Текст книги "Храмы ночью закрыты. Книга 1. И весь мир тебе должен"

«Он вернётся, он обязательно к нам вернётся», – уговаривала сама себя Лена, и при этом тихо роняла слёзы. Её хватало только на то, чтобы бросать взгляды то на входную дверь, то на старшего сына.

В гостиной был абсолютный порядок. Сам Надир отличался ужасающей аккуратностью. «Если я положил вещь сюда, то отсюда её и должен забрать, а не искать по всему дому!» Даже если книга на полке стояла не на месте, он обязательно, заметив это, встанет с кресла и поставит её на своё место. Он знал «своё место» для каждой вещи в доме, если только он считал её своей. Следил за форточками, разрешая открывать их только в безветренную погоду, из-за чего всей семьёй мучились от жары – он не выносил песка и пыли, забивающиеся в каждую щель. Лена дотронулась пальцем до полированной поверхности стола, и он оставил чуть заметный след – вот она, презираемая им пыль. Пусть он вернётся и укоризненно посмотрит на неё, пусть даже закричит на неё – лишь бы только он ещё раз вошёл в эти двери!

Рауф сидел рядом и продолжал молчать.

Под утро, сдав бразды правления по расследованию следователю прокуратуры Яблонскому и пообещав ему оказывать всяческую помощь, перелистывая у себя в кабинете дело пропавшего Исмаилова, которое ему выдали из сейфа Мамедова, старший лейтенант Юсуф Иманов наткнулся на оставшиеся в черновых записях имя и фамилию – Ибрагим Курбаноглы. Рядом второе – Гаджи Исмаилов. Ниже таблица – в одной колонке было указано время, от и до; во второй колонке место; в третьей перечислялись разные фамилии людей, которые по делу проходили в качестве свидетелей. Всё верно, всё сходится – Исмаилова видели в городе в день его исчезновения, но вместе с тем, по первоначальным или повторным допросам, люди припоминали, что неподалёку крутился и Курбаноглы.

Его задержали полчаса назад. Тихо, без шума, без стрельбы и погони. Он просто нахлестался водки, вышел за ворота дома подышать свежим воздухом, присел, да так и уснул у калитки. Так что, для того чтобы встретиться с ним, достаточно было поднять трубку телефона и сказать дежурному: «Приводите». И это проспиртованное тело через три минуты окажется здесь. Но о чём с ним сейчас говорить? На чём убитый капитан собирался подловить Курбаноглы по делу пропавшего Исмаилова – пока не понятно. По свежему делу в связи с убийством Мамедова есть один свидетель – Рауф Мамедов. Но этого недостаточно. Надо закрепиться.

Он спустился вниз, к дежурному:

– Алексей, отправь кого-нибудь в Дом связи. Достаньте мне распечатку телефонных соединений за вчерашний день с номера квартиры капитана. Адрес и номер ты знаешь.

– Юсуф, в это время? Там в это время кроме спящего сторожа никого не найдешь! Может, дотерпишь до девяти утра?

– Давай, не стесняйся. Пусть разбудят хоть начальника, я не хочу терять время. Взяли одного, а упустили всех остальных. Я пока съезжу к жене капитана. Да, и скажи: пусть распечатку приготовят немедленно, а запрос от следователя прокуратуры им завезут немного позже.

– За какой промежуток времени?

– 23-е число полностью с нуля часов и до нуля.

– Она ещё не знает? – дежурный инспектор имел в виду Мамедову.

– Думаю, что нет. Не очень приятная мне предстоит беседа, но он мне был как родной. Заодно сына расспрошу подробнее.

– Там дождь ещё не закончился, ты зонт взял? Да, город будет с утра греметь новостью…

– Да… Я оставил его в машине. Если будет звонить следователь Яблонский из городской прокуратуры, скажи ему, что я у Мамедовых.

– Как скажешь, Юсуф.

Шестой час утра.

Лена Мамедова стояла в гостиной у окна, спиной к ним и плакала. Она тихо вскрикнула, когда увидела его виноватые глаза и просто отошла от входной двери. Подошедшему Рауфу тоже не надо было ничего объяснять:

– Заходите, дядя Юсуф.

Он завел гостя в гостиную, и его немного покоробило, когда увидел, как Иманов садится в кресло отца.

Темп разговора между ними начинался с очень медленного, словно каждый из них пытался оградить собеседника от неприятного вопроса и нетактичного ответа, и наоборот. Взрослый инспектор и шестнадцатилетний парнишка поначалу скрывали свои эмоции, но беседа медленно, но верно набирала обороты скорости и кавказской горячности. Только даже в конце диалога голосов они так и не повысили до громких нот: помнили о спящем Саиде. Да и вздрагивающая спина Лены их останавливала.

– Вы его видели?

– Да, Рауф.

– Это где-то рядом?

– Там, на железнодорожных путях, – инспектор показал в сторону балкона, выходившего в сторону алюминиевого завода. – Недалеко. Но его уже должны были увезти.

– Как его…

– Давай не будем об этом сейчас. У него огнестрельные раны.

– Его быстро нашли?

– Да, в течение часа после того, как он вышел отсюда.

– Кого-то задержали?

– Пока только Курбаноглы. Но остальных тоже ищут, по всему району.

– А сколько их было?

– Я пока не знаю, парень. И кто это был ещё – я тоже не знаю.

– Значит, вы ловите неизвестно кого?

– Пока так.

– Так допросите этого Курбаноглы!

– По этому делу уже назначен следователь из прокуратуры, Рауф. Он и будет вести дело твоего отца. А Курбаноглы сейчас пьян. Мы на него не один раз выходили с подозрениями в участии в грабеже, но удалось его посадить только раз и то потому, что при нём просто оказался нож. Не за то сажали, а своих основных дружков он так и не выдал. Его самого надо для начала хорошо заарканить, прочно.

– Но я же всё слышал, когда они говорили по телефону! И мама рядом стояла.

– Ты слышал только то, что говорил отец, Рауф, но не мог слышать человека на том конце трубки. Причём, ты же не совсем уверен, что расслышал, как отец произнёс его имя?

– Ну, я всю ночь вспоминал, это точно было сказано отцом именно так: «Курбаноглы». Он его переспрашивал.

– И даже этого может оказаться мало. Ты представляешь, сколько человек с такой фамилией живёт только в нашем городе?

– А что вам ещё надо? Он позвонил нам, отец назвал его фамилию и пошел на встречу с ним. Меньше чем через час вы нашли отца на железке. Что ещё вам надо? Их фотографию в обнимку на фоне завода? Или ещё лучше – киноленту с расстрелом отца?

– Прекратите! Остановись, Рауф, – внезапно прервала их Лена и повернулась к ним лицом. Глаза у неё опухли, изменив лицо до неузнаваемости. – Ты же не за этим сюда приехал, чтобы отвечать на вопросы мальчишки и оправдываться за всю милицию, Юсуф. Займитесь делом.

– Да, Лена, конечно, извини меня, – согласился Иманов. – Рауф, вспомни всё ещё разок, не торопись: как у тебя прошёл вчерашний день с самого утра. Нет, давай начни с того дня, как ты познакомился с Курбаноглы. Меня интересует любая мелочь…

После того, как Юсуф записал все, что смогли рассказать Мамедовы, он задал вопрос Рауфу:

– Ты ничего больше не вспомнил?

Парень помотал головой:

– Больше ничего не могу вспомнить. Почему я его не смог остановить?

– Рауф, ты же не предполагал, что может значить этот звонок!

– Я должен был ему рассказать всё раньше, когда он только пришёл с работы. Он бы всё понял, и ничего бы не случилось. Почему я не рассказал?

– Так бывает, мальчик мой, – пыталась успокоить его и мать. – Ты ни в чём не виноват.

Рауф поднялся со стула и подошёл к балконной двери. Открыв её, он глотнул свежего воздуха, оглянулся – и увидел в кресле отца, в милицейской форме, читающего что-то с бумажных листов. Вот он сейчас поднимется, возьмёт с полки книгу и будет вслух читать стихи. Или позовёт его на кухню, и они вместе будут жарить картошку на топлёном масле – по его особому рецепту. А потом, выслушав жалобы сына на «проклятую геометрию», сядет с ним за стол с карандашом и линейкой, задумчиво перечитывая задание. Или принесёт билеты на концерт на всю семью. Всё это Рауф вспоминал, как те мгновения, которые уже никогда не повторить. Лицо его тряслось всё больше… Конечно, это был Юсуф Иманов, и у парня затряслись и губы, капнула слеза, которой до этого у него никто не видел никогда…

Мать бросилась к нему, прижала к себе, а Рауф уткнулся ей в плечо и тихо забормотал:

– Прости меня, мама, только прости меня. Я всё для тебя сделаю, только прости, прости…

Лена гладила его по голове и тихо приговаривала:

– Что ты, сынок, не надо, ты не виноват.

Юсуфу не видно было лица Рауфа, но взгляд Лены был тяжёлым и безжалостным. Ему пришлось отвести свои глаза в сторону и засобираться.

Девятый час утра.

Иманов приехал в отдел, заглянул в дежурку:

– Леша, что там с моей просьбой?

– Держи, вот твоя распечатка. Связисты сильно ругались, что не даём им поспать.

– Ничего. Куда уже спать? Работать всем пора! Спасибо.

Юсуф зашёл в свой кабинет, стал просматривать записи распечатки телефонных переговоров. Так, вот он, интересующий звонок в 21 час и 34 минуты. Это звонили Мамедовым с одного из городских телефонов-автоматов. Остаётся выяснить, где он находится. Он выглянул в коридор, увидел в коридоре свободного оперативника:

– Абагян, зайди ко мне.

– Иду, Юсуф Сатаррович.

– Тигран, съезди в Дом связи. Объясни им, что нас интересует место, где находится телефон-автомат, с которого звонили вчера в 21.34 на этот номер. Срочно, время дорого.

– Хорошо-хорошо. Это по делу нашего капитана?

– Да. Только не задерживайся там долго! Подгоняй их.

– Одна нога уже в Доме связи, инспектор!

Абагян с запросами вышел, а Иманов открыл окно и закурил. Хорошо, он узнает адрес телефона-автомата. Если это будет недалеко от дома Мамедовых в посёлке, значит Курбаноглы где-то там крутился и мог встретиться с капитаном. Если звонил с другой части города – значит, просто вытащил Надира из дома. Тогда доказывать его связь с убийством капитана будет непросто. Кто же так жестоко расстреливал Мамедова? И сколько их было, напавших на него?

Бессонная ночь давала о себе знать – он чувствовал усталость во всем теле. Он услышал за дверью голос начальника уголовного розыска и решил появиться у него на глазах. Вышел из кабинета. Гусейнов тоже выглядел неважно:

– А, Юсуф, ты здесь. Зайди ко мне!

Иманов зашел в кабинет начальника вслед за ним. Майор тяжело опустился на стул. В затылке он чувствовал нарастающую боль и пытался массировать пальцами рук голову, но это не помогало.

– Вам плохо, майор?

– Давление видимо. Налей-ка мне воды, там, в шкафу, стоит бутылка минералки. И себе налей, если хочешь. Вот спасибо!

Он выпил стакан минералки, но глаза оставались красными и злыми.

– Ты у Мамедовых был?

– Да, Давуд Исаевич. Они всю ночь не спали – жена и старший сын. Я выразил соболезнования, извинился, но уже допросил. Курбаноглы задержан, он уже здесь в нашем отделе. Яблонскому из прокуратуры я сообщил, что Курбаноглы в нашей камере.

– А чего он тянет с допросом? – тихо из-за расползающейся по голове боли спросил майор.

– Думаю, Яблонский зашивается. Курбаноглы привезли пьяным. И потом я с разрешения прокурорских жду от связистов адреса телефона-автомата, с которого он звонил Мамедову вчера.

– Мы не знаем до сих пор, сколько человек и кто конкретно расстрелял капитана, а прокуратура чего-то тянет! Разбегутся стрелки как тараканы!

– Честно говоря, я и не рассчитывал, что задержанный Яблонскому это выложит. А потом, его могли использовать, и тогда он действовал вслепую.

– Пока он у нас – надави на него, пообещай что-нибудь. Он скажет кто стрелял – мы поговорим с прокурором, чтоб не просил большой срок, и в суде. Не мне тебя учить!

– Вы же знаете, товарищ майор, что Курбаноглы точно живёт не за счёт праведного труда или богатого наследства. Он отсидел пару лет, и то по случайности получил и этот срок. Знаем, что был причастен к разбою, а срок получил только за то, что смогли доказать – за оружие. Кроме него вряд ли найдутся свидетели, которые видели стрелков. В такое время в том районе у завода никого не бывает. Там и днём редко кто прохаживается. Он связан со стрелявшими, и понимает, что если проболтается, то и за решёткой проживёт недолго.

– Ты что сейчас делаешь, чем занимаешься? – спросил Гусейнов.

– Пока выясняем, откуда был звонок Мамедову. А потом – в город. Яблонский просил помочь с оперативной работой и часть работы взять на себя. Будем искать его и наших свидетелей. Попробуем выяснить, на чем он днем добрался до дома капитана. Посмотрим, что даст осмотр трупа и места происшествия, ребята оформляют заключения. Хотя за ночь дождь наверняка попортил им всё.

– Давай, пока всё горячее – надо нажимать. И на самого Курбаноглы, только не пережмите там уж очень. Доказательств маловато, действительно. Начальник милиции требует найти и наказать виновных. Из министерства уже тоже звонили. А я посижу немного, что-то совсем замотался. Да, я вот что подумал – возьми дело по исчезновению Исмаилова себе в производство и расследуй. Курбаноглы и там фигурирует, так что тебе даже будет удобно затребовать по нему информацию в помощь прокурорским.

– Я уже его перелистываю понемногу, товарищ майор.

В коридоре на этаже он столкнулся с оперативником, которого раньше отправлял в Дом связи:

– Тигран, привёз?

– Да, даже оформили всё как положено, с подписями и печатями. Заберёте?

– Давай. И знаешь что,… скажи там внизу, пусть приведут из камеры ко мне Курбаноглы.

Вот и адрес: как он и думал, звонок был из центра города, практически с площади Ленина.

Через пять минут дверь его кабинета открылась и вошедший в возрасте инспектор вместе с Абагяном привели задержанного. Ибрагим Курбаноглы выглядел довольно помятым, но уже понемногу вспомнил, как он сюда попал. Старший лейтенант Иманов сидел за столом и дымил сигаретой.

– Подождите за дверью, – попросил Юсуф инспектора и оперативника. Когда они вышли, Иманов указал Курбаноглы на стул напротив:

– Присаживайся.

Ибрагим молча сел, только косившие маленькие глазки его метались по всему кабинету. Наконец он не выдержал молчания и спросил:

– А зачем я здесь?

Сидевший через стол и наблюдавший за ним с невозмутимым видом Иманов, не отрываясь от изучаемых бумаг, ответил:

– Ты же Ибрагим Рашидович Курбаноглы? Я не ошибаюсь?

– Не ошибаешься, начальник. За что я здесь?

– Да ты не волнуйся. Вчера ночью по твоей улице проезжала патрульная машина, а ты лежал прямо на тротуаре. Пьяный. Документов при тебе не нашли, а оставлять ребятам было жалко, вот и подобрали.

– Спасибо, конечно. И что теперь, протокол будете оформлять?

– О, да ты уже знаток милицейских документов! Что, не в первый раз привозят в милицию?

– Ну, было пару раз, – дернул плечом Ибрагим. – Тоже когда выпивал. Только это место мне не знакомо, другое здание было.

– Вот, видно, что ты уже протрезвел, ориентируешься. Тебя раньше в районный отдел привозили, а это уголовный розыск.

– А что, теперь новый указ вышел, пьяными уголовный розыск будет заниматься? – прищурился хитро Курбаноглы.

– Я что-то не пойму, кто из нас нарушитель общественного порядка, а кто следователь. Ты уже четыре вопроса мне задал, как вошёл. Ну да ладно, с опохмела чего не бывает. Понимаешь, пока ты справлял какой-то свой праздник, а потом высыпался на плохо вымытом асфальте, в городе кое-что произошло. Вот я и решил тебя порасспросить, а вдруг чем-то поможешь уголовному розыску? Я тебе сейчас дам лист бумаги, а ты мне очень подробно напишешь, чем ты занимался с нуля часов двадцать второго и двадцать третьего числа вплоть до того момента, пока тебя подобрали на улице сотрудники милиции.

– У меня почерк плохой, начальник. Плохо учился, с ошибками будет. Может, я расскажу, а ты запишешь?

– Нет. Ты за ошибки не переживай. У нас двойки некому ставить.

– А как писать, кому писать?

– Вот здесь, в правом верхнем углу: старшему лейтенанту отдела уголовного розыска… да ты хорошо справляешься… города Кировабада. Так, молодец. Инспектору Иманову Ю. С. Так. От гражданина Курбаноглы Ибрагима Рашидовича, прописанного по адресу… Так, хорошо. Теперь ниже и посередине: заявление. И теперь подробно указывай: во сколько был, где был, по какому адресу, с кем был, что делал и кто тебя видел. Если с кем-то общался, или звонил кому-то, тоже укажи: с кем, о чём. Надо будет – я помогу. А я пока посижу, другие дела полистаю.

– А что потом? – Курбаноглы, подобно незрячему, который, прежде чем сделать шаг, проверяет путь палкой, пытался уловить – куда клонит старший лейтенант, и медлил начинать писать. А вдруг тот проговорится и можно будет понять, чего делать не стоит: о чём вспомнить, о чём забыть?

В этот момент Иманов приподнял со стола одну из папок, которую держал в руке так, чтобы сидящему напротив было удобно прочитать надпись на её обложке: «Уголовное дело. По факту исчезновения гр. Исмаилова Гаджи Бахадыровича».

– Потом? – Юсуф отметил про себя, как дрогнула сжимавшая ручку кисть руки Курбаноглы и покраснели уши от напряжения. – А это зависит от того, что напишешь. Ты не отвлекайся. Раньше напишешь – раньше выйдешь, как говорят.

Ибрагим стал старательно, как школьник начальных классов, что-то писать, изредка поглядывая на инспектора, порой задумываясь надолго. Так прошёл час. В конец намучавшись, он произнёс:

– Всё начальник, я написал.

– Вот и молодец. Ниже поставь сегодняшнее число и свою роспись. Давай сюда. Так, что тут у нас: 22-го ночевал дома, поехал к родственникам в село, приехал домой, гулял по городу, так… так. 23-го ходил на майдан за батарейками, встретил друга Мурада с Нахаловки3838
  Нахаловка – район (в народном, не административном смысле), часть города Кировабада (Гянджи).


[Закрыть]… Это какого Мурада ты там встретил? Или на всю Нахаловку только один Мурад найдётся?

– Ну, я не знаю, имя только знаю, и где живёт. Он мне ещё сказал, что в универмаге видел такие батарейки.

– Он что, электрик, твой друг?

– Почему электрик, даааа? Ну, он такой ещё, лысый! – Курбаноглы правой рукой изобразил нимб нал своей головой.

– А, так это Кечал Мурад?

– Да, точно! – обрадовался Ибрагим. – Ты его знаешь?

– Конечно, знаю, что же ты мне раньше не сказал, что это именно он? Авторитетная личность твой друг.

– Да, очень! Его весь город знает. Уважаемый человек!

– Так… Мурад купил у еврея-спекулянта батник… А что ж ты написал через тире «еврей-спекулянт». У нас что, все евреи спекулянты? Или все спекулянты только евреи?

– Он самый лучший спекулянт на майдане, начальник! Такие вещи может достать! Неужели не знаешь его?

– Может и знаю… С майдана вы с ним вместе пошли в универмаг, а батарейки не нашли… Обманул тебя твой друг с батарейками?

– Почему обманул? Просто не было!

– Ну и ладно. Потом ты был дома до самого вечера… Потом пошёл в гости. Там выпил и вернулся домой. А где был в гостях, у кого? Я же сказал: всё должно быть подробно.

– Начальник, ну мне не удобно писать. Я у девушки был, ты же должен понять.

– Нет, так не пойдёт.

– Ты же мужчина! Как я напишу, что и во сколько я с ней делал? А потом я выпил много, мы поругались и я ушёл. Даже не помню когда.

– Вот что помнишь, то и пиши. Вот тебе лист бумаги и пиши: дополнительно сообщаю, что я приехал в гости к гражданке… И давай фамилию, имя, адрес, во сколько приехал, чем вы занимались, но без камасутры! Сколько и чего выпили, из-за чего поругались и во сколько ты от неё ушёл.

– Я понял, начальник, только не понял: без чего мы с ней занимались?

– А, ты про это. Я имел в виду – пиши точно, с выражением, но с культурным выражением, без пошлости. Ты же про девушку будешь писать!

Шарик пасты вновь зашуршал по бумаге, а Юсуф выглянул в коридор:

– Заждались нас?

– Есть немного, товарищ старший лейтенант, – ответил оперативник. – Уже больше часа торчим.

– Значит так, Тигран, найди мне кого-нибудь с фотоаппаратом и приведи сюда. А потом собери всех свободных оперов, поедете по городу производить опросы. Работы будет много, предупреждаю. Да, позови сначала сюда кого-нибудь из караулки и пусть захватит наручники. Пусть сразу заходит в кабинет. А вы немного потерпите, – добавил он инспектору в возрасте, – скоро отведёте его обратно.

– Подождём, куда деваться.

– Всё, начальник, и про девушку написал, – позвал Ибрагим.

– Число и роспись поставил? – спросил подошедший к нему Иманов, заглядывая через склонившееся плечо Курбаноглы на заполненную страницу.

– Вот, ставлю.

В дверь постучали:

– Разрешите?

На пороге стоял сотрудник с наручниками.

– Да, заходите. И вы тоже, – взмахом руки позвал пожилого инспектора и сотрудника с фотоаппаратом Юсуф и убрал подальше заполненные корявым почерком Курбаноглы листы бумаги. – Оденьте на него наручники.

– Зачем, начальник? – поразился Ибрагим такой несправедливости. – Я же всё написал, как ты просил!

Наручники клацнули и замкнулись на его руках.

– Гражданин Курбаноглы, вы подозреваетесь в совершении преступления по статье 94 Уголовного кодекса Азербайджанской ССР – «Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах». До пятнадцати или смертная казнь. Рапорт следователю прокуратуры Яблонскому, который ведёт дело по факту убийства капитана Мамедова, я сейчас же направлю.

– Я сам никого не убивал! – захрипел Курбаноглы. – Я никого не убивал!

– Хочешь рассказать – кто убил капитана Мамедова? – приподнял бровь Рауф.

– Я больше ничего не буду говорить! Что ещё нужно? Я хочу адвоката! Я буду молчать!

– А жаль, Курбаноглы. От восьми лет до смертной казни – громадная пропасть. Поставьте его у стены и сделайте мне его нормальные фотографии в профиль и анфас, а то работать не с чем будет операм. И побыстрее.

– Это зачем? Я не хочу, не буду, – Ибрагим пытался всячески помешать фотографу и удерживающим его сотрудникам выполнить это распоряжение Иманова. Юсуф подошёл, выждал подходящий момент и точным ударом кулаком в ухо «зафиксировал» объект съёмки. Левое ухо у объекта отреагировало соответствующим образом, зато сотрудник быстро завершил фотосессию и отправился проявлять плёнку.

– Извини, сам виноват. А теперь иди и подумай. Пока время работает на тебя, но только до тех пор, пока мы всё сами не выясним. Закройте его подальше от любых глаз и ушей, кроме моих и Яблонского. Если захочет что рассказать – дайте мне знать немедленно, а пока – выводите его отсюда поскорее, пока я его отсюда пинками не довёл до камеры сам.

Оставшись один, Юсуф взял в руки письменные откровения Курбаноглы, и на отдельных листах стал составлять план работы для каждого оперативника. Для каждого заготовили фотографии Курбаноглы. По всему городу начались опросы. В список опрашиваемых вошли все, кого Ибрагим упомянул в своих записях, все его родственники, друзья, все свидетели по списку из уголовного дела пропавшего Исмаилова…

В этот же день, около восьми вечера, за забором бакинского двухэтажного дома с зелёным забором руководитель группы органа партийно-государственного контроля в Азербайджанской ССР, товарищ Арутюнов Левон Сергеевич, после очередной командировки отдыхал во дворе, лежал в подвязанном между широкими столбами гамаке. Столбики поменьше, увитые виноградной лозой, были вкопаны в землю вокруг больших столбов и создавали впечатление, что гамак находится в импровизированной беседке: этакий виноградный вигвам, из которого было удобно наблюдать за всей территорией двора позади дома. В отличие от многих бакинских дворов при домах, находящихся в личной собственности, двор Арутюновых не был засажен южными плодовыми деревьями, плоды с которых можно было съесть членам семьи, а остальное – отвезти и продать на рынке; не был покрыт кустами роз, которые можно было подарить любимой девушке, а остальное – отвезти и продать на том же рынке; и даже не являл из себя зелёный ковёр из кинзы. Нет, конечно, по настоянию его жены он вынужден был посадить и айву, и туту, и грушу, и инжир (белый и чёрный), и гранат, и фейхоа, и черешню, и орех, и абрикос – но только по одному дереву и перед домом. Чтобы дети знали точно, как появляются на свет все эти вкусности.

Вся остальная территория, на задней части двора, огороженная внутри небольшой оградой из лозы, которую у него дома называли «папин второй кабинет», представляла из себя нечто вроде английской зелёной лужайки, с ассиметрично расположенными декоративными кустами, которые привозили Арутюнову его друзья, столкнувшиеся после тридцати пятилетия Лёвы с неизвестно откуда взявшейся у него любовью к густым кустарникам. Японские часы, магнитофонная дека3939
  Дека – кассетный магнитофон на две кассеты.


[Закрыть] на две кассеты? Нет, он был больше рад форзиции с её маленькими ярко-жёлтыми цветами, неприхотливому японскому рододендрону с ярко-красными фонариками, сирени отечественной и китайской с громадными фиолетовыми кистями, колквиции с длинными ветвями усыпанными белыми звёздочками или сирийскому гибискусу с крупными яркими пятнами цветов. И не только потому, что при цветении каждое из этих многолетних растений одаривало своего хозяина неповторимым и своеобразным ароматом для каждого из этих густых кустарников и изменяет образ пространства всего двора.

Всё было прозаичнее. Высокие каменные или металлические заборы в частных дворах тогда были не в моде, да и могли вызвать нежелательные разговоры среди советских граждан: наворовал, а теперь прячется за высоким забором. А все эти растения помогали скрывать от нежелательного людского взора – и с улицы, и со стороны соседей – то, что могло невзначай попасть на территорию его двора. Охраной дома занимались две хорошо вымуштрованные немецкие овчарки.

Лёва свистнул собакам, которые тут же встали и подошли к нему в беседку. Он потрепал каждую из них по морде, а они отвечали ему тихим повизгиванием и ударами хвостов по гамаку.

– Идите, погуляйте, порезвитесь. Только не шумите, не беспокойте соседей.

Солнце уже скрылось за горизонт, а он пока не спешил заходить домой, к жене и сыновьям.

По улицам уже прохаживалось мало народу, люди готовились отдыхать. Вдалеке, около забора промелькнула чья-то тень. Через мгновение послышался мягкий звук упавшего предмета на газон. Собаки, услышав посторонний шум, тут же подбежали к большому пластиковому пакету, плотному, туго перевязанному, ядовито-зелёного цвета. Они привыкли не подавать зря голоса, а потому, обнюхав его, повернулись к своему хозяину, словно ожидая его реакции: что нам с этим делать?

Посвистев им вновь, Арутюнов повернул к дому. Собаки знали – это было командой не трогать этот внезапно свалившийся из-за забора предмет. Пакету надо было «отлежаться». Такие пакеты иногда падали в этот двор, а потом могли там проваляться сутки, неделю, месяц. На эту часть двора домашние не заходили. Даже за кустами и травой приглядывал хозяин дома: где-то вовремя подкопать кусты, полить их – этим Лёва занимался сам. Мог устроиться здесь и поработать, вытащив из гаража шезлонг и раскладной столик. Когда он принимал решение, что получаемые таким образом «посылки» пора распечатать и за участком не ведётся излишнего наблюдения, в удобное время Арутюнов давал команду собакам. Хорошо обученные псы хватали пастью за бечеву и приносили ему пакеты, которые опустошались от купюр, пересчитывались и распределялись дальше согласно оговорённым ранее условиям. Если содержимое пакета отвечало ожиданиям, то акты проверяемых предприятий получались удобоваримыми и их руководители смело могли рапортовать на партийных и государственных собраниях о том, что на вверенных им объектах вся бухгалтерия в полном порядке.