должен признать, что после смерти твоей матери потерял счет времени. Тебе тогда было четырнадцать, не так ли?

– Пятнадцать.

– А сейчас тебе двадцать один.

– Двадцать два.

– В самом деле? Просто поразительно. – Его брови от удивления взлетели на лоб. – Минуло целых восемь лет… Но я все равно думаю, что когда-нибудь ты выйдешь замуж. Да и ты тоже.

По правде говоря, я об этом не думала. После смерти матери я едва управлялась с обрушившимися на меня срочными делами. У меня даже не было времени, чтобы сесть и помечтать. А сейчас меня более всего занимали два вопроса: как опубликовать собственную статью и заплатить по счетам.

– Если ты собираешься выйти замуж, тебе нужно с чего-то начинать, и поскорее.

– Если память мне не изменяет, было использовано выражение «спустить на воду».

– Да. В общем… в его положении он может помочь тебе.

– Кто, адмирал?

– В здешних местах он пользуется определенным уважением.

– Неужели?

Отец пожал плечами, показывая тем самым, что удивлен не меньше меня.

– Он хочет помочь тебе. Говорит, что лично похлопочет…

Ага, значит, предстоят еще и хлопоты…

– Насчет званых обедов и… и… всего прочего, что потребуется. Думаю, ты должна согласиться.

Похоже, отец непривычно утвердился в своем мнении, что убедило меня в том, что эту мысль необходимо подавить в зародыше.

– У меня нет на это времени.

Он выпрямился на стуле и расправил плечи.

– Оно у тебя появится, если ты не станешь настаивать на том, чтобы помогать мне.

Настаивать?

– Но если тебе не буду помогать я, то кто?

– Я как-нибудь сам справлюсь.

Справится? О да, он справится так, что счета будут накапливаться до тех пор, пока не явится налоговый инспектор, письмо, адресованное мистеру Пирсу, отправится мистеру Пису, записи перепутаются и работа остановится окончательно, а все сроки будут нарушены.

– Ты хочешь сказать, что тебе не нужна моя помощь?

– Я всего лишь хочу сказать, что обойдусь и без нее.

Глава 2

Обойдется без меня! Обойдется ли?

Мне вдруг захотелось узнать, чего, по его мнению, он бы добился за минувшие восемь лет, если бы рядом не было меня. Я расшифровывала его каракули, писала его статьи и разбирала его корреспонденцию. Я платила торговцам и клерку Королевской почты. Я обеспечивала нам стол, кров и даже сэндвичи, готовить которые наша повариха полагала ниже своего достоинства. Кроме того, время от времени – примерно раз в год – я занималась уборкой.

Выйти замуж.

При мысли об этом я чудом удержалась от презрительного фырканья. Едва отец сообразит, как сильно зависит от меня, он содрогнется. Предложение выйти замуж было совершенной нелепостью, и скоро он сам поймет это. У меня просто слишком много работы, чтобы выходить замуж, и я с облегчением выбросила эту идею из головы.

Немного погодя в дверь позвонили. Я со вздохом поднялась, а когда открыла дверь, меня приветствовал деревянный сундучок.

– Для мистера Уитерсби.

Я попросила посыльного поставить сундучок на пол в гостиной, тут же подсунула под завязки нож и принялась перепиливать их.

– Прибыл сундучок с образцами, – бросила я, не оборачиваясь, в сторону отцовского кабинета.

Я услышала шлепанье босых ног по полу, и вскоре он появился в дверях.

– Что это?

– Образцы. Нам прислали их целый сундучок.

Лицо его просветлело.

– Прекрасно. Ну что ж, давай взглянем на них?

Я не без волнения приподняла крышку. Однажды мне уже довелось открывать похожий сундучок, но тогда из него выпрыгнула большая ящерица и зашипела на меня, прежде чем соскочить на пол и мгновенно скрыться из виду.

– Откуда он? Там ничего не написано?

– Должно быть, от одного из твоих славных молодых людей.

– Да, да. – Отец уже устроился на полу и принялся перебирать содержимое сундучка. – Вот только от кого именно?

Да, вопрос заключался именно в этом. Мой отец располагал целой армией славных молодых людей, рыскавших по всему миру в поисках образчиков растений, достойных его внимания. Раз в месяц он отправлялся в Ливерпуль и один за другим обходил корабли, уходящие в чужедальние края, вербуя помощников. Правда, необходимо отметить, что не все из его славных молодых людей были действительно славными. Раз или два он останавливал свой выбор на людях, которые оказывались бывшими преступниками. А в последнее время нам пришлось столкнуться с тем огорчительным фактом, что несколько наших лучших корреспондентов осмелились требовать плату за присланные образцы, словно им недостаточно было осознания того, что они внесли бескорыстный вклад в развитие науки. К этому следует добавить, что не все из рекрутов отца были молоды.

Кажется, я знаю того, кто прислал нам этот сундучок.

– Полагаю, что это – посылка от мистера Э. Тримбла. – Об этом говорил даже ее внешний вид. Несмотря на то что я много раз умоляла его – от имени отца, – как можно бережнее обращаться с образцами, он упорно игнорировал мои инструкции. Вот и теперь к присланным им растениям, как уже случалось и ранее, не были приложены никакие сопроводительные бумаги, они не были пронумерованы и, похоже, не подверглись сушке и разглаживанию.

– Они непригодны к использованию, причем все без исключения. – Отец нахмурился. – Пожалуй, мне следует написать этому славному молодому человеку и объяснить ему, как нужно правильно сохранять образцы.

– Я уже писала ему об этом. – Причем неоднократно. Мистер Э. Тримбл занимался овцеводством в Новой Зеландии и был буквально влюблен в цифры, системы и процедуры. Я представляла его себе жилистым, энергичным мужчиной средних лет. Мы с ним поддерживали регулярную, пусть временами и ожесточенную, переписку.

Возможно, он хотел как лучше, но прислал нам совершенно бесполезный сундучок, полный не представляющих никакой ценности образцов, а теперь нам предстояло еще и оплатить расходы за его доставку.

– Пожалуй, когда ты в следующий раз соберешься в Ливерпуль, я поеду с тобой. – Быть может, мне удастся сделать так, чтобы очередной отцовский рекрут и впрямь оказался бы славным и молодым.

– Тебе там не понравится. Мне самому там не нравится… все эти люди, корабли, шум… Иногда я сам не понимаю, для чего езжу туда.

Я уже и сама начала задавать себе этот вопрос.

– Ага! – Он выудил что-то с самого дна сундучка и теперь с торжеством сжимал в руке, словно получил заслуженный приз. Конверт. Отец протянул его мне.

Я сломала печать и вскрыла его.

«…а именно: цветок белый, одна штука, называется роза древовидная; цветок белый, одна штука, как мне сказали – лилия с горы Кука[7]7
  Самая высокая (3764 м) гора в Новой Зеландии. Названа в честь известного английского мореплавателя Джеймса Кука.


[Закрыть], хотя, на мой взгляд, она на нее совершенно не похожа; цветок красный, одна штука, принадлежность неизвестна; подозрительные желтые цветки, две штуки, маскирующиеся под лютики…»

Подозрительные? Маскирующиеся? Цветы ни под кого не маскируются, они остаются сами собой. Мне хотелось, чтобы он изъяснялся не столь причудливо и витиевато. Закончив читать написанное вслух, я перевернула страничку, чтобы убедиться, нет ли каких-либо подробностей на обороте. Их там не было.

– Здесь есть лилия? Внутри? – Отец с недоумением вглядывался в глубины сундучка, словно не веря своим ушам. Я не могла его винить. Он вздохнул. – Мне бы очень хотелось взглянуть на цветок с одного из этих метросидеросов исполинских[8]8
  Вечнозеленое растение семейства Миртовые.


[Закрыть].

– Возможно, это он. – Я показала ему голый стебель. – Он выглядит так, словно у него когда-то были лепестки.

Отец взял у меня стебель.

– Ему нужно объяснить, что вот эта мешанина образцов, в сущности, совершенно бесполезна. Понадобится слишком много времени, чтобы просто разобрать ее, не говоря уже о том, чтобы классифицировать. Кроме того, не похоже, чтобы он приложил к экземплярам ярлыки или какие-либо обозначения.

– Завтра я напишу ему еще одно письмо.

– Будем надеяться, что за это время он не успеет заняться сбором новых образцов.

* * *

После полудня отец отправился на прогулку, а я осталась дома, намереваясь закончить иллюстрацию. Но едва я взялась за кисточку, как вновь задребезжал дверной звонок. Да что же это такое творится сегодня, а? От гостей нет отбоя.

Я распахнула дверь.

– Да? В чем дело? – Не успели эти слова слететь с моих губ, как я увидела, что мне протягивают застекленный террарий. Внутри него буйным цветом цвели растения. Собственно, я привыкла к тому, что славные молодые люди отца иногда присылали нам застекленные ящички, но обычно по прибытии они являли собой кладбище совершенно сухих обломков, мало напоминающих растения, которыми были при жизни.

Затем ящичек немного опустился и я разглядела, что держит его вовсе не посыльный Королевской почты. Хотя голову этого человека венчала непокорная шевелюра темных волос, он выглядел так, словно получил некоторое образование, а черты его угловатого лица нельзя было назвать иначе, чем приятными. Нахмуренной складке на лбу вторила ямочка на подбородке, а из-под темных бровей на меня взирали голубые глаза.

Я растерянно заморгала.

– Кто… Я вас не знаю.

– Надеюсь, вы не станете настаивать на соблюдении всех церемоний и не потребуете должного представления. Ящик, честно вам признаюсь, довольно тяжел…

– Нет, разумеется, нет. Да. Пожалуйста. Входите. Вы можете поставить его…

Но он уже перешагнул порог, миновал холл-прихожую и вошел в маленькую гостиную, где и водрузил ящик на мой письменный стол.

– Я бы предпочла, чтобы вы переместили его в другое место. Хотя все это довольно необычно… Что это вообще такое? – Из кокона длинных и узких листьев выглядывал цилиндр золотистых цветков. Он походил на гиацинт. А наша повариха наверняка приняла бы его за ершик для мытья бутылок. Происходящее стало для меня полной неожиданностью.

Он склонился над ящиком, чтобы взглянуть на цветок, который я внимательно рассматривала.

– Это – лилия.

– Лилия? Этого не может быть. Но выглядит она просто поразительно.

Уголки его губ дрогнули в улыбке:

– Еще бы.

Я обошла ящик кругом, чтобы взглянуть на цветок с другой стороны.

– Я нашел его во время посещения одного из субантарктических островов, о которых мне так много писал мистер Уитерсби. Отвратительная там погода. Пришлось приложить немало усилий, чтобы раздобыть его, и я едва не свернул себе шею, выбираясь из ущелья, в котором я его обнаружил.

Ничего подобного этому цветку я еще никогда не видела.

– …вижу, мои подвиги не производят на вас ни малейшего впечатления.

Я выпрямилась.

– Прошу прощения. Что вы сказали?

Он смотрел на меня со скорбной улыбкой.

– Ничего. Мне хотелось бы знать, дома ли мистер Эндрю Уитерсби. Я хочу увидеться с ним, если это возможно. У меня такое чувство, будто мы с ним давно знакомы, пусть всего лишь по переписке.

Наконец смысл его слов достиг моего сознания.

– Это образец обнаружили вы?

– Да.

Это в корне меняло дело.

– А я приняла вас за посыльного… Мне очень жаль. Простите меня.

– Ничего страшного, я не обиделся. Но если мистер Уитерсби дома, не могли бы вы передать ему, что мистер Эдвард Трим… – Он оборвал себя на полуслове. – Собственно, полагаю, вы можете напомнить ему обо мне, сказав, что его желает видеть мистер Эдвард Тримбл.

– Значит, вы и есть мистер Э. Тримбл?

– Да. Он ведь дома, не так ли? Я действительно очень хотел бы повидаться с ним.

– Вы не можете быть мистером Тримблом.

Одна из его черных густых бровей удивленно взлетела на лоб.

– Уверяю вас, он знает меня именно под этим именем. Мы с ним вели поистине замечательную переписку о…

– Но вы – не… – Похожи на жилистого мужчину средних лет… то бишь того мистера Тримбла, какого нарисовало мое воображение. – Вы просто не можете быть им. – Он ничуть не походил на фермера-овцевода.

В этот момент с улицы вошел отец. Через плечо у него на ремне болтался жестяной цилиндр[9]9
  В те времена ботаники использовали такие цилиндры для сбора растений в полевых условиях. Цилиндр чаще бывал жестяным, оцинкованным или деревянным. Растения внутри перекладывались для сохранности влажной тканью.


[Закрыть] для сбора растений.

– А! Мой славный молодой человек. – У отца была великолепная зрительная память на лица, хотя имен он не помнил никогда.

Славный молодой человек, который и впрямь выглядел славным и молодым, подошел к нему и протянул руку.

– Рад новой встрече с вами, сэр.

Отец пожал руку, протянутую ему мистером Э. Тримблом.

– Э-э… И когда же мы с вами виделись в последний раз?

– Три года назад, в Ливерпуле.

– Три года. – Отец перевел взгляд на меня. – Только представь себе, Шарлотта.

Что я и сделала. Я как раз вспоминала о переписке, которая завязалась между мистером Тримблом и мной. И о том, что все это время я представляла его себе худощавым, ничем не примечательным мужчиной. И о том, как поверяла ему все свои мечты и надежды и как спорила из-за какой-нибудь очередной ботанической теории.

Если мне повезет, никто не узнает, что он переписывался со мной.

Подойдя к дивану, отец принялся опустошать свой жестяной тубус, раскладывая образцы растений поверх стопок бумаг. Кивнув на стул, он обратился к нашему гостю:

– Присаживайтесь, молодой человек, и расскажите мне о Новой Зеландии.

Мистер Тримбл попытался было исполнить его просьбу, но вскоре отец перебил его вопросом о лилии, а потом поинтересовался, побывал ли он уже в Австралии и действительно ли горы в колонии[10]10
  Новая Зеландия была колонией Великобритании с 1839 по 1907 год. Затем она получила статус «доминиона», то есть самоуправляемой колонии, а с 1947 года именуется «королевством Содружества».


[Закрыть] настолько бедны флорой, как о том пишут в журналах.

Пожалуй, мне следовало бы вздохнуть с облегчением, потому что отцовские вопросы эхом вторили тем, что я сама задавала в своих письмах. Однако, на душе у меня скребли кошки – мистер Тримбл явно был озадачен тем, что отец не помнил тех вещей, которые он описывал в мельчайших подробностях. Чувствуя, что пора спасать положение, я вмешалась в их беседу.