Текст книги "Унция надежды"

«Чего он добивается?» – подумал Макс. Этот помощник шерифа показался ему простым и прозрачным. Совсем как стакан у него в руке.

– Да, – коротко ответил он Йейтсу.

Помощник шерифа кивнул, поглядывая на Грейс:

– Выходит, вы сегодня для Грейс – герой дня.

– Нет, конечно, – вспыхнула Грейс. – Просто я…

– Выходит, что так, – перебил ее Макс, желая, чтобы обладатель козлиной бородки подергался.

Это ему удалось. Кейлеб Йейтс стиснул зубы и шумно выдохнул. Он залпом допил пиво, выложил на стойку десятидолларовую бумажку, торопливо простился и ушел.

Макс не мог себе объяснить, почему поспешный уход сконфуженного Йейтса и легкая улыбка на губах Грейс еще больше подняли ему настроение.

Глава 12

Макс О’Хейр был для Грейс загадкой.

С того памятного дня, который начался столкновением в коридоре и продолжился спасением Грейс от взбесившейся трубы в ванной, она постоянно думала о нем. За прошедшие недели, вопреки предупреждениям помощника шерифа о далеко не безоблачном прошлом Макса, ее обхождение с ним стало более неформальным. Работая за стойкой, она частенько заговаривала с ним. Стоило Максу войти в бар, Грейс уже до краев наливала ему большой стакан апельсинового сока. Весело здоровалась с ним при встречах в коридоре пансионата и в стенах ее дома.

За это время Макс немного оттаял. Ушли его первоначальная отстраненность и настороженность, но чувствовалось, он продолжает держать себя под контролем. Казалось бы, если человек не торопится ломать незримый барьер, отойди в сторону и не лезь. Однако Грейс поступила с точностью до наоборот. Стараясь не выпячивать своего интереса, с напускным равнодушием задавая вопросы, она узнала от завсегдатаев бара, а также от Ферн, что Макс более трех месяцев провел в реабилитационном центре. Спрашивать о причинах попадания туда она не рискнула, хотя Йейтс вскользь упомянул наркотики. Неужели Макс – наркоман? Такая мысль казалась Грейс нелепой.

Важнее было другое. Максу оказали необходимую помощь, и он уверенно шел по пути к выздоровлению. Во всяком случае, так себе говорила Грейс, ища причину неутихающего интереса к этому человеку.

Она продолжала исподволь наблюдать за Максом. Когда он находился среди родных или когда, как ему казалось, на него никто не смотрел, он менялся. Незримые барьеры рушились. Ненадолго. На две-три минуты. Тогда Грейс видела совсем другого Макса: более спокойного, удовлетворенного. А как потрясающе он улыбался! Ей захотелось запечатлеть его улыбку. Грейс стала думать, как бы это устроить.

Макс никогда не стремился быть центром внимания. Даже в Пасхальную неделю, когда в баре почти не оставалось свободных мест, Макс держался в стороне от общего веселья, занимая позицию наблюдателя. Он слушал других, а сам молчал. Грейс это нравилось. Нет ничего хуже, чем самовлюбленный идиот, млеющий от звуков собственного голоса и стремящийся любым способом привлечь к себе внимание. Среди праздничной суеты Макс был воплощением спокойствия, за которым чувствовалась сила.

В отличие от помощника шерифа и завсегдатаев бара, Макс не пытался флиртовать с Грейс, не отпускал банальных комплиментов. Грейс он называл только по имени. Но она не раз ловила на себе его взгляды, всегда бросаемые исподволь, украдкой. От этих взглядов у нее все внутри замирало. Однако в их отношениях Макс продолжал сохранять дистанцию.

Грейс знала, что нравится противоположному полу. Она считала это удачей… пока в ее жизни не появился бывший муж и не перевернул ее мировоззрение. Он считал женскую красоту и даже обыкновенную привлекательность чем-то постыдным. И тем не менее мужчины продолжали смотреть на Грейс и делать комплименты. Многие, но не Макс. Он был с ней вежлив и любезен, однако не более то го. Спрашивается, а почему он непременно должен интересоваться ею? И почему безразличие Макса так ее задевало? Грейс терзалась поисками причин, не находя ответа.

Все это, вздыхая и глотая воду, она рассказала своему психотерапевту.

Западная Виргиния была родным штатом матери Грейс. Перебравшись в округ Престон, она продолжала ездить на беседы с психотерапевтом в Вашингтон, добираясь туда автобусом или поездом. Ночевала она у Кая, а утром возвращалась обратно. Брат до сих пор не мог смириться с ее самостоятельностью и продолжал высказывать опасения. Грейс пропускала их мимо ушей. Ей нравились поездки в Вашингтон. В дороге она читала, слушала музыку. Иногда делала снимки из окна или тайком фотографировала колоритных пассажиров. Бывало, что просто сидела с закрытыми глазами и вспоминала недавнее прошлое и перемены, наступившие с переездом в округ Престон.

Пару лет назад сама мысль о поездке в одиночку, да еще на общественном транспорте, испугала бы ее до крайности. Сейчас она заблаговременно принимала назначенные антидепрессанты и спокойно садилась в поезд или автобус. Поездки становились дополнительными сеансами психотерапии, добавляя ей уверенности. Жаль, что Кай этого не понимал – или не хотел понимать.

– Позвольте вас спросить: чего вы ждете от вашего интереса к Максу? Какова ваша цель?

Нина – так звали ее психотерапевта – всегда говорила мягким, успокаивающим голосом. Казалась, эта женщина обладает бесконечным терпением и готовностью выслушивать сбивчивые признания пациентов. Вопрос был задан деликатно, однако Грейс внутренне насторожилась.

– Моя цель? – хмурясь, переспросила она.

– Да. Этот мужчина вызывает у вас сексуальное желание? Или вы ищете дружеского общения с ним? Иными словами, вы хотите видеть его у себя в постели? Или вам хочется с ним сдружиться и не более того?

Вопросы Нины заставили Грейс ерзать на стуле.

– В обаянии ему не откажешь, но спать с ним… – сбивчиво произнесла Грейс.

Она кусала губы, чувствуя, как по рукам бегут мурашки. Так с нею было всегда при упоминании о сексе.

– Я не могу ответить на ваш вопрос, – прошептала Грейс.

– Хорошо, я задам другой. С чем связана ваша настороженность по поводу интимных отношений? С известными событиями вашего прошлого или с особенностями этого Макса?

Грейс сама не знала. Если не принимать в расчет его мимолетные взгляды, она сомневалась, вызывает ли она у Макса хоть какой-то интерес. Он сам прошел через трудную жизненную полосу. Если верить слухам, Макс приехал к дяде, чтобы в глуши набраться сил. Вероятно, его мысли были очень далеки от секса.

– Мне бы хотелось с ним подружиться, – наконец призналась Грейс. – Чувствую, ему досталось от жизни. Ему нужен друг. Я это чувствую.

Нина посмотрела на нее и слегка улыбнулась:

– Грейс, мы с вами общаемся почти два с половиной года. Все это время вы упоминали только двух мужчин: вашего брата и вашего бывшего мужа. Вы впервые заговорили о каком-то другом мужчине. Более того, вы признались, что хотите с ним подружиться. Значит, вас тянет к Максу. Я не знаю, сделаете ли вы шаг ему навстречу и нужна ли ему ваша дружба. Но помните: это шаг в правильном направлении.

Грейс была вынуждена согласиться с Ниной. Трудно сказать, что именно укрепило ее решимость. Возможно, покупка и переоборудование дома. Возможно, сам воздух Западной Виргинии. Она начинала понимать, что больше не хочет жить затворницей, избегая мужского общества. Грейс пока не знала, какими будут ее действия и какие результаты они дадут. Но впервые за эти годы неизвестность не пугала ее, а манила, наполняя душу давно забытым волнением.

* * *

В следующий раз Грейс увидела Макса только через два дня. Он сидел в городском кафе, у окна, склонившись над записной книжкой или небольшим альбомом для зарисовок. Волосы скрывали его глаза. Чувствовалось, Макс был целиком поглощен своим занятием. Грейс зашла в кафе. Взяв кофе латте и шоколадный маффин, она направилась к столику Макса, а подойдя, осторожно кашлянула. Макс поднял голову. На его лице отчетливо читалась растерянность.

Сегодня его глаза были темнее обычного. Под ними обозначились круги. Казалось, Макс не спал целую неделю.

– Привет, Макс, – поздоровалась она. – Как вы?

В ответ он лишь наморщил лоб, но Грейс это не смутило.

– Я люблю сюда заходить, – продолжала она. – Здесь готовят прекрасный латте. Не сравнить с тем, что подают в вашингтонских кафе. Там не кофе, а пойло.

Макс покосился на ее чашку, потом на свою. Слова Грейс вытолкнули его из транса, в котором он находился. Она затаила дыхание.

– Я скучаю по нью-йоркскому кофе, – признался он.

Вот удача!

– Могу представить, – подхватила Грейс. – Я помню нью-йоркский кофе. И рогалики. Какие божественные рогалики умеют там делать… Можно мне к вам присоседиться?

Его книжка оставалась открытой, но лежала так, что Грейс ничего толком не увидела. Книжка стала еще одной зацепкой.

– Я ни в коем случае не хочу мешать вашему занятию. Если что, так и скажите.

Макс торопливо захлопнул книжку, пододвинув к себе поближе.

– Вы мне не мешаете.

Грейс села. Макс засунул карандаш за ухо, потом скрестил руки на широкой груди. Пожалуй, у него были не руки, а ручищи. Многих они бы наверняка испугали, навеяв мысли о неуправляемой психике или преступных наклонностях. Но Грейс не было страшно. Она видела Макса за работой. Там вся его сила шла только во благо, позволяя ему действовать быстро и умело. А вот на людях этот сильный человек всегда терялся. Он сутулил плечи, стараясь казаться меньше. Иногда ей думалось, что Макс с удовольствием растаял бы или скрылся в стене – до того неуютно ему бывало среди людей. Что же могло случиться в его прошлом, если окружающий мир казался ему враждебным?

– Поделиться с вами маффином? – спросила Грейс, передвигая тарелочку на середину. – Они здесь такие громадные. Угощайтесь. Я лакомлюсь ими каждое утро.

Макс недоверчиво поглядывал на шоколадный маффин.

– Платяных вшей у меня нет, честное слово, – решилась пошутить она.

Грейс отломила кусочек маффина и отправила в рот. Макс неуверенно улыбнулся, но последовал ее примеру.

– Спасибо.

– Вам понравится. Кстати, я уже дня два вас не вижу. Мне даже страшно стало: где вас искать, если в новом номере опять прорвет трубу? – (Макс хмыкнул.) – Должно быть, вы заняты были, – продолжала допытываться Грейс, добавив в кофе еще порцию сахара.

Примерно раз в месяц ее отчаянно тянуло на сладкое.

– Не то чтобы занят… Дядя сказал, что пару дней вполне обойдется без меня. Я ведь далеко не все умею по строительству. А дядя не любит, когда путаются под ногами. Потому вы меня и не видели в доме… в вашем доме. Я… болтался по лесу.

Макс уставился на поверхность стола, но Грейс успела заметить непонятную печаль, которая тяжелым покрывалом лежала на его плечах.

– Болтаться по лесу – это здорово, – улыбнулась она. – У вас тут такие чудесные родственники. Все как на подбор.

– Это правда.

– Вы часто у них бываете?

– Нет, – лаконично ответил Макс, поворачиваясь к окну.

Солнечные лучи немного высветляли его волосы. В них мелькали золотистые искры.

– Я давно не был у дяди… А у вас тут есть родные?

Грейс удивил его вопрос. Но между ними завязался разговор, и это главное.

– Моя мама была родом из Западной Виргинии, потому я и приехала сюда. Но я долго жила в Калифорнии. Это родной штат моего отца. Родителей уже нет в живых. Из близких родственников у меня остался лишь младший брат. Он живет в Вашингтоне.

Макс смутился, чувствуя, что его вопрос затронул больную тему.

– Все нормально, – заверила его Грейс. – Мне очень недостает родителей, но жизнь продолжается. Вы согласны?

Его глаза округлились, а уголки рта начали складываться в замечательную улыбку, которая так нравилась Грейс и которую она так редко видела.

– Согласен, – произнес Макс, отламывая еще кусочек маффина.

Он приподнял чашку с остывшим кофе. На локте его спортивной рубашки Грейс заметила пятно черной краски.

– Вы занимаетесь живописью? – полюбопытствовала Грейс.

Пристальный взгляд Макса буквально пригвоздил ее к стулу. Потом, заметив пятно, он понял причину вопроса и поскреб пятно ногтями, пытаясь оттереть с ткани.

– Правильнее сказать, балуюсь.

– Хотела бы я взглянуть на ваши работы, – закинула удочку Грейс и, не дав ему ответить, продолжила: – А вот из меня художницы не получилось. Правда, мама любила возиться с красками. Кай, мой брат, – тот предпочитает графику. Ну а мой конек – фотоаппарат.

Макс внимательно слушал, не сводя с нее глаз. Грейс успела к этому привыкнуть: точно так же он слушал ее разговоры в баре.

– Я училась в художественном колледже. Собиралась стать профессиональным фотографом. Мечтала о собственной фотостудии. Потом… перестала. Но желание снимать не пропало. Аппарат таскаю с собой повсюду.

Грейс открыла сумку, показав Максу футляр с ее драгоценным «Никоном».

– Я помню, вы делали снимки дома и окрестностей. Почему же фотография осталась у вас на уровне хобби?

Как говорят, вопрос на миллион долларов. Грейс пожала плечами. Ее палец заскользил по ободу кофейной чашки, словно этим нехитрым приемом можно было удержать разум и не дать ему двинуться по жуткой дороге, которая вела в ее прошлое. В жуткий, отвратительный период ее жизни. Грейс очень хотелось поближе познакомиться с Максом, но не ценой рассказа о ее прошлом.

– Жизненные обстоятельства.

Ответ был туманным, однако, как ей показалось, вполне удовлетворил Макса.

– Да, – согласился он. – С жизненными обстоятельствами приходится считаться.

– Еще как! Особенно с неожиданными. Они выскакивают неизвестно откуда. Ты и опомниться не успеваешь, как уже лежишь на земле и пытаешься понять, что же с тобой приключилось.

Грейс пыталась говорить спокойно и даже с оттенком иронии. Что, какие струны задели ее слова в душе Макса? На мгновение его лицо изменилось, превратившись в гримасу непередаваемого страдания и боли. Прошло еще мгновение, и он снова захлопнулся, и опять тьма тяжелым покрывалом легла на его плечи.

«Кто тебя тянул за язык?» – мысленно отругала себя Грейс. От непринужденности их беседы не осталось и следа.

Макс откашлялся, затем потянулся к своей книжке.

– Извините, мне пора, – скороговоркой произнес он, вставая. – Был рад с вами поболтать. Спасибо за маффин.

Грейс невольно улыбнулась его вежливости, хотя ее душила досада.

– И вам спасибо за компанию.

Эту порывистость Грейс видела в нем впервые. Он явно нервничал. Пожалуй, веди он себя так постоянно, ее бы это не удивило. Наоборот, ее удивляло его странное спокойствие. И вдруг что-то изменилось.

Макс поспешно вышел из кафе. Его сильные плечи были напряжены. Он быстро шел через улицу к своему грузовичку. Несколько раз Макс провел рукой по волосам, потом забрался в кабину и тронулся с места.

* * *

Где-то через семь часов, когда Грейс уже стояла за стойкой, в бар вошел Макс вместе с двумя парнями. Она их узнала: эти люди работали в бригаде Винса. Парни сразу же отправились к бильярду, а Макс подошел к стойке и уселся на табурет.

Судя по всему, тяжелое настроение сопровождало Макса весь день. Только теперь оно перешло в более опасную стадию кажущегося спокойствия. Макс словно искал повода с кем-нибудь сцепиться.

– Вам апельсиновый сок? – спросила Грейс, стараясь не замечать мрачного выражения на его лице.

– Нет, порцию «Джека». – Он выложил на стойку двадцатидолларовую бумажку.

Максу понадобился бурбон? Это было чем-то новым и пугающим. Грейс не знала, от какого пристрастия он избавлялся в реабилитационном центре. Возможно, от алкоголизма. В таком случае порция виски по своим последствиям могла равняться прыжку с бешено несущегося поезда. Грейс не хотелось собственными руками толкать Макса в пропасть. Она быстро обвела глазами бар. Как назло, Винса среди посетителей не было. Не было и Холли, которая ушла по своим делам и вернется часа через два, не раньше. Не считая тех парней из бригады и двух небольших групп завсегдатаев, в баре было пусто.

– Вы уверены, что это… правильный выбор? – отважилась спросить Грейс.

Макс сощурился:

– Уверен. А в чем дело?

Грейс закусила верхнюю губу.

– Я просто… Скажите, а вам обязательно нужно выпить? – «Воспитательница нашлась!» – мысленно отругала себя Грейс. – Вы ведь… вы всегда пили сок.

Кажется, Макс понял ее опасения. Из его груди вырвался невеселый смех. Он смотрел на Грейс исподлобья, совсем не так, как в кафе.

– Успокойтесь, Грейс, – бросил он. – Я не алкоголик. Я долбаный наркоман.

– А-а, – выдохнула Грейс.

Выслушав это признание, она как будто проглотила опасную бритву.

Грейс очень хорошо знала, насколько пагубны наркотики. Знала она и то, что Максу ни в коем случае нельзя пить. Замена одного порочного пристрастия другим… об этом она знала более чем достаточно.

Макс махнул рукой в сторону батареи бутылок за спиной Грейс, сопроводив свой жест язвительной усмешкой:

– Если только в ваш бурбон не подмешаны наркотики… пожалуй, меня бы сейчас это очень даже устроило… словом, если вас не затруднит, налейте мне порцию.

В его словах не было ничего угрожающего. Угрозу Грейс почувствовала в интонации его голоса. У нее похолодела спина. В конце концов, кто ей этот Макс? Они ведь даже не друзья, пусть ей и хотелось подружиться с ним. Хуже было другое: Макса словно подменили. Сейчас перед ней сидел совершенно незнакомый человек. Резкий, непредсказуемый. Грейс давно не было так страшно. Без единого слова она налила порцию бурбона и поставила перед Максом. Он взял стакан, зажал в руке и посмотрел на свой заказ так, словно это была граната с выдернутой чекой.

Потянулись минуты. Макс по-прежнему только смотрел на стакан с коричневой жидкостью. Его губы двигались. Слов было не разобрать. Наконец, громко выругавшись, Макс залпом опрокинул в себя бурбон. Скрипнул зубами, выругался еще раз, закашлялся, а потом с видом победителя шумно поставил пустой стакан на стойку.

– Еще порцию, – приказал он.

У Грейс сжалось сердце. Макс об этом не знал. Он сражался со своими внутренними демонами.

– Макс, дорогой, ну зачем вам…

– Вы что, оглохли? – сердито спросил он. – Вы здесь не для красоты стоите. Делайте вашу работу. Я решаю, что́ мне пить и сколько. Понятно? Друзья и душеспасительные беседы мне не нужны. Я хочу упиться вдрызг, только и всего.

Задетая его грубостью, Грейс отступила. Она послушно наливала ему порции, которые Макс выпивал залпом.

Каждый раз повторялся один и тот же ритуал. Макс сидел, зажав стакан между ладоней. Потом, словно внутри щелкала пружина, вливал в себя очередную порцию. Снова и снова. Грейс едва не ревела от собственного бессилия и воспоминаний, которые пробуждало в ней поведение Макса. Ее надежда на парней из бригады быстро угасла. Те не пытались остановить Макса. Наоборот, заказав несколько порций горячительного, они подозвали к себе трех вертлявых девиц. Сколько Грейс помнила, Макс никогда не обращал внимания на подобных особ. Однако сегодня он разглядывал девиц, как похотливый изголодавшийся самец. Грейс от этого зрелища мутило.

Может, помощник шерифа Йейтс не напрасно предостерегал ее об опасном незнакомце по имени Макс?

Неужели человек, которого она сейчас видела, – это и был настоящий Макс О’Хейр?

Она не знала.

Через несколько часов Макс вывалился из бара в сопровождении пучеглазой податливой блондинки: он обнимал ее за плечи, а ее руки беззастенчиво оглаживали ему зад. Грейс поняла: робкая, маленькая надежда, взлелеянная ею, надежда, которую она так долго хотела разделить с кем-то чутким и понимающим… разлетелась на тысячи осколков.

Глава 13

В дверь его номера отчаянно барабанили.

Неужели трудно догадаться, что эти удары отдаются ему в голову? Как по черепу дубасят. С неимоверным трудом, будто чугунную гирю, Макс оторвал голову от подушки. Сквозь незашторенное окно светило яркое солнце.

– Макс, открой дверь!

Сукин ты сын!

Он узнал голос. Тейт. Голос его попечителя был жестким и сердитым.

– Макс, я не посмотрю на свою хромоту и вышибу дверь. Не забывай, я служил в Военно-морском флоте Соединенных Штатов. Поднимайся! Мне наплевать, одетый ты там или голый. Так будет даже легче яйца тебе оторвать. – Тейт снова забарабанил по двери. – Макс, открывай! Я знаю, что ты там.

Макс сел на постели. Окружающий мир качался, словно это была не постель, а вагончик «американских горок». Желудок сразу же принялся выражать бурный протест по поводу вчерашних издевательств. Макс встал на нетвердые ноги, кое-как натянул джинсы и пошел открывать, пнув по дороге коробку из-под пиццы и пустую бутылку «Джека».

– Сейчас открою!

Подойдя к двери, Макс уперся лбом в косяк, набрал побольше воздуха и только потом открыл дверь. Увидев лицо Тейта, он сразу же пожалел о содеянном.

– Доброе утро, несравненный придурок, – бросил ему Тейт. – Как это тебя угораздило?

Теперь Макс упирался в косяк щекой. Язык его не слушался, но другого у него не было. Морщась, будто каждое слово впивалось в него, как шип, он попытался объяснить Тейту, почему вчера упился вдрызг, начав в баре и окончив уже здесь.

– Одевайся! – потребовал Тейт. – Тебе надо голову проветрить.

Макс посмотрел на часы. Время перевалило за полдень, но он вполне мог бы проспать еще двенадцать часов.

– Тейт, не мучь меня. Я не могу шагу ступить. Мне нужно…

– Нет! – возразил Тейт, зло сверкая на него глазами. От его взгляда Максу захотелось спрятаться под одеялом. – Я как про клятый два часа гнал сюда машину. Я устал. Хочу кофе, а на твое похмелье мне ровным счетом наплевать.

У Макса не было сил спорить и возражать. Он понимал, что Тейт ничуть не преувеличивает, называя его разнообразными эпитетами из жаргона военных моряков. Максу не оставалось иного, как нацепить чистую футболку, запихнуть в карман джинсов бумажник, сдернуть со стула куртку и отправиться поить Тейта кофе. Каждый шаг отзывался у него в голове ударом невидимой кувалды.

Вести машину он был не в состоянии и потому лишь показывал Тейту дорогу. Они приехали в заведение, где вчера Макс виделся с Грейс. Заказали самый крепкий кофе, какой только имелся в меню, и по шоколадному маффину. Чтобы стало еще тошнее, Макс выбрал вчерашний столик. Стоило ему подумать о Грейс, как утихающая головная боль вспыхнула с новой силой. Макс не сомневался, что после вчерашнего она считает его первостатейным дерьмом. И она сто раз права. Он и есть первостатейное дерьмо.

– А теперь я жду объяснений, – сказал Тейт, залпом выпив половину чашки. – Ты звонишь мне в два часа ночи, потом в три и в четыре. – Тейт достал мобильник и показал Максу список пропущенных звонков. – И это еще не все. Ты прислал мне несколько эсэмэсок. Из них я узнал, что ты хочешь упиться насмерть, что с твоим очищением все равно ничего не получается и ты выходишь из борьбы. Как прикажешь все это понимать?

Тейт положил мобильник на стол. Его глаза буравили Макса. От прежнего, улыбчивого Тейта не осталось и следа. Даже странно было видеть его в смешной футболке, изображавшей поединок солонки и перечницы. Они целились друг в друга из пистолетов. Ниже шла надпись: «Соль в задницу убивает наповал».

Макс, уронив голову на руки, тихо стонал. Он едва помнил свои ночные звонки Тейту. А что касалось сообщений… Макс сомневался, мог ли он в таком состоянии набрать хоть одно слово.

– Тейт, прости меня, – только и смог пробормотать Макс. – Оправдываться не буду. Сам понимаю, бесполезно. Но состояние у меня вчера было… Представь смерть в куче дерьма, а поверх – опять слой смерти. Мне жутко стыдно за вчерашнее.

– Мне не нужны твои извинения, – жестко возразил Тейт. – Я хочу знать, почему тебя сорвало с катушек. Ведь не просто так.

Макс глотнул кофе, заглушая нарастающие позывы на рвоту.

– Вчера… Лиззи… В этот день… Короче, вчера была годовщина ее ухода.

– И ты вместо того, чтобы позвонить мне, схватился за старое, якобы проверенное средство, – язвительно усмехнулся Тейт. – Потрясающий выбор! Да, в нашем центре ты времени даром не терял. Тебя учили быстро оценивать ситуацию и принимать решения. Вот ты и принял… упустив из виду одну «мелочь». Лошадиная доза спиртного в сочетании с антидепрессантами и прочими таблетками, которые ты принимаешь…

– Думаешь, я забыл? – сердито перебил его Макс. – Дерьмово мне было вчера. С самого утра. Так дерьмово, что не продохнуть. Отчаянно захотелось выпить. – На Макса стали оглядываться. Спохватившись, он замолчал. Потом заговорил снова, уже тише, но все с тем же сердитым напором: – Сам знаю: мне ни в коем случае нельзя было пить, но я напился. Я что, единственный, с кем случались срывы? Или у тебя их не было? Это сейчас ты тут сидишь, весь такой правильный. Я помню, о чем ты мне рассказывал в центре. Так устроена жизнь, и ничего ты с этим не сделаешь.

– Ошибаешься, – возразил Тейт. – Ты не щепка в водовороте. Да, и у меня бывали срывы. Я тебе говорю почти дословно то, что в свое время слышал от своего попечителя. Макс, у тебя есть выбор. Не жизненные обстоятельства его делают, а ты сам. У тебя есть все необходимое, чтобы противостоять дням вроде вчерашнего. У тебя есть люди, которым ты небезразличен и которые готовы помогать тебе в любое время суток. Ты не одинок, но почему-то позволил себе забыть об этом и выставить себя жертвой обстоятельств.

Макс чесал переносицу и вздыхал. Теоретически он знал все, о чем говорил Тейт. Да, вчера он подвел всех, кто верил в него. Допустил слабину после месяцев напряженной работы и сражения со своими пристрастиями. Он и сам не думал, что после стольких лет это вдруг так навалится на него.

– Достань бумажник! – велел ему Тейт.

У Макса по-прежнему жутко болела голова. Он не стал возражать. Не стал даже спрашивать зачем, а просто вытащил из джинсов бумажник и подал Тейту. Тейт сам вынул из бумажника пять медальонов общества «Анонимных наркоманов». Жетоны легли на стол, образовав круг.

– Это вехи твоих достижений, – сказал Тейт. – Они показывают, насколько далеко ты продвинулся. Они память о том, как пять месяцев назад ты схватил свою зависимость за яйца и сказал ей: «Хватит, сука, помыкать мною. Я с тобой разделаюсь».

– Иногда бывает жутко трудно, – пробормотал Макс, сжимая гудящую голову.

– Ничего подобного! Трудно бывает всегда. Постоянно. И трудно будет до самого конца жизни. Мы, порвавшие с зависимостью, не столько живем, сколько выживаем. Думаешь, у меня не бывает дрянных дней? Думаешь, мне порою не хочется позвонить своему старому поставщику или украсть рецепт и получить дозу? Еще как хочется. – Тейт крепко сжал кофейную чашку. – Но следом я вспоминаю, как это подействует на моих родителей, родственников и друзей. И, главное, какими будут последствия для меня самого. Побуждающий импульс силен. Но у нас есть разум. И об этом ты всегда должен помнить.

– Я помнил, – пробубнил Макс. – Я знал, что годовщина даром для меня не пройдет. Всю неделю я отвратительно спал. Каждую ночь – вал кошмаров. Таблетки не помогали. Я схватился за живопись… Впервые с тех пор, как живу здесь. Бегал до изнеможения. Пытался спать днем. Глушил себя чтением. Звонил Картеру, звонил Эллиоту. И все равно мне свинцовой удавкой сжимало шею. Я едва дышал. Я понимал: единственное, что могло бы помочь, – это кокс. – Макс поморщился. – До него, к счастью, не дошло. Я двинул в бар и налакался до бесчувствия.

Некоторое время они сидели молча. Макс и его попечитель. Собратья по несчастью, объединенные общей судьбой бывших наркозависимых.

– Макс, я ведь тебя понимаю, – нарушил молчание Тейт. – Лучше, чем остальные. И говорю тебе по собственному опыту: такие дни будут повторяться. Этот ты предчувствовал. Но будут и другие, неожиданные, как удар из-за угла. Тебе отчаянно захочется выкинуть все свои медальоны и поднять руки перед неодолимыми обстоятельствами. Обещаю тебе: однажды ты проснешься и даже не вспомнишь про кокс, таблетки и все прочее. У тебя появится то, что заставит тебя вскочить с постели и радостно воскликнуть: «Здравствуй, жизнь! Ты меня позвала. Я готов».

Макс откусил верхушку маффина, посыпанную шоколадной крошкой. Грейс была права: в кафе пекли очень вкусные маффины. Их вкус ощущался даже сейчас, когда бурбона в его жилах было больше, чем крови.

– Обещай мне, что в следующий раз ты позвонишь прежде, чем решишь отправиться в бар, а не потом, – потребовал Тейт.

– В следующий раз?

– Да. Я же сказал: эти состояния будут повторяться. Прими мои слова как факт.

Ну и перспектива! Макс сокрушенно кивнул.

– А теперь позвони Эллиоту насчет внеочередной встречи.

– Сегодня воскресенье, ты забыл? – удивился Макс.

– Мне плевать, воскресенье или понедельник. Я сам ему звонил. Он тебя ждет и наверняка уже выехал. Пошли.

Тейт встал, опираясь на палку, и залпом допил кофе.

– Я тебя отвезу.

* * *

В пансионат Макс вернулся ранним вечером. Тейт высадил его у дверей и сразу же уехал. Сеанс с Эллиотом оказался тяжелым. Да и мог ли он быть легким? Психоаналитик выписал Максу снотворное посильнее. Уже плюс. Остатки похмелья еще туманили ему мозг, но Макс чувствовал, что сегодня будет спать как младенец. По пути сюда он перекусил в «Макдоналдсе». Оставалось проглотить чудо-таблетку и прямо в одежде завалиться в кровать. Но прежде нужно было сделать еще одно неотложное дело – извиниться перед Грейс. Вчера он вел себя с ней как подонок. Пусть между ними и нет дружеских отношений, она не заслужила столь хамского обращения. И нечего оправдываться дерьмовым днем.

Простые действия потребовали от Макса изрядного напряжения сил. Прежде всего, душевных. Ощущая противную ломоту в плечах, он подошел к двери номера Грейс и постучался.

– Минуточку! – послышался изнутри голос Грейс.

Макс тер лоб тыльной стороной ладони и ждал.

Зачем он подвергает себя этой пытке?

Да все по той же причине: он неисправимый придурок, и этим все сказано.

Эллиот напомнил ему, как важно вовремя извиняться за свои ошибки, чтобы идти по жизни с высоко поднятой головой.

То же было написано и в правилах «Анонимных наркоманов». Брошюра постоянно лежала у Макса на прикроватном столике. Там рекомендовалось не искать оправданий своему дурному поведению, а признавать свои ошибки и стараться исправить их как можно раньше.

Особенно если нахамил такой славной девушке, как Грейс.

Дверь широко распахнулась, и сейчас же в зеленых глазах Грейс вспыхнула настороженность.

– Привет, – пробормотал Макс, понимая, что разговор начинать ему.

Грейс напряженно выдохнула. Ее плечи ссутулились, а лицо приобрело каменное выражение.

«Вот поэтому ты и должен извиниться перед ней», – напомнил себе Макс.

– Привет, – бесцветным голосом ответила Грейс.

Под ее взглядом Макс переминался с ноги на ногу и, против своего желания, вовсю глазел на Грейс, на ее конский хвост, не стянутый туго, как обычно, на лицо, не тронутое косметикой, на тело. Грейс была в одежде для бега: бледно-розовая майка и черные узкие штаны. Она вышла босой. Макс заметил, что ногти на ее руках и ногах покрыты лаком одинакового цвета.