Текст книги "Потомок Одина"

Сири Петтерсен
Потомок Одина

Маме – за жизнь.

Папе – за смерть.

Киму – за всё, что между ними.

И тебе. Тебе, кто всегда читал книги, о которых другие даже не слышали. Тебе, странному ученику за последней партой. Тебе, выросшему в тёмном подвале, где судьбу решает жребий. Тебе, кто до сих пор одевается не так, как все. Тебе, кто всегда немного отличался от остальных и часто чувствовал, что находится не в том месте не в то время.

Это твоя книга.

Siri Pettersen

ODINSBARN

© Siri Pettersen 2013 by Agreement with Grand Agency

© Лавринайтис Е., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Пролог

Торральд вошёл в дом, но дверь позади него не закрылась – снег налетал в дверной проём быстрее, чем он успевал сметать. Тогда он сжал в руках свёрток и навалился на дверь всем весом, как бык. Этого оказалось достаточно, и засов задвинулся. Дома. Теперь он в безопасности.

Медведеподобный имлинг подошёл к оконцу и выглянул на улицу. Если посмотреть в него снаружи, невозможно увидеть, что происходит в доме, особенно в такую погоду. И всё же… Он положил свёрток на стол и закрыл ставни.

Колкагги. Колкагг ничего не остановит.

Бабьи сплетни! Зачем он Колкаггам? Ему не за что отвечать перед ними! Стоило Торральду подумать об этом, как вся жизнь пронеслась перед его глазами. Заготовки для лекарств, что он продавал без ведома гильдии Совета. Или опа, которой его покупатели обкуривались до смерти.

Чушь! Если чёрные тени явятся, то точно не из-за того, что он торговал безвредными травами в хижине на краю света. Если они явятся, то из-за неё…

Торральд уставился на свёрток на столе. Урод. Он даже не кричит. Может, уже умер. Это многое упростило бы. Он содрогнулся. Плащ из медвежьего меха был таким толстым, что занимал почти всё пространство комнаты, но даже он не мог защитить его от холода, идущего изнутри. Торральд попытался расшнуровать плащ, но пальцы промёрзли до костей и отказывались слушаться. Тогда замёрший лекарь раздул угли в очаге и поднёс руки к теплу. Снег и лёд таяли, и капли с шипением падали с плаща в огонь.

Проклятый Ульве! Что он искал, размахивая мечом в пьяном угаре? Этого урода? Конечно, а что же ещё? В любом случае, это уже не имело значения. Ульве не видел младенца. Он в безопасности.

В безопасности? Ты что, рассудка лишился? Подумай о себе!

Конечно, его жизнь не стоит того, чтобы о ней слагали песни, но он не может взвалить на себя заботу о ребёнке! Во всяком случае, не о таком, как этот. Он знал, что надо сделать.

Торральд достал нож и уставился на уродину. Она спала. Его кулак был больше её головы. Он занёс нож, но тут младенец открыл глаза, зелёные и бесстрашные. Торральд зарычал и вонзил клинок в стол рядом с ребёнком.

– Порождение слеповства! Вот что ты такое! Трупорождённая!

Он схватил кружку и проглотил остатки тёплого пива. Потом он достал ребёнка из одеяла, как подарок из упаковки. Девочка лежала на столе и махала ручками.

В памяти всплыл старинный обычай. Сказки, в которые он не должен верить. И всё же… Торральд надавил большим пальцем на край лезвия, дождался появления крови и капнул её в рот ребёнку. Ничего не произошло. Он выругал себя за глупость. А чего он ждал? Что у неё вырастут клыки?

Слепых не существует!

Торральд опёрся руками о стол и оскалился.

– Что, Шлокна тебя побери, ты здесь делаешь? Ты не призрак и не слепая. Ты просто уродец?

Он перевернул девочку на живот и провёл рукой вдоль позвоночника до того места, где должен был расти хвост. Всевидящий свидетель, он не из тех, кто слушает бабьи сплетни, но этот ребёнок говорит сам за себя. Она не принадлежит к роду Има.

Ты – гниль.

Он посмотрел на свои кулаки так, будто они уже начали гнить.

– Я не могу оставить тебя здесь. Никто не смог бы! – он поднял девочку на вытянутых руках. Ей было всего несколько дней от роду. На голове у неё рос мягкий пушок, который огонь очага окрашивал в медный цвет.

– Я могу убить тебя. Именно так мне и надо бы поступить, чтобы спасти свою шкуру, – но он знал, что не сможет. Понимал ещё когда выкапывал ребёнка из-под снега у каменного круга. – Ты никогда не скажешь мне спасибо за это, девочка. Тебе предстоит суровая кочевая жизнь. А компанию, получше моей, нетрудно найти под столом в любой пивной.

Девочка улыбнулась беззубым ртом. Он опустил её на стол, твёрдо зная, что делать. Это тяжелее, чем убить, но выбора у него не было. Торральд не мог разъезжать по дорогам с бесхвостой девочкой. Он бросил взгляд на последние капли пива на донышке кружки, а потом снял с полки шкатулку с дремотником. Травы хватит, чтобы убить такое маленькое существо, поэтому надо действовать осторожно. Торральд опустил щепотку порошка в кружку и разбалтывал, пока жидкость не перестала пениться.

– Ты хоть представляешь себе, сколько стоит дремотник, девочка? – он макнул тряпицу в пиво и приложил ко рту ребёнка. Тот принял её, как женскую грудь. Мужчина подождал, пока глаза найдёныша не стали закрываться, и вытащил нож из стола. Клинок оставил светлую рану на древесине.

Торральд вонзил нож в спину младенца. Девочка закричала. Он закрыл ей рот рукой. Её всхлипывания сотрясали его тело всё то время, что он наносил ей порезы. На одеяло текла кровь, и он испытывал облегчение от того, что это обычная кровь. А чего он ждал? У него что, начинается истерика?

Торральд не останавливался до тех пор, пока порезы внизу спины девочки не стали походить на шрамы от когтей. Ребёнок перестал плакать раньше, чем он ожидал.

– Если кто спросит, твой хвост откусил волк. Слышишь? Волк!

Её глаза закрылись. Внезапно он испугался, что дал ей слишком большую дозу дремотника. Торральд приложил ухо к груди девочки и проверил, правильно ли она дышит, хотя, конечно, кто знает, что такое правильно для уродов.

Проклятый ребёнок! Ты станешь моей погибелью.

Торральд оставил её лежать на столе. Он плотнее укутался в плащ и вышел в снежную бурю. Он шарахался от теней, мелькавших среди замёрзших елей, как перепуганная баба. Но здесь никого не было. Никаких Колкагг. И внезапная смерть не подкарауливала его за углом дома. Пока ещё нет.

Перед ним раскинулся Ульвхейм. Он смотрел на город в последний раз. Потом Торральд вытащил из снега лопату и принялся расчищать дорожку к повозке.

Возвращение Римера

Полусгнившую ель повалило ветром, и она мостом перекинулась через расселину Аллдьюпа. От ствола большими кусками отваливалась кора, с каждым годом всё больше оголяя его. До другого берега было шагов двадцать. Только храбрая белка могла пробежать по нему, чтобы сократить дорогу, но больше никто.

Хирка не стала прислушиваться к мнению внутреннего голоса и сделала очередной шаг вперёд. Ствол под ней жалобно застонал. Вряд ли ему когда-нибудь доводилось ощущать на себе вес имлинга, к тому же от дерева подозрительно пахло гнилью. Хирка поймала себя на том, что думает о ели по-доброму, как будто её мысли могли помешать дереву стряхнуть её в глубокую горную расселину, где Хирка разобьётся о камни беззаботно бегущей глубоко внизу реки Стридренна.

Я не боюсь.

Она подняла глаза. На стволе прямо перед ней сидел Ветле и скулил, как щенок. Несмотря на то, что ему минуло пятнадцать зим – столько же, сколько и самой Хирке, – он оставался настоящим ребёнком. Голубоглазый паренёк рос, но не взрослел. Ветле полностью доверял окружающим, а вот всего остального боялся. Как же, Шлокна их всех побери, его заманили сюда?

Змеиное отродье! Чтоб их слепые сожрали!

Хулиганы, которые всё это устроили, сидели на твёрдой земле у опушки леса. Хирка чувствовала обжигающие взгляды парней на своей спине. Они мечтают увидеть её падение. Хирка совершенно не собиралась доставлять им такое удовольствие, а вместо этого планировала заработать несколько ссадин на костяшках пальцев после того как всё закончится. Колгрим до осени не сможет прожевать ничего, кроме жидкого супа. Она сжала вспотевшие кулаки.

В промежутках между всхлипываниями Ветле начал опасно раскачиваться. Хирка сделала пару уверенных шагов вперёд. Под её ногой отломился кусок ветки, она вздрогнула и принялась размахивать руками в разные стороны. Казалось, руки обладают собственной волей и понимают, что Хирке требуется помощь, хотя сама она ещё об этом не догадалась. Надо восстановить равновесие. Кровь тяжело пульсировала в горле у Хирки, коленки дрожали.

– Да ты никак трясёшься, бесхвостая?!

За выкриком Колгрима вполне предсказуемо последовал громкий гогот. Смех эхом отразился от каменных стен Аллдьюпы. Бесхвостая! Бесхвостая! Бесхвостая!

Хирка выпрямилась. Нельзя поддаваться на провокацию. Пока нельзя.

Ветле был напуган до смерти. Он сидел среди скопища похожих на скелеты веток, которые давно лишились хвои, и плакал навзрыд. Парнишка закрыл лицо руками, как будто не хотел ничего видеть. В руке он сжимал маленькую деревянную лошадку.

– Ветле, это я, Хирка. Пожалуйста, посмотри на меня.

Рыдания прекратились. Ветле взглянул на неё из-под локтя, и его раскрасневшееся лицо расплылось в улыбке. Внезапно Хирка поняла, что только что совершила большую ошибку. Ветле вскочил на ноги и с распростёртыми объятьями потопал к ней навстречу.

– Ветле! Стой!

Но было слишком поздно. Мальчик кинулся на неё, и Хирка потеряла опору, перекувырнулась в воздухе и ухватилась руками за ствол. Ей на спину тяжело приземлился Ветле, выбив из лёгких весь воздух, а его деревянная лошадка упёрлась ей в щёку. Треск ствола не на шутку напугал Хирку.

С верхушек елей взлетели вороны и с карканьем устремились в лес. По доносившимся с разных сторон голосам Колгрима и его дружков Хирка поняла, что компания разбегается. Все без исключения стремились покинуть место преступления, будто поняли, что всё катится в Шлокну. Хирка заорала от злости.

– Ты трус, Колгрим! Слыхал?

Внезапно ей пришло в голову, что никто не станет рассказывать о случившемся и они с Ветле просто бесследно исчезнут из деревни.

– Мёртвый трус! – добавила она. Хирка очень надеялась, что ей удастся осуществить свою угрозу.

Грудь сковало холодом. Ствол начал прогибаться. Верхушка отломилась, и дерево со скрипом поехало вниз по противоположной стене расселины. Угол наклона ствола увеличивался всё больше и больше.

Ну, ты хочешь жить или умереть?

– Беги, Ветле! Давай!

Невероятным образом до Ветле дошло, в каком критическом положении они находятся, и он полез вперёд. Его колено безжалостно вонзилось Хирке между лопатками, но он умудрился проползти по ней и вскарабкаться вверх по стволу. Хирка крепко-накрепко держалась за дерево. Она зажмурила глаза и стала ждать неизбежного треска. Корни дерева вырвались из грунта и застыли подобно тетиве лука. Ей на голову полетели комья земли и мелкие камни, а потом всё стихло так же внезапно, как и началось.

Хирка открыла глаза. Сперва один, чтобы убедиться, что имеет смысл открывать второй. Корни удерживали ствол. Она висела на еловом стволе и раскачивалась у самой стены расселины. Ветле прокричал ей сверху:

– Юмар!

Деревянная лошадка пролетела мимо неё в пропасть и с плеском погрузилась в воды Стридренны, где и закончила свои дни. А вот Ветле стоял на твёрдой почве. Он добрался до края обрыва. Чудо Всевидящего, подумала Хирка и чуть было не поверила в его существование, а такое случалось с ней нечасто.

Она медленно подняла глаза. Над головой висели корни ели, похожие на разинутую пасть тролля, обойти их будет практически невозможно. С ладони по руке Хирки текла кровь: надо действовать быстро, пока рана не заболела.

Хирка вынула перочинный нож, всадила его в дерево и полезла вверх к корням. Сухие комья земли валились ей на лицо, она мотала головой и пыталась проморгаться. Внезапно Хирка услышала собственный смех.

По крайней мере, хуже уже не будет.

Она обняла ствол ногами и убрала нож в ножны, а потом вытянулась и принялась ощупывать корни. Надо найти опору, уцепиться за что-нибудь.

Вдруг её запястье ухватила сильная рука.

– Дашь мне зарубку, если я вытащу тебя? Всего одну?

Хирка чуть не разжала пальцы. Это сон? Голос… Она узнала голос! Или просто ударилась головой?

Дашь мне зарубку? Нет, это точно он и никто другой.

Ример вернулся!

Конечно, она не слышала его голоса целых три лета, и он стал глубже, чем раньше, но это его голос. Никаких сомнений. Хирка помедлила, прежде чем ответить. Возможно, она всё выдумала. Окружающие говорят, с ней это происходит довольно часто, но о ней вообще говорили много странного.

Что, Шлокна его побери, он здесь делает?

Тёплая рука Римера крепко держала её запястье. Хирка поняла, что невольно разрешила ему принять часть своего веса.

– Ну что, решила? – донеслось сверху.

– Мне не нужна помощь! – ответила она.

– Значит, ты всё ещё полагаешь, что умеешь летать? Или же у тебя имеется другая стратегия для разрешения сложившейся ситуации?

Хирка услышала, как он топнул по корням, и ей в лицо снова посыпались комья земли. Она отвернулась и сплюнула. Думает, что победил. Избалованный предатель! Она рискует жизнью, чтобы спасти Ветле, и тут является он, чтобы заработать зарубку в такой сложной ситуации! Невообразимое ребячество. Отвратительно! Но он помнит…

Хирка прикусила губу, чтобы скрыть улыбку, хотя сейчас никто не видел её лица. Плечи горели. Надо признать, хоть эта мысль была ей ненавистна, что без помощи она не выберется.

– Всё шло прекрасно до тех пор, пока ты не начал попусту тратить моё время. Половина зарубки.

Он рассмеялся глубоким хриплым голосом, чем вызвал поток воспоминаний из тех времён, когда всё было проще. У неё в горле непроизвольно встал ком.

– Ты всегда пытаешься поменять правила во время игры. Одна зарубка, и это моё последнее слово, – сказал Ример.

– Ладно… – выдавила она. – Одна зарубка, если вытянешь меня.

Едва она договорила, как её тело оторвалось от ствола и на какое-то мгновение беспомощно зависло над краем обрыва, а потом её подняли вверх и поставили на твёрдую землю. Ример отпустил руку, и Хирка сделала несколько пробных шагов, чтобы убедиться, что по-прежнему способна находиться в вертикальном положении. Всё прошло лучше, чем можно было ожидать.

Ветле мешком сидел на земле и рассеянно теребил прореху на рукаве рубахи. Ример стоял перед ним, как будто никогда никуда не уезжал.

– Что у тебя болит? – спросил он.

Он был таким же, как прежде. Всегда бил по самому больному месту. Как дикое животное, которому необходимо утвердить своё превосходство и способность вытерпеть больше других.

– Ничего у меня не болит, – ответила Хирка, пряча руку за спину. Возможно, она вся изранена.

Ример поднял Ветле и поставил на ноги. Мальчишка шмыгнул носом. Его хвост висел без движения, как у забитого зверя. Хирка украдкой взглянула на Римера, пока тот ощупывал шею и суставы Ветле в поисках повреждений.

Волосы его стали длиннее с момента их последней встречи, но остались такими же белоснежными. Они лежали между лопатками, перехваченные кожаными ремешками. Пряди покороче выбились из хвоста и обрамляли осунувшееся лицо. Понятно. Но было и что-то ещё… То, чего она не могла определить. Ример стал двигаться как-то иначе.

И у него появилось оружие.

Взгляд Хирки уцепился за два узких меча в чёрных ножнах, которые крепились к широкому поясному ремню. Ример был одет как воин – в светлую куртку с прорезями с обеих сторон и высоким воротником. Грудь его была перехвачена двумя широкими кожаными ремнями. Он светлым пятном выделялся на фоне леса, как снежный кот.

Хирка отвела от него глаза. Дурак. Какой смысл являться сюда в таком облачении? Если его продать, можно целую зиму кормить половину деревни Эльверуа.

Ример повернулся к ней, и Хирка разглядела вышивку на левой стороне его груди. Ворон. Хорошо узнаваемое изображение птицы с поднятыми вверх крыльями. Знак Совета. Знак Всевидящего.

В сердце Хирки острым когтём резко и глубоко вонзилась паника.

Всевидящий… Ритуал!

Она похолодела, когда поняла, для чего он здесь.

Нет! Ещё слишком рано! Ещё только лето!

Она посмотрела в его светлые серые глаза. Ример поднял подбородок, но взгляда не отвёл. Ни на дюйм. Он склонил голову и с весёлым любопытством разглядывал её, как будто Хирка – какой-то неведомый зверь.

– Разве ты не рыжей была? – спросил он.

Хирка схватилась за голову, с волос посыпался песок. Она попыталась вытряхнуть его, но пальцы прочно застряли в спутанных рыжих прядях. Глаза Римера блестели как лёд. Это выражение лица было знакомо ей до боли. Детский вызов, который совершенно не соответствовал его нынешнему облачению. Такое выражение появилось на его лице всего на один миг, а потом он снова застыл – посмотрел в другую сторону и вспомнил, кто он.

Приезд Римера предвещал опасность, она чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Хирке показалось, что она узнаёт его, но перед её глазами стояли лишь воспоминания. Этот высокий парень уже не был соперником по детским играм, не был другом. Он был сыном могущественной семьи. Он был Римером Ан-Эльдерином. Он был из рода членов Совета.

Просто раньше это не имело значения.

– Я приехал не для того, чтобы остаться. Я буду сопровождать Илюме в Маннфаллу, – произнёс он, подчеркнув дистанцию между ними.

Хирка скрестила руки на груди.

– Нормальные имлинги называют бабушек бабушками. Если бы у меня была бабушка, я бы называла её именно так, – жалкий укол, но ничего более удачного ей в голову не пришло. Мысли смешались.

– Если бы твоей бабушкой была Илюме, то не называла бы, – ответил он.

Хирка опустила глаза.

Ример сделал два шага в её сторону. От его одежды исходил приятный запах шалфея. Хирка видела, как за его спиной Ветле вытягивает шею и заглядывает в пропасть, поглотившую его лошадку.

– Вам ещё многое предстоит сделать перед Ритуалом. Это ведь и твой год, да? – произнёс Ример.

Хирка вяло кивнула. Время настигло её, и она ощутила подступившую к горлу тошноту. В этом году нескольким жителям Эльверуа исполняется пятнадцать. Некоторые из них считали дни до Ритуала ещё с прошлого года. Шили костюмы. Ковали золотые и серебряные хвостовые кольца. Планировали поездку, которую раз в жизни должен совершить каждый, в том числе и Хирка. Разница заключалась лишь в том, что она была готова отдать всё, что имела, чтобы этого не делать.

Ример протянул руку к её бедру. Она отскочила назад, нащупывая рукой нож, но его не оказалось на месте. Её нож сверкал в руке у Римера. Хирка сглотнула и отпрянула от стали. На какое-то мгновение ей почудилось, что он раскусил её и захотел убить, чтобы облегчить работу Совета, но Ример шёл к корням ели.

– Я провожу Ветле домой, – сказал он, обрубая остатки торчащих из земли корней. Ель с грохотом отправилась в Аллдьюпу. Всё, что от неё осталось, – это яма в земле и облако пыли, сверкавшее в брызгах Стридренны. Теперь расселина казалась намного шире, чем раньше. По обе стороны пропасти возвышались голые стены.

– Пусть твой отец осмотрит тебе руку, – сказал Ример.

Она фыркнула.

– Я зашивала раны взрослых мужчин с тех пор, как мне исполнилось семь!

Он подошёл ближе, и Хирка подавила в себе желание попятиться. Ример был почти на голову выше неё. Его кожаное облачение скрипнуло, когда он наклонился к ней и вставил её нож обратно в ножны.

– Юмар… – услышала она безутешный плач Ветле. Хирка хорошо его понимала. Может быть, ему подарят новую игрушку, но даже если она будет из чистого золота, это ничего не изменит, ведь Юмара больше нет.

Хирка развернулась и ушла. У неё появилось ощущение, что она уходит от чего-то очень важного, но девушка даже не оглянулась.

Красная повозка

Хирка пустилась бегом, как только удостоверилась, что Ример её больше не видит. Она выбралась из леса и понеслась по гребню холма в сторону моря. На этой дороге вероятность встретить кого-нибудь была крайне мала. Как только ветер донёс до неё запах водорослей, в поле зрения появилась лачуга. Дом прилепился к скале на большой высоте, как будто был изгнан из деревни и забрался сюда зализывать раны.

Лачугу называли не-домом. Много лет назад стражи Совета забрали жившего в ней преступника и подожгли жилище. Но лачуга не пожелала сгорать и осталась стоять на своём месте, упрямо соседствуя с морем. На восточной стороне постройки от огня образовались чёрные блестящие корки, которые сверкали на солнце. Один крестьянин из Глиммеросена набрался смелости и пробрался сюда, чтобы забрать себе ставни, но так перепугался, что уронил их на ногу и сломал два пальца. На том дело и закончилось. Больше никто не приближался к лачуге, пока не приехали Хирка с отцом и не сделали её своим домом. Отец не слушал бабьи сплетни. И всё же, увидев лачугу сейчас, Хирка испытала беспокойство. Нет, она совсем не боялась, ей нравилось там жить, но её преследовало чувство, что, как только она увидит дом, случится что-то плохое, и надо спешить, чтобы помешать этому плохому произойти.

Под ногами скрипели мелкие камешки, которые гора стряхивала с себя при каждом шторме.

Ример вернулся. Ример Ан-Эльдерин.

Казалось бы, это имя легко произнести, но оно тяжёлым камнем лежало у неё во рту. Как гири Сейка – все знали, что они слишком тяжёлые, но как только стражи приходили с проверкой, гири чудесным образом теряли в весе. Говорят, у купца два комплекта гирь.

То же самое с Римером. У него два имени. Он уехал из Эльверуа с коротким именем, которым Хирка пользовалась с тех пор, как ей исполнилось девять, а теперь вернулся с длинной тяжёлой родовой фамилией. С тем, что забрало его отсюда домой, в семейное имение за белой стеной Всевидящего в Манн-фалле. Теперь их разделяет целый мир.

Силья из Глиммеросена может рассказывать сказки о позолоченной Маннфалле до самого заката, но бо́льшая часть жизни Хирки прошла в дороге, в красной повозке, и она была вполне довольна, что теперь у неё есть лачуга, которую можно считать домом, и местность, выходцем из которой она могла назваться. А что ещё надо имлингу?

Хирка остановилась перед дверью. Корзина! Она забыла у Аллдьюпы корзину с травами, на сбор которых потратила целый день. Хирка не могла бросить их в лесу, ведь завтра наступит середина лета и суеверные крестьяне затопчут всё вокруг. Они будут рвать травы, чтобы гадать на суженого. Травы, которые можно продать на рынке.

Хирка развернулась, чтобы пойти за корзиной, как вдруг её внимание привлёк один звук. Что-то равномерно скребло по стенам избушки. Потом всё стихло. Она замерла и прислушалась. Они здесь! Совет явился, чтобы забрать её.

Возьми себя в руки! Ты ничего не значишь для Совета.

Хирка открыла дверь. Она думала, что увидит отца, но в доме было пусто. Пусто, как никогда. С потолка свисали пучки местешипа и солнцеслёза, однако все до конца высушенные травы пропали. Две стены были заставлены коробочками и сосудами всевозможных форм и размеров, но нижние полки опустели. От стоявших там ранее остались только бледные контуры на тонком слое копоти из очага. Один из сундуков, который одновременно служил скамьёй, стоял открытым. В него были беспорядочно набросаны вещи, как будто отец просто смёл их с полок. Чай, бузина, красный корень, мази и сусло. Амулеты и украшения Всевидящего.

Хирка взяла в руки хорошо знакомую потёртую деревянную коробочку и повертела её в руках. Бодряник. Выдержанный чай из Химлифалла. Поток в тех местах был мощным, и если ты не чувствовал прилива сил после чашечки такого чая, значит, ты находился поблизости от Шлокны. И такими вещами они торговали каждый день… Беспокойство охватило всё её существо.

Тишину снова нарушил скребущий звук. Хирка поставила деревянную коробочку на место на полке и вышла из дома. Она поняла, что звук доносится со стороны моря, из-за угла дома. Хирка осторожно шагала, ступая только на траву. Она шла тихо, сама не зная почему. Затем заглянула за угол. Беспокойство превратилось в уверенность, такую тяжёлую, что ноги приросли к земле.

Отец сидел на стуле на колёсах и ржавой лопатой отскабливал красную краску от старой повозки. Лопата была ей незнакома. Наверное, одолжил у кого-нибудь. Единственное, что на ней сверкало, – это недавно наточенный край, который протяжно скрипел, когда отец проводил лопатой вверх по деревянной поверхности. Повозка сбрасывала блёклые куски краски, и они осенней листвой ложились на землю вокруг папиных ног.

Рубашка на спине отца потемнела от пота. Вены бежали вверх по рукам и пытались опоясать мышцы, но не справлялись. Папа был сильным. Он специально отрезал рукава от своих одежд, чтобы все могли это видеть. Хирка помнила времена, когда он одевался нормально, но это было много лет назад.

– Собираешься куда? – спросила она, скрестив руки на груди. Хирка надеялась, что так будет казаться сильнее.

Отец остановился и бросил на неё виноватый взгляд, но быстро взял себя в руки. Смельчак, как и все выходцы из Ульвхейма. Папа воткнул лопату в землю, но та опрокинулась на невысокую траву. Даже отец не мог заставить лопату стоять в каменистой почве. Он потёр кулаком коротко стриженную голову.

– Ворон прилетел, – сказал лекарь.

Хирка знала это, поняла, когда увидела Римера. Ворон прилетел, Эйсвальдр определил дни проведения Ритуала.

Сколько у меня осталось времени?

Отец наклонился, поднял лопату и снова принялся отскребать краску.

– Ну и как, делаешь успехи? – спросил он. Хирка сжала челюсти. Почему бы ему не спросить напрямую? Ведь именно из-за этого они должны уехать.

– Собираешься куда? – повторила она свой вопрос.

Отец схватился за колёса и стал поворачивать стул, пока не оказался лицом к лицу с дочерью. Он приподнялся над сиденьем, перенеся почти весь свой вес на руки.

Хирка отступила на шаг. Это несправедливо. Она понимала, чего он от неё хочет, но дать ему желаемое было не в её власти. Да и почему она должна делать это? Она многое умеет. Неужели её осудят за то единственное, чего она сделать не в состоянии?

– Да, я не могу слиться с Потоком. И что из этого? Такое наверняка бывало и раньше. Не может быть, что я такая одна.

Её вопрос повис в воздухе. Папа знал, что она не может сливаться с Потоком. Всегда знал. Почему же сегодня это имеет особое значение?

Ритуал. Всё дело в этом проклятом Ритуале.

Холодное оцепенение вновь охватило её, а сердце забилось быстрее.

– Наверняка такое бывало и раньше?! – повторила она. – Не может быть, чтобы я была единственной во всём мире? Во всех одиннадцати государствах?

Отец смотрел на неё. Глубоко посаженные глаза были такими же онемевшими, как и его ноги. Вот такие дела. Она рождена уродом, который не способен слиться с Потоком. Она слепа к Потоку, лишена того, что имелось у всех остальных. Немощная. И бесхвостая. В голове эхом раздался крик Колгрима.

Бесхвостая…

Хирка упрямо развернулась и пошла прочь. Она слышала, что отец кричит ей вслед, но не остановилась. Потом взобралась на самую высокую из трёх берёз на краю горного уступа. Расстороенная девушка лезла вверх, пока ветки не стали слишком тонкими, и тогда села вплотную к стволу и обхватила его, чтобы не свалиться. Руку жгло. Рана снова кровоточила, а она и забыла о ней.

Ример вернулся.

Внезапно Хирка смутилась. Какое безнадёжное ребячество! Проблемы не решатся от того, что она забралась на дерево. Так взрослые имлинги не поступают. Обычные имлинги. Разве так уж странно, что всю жизнь они с отцом провели в дороге? Разве так уж странно, что они общались с другими только в тех случаях, когда те болели? Ничуть не странно. Во всём виновата она. Она не такая, какой должна быть.

Хирка крепче прижалась к дереву.

Она спасла Ветле. Это ведь хоть что-то значит?

Нет, Ветле справился сам. А вот она не справилась. Её спас Ример. Но у неё хватило смелости попытаться! Смелости ей хватало на многое. Она искупалась в Стридренне в начале месяца Хельф, ещё до того, как с реки сошёл лёд. Она сиганула с утёса Свартскаре на глазах у хулиганов, которые смотрели на неё разинув рты. Хирка ничего не боялась. Так почему же она боится Ритуала?

Потому что отец боится.

Отец боялся. Боялся так сильно, что был готов уехать из Эльверуа, вновь погрузиться в старую повозку и жить в дороге. Продавать чудодейственные лекарства случайным встречным. Варить суп день за днём на одних и тех же костях. Теперь, когда папа больше не мог ходить, такой образ жизни не подходил ему, но он всё равно хотел уехать. Убежать. Почему? Что такого страшного Совет мог сделать с девочкой, которая не умела сливаться с Потоком?

Ей не хотелось думать об этом, и Хирка принялась пересчитывать листья на берёзе. Когда она дошла до шестисот пятидесяти двух, ей снова послышался крик отца. Она не ответила, и он перестал её звать.