Текст книги "Потомок Одина"

Заклинатель камней

Хирка остановилась на вершине холма позади пивной, чтобы восстановить дыхание. Щёки горели, и она без особого успеха попыталась уверить себя в том, что это из-за бега. Он вернулся два дня назад. Два дня подряд она ведёт себя как полная идиотка. Он вытащил её из драки, будто она была неуправляемой собакой. А народ… Кто-то смеялся. Ей было всё равно.

Но собралась толпа, и все пялились на неё, как на загнанного зверя. Вся площадь, заполненная народом. Отец бы с ума сошёл, если бы увидел такое. И время потеряно. Служба уже началась, дома она никого не застанет. Придётся ждать, чтобы раздать содержимое корзины.

Хлосниан. Хлосниан дома. Он никогда не ходит в Чертог Всевидящего.

И он что-то сделал на площади перед залом. Расколол камень в руке Колгрима и спас её голову.

Хирка спустилась с холма, перешла мост через Стридренну и направилась к жилищу Хлосниана на северном склоне долины. Его дом представлял собой каменное строение, готовое развалиться в любую минуту. Когда-то здесь располагался постоялый двор. В доме было много комнат, но Хлосниан жил один. Если бы не он, дом бы уже давно разрушился. Казалось, он до сих пор стоит только потому, что так хочет Хлосниан.

Хирка прошла по узкой тропинке среди высокой травы и оказалась у дверей. На углу дома висело ржавое крепление для вывески, но самой вывески с названием постоялого двора уже давно не было. Ворон взлетел с крепления и скрылся за домом. Хирка вздрогнула. Он сидел так тихо, что она приняла его за часть конструкции. Но ворон – это всегда добрый знак.

Во всяком случае, для всех остальных, кроме меня.

Дверь была приоткрыта, и она протиснулась внутрь. Хирка не стала открывать дверь шире, а то вдруг дом решит сдаться и заживо погребёт её под обломками? Внутри было темно, но она хорошо видела. Ей всегда нравилась темнота. Она видела всё, а вот увидеть её не мог никто.

Окна были заколочены досками, потому что свинцовое стекло давно продали хозяевам Глиммеросена. Стойка. Два стола. Стульев нет.

– Хлосниан?

Ответа не последовало.

Хирка услышала скрежет и пошла на звук в соседнее помещение. Лучи солнца падали на пол через большие полукруглые проёмы в каменной стене. Мастерская Хлосниана. Он находился посреди комнаты – в помещении и одновременно на улице – и шлифовал каменную фигурку. Хлосниан сидел спиной к Хирке, поглощённый своим занятием.

Помещение когда-то служило конюшней. Оно было разделено на стойла, и в нём уютно пахло лошадьми. На вбитом в стену гвозде висели изношенные перчатки без пальцев. Хирка знала, что Хлосниан пользуется ими зимой.

Скульптуры и камни были сложены в углу. Большие и маленькие шедевры свалены как простые чурбаны. Некоторые из них были разломаны, над другими работа только началась. Некоторые фигуры пытались выбраться из камня, но застыли. Всё, что видела Хирка, было покрыто слоем белой пыли.

Большинство скульптур изображали деревья. Хирка стояла прямо рядом с белым деревом, достававшим ей до груди. Ветки и листья на нём выглядели настолько живыми, что девушке казалось, они вот-вот закачаются. Она вытянула руку, чтобы потрогать их. Осторожно.

– Ты не должна быть здесь.

Хирка отдёрнула руку. Хлосниан по-прежнему сидел спиной к ней. Каменная пыль плясала в полосках света и ложилась на его поблёкшую красную мантию – единственную вещь в помещении, которая имела цвет.

– Не люблю службы, – ответила она. Хирка не побоялась сообщить об этом Хлосниану, который сам никогда не ходил в Чертог. Она подошла ближе, и он взглянул на неё, подняв густую бровь, словно не понял ответа. Пепельные густые волосы и борода с белыми прядями лежали на его спине волнами, как последний снег на Гардфьелле.

Хлосниан вернулся к работе. Хирка хотела поблагодарить его за помощь на площади перед Чертогом Всевидящего, но не знала, что именно он сделал. И сделал ли что-нибудь. Она достала из корзины коричневую бутылку.

– Я принесла тебе масло.

Она поставила бутылку на скамейку.

– Этого много, – сказал он.

– Да. Это… подарок.

– Ах вот как. В таком случае, ты, наверное, и рецепт принесла?

Хирка почувствовала, как краснеет. Она думала об этом. Отец сказал бы, что она отдаёт задаром свой хлеб насущный, а что делать? Навсегда уехать из деревни и предоставить её жителей самим себе? Единственный в здешних местах лекарь был в свите Илюме, и он скоро уедет вместе со всеми.

– Ты можешь сам готовить его, на самом деле это очень просто. Надо взять миндаль, овёс…

– У меня нет времени готовить, – Хлосниан встретился с ней взглядом. Его лоб прочерчивали глубокие морщины. Синие глаза были ясными. Веко над одним глазом нависало чуть больше, чем над вторым. Деревенские дети говорили, что одна сторона его лица всегда спит. Хирка же считала, что это придавало его облику красоту и загадочность.

Она открыла бутылку, вылила несколько капель на ладони и провела по его руке. Она вся была покрыта белыми полосками. Шрамы. Хирка не знала, откуда они взялись, но знала, что масло помогало, когда кожу на руке Хлосниана начинало стягивать. Пока она массировала его руки, запах лошадей сменился запахом миндаля.

– У меня нет времени, но, может статься, мне придётся готовить масло самому?

Хирка сделала вид, что не слышит вопроса.

– Ты такой талантливый! – сказала она, глядя по сторонам. Она взяла в руки камень в форме спирали.

– То, что ты держишь, сделал не я. Это создано самим Потоком. Очень давно. До того, как появился род Има, чуть ли не до того, как появился мир.

– А-а… но ты всё равно талантливый.

Ответом ей стала усмешка.

– Я видел, что можно создать голыми руками. А это так, всего лишь времяпрепровождение.

Это не ложная скромность. Хирка знала, что Хлосниан создал изображение Всевидящего в Чертоге, на которое приезжали посмотреть издалека, но после того как скульптура была закончена, ноги его в Чертоге больше не было. Рамойя говорила, его тяготит бремя представлений о безупречном.

– И что же ты видел? – спросила она.

Хлосниан отложил в сторону каменную фигурку. Он смотрел в пыль невидящим взглядом.

– Древо. Древо Всевидящего. Я видел его лишь раз, когда служил заклинателем камней в Эйсвальдре, – Хирке было интересно, чем на самом деле занимаются заклинатели камней, но она не хотела перебивать Хлосниана. Он работал в самом Эйсвальдре! Город в городе. Дом Всевидящего.

И дом Римера.

То дерево было троном Всевидящего. Мировым древом, вытканным из камня, как сказал Хлосниан. Чёрным, блестящим. Его ветви тянулись так далеко, что заполняли собой весь зал. Невероятная работа. Он никогда не видел ничего более прекрасного. В тот день всё изменилось. Ему больше не хотелось создавать ничего, кроме такого древа. Но это было невозможно. То древо создали древние силы. Сам Поток, как он есть. До войны. До имлингов.

Во взгляде Хлосниана появилась боль, которую Хирка не понимала и не знала, что с ней делать.

– И как ты поступил? – спросила она. – Ты перестал служить Совету?

– Нельзя перестать служить Совету, – ответил он, глядя на неё.

– Ты таков, каков ты есть. И ты – это то, что ты делаешь. Когда придёт время, то лучшее, что ты сможешь сделать, и будет правильным. А худшее, что ты сможешь сделать, – это бездействовать.

Во рту у Хирки появился какой-то привкус, она опустила глаза в пол. Что она сделала? Прицепилась к Колгриму. Как дура. Хлосниан прав. Она такова, какова есть, но могла сделать выбор и поступить по-другому, а ещё могла не сбегать.

Хлосниан оглядывал её, поигрывая маленьким ножом для резьбы по камню, который держал в руке.

– Осторожно… – крикнула Хирка, но слишком поздно. Камень треснул, и от скульптуры отвалился хвост. Старик рассмеялся. Его смех оказался на удивление молодым.

– Теперь она похожа на тебя, – он опустил в её корзину бесхвостую фигурку и спиральный камень. – Не страшно, – сказал он. – Всегда можно начать сначала. Так происходит, когда ты не работаешь с камнем. К нему всё время надо прислушиваться. Всё время, – а потом он принялся бормотать себе под нос. – Вопрос в том, откуда ты могла узнать…

Он встал и стал рыться в ящике верстака. Он нашёл, что искал, и протянул ей кусок камня. Камень был округлой формы, размером не больше её ладони. Он был покрыт едва различимыми, незнакомыми ей знаками. На мгновение Хирка задумалась над тем, подарок ли это, но Хлосниан толкнул её руку, и она выронила камень. Он со стуком грохнулся на пол и развалился на несколько частей.

– Прости! Я не хотела…

Но Хлосниан не слушал её. Он сидел на корточках и изучал кусочки, что-то бормоча. Она тут же почувствовала себя незваным гостем. Он впал в безумие художника. Шершавый палец ковырялся в обломках.

– Ты не должна быть здесь, – повторил он.

Хирка взяла корзину и начала пятиться к выходу. Он стар и уже не помнит, что говорил, а что нет.

– Я уезжаю, – сказала она.

– Я знаю, – ответил он и принялся обрабатывать новый камень.

Внутренний круг

Урд шагал взад-вперёд по балкону. Каждый раз, дойдя до конца, он поднимал голову и смотрел на зал Совета, который располагался в куполе по другую сторону моста, но не шёл туда. Перекрытый богато украшенными арками балкон располагался высоко над Эйсвальдром, но сегодня Урду было не до красот. Он просто ходил. И ждал. Ждал и пробовал на вкус горечь вынужденного ожидания отказа. Отказа Илюме.

К счастью, Илюме была не единственным членом Совета. Десять приближённых Всевидящего должны проголосовать. Они уже проголосовали. Головокружительная мысль. Урд понимал, что, возможно, всё уже решено. Он не был принят, и ему не было отказано. Оставался только голос Илюме, и он уже в пути. Только бы эта проклятая курица долетела! Сколько времени такой путь может занять у ворона?!

Он сделал ещё один круг, снова подошёл к мосту и на миг остановился. Узкие каменные мосты соединяли многие башни в Эйсвальдре, но этот был самым старым. Асебригги. Резные вороны и змеи подверглись воздействию погоды. На узорах больше не осталось острых углов, они стёрлись сотни лет назад. Круглые колонны поддерживали сводчатую крышу, которая с западной стороны была изношена сильнее из-за ветров, налетавших с гор Блиндбола.

По другую сторону моста располагался зал Совета, и сейчас его члены заседают, чтобы определить его будущее. А он вынужден ждать снаружи, как собака!

Урд повернулся спиной к мосту и снова зашагал вдоль балкона. Так лучше всего, иначе эмоции могут взять над ним верх. Только не сейчас. К счастью, он был очень терпеливым мужчиной, наверняка самым терпеливым во всём Имланде. Он долго ждал, подождёт и ещё чуть-чуть. Очень скоро он узнает, стоила ли игра свеч.

Урд ощутил приступ холода, и причиной тому был не ветер. Он завывал между колоннами здесь, на большой высоте, но Урда это не мучило. Его мучило ожидание.

Его покойный отец говорил, что имлинг не должен рисковать бо́льшим, чем может потерять, и Урд всем своим существом чувствовал, что поставил на карту слишком много. Абсолютно всё. И это его единственный шанс. Если ему откажут сегодня, это будет навсегда.

– Говорят, она уже в пути, – раздражающий голос Шлаббы прервал ход мыслей Урда. Он уже почти забыл, что на балконе сидел купец. Сидел – не точное слово. Он словно разлился по скамье из блестящего камня, одетый в зелёную расшитую мантию без шнуровки на талии. Талии у него не было.

– Кто?

– Илюме-матерь. – Шлабба достал влажный носовой платок и стёр пот с пальцев. На каждом из них он носил тяжёлые золотые кольца с блестящими камнями. От этого купец выглядел торжественно. Как перезрелая женщина. Это зрелище показалось Урду неприятным, и он отвернулся, но непрошеный собеседник продолжил:

– Говорят, она освободила свой дом и теперь находится на расстоянии нескольких дней пути от Маннфаллы.

– Кто это говорит?

– У меня есть… связи, – произнёс Шлабба с напускным безразличием.

Урд удержался, чтобы не фыркнуть. Связи, надо же…

Шлабба знал не больше других, но любил упоминать о том, что располагает бесчисленными источниками ценной информации. Иногда он мог быть полезным, но если говорить об амбициях Урда, то купец был слеп и глух. Жирная муха, которая запуталась в паутине, но воображает себя пауком.

Идиот.

– Что будем делать, когда она вернётся? – невнятный голос Шлаббы утратил самоуверенность. Он боялся Илюме, и это отчего-то бесило Урда.

– Я скажу тебе, что мы будем делать. Мы будем наслаждаться мгновением! Она возвращается! А почему она возвращается, друг мой? – он почувствовал, как последние слова комом встали у него в горле, но улыбнулся самой добродушной улыбкой, на какую был способен. Урд склонился прямо к лицу Шлаббы, так близко, как мог, но глаза Шлаббы бегали из стороны в сторону в жутком страхе. У него не было хорошего ответа. А вот у Урда был.

– Она возвращается, потому что потерпела неудачу! Илюме потерпела неудачу! Она провела в Равнхове несколько лет, но добилась только его усиления. Открыла ли она Чертоги Всевидящего? Одержала ли она политическую победу? Нет, всё наоборот. Равнхов сейчас сильнее и упрямее, чем когда бы то ни было! – Урд всплеснул руками, наслаждаясь собственными словами. Ему нечасто удавалось говорить то, что он думает, даже в беседах со Шлаббой.

Купец хрипло рассмеялся, как готовые лопнуть кузнечные меха, а Урд продолжил:

– Она умудрилась разрушить даже то единственное, что было общего между Маннфаллой и Равнховом. Ритуал! Потому что знаешь, что говорят мои связи? – Урд понизил голос до театрального шёпота, и в глазах Шлаббы появилась алчность.

– Они говорят, что несколько семей из Равнхова не явятся на Ритуал в этом году. Открытая демонстрация враждебности. Объявление войны! – Урд оскалился в улыбке.

– Да, да, я тоже это слышал, – отчаянно врал Шлабба. Но Урд ещё не закончил.

– Илюме слаба. Её дом вымирает. У неё всего один внук, который тратит свою жизнь на пустые игры с мечом. Страж! Мальчишка, который уже сегодня мог занять кресло в Совете с народного благословения! Можешь представить себе, как её подкосила эта новость? А сейчас она возвращается в Маннфаллу, чтобы поведать о неудаче, которую потерпела в Равнхове. Шлабба, я тебя уверяю, что у Илюме есть чем заняться вместо того, чтобы вставлять палки нам в колёса.

Урд услышал звук топающих по камню башмаков. Быстрые шаги. Мимо пробежал гонец, не удостоив их даже мимолётным вниманием. Он сжимал костяную трубочку, почти полностью скрытую в ладони. Урд не отводил от неё взгляда, пока гонец не перебежал мост и не исчез в красном куполе.

В этой маленькой трубочке находилось раскатистое «нет» Илюме. В этом он был уверен. Нет, она не желает, чтобы Урд занял место отца. Нет, она не видит его членом Совета. Нет. Нет. Нет. Но если у него уже есть шесть «да», то это не играет никакой роли.

Урд почувствовал тошноту. Он схватился рукой за горло и повернулся к Шлаббе спиной. Он проглотил боль, почувствовал во рту привкус крови и откинул голову назад, чтобы остановить её.

Подумай о чём-нибудь другом.

Перед ним во всей своей красе раскинулся Эйсвальдр. Богатый исток огромного города, Маннфаллы. Белые стены отделяли город от дома Всевидящего. За стеной существовала иная действительность. Отсюда, с высоты, город казался чистым и спокойным, но Урд знал, что там, внизу, народ живёт своей презренной обыденной жизнью. Имлинги работают, потеют, жрут, спят и совокупляются друг с другом. На улицах пахнет лошадиным навозом, потому что там нет достаточного количества уборщиков, особенно сейчас, когда наступает время Ритуала и в город устремляются имлинги всего мира, многие везут с собой детей и животных. В беднейших районах в это время года можно просто задохнуться. Вонь и шум. В этом году хуже, чем обычно.

Но Урд находится здесь, высоко над ними. Если Всевидящий обладает хотя бы малой долей той силы, что Ему приписывают, то Он должен услышать молитву Урда. Он заметил, что непроизвольно закрыл глаза. За спиной раздавалась болтовня Шлаббы. Тот бормотал о жаре, хотя над городом сгустились дождевые тучи. Бурчал, как будто жизнь Урда не зависела от того, что скоро случится.

Тяжёлые двери с другой стороны моста распахнулись. Они были непропорционально большими по сравнению с женщиной, которая вышла из них. Ворононосица. Эйр-матерь. Женщина, носившая Всевидящего. Сейчас она была одна, без посоха и без ворона. Самая могущественная женщина Совета. Самая могущественная женщина Имланда. Ветер закрутил блёклую мантию вокруг её тела. Знак Совета у неё на лбу казался чёрной дырой. Он был также вышит над её левой грудью. Всевидящий в мыслях, Всевидящий в сердце.

– Урд Ванфаринн? – она произнесла его имя, как будто не знала, что это он стоит перед ней.

– Да, – Урд чувствовал, как горло раздирает боль, но его голос даже не дрогнул. Он много тренировался. Медленным движением она стянула с головы капюшон.

– Добро пожаловать во Внутренний круг.

Урду показалось, будто что-то попало ему в глаз. Он не сразу понял, что это были слёзы. Эйр их не видела. Она уже повернулась спиной к Урду и шагала обратно в зал Совета. Краем уха он услышал поздравления Шлаббы у себя за спиной, но не мог разобрать его слов. Неважный шум от неважного имлинга из совершенно другого мира.

Урд поставил одну ногу перед другой, совершив свой первый шаг в качестве члена Совета, и перешёл мост.

Охотники за удачей

Мясо на тарелке остыло. Ример не оставлял попыток поесть, но всякий раз, как только он подносил вилку ко рту, ему приходилось останавливаться, чтобы ответить на вопрос или вежливо улыбнуться в ответ на что-нибудь из сказанного. А говорилось много. Но ведь его пригласили в Глиммеросен не для того, чтобы накормить.

Кайса сыпала банальностями, которые, как ей казалось, он хочет слышать. Например, как ужасно, что Равнхов саботирует объединение государств. Как смешно, что дикарям позволили сохранить доисторическую форму правления хёвдингов, которая осталась от королевской системы власти.

Ример хорошо понимал причины сопротивления Равнхова. Если бы другие государства обладали силой Равнхова, они бы сейчас тоже были независимы. Жадность и страх – вот всё, что связывало их с Маннфаллой. Но Ример ничего не сказал. Его богатый опыт позволял не принимать подобные разговоры близко к сердцу. Всё это имело мало отношения к нему. Хозяева просто хотели прикоснуться к его имени. Прикоснуться к власти Маннфаллы.

Силья отводила от него взгляд, только когда из ложной скромности опускала глаза или вела молчаливый диалог с матерью. Ример посмотрел на Видара, но отец Сильи был не более разговорчив, чем картины на стенах. Пассивная фигура в сегодняшней партии, несмотря на то, что хутор принадлежит ему. Его жена Кайса совершенно естественно управляла всеми богатствами. Ример попытался поговорить с ним о хозяйстве, но Кайса прервала его:

– Давай не будем утомлять Римера, Видар. У него есть о чём подумать, помимо наших маленьких проблем, – она сверкнула ледяной улыбкой и протянула Римеру льняную салфетку. Его рот был чист, но он всё равно взял её и вытерся. Больше он ничего не говорил.

– Лучше расскажи нам об Илюме-матери, – продолжала Кайса. – Мы в большом горе от того, что она должна покинуть Эльверуа.

Ример был уверен, что в ещё большем горе они от того, что Илюме не сидит с ними за столом сегодня вечером. Он ещё раз заверил Кайсу в том, что Илюме с удовольствием пришла бы, но у неё не было возможности. Возникла небольшая пауза, во время которой Кайса наверняка обдумывала, что может быть важнее визита в Глиммеросен. Ример воспользовался этим и съел кусочек телятины. Сегодня в этом доме ни на чём не экономили.

Комната свидетельствовала о том, что хозяева дома вели успешную торговлю. Южную стену закрывал прямоугольный андракарский ковёр, на котором был изображён Всевидящий с расправленными крыльями. Многим предметам декора было не место в столовой. Ример подозревал, что Кайса выставила здесь всё, что казалось ей хоть сколько-нибудь ценным. А то, чему не хватило места в комнате, она повесила на свою шею и на шею дочери.

Силья улыбалась ему, преисполненная ожиданием. Она что, о чём-то спросила?

– Прости? – Ример надеялся, что в его голосе не сквозит тоска по дому.

Кайса рассмеялась и закатила глаза.

– О, прошу, извини мою дочь, Ример, дорогой. Она бывает на удивление прямолинейной.

– Мама! Я просто хочу знать, насколько велики мои шансы! – Силья отодвинула от себя тарелку и наклонилась вперёд, так, что в вырезе платья показалась грудь. Римеру не надо было объяснять. Речь о Ритуале. Он ждал этого вопроса. Все, чьим детям шёл пятнадцатый год, спрашивали его об одном и том же, хоть он все дни проводил на вершине Пика Волка, забравшись как можно дальше ото всех.

И тем не менее его останавливали на площади. Подходили с дарами, от которых он вежливо отказывался. Просили возложить на них руки. Просили о благословении Всевидящего. И все хотели получить ответ на один и тот же вопрос: что сделать, чтобы повысить шансы ребёнка быть избранным, стать одним из слуг Совета?

Ример не мог порицать их за эти вопросы. Он прекрасно знал, что был рождён свободным от многих забот, которые тревожили других имлингов. Жители Фоггарда едва сводили концы с концами, и жизнь слуги Совета должна казаться им беззаботной. Еда, одежда, крыша над головой… Жители Эйсвальдра были освобождены от мирских проблем, чтобы иметь возможность сосредоточиться на более важных вещах.

Но Ритуал – это Ритуал. Говорят, Всевидящий выбирает, но Ример знал, что это не вся правда. Всевидящий был выше повседневных забот. Его не беспокоили такие практические вещи, как Ритуал или ведение хозяйства. И именно в этом крылся корень зла в жизни Римера. Это стало причиной его выбора. Возвышенная сущность Всевидящего вдохновляла, но в то же время служила причиной процветания коррупции в Его Чертогах. Друзья давали должности друзьям. Молодые, полные надежд имлинги поступали в школы Эйсвальдра за звонкую монету. Сам он не мог, да и не хотел помогать кому бы то ни было попасть в это змеиное гнездо. Ример отодвинул стул от стола и поднялся.

– Вижу, темнеет. Прошу простить меня, но я должен поблагодарить вас за вечер.

Кайса мгновенно оказалась на ногах и подошла к нему. Она опустила руку ему на спину и попыталась направить его в соседнюю комнату.

– Но, дорогой, ты просто обязан отведать торт! – У неё были очень сильные руки для такой стройной женщины, но Ример не поддался.

– Спасибо за предложение, но моя должность запрещает это.

Силья встала.

– Ну мама, он же телохранитель! Они не едят тортов! – она посмотрела на него, и Ример утвердительно кивнул. Кайса подняла бровь:

– Не едят тортов?

Ример улыбнулся.

– Сожалею.

Он кивнул Видару, который собрался было что-то сказать, но вместо этого ещё раз вытерся салфеткой. Ример направился к двери. За его спиной раздалось судорожное перешёптывание. Внезапно рядом с ним возникла Силья. Она приподняла подол юбки и надела башмаки.

– Сегодня такой прекрасный летний вечер, Ример. Я немного провожу тебя.

Воздух на улице был прохладным и дарил облегчение. Долина купалась в последних лучах солнца, которое садилось за горой. Ример направился в сторону Мёртвого озера – это был самый короткий путь к его дому. Силья болтала о Маннфалле, о том, как замечательно, должно быть, жить там, где всё происходит. Она спросила, рад ли он, что возвращается, но ответа не дождалась и стала говорить дальше.

Глиммеросен скрылся у них за спиной. Силья слегка запнулась и схватила его за руку. Она виновато улыбнулась.

– Камень…

Она не выпустила его руки. Ногти у неё были накрашены красным, как у женщин в Маннфалле.

Перед ними неподвижно чернела гладь Мёртвого озера. Оно было похоже на глаз в лесу. С восточной стороны поднимались горы, и Ример слышал, как где-то вдали падают вниз воды Стридренны.

– Дети говорят, что это озеро бездонное.

– В любом месте есть озеро, которое считается бездонным, – ответил он.

– Подумай, что было бы, если бы я упала! – она сильнее уцепилась за его руку, но говорила она скорее пылко, чем испуганно. – Подумай, что было бы, если бы я упала, ещё не начав жить!

Ример почувствовал, как в нём нарастает раздражение. С него хватит этого спектакля. У него появилось стойкое ощущение, что надо уходить.

– Ты ведь живёшь лучше, чем другие? – сказал он и попытался продолжить путь.

Силья обежала вокруг него и преградила ему дорогу, её лицо оказалось прямо под его.

– Но не так, как ты, Ример, – произнесла она голодным голосом. – Если бы мне было дозволено жить, как ты, я бы сделала столько добра…

Ример отступил на шаг назад от её разгорячённого тела.

– Добро можно делать независимо от того, где ты живёшь, Силья, – он попятился ещё на несколько шагов, но она схватила его.

– Я всего лишь хочу служить Всевидящему! – Глаза её блуждали, как будто она искала вход в его душу. Он почувствовал, что его терпение кончается. Вечер выдался длинным.

– Если ты нужна ему, Силья, он возьмёт тебя во время Ритуала. Тебе нечего бояться, – он продолжил свой путь.

– Но я боюсь, Ример!

Он остановился. Девушка улыбнулась и снова приблизилась к нему.

– Я боюсь провалиться, – она взяла его за руку. – Всевидящий избрал тебя, Ример. Я знаю, ты можешь мне помочь.

Он ощущал тепло от каждого произнесённого ею слова на своей шее.

– Если ты поможешь мне, Ример… – она взяла его руку и опустила на свою грудь. – …я буду безгранично признательна тебе. Всегда…

Она направляла его ладонь к одной из своих грудей. Ример почувствовал, как его плоть реагирует на это, и отдёрнул руку. Он попятился назад и уставился на чудовище, которое стояло перед ним.

– Тебе пятнадцать лет! Ты не прошла Ритуал, девочка!

Она снисходительно рассмеялась, как весь вечер смеялась её мать.

– Если ты боишься сломать меня, то страшиться нечего, Ример Ан-Эльдерин. Мне пятнадцать, но сердцем я старше.

Ример чувствовал себя извалявшимся в грязи и разъярённым. Он стал фигурой в игре этой светловолосой девочки. Всё, чего она хотела, – чтобы её выбрали во время Ритуала. Откуда это желание? Неужели никто в мире не может смотреть на него, как на мужчину? Как на простого имлинга, а не как на дверь в другой мир. Неужели нет в мире ничего чистого и доброго, кроме Всевидящего?

– Я знаю, чего ты хочешь, Ример. И я могу дать тебе это. Если ты дашь мне то, чего хочу я… – она накрутила волосы на указательный палец.

– Что? И чего же такого ты хочешь?! – он шагнул в её сторону. – Служить Всевидящему? Это всё, чего ты желаешь? – он указал на неё пальцем, и она отступила назад. – Может быть, ты хочешь стать стражем? Или заклинателем камней? Хочешь стать одной из тех, кто всю жизнь слушает камни? Старается услышать крики, которые доносятся из Шлокны? Крики слепых, – он едва узнавал собственный голос, рычащий, чужой.

– Я видел имлингов со шрамами по всему телу! Я видел, как взрослые мужчины сдирают с себя кожу, чтобы прекратить кошмарные сны. Ты этого хочешь, девочка? Или ты хочешь стать воином? Хочешь ли ты точить меч в ожидании приказа напасть на друзей и братьев в Равнхове? Хочешь втыкать сталь в животы имлингов и чувствовать, как по твоим рукам течёт их кровь?

Её нижняя губа задрожала. Как же это раздражает. После трёх лет тренировок это всё, на что он способен? Утратить контроль над собой в обществе девчонки, которая вела себя так, как её воспитали? Ример прикрыл лицо рукой. Он постоял немного, прислушиваясь к шуму реки вдали. Когда он вновь поднял глаза, то увидел, что Силья стоит и шмыгает носом. Слёз он не заметил, поэтому зашагал прочь. Она прокричала ему вслед:

– Ты не можешь оставить меня здесь!

Он знал, она имеет в виду не только здесь, у Мёртвого озера. Неважно. Он оставит их всех.