Текст книги "Песочница"

– И кто вам это сказал?

– Его знакомая Рени Адан.

– И это она вас наняла? Зачем?

– Хочет выяснить: кто мог его убить.

Смотритель маяка словно успокоился, услышав знакомое ему имя:

– Да, я действительно его неплохо знал. Мы встречались с ним каждый раз, когда он появлялся в Биаррице.

– Когда это было в последний раз?

– В воскресенье, примерно в обед. Ему нравилось тут находиться. Это, конечно, не Эйфелева башня, но панорама завораживает. Вы сами бывали здесь?

– Да, но достаточно давно.

– Подниметесь?

– Если вы не против.

– Здоровья вам хватит? Здесь надо преодолеть немало ступеней.

– Ничего, я справлюсь.

– Эмма, погуляй здесь с детьми, – обратился смотритель к своей жене. – Мы поднимемся наверх.

Долгая дорога на смотровую площадку по узкой винтовой лестнице была не очень сложной, но и не простой. Я шёл вслед за бородачом-смотрителем, который по пути умудрялся устроить мне что-то вроде краткой лекции о маяке, рассказал о том, что до перехода на эту работу служил на флоте в ранге корабельного мичмана, пока мы перемещались вдоль круглого каменного цилиндра, обшитого внутри деревом.

Фонарный отсек меня мало интересовал, а вот вид на залив и город напомнили мне детство. Тибо протянул мне бинокль. Внизу начинали зажигаться городские огни, над головой пробегали по темнеющему небу тучки, и было понятно, что скоро поднимется ветер и ночью скорее всего пойдет дождь. Машин на улицах было не много, зато хорошо были видны перемигивающиеся огни светофоров. При взгляде на морскую даль я ощутил, как мой желудок сжался. Через полосу Гранд-пляжа был виден следующий мыс и плато с Музеем Моря. Можно было разглядеть даже то место, где примерно нашли тело Эрсана – до него напрямую было около двух километров.

– Я решил вернуться после службы в Биарриц. Мы жили по соседству с семьёй Эрсанов. И хотя между нами было семь лет разницы мы с Ламаром подружились. Он только с первого взгляда казался сложным, а на самом деле был прост как… парашют. Надо было просто понять, где у него находится кольцо, за которое надо вовремя дёрнуть.

Интересно мне было бы сейчас понять, где же находится такое кольцо у самого Николя Тибо. Удивительно, что он до сих пор меня терпит и даже сам предложил подняться на площадку маяка. Я чувствовал себя немного как на минном поле.

– Скажите, а по ночам вы поднимаетесь сюда?

Кажется, я наступил на мину!

– Только если на маяке обнаружится какая-нибудь неисправность. Вы хотели спросить: как я провел ночь, когда его убили?

– Нет-нет, я спросил из любопытства, – я попробовал увильнуть в сторону, но увидел, что на его лице появляется прежняя тень недоверия. Что ему могло не понравиться в моём вопросе, пусть даже и коряво закамуфлированном?

– По ночам я сплю, адвокат, – он протянул руку за своим биноклем, и я понял, что моя аудиенция у смотрителя маяка завершена. – У вас всё?

– Пока да, – я решил не ковырять палкой муравейник.

– Тогда давайте спускаться вниз, – он указал мне биноклем на выход.

Пока мы спускались по лестнице вниз, я соображал, как бы мне хоть немного исправить ситуацию с таким сложным собеседником. Уже внизу, у цоколя маяка, я примирительно попросил его:

– Месье Тибо, давайте будем считать, что сегодня я был у вас на экскурсии. Вы не знаете меня, я совсем не знаю вас и тем более Ламара Эрсана, о котором хотелось бы узнать как можно больше, в том числе и от вас. Думаю, что нам сегодня было сложно найти подходящую ноту, которая бы помогла обоим добавить доверительности. Если можно, я потревожу вас, когда буду более подготовлен к беседе. До свидания, – добавил я, обращаясь также и к его жене. Оба со мной простились, и я направился на автобусную остановку.

На обратном пути я спрашивал себя, кто вообще мог убить журналиста, и не было ли убийцы среди тех людей, с которыми я сегодня встречался, и не удивился, когда сам себе ответил полуутвердительно. Человек – существо не полностью изведанное. За полную и насыщенную жизнь исследователя человеческой сущности ещё никто не осмелился признать за собой лавры академика в этой области знаний. А у меня она (в смысле жизнь) хоть и насыщенная, но, надеюсь, пока не полная.

Люди склонны скорее производить впечатление, чем быть открытой книгой для окружающих. Склонность отдельной особи к мелким кражам, взяткам, насилию или убийству иногда вовсе не проявляется довольно долго, в зависимости от обстоятельств, которые могут вывести из себя, заставить нарушить определённые ограничители, зайти слишком далеко. Я и по себе давно усвоил, что на убийство человека может толкнуть как характер, так и стечение обстоятельств. Некоторые из правонарушителей, с которыми мне приходилось сталкиваться, были бы хороши на войне в качестве бравых солдат: тяжело обнаружить ту грань, которая позволяет безнаказанно убивать при защите «национальных интересов». Кто должен отвечать за такие убийства: солдат-рядовой, нажавший на курок по приказу сверху, либо солдат-главнокомандующий, отдавший такой приказ во имя «национальных интересов»?

Но я отвлёкся. Я вышел на проспекте Эдуарда VII-го, и пешком направился в «Роялти» – заведение англосаксонского стиля. Наш Биарриц как раз хорош тем, что если тебе хочется сменить душевное настроение, то достаточно перекочевать из одного кабачка в другой: надо только знать, какая атмосфера здесь создана, так как невозможно ориентироваться только на название. Скажем, легко ли догадаться, что «Чёрная пшеница» – это именно блинная? И какие там пекут блины – вкуснотища!

На площади Клемансо я остановился через дорогу от «Роялти», раздумывая где мне присесть за столик – снаружи или внутри; от этого решения зависело, перехвачу ли я просто чашку кофе или позволю себе пару порций джина, сильно разбавленного тоником. Ну, не пару, одну, быстро поправился я, вспомнив недавнее плачевное состояние своих финансов.

Поразмышляв десять секунд, я уже было был готов принять решение, как увидел большой свеженький «Лэнд-ровер», цвета чёрный металлик, стоявший у тротуара с открытой дверцей. Рядом с авто, ближе ко мне спиной стоял мужчина с сердитой рожей, который с кем-то ругался; оказалось – с коротко стриженной брюнеткой, которая стояла не шевелясь, в синем кожаном пиджаке и таких же брючках, обтягивающих аппетитные… формы – их сразу не было видно из-за открытой двери автомобиля.

Издали глядя, мне виделось, что сердитая рожа была не просто чем-то огорчена; было бы точнее сказать – она была разъярена. Издаваемые её звуки были мне не слышны, потому что речь мужчины была хотя и эмоциональной, и сопровождалась недвусмысленной жестикуляцией и мелкими тычками, от которой его собеседницу даже пошатывало, но без затрат излишних децибел.

Я уважаю людей с трезвыми мыслями. Не абстинентов, а трезвомыслящих – вне зависимости от любой дифференциации. «Beneficia eo usque loeta sunt dum videntur exsolvi posse; ubi multum antevenere, pro gratia odium redditur» («Благодеяния только тогда принимаются благосклонно, когда за них можно отплатить; если же они слишком велики, то порождают не признательность, а ненависть»). Знаете, кто и когда выложил человечеству этот принцип, который сегодня звучит в нашей повседневной речи следующим образом: займись собственным луком? Старик Публик Корнелий Тацит1212
  Публий Корнелий Тацит – древнеримский историк (середина 50-х – ок. 120 г.г.).


[Закрыть] где-то тысячу девятьсот лет назад. Умнейший был человек, несмотря на то, что трудился на благо древнего Рима в качестве оратора, писателя, историка, политика и дослужился до звания консула. Эта мысль была запечатлена им в письменном виде – казалось бы, потомкам оставалось лишь прочесть и зарубить себе эту фразу на носу, на лбу – кому где удобно. Так нет же, потомки и до сегодняшнего дня либо не то читают, либо не доверяют старику, а потому в мире царит удивительный беспорядок.

Вот и я теперь оказался в ситуации, которую мог бы избежать. Причём финал её был непредсказуем. Да, заранее признаю свою ошибку.

Я направился навстречу этой самой непредсказуемости; сделал вид, что мой путь случайно проложен так, чтобы пройти как можно ближе к участникам этой мыльной оперы.

– … и отдуваться за это я не собираюсь, – жёстко внушал мужчина ультимативным тоном. – Я не собираюсь если что подставлять свою задницу. А вот твоя для этих целей как раз подойдёт и всех устроит. Дебютом для тебя это не станет.

Сзади мне был виден его дорогой костюм и невысокие каблуки очень дорогой обуви; раскрытая ладонь левой руки поблёскивала от мерцания золота тяжёлого обручального кольца и массивных часов «Патек Филипп» эксклюзивной модели. По седине оставшихся на голове волос было понятно, что он не молод, но фигура у него сильная, хотя и не спортивная. И принадлежит человеку, который обычно не метелит каждый вечер хорошеньких девушек у входа в «Роялти».

И только когда он был готов этой дорогостоящей левой рукой нанести очередной незаметный тычок куда-то в область рёбер чуть ниже женской груди примерно третьего размера, я вдруг узнал обладателя золотоносной руки.

Но к этому моменту перст судьбы уже подвёл меня между поднятой рукой мужчины, который оказался мэром нашего Биаррица Юлесом Лакомбом и девушкой. Мэр был в таком недоумении от внезапно возникшей преграды, что замер с поднятой рукой и приоткрытым ртом, проглотив ранее подготовленную для девушки фразу. Вместо этого он спросил у меня:

– Ты кто такой?

Ошеломлённо и вопрошающе он рассматривал меня, словно стремительно старался понять, какое отношение ко всему происходящему имеет этот внезапно возникший тип. Он перестал походить на Мефистофеля, а скорее – на ошеломлённого Панурга1313
  Панург – герой сатирического романа Франсуа Рабле «Гарангатюа и Пантагрюэль». По этимологии своего имени – хитрый, коварный плут и мошенник.


[Закрыть]. Особенно когда до него дошло, что этот нахальный тип ему знаком.

Он был повыше меня и поэтому через нахальную голову смотрел на девушку, словно ждал от неё разъяснений по поводу неожиданного поворота в драме. Я стоял к ней спиной, поэтому реакция девушки мне была не видна.

– В чем дело, Морэль? – спросил он, припомнив мою фамилию с таким подавленным видом, словно ему сообщили о том, что он только что хлебнул порцию стрихнина. А я быстренько старался сообразить, чем для меня обернётся собственная выходка.

Я по-прежнему не видел девушку и даже не мог предугадать женский отклик на происходящее, хотя понимал, что развитие событий зависит и от её поведения: она могла просто сбежать и тогда мне глупо пришлось бы объясняться перед мэром, какого же чёрта я влез в их беседу. Лакомб в это время уставился на свою машину, словно ждал, что кто-нибудь выйдет из неё и разъяснит ему создавшуюся ситуацию.

Я тоже взглянул на «Лэнд-Ровер» и увидел на водительском сиденье здоровый живой шкаф, который, видимо, всё это время наблюдал за всей этой сценой, а теперь поднялся со своего места и подошёл к тротуару. Шкаф, в отличие от мэра, имел вид не столь фешенебельный, но по его арабской витрине с перебитой от удара ручкой-носом я сделал вывод, что он вряд ли обучен хорошим манерам. У меня от одного его вида заныла каждая косточка. Единственно, что меня удерживало на месте: я чувствовал на своей спине взгляд женских глаз. Только это заставляло меня как приклеенному стоять с выражением сфинкса, хотя вероятность того, что меня превратят в баранью отбивную, была чрезвычайно велика.

– Вы собираетесь нажить себе проблем? – спросил Лакомб уже немного успокоившись, взяв себя в руки и скорее уже из любопытства.

– Нет, я просто изображаю из себя заградительного ежа, – ответил я, краем глаза наблюдая за человекоподобным шкафом.

– Вы мало походите на серьёзное препятствие, так что я могу посоветовать вам только быстрее отсюда убраться.

Позади меня до сих пор было молчание. Я решил избрать такую же линию поведения и потому просто смотрел в глаза мэру, изображая из себя статую с красными от напряжения ушами.

– Патрон? – это подал голос массивный араб, словно бы спрашивая у Лакомба: может мне пора действием обозначить своё присутствие здесь?

Видимо, мэр никак не мог принять решение, что же со мной делать дальше. Разыгрываемая сцена привела его в замешательство.

Эта неуверенность сыграла мне на руку. Прохожие и люди, сидевшие за столиками «Роялти», стали обращать на нас внимание. Может быть поэтому Юлес Лакомб махнул рукой шкафу, чтобы тот занял свою прежнюю позицию в автомобиле.

– Ладно, мэтр, – Лакомб демонстративно для окружающих улыбнулся и язвительно, так тихо, чтобы услышал только я, произнёс:

– Примите совет на будущее: хочешь жить в Риме – не бранись с папой.

После этого Лакомб огляделся по сторонам и с едкой ухмылкой сказал уже поверх меня:

– Дорогуша, не заставляй меня нервничать. Ты всё услышала.

Мэр сел в открытую дверь автомобиля, захлопнув её за собой. Уже сидя он ткнул указательным пальцем в мою сторону, после чего водитель многообещающе недобро посмотрел на меня, словно пытался сфотографировать, и ограничился кивком, отчего по моей коже побежали мурашки.

Двигатель заурчал и «Лэнд-Ровер» тронулся по улице, так что кивнуть в ответ я не успел. Мне оставалось просто радоваться жизни по окончании этого спектакля и предвкушать возможные его последствия. Не то, чтобы я был пессимистом, но и вера в светлый образ человечества была не безгранична; кроме всего прочего, подпитывалось это чувство и профессиональным опытом.

– Так ты не просто храбрый рыцарь, а ещё и адвокат, спасающий прекрасных дам? – поинтересовалась девушка, когда я вновь обрёл подвижность, ощутил под ногами не зыбкое болото страха, а земную твердь и смог повернуться к ней лицом.

То, как она со мной заговорила, не увязывалось с только что увиденной мною картиной. Казалось, что это она заступалась за меня всё это время, а теперь старалась успокоить как могла. Многим мужчинам, ценящим женственность и нежность в противоположном поле, понемногу теряющем эти прекрасные черты в погоне за эмансипированностью, это могло показаться даже обидным началом знакомства.

– Пропустим по стаканчику? – предложил я вместо ответа, кивнув в сторону «Роялти».

Решение она принимала несколько долгих секунд, которые я вытерпел в полной неподвижности и молчании. Ничто не мешало ей поблагодарить меня и просто уйти.

– Только при одном условии – я плачу за выпивку, – наконец согласилась она. – И сядем внутри.

Когда, придерживая дверь, я пропускал её вперед, то ощутил одурманивающий запах – минимум парфюмерии перемешался с запахом её нежной кожи, напоминавшей тонкую бархатистую кожуру персика. Мы с трудом нашли свободный столик у бара: внутри было много народу. Пока мы передвигались к нему, посетители, в том числе и те, с кем я или она здоровались на ходу, сначала смотрели на девушку, и только потом – на меня.

Это любопытный закон природы: и мужчины, и женщины сначала смотрят на красивую женщину, а потом уже, словно оценивая, на сопровождающего её чичисбея. Как проверка соотношения их достоинств хотя бы по внешнему виду. Я усадил свою новую знакомую, спросил, что она будет пить, а сам направился к стойке, пробивая себе дорогу через скопище страждущих самых разных напитков, чтобы не ждать загруженных заказами официантов. Вернулся с двумя стаканами виски, ловко балансируя ими и не пролив ни капли. Она посматривала через витринное стекло на людную площадь.

– Ты быстро, – сказала она с улыбкой.

– Это не сложно, когда бармен знакомый.

– Аааа, значит используешь служебные связи в личных целях?

Ещё несколько минут назад, стоя на тротуаре, я ввязался во что-то неприятное. А сейчас был только рад, что заслужил вот такой её взгляд из-под аккуратно уложенных волос, которым она изучала меня, положив сумочку на колени и опираясь на спинку тяжёлого деревянного кресла. Это был изучающий и немного озадаченный взгляд, словно девушка пыталась определить, к какому виду позвоночных меня можно определить. Я же рассматривал её маленькие серёжки в форме цветов, белую блузку с двумя расстёгнутыми верхними пуговицами, красивые ногти на длинных пальцах.

– Не без этого, – ответил я, сделав глоток виски. – Что ты не поделила с Лакомбом?

– Тебе это интересно?

– Раз уж я ввязался в столкновение с ним, то хотелось бы знать предысторию конфликта. Или вы с ним родственники, и меня дёрнуло разнимать при перебранке дядю и нашалившую племянницу?

– Нет, не угадал, мы точно не родственники с ним.

– За что же такая немилость? Он явно распускал руки, словно имеет на это право, а ты не спешила его осадить.

– Какие-то отношения между нами есть, но не те, о которых ты сразу подумал, – заметила она.

– Я ничего такого…

– Да, месье адвокат, ты ещё и вежлив, я понимаю. У нас с ним деловые отношения, только он считает, что я плохо выполнила кое-какие из своих обязанностей по работе. Вот и разоряется теперь.

– Ты сделала что-то плохое?

Она кивнула с грустной полуулыбкой:

– Вполне возможно, я ещё и сама не поняла.

– Значит, вину уже признаешь?

– Ты же адвокат, а не судья.

– А ты чем занимаешься? Ты муниципальный работник?

– Да, в общем да. Так что он практически мой шеф.

Я не знал, что ещё у неё спросить:

– Может ты его секретарша?

– Нет. Это нехорошая история, о которой я сейчас не хочу говорить.

Я пожал плечами:

– Я же тебя не заставляю, но надо же было спросить.

– А ты с ним близко знаком?

– С кем, с Лакомбом? Нет, просто город маленький, когда-то стали здороваться при встрече на улице – вот почти и всё.

Девушка снова посмотрела на меня, а я опять пожал плечами и слегка покачался из стороны в сторону в кресле. У неё привлекательный профиль с немного вздёрнутым носиком. Может ей противно вспоминать о мэре, а может неудобно говорить об оплошности, которую она совершила, а это вывело мэра из себя. Говорить об инциденте ей не очень-то хочется, а разговор у нас как-то не склеивался. Только теперь я сообразил, что я не назвался сам и до сих пор даже имени ее не узнал. Девушка, попивая виски, вновь осмотрела площадь.

– Мне пора. Проводишь меня немного?

Понятно, она просто выжидала это время, чтобы удостовериться, что машина мэра наверняка уехала отсюда.

– Да, если хочешь.

Она взмахнула рукой официанту, показав ему, что оставляет деньги на столике и вышла из ресторанчика не оглядываясь. Я украдкой поглядывал на её профиль между двумя прядями волос, колыхавшихся при ходьбе; девушка иногда посматривала на меня, но за этим взглядом не следовала улыбка. Только сосредоточенность.

И по площади она шла без улыбки, направившись на восток, так что скоро мы оказались на проспекте Верден. Она шла медленно, засунув руки в карманы куртки, придерживая локтем сумочку на длинном ремне, глядя прямо перед собой и держась подальше от проезжей части, будто предоставляя мне возможность идти рядом. Мы так и шли молча, чуть поодаль друг от друга и немного в горку. Посматривали друг на друга, только чтобы убедиться, что идём всё же рядом, пока она не остановилась на углу у городской галереи «Медиатеки». Я понял, что настала минута, когда она либо что-то скажет, либо попрощается со мной.

– Все, спасибо, адвокат, дальше я сама.

И она действительно протянула мне руку и вложила в мою ладонь, так что я почувствовал немного нервное пожатие, которое плохо вязалось со спокойным выражением ее глаз.

– Меня зовут Андрэ. А тебя?

Только тогда, когда я спросил её имя, девушка через несколько мгновений наконец-то улыбнулась. Словно забежала за угол и вернулась оттуда с улыбкой, потом её глаза пристально посмотрели в мои в течение долгой секунды, и она назвалась:

– Мари. А я уже думала, ты так и не осмелишься спросить моё имя.

– Это имя тебе идёт.

– Большое спасибо, Андрэ.

Внезапно возникшая улыбка исчезла с её лица, и она просто развернулась и ушла. Я развернулся в другую сторону и пошёл вниз, в сторону «Роялти». Не потому, что хотел вернуться туда, а просто, чтобы ей не казалось, что я стараюсь проследить её маршрут. Хватит приключений на сегодня, домой.

5

Я знал, как найти родственников покойного журналиста. С его тёткой я был знаком мельком, а вот лишённого всякого высокомерия мужа тёти Эрсана знал ещё с детства и двадцать лет назад не раз видел его на новом тогда судёнышке у рыбацкого порта; именно это судно и кормило старика и его семью. Так что на следующий день я решил направиться к небольшой бухте, именуемой Портом Рыбаков – это в нескольких десятках метров от того места, где нашли тело Ламара Эрсана.

Утром в зеркале над умывальником я критически оглядел ту часть туловища, которое поместилось в него, и усталое, небритое лицо. Открыл кран, и начал плескать её себе в лицо и на шею, тряся головой и отфыркиваясь, как бродячий пёс под дождём. Затем живо растёрся полотенцем и принялся бриться, рассматривая своё лицо: тяжёлый нос, тёмные глаза, явно широкие черты лица. Если оценивать свои шансы в борьбе за женщин с этой точки зрения – особо похвастать нечем. Парню с такой фотографией ничего не перепадёт.

После столь неутешительного вывода я занялся прямо на кровати разбором своих неоплаченных счетов, кои созерцал по одному под ритмы «Мисс Робинсон»1414
  «Мисс Робинсон» – нарицательный персонаж, взрослая дама, запавшая на безусого юнца.


[Закрыть] Саймона и Гарфанкеля1515
  Саймон и Гарфанкель – дуэт американских музыкантов 1960-х г.г.


[Закрыть]. Честно говоря, я так ни разу и не посмотрел прославленный фильм шестидесятых прошлого века «Выпускник»1616
  «Выпускник» – знаменитый американский фильм, по сюжету которого главная героиня соблазняет 21-летнего юношу, только что окончившего университет; в финале молодой человек променял свою взрослую возлюбленную на ее юную дочь.


[Закрыть], дебютный для Дастина Хоффмана. Но услышав впервые эту мелодию ещё на кассетнике своего отца, я всей душой полюбил и эту и другие мелодии этих исполнителей фолк-рок-поп-ичёртзнаеткакихещёстилей. А блестящая переработка Саймоном «Полёта кондора»1717
  «Полёт кондора» – песня из одноимённой сарсуэлы, написанная перуанским композитором Д. Роблесом в 1913 г. на мотив традиционных народных мелодий жителей Анд.


[Закрыть] Даниэля Роблеса заставила меня по-новому отнестись к сарсуэлам1818
  Сарсуэла – испанский музыкально-драматический жанр, сочетающий вокальные выступления, разговорные диалоги и танцы.


[Закрыть] наших соседей испанцев. Чудесное переплетение звуков гитары, чаранго1919
  Чаранго – щипковый струнный музыкальный инструмент, распространённый в Андском регионе Латинской Америки.


[Закрыть], виолончели, флейты с гармоничным исполнением этого дуэта поражали своей изобретательностью даже такого безграмотного любителя музыки, как я.

Совместив цифры счетов со звуками звучавших мелодий уже из альбома «Мост над неспокойной рекой», я стал мечтательно подсчитывать, сколько же мне времени понадобится на то, чтобы купить себе хотя бы какой-нибудь автомобиль, на котором можно было бы не стыдно показаться в городе. Пока же придётся договариваться с моим знакомым, который владел в Биаррице небольшой фирмой по прокату автомобилей, чтобы он сделал мне максимально возможную скидку на что-нибудь четырёхколёсное.

В четверть одиннадцатого я подъехал на семилетнем небольшом «Пежо» к Рыбацкому Порту, где хозяин точки аквалангистского оборудования в домике с вывеской «подводное плавание с аквалангом», подсказал мне, что сегодня он не видел старика Натана, но дал мне его адрес и объяснил, как лучше найти его дом. Это было меньше чем в получасе езды, на краю города, там, где на трассе А-63 надо было свернуть сразу за бетонным столбом с дорожным указателем «Бильбао – Сант-Себастьен – Сант-Жен-де-Луз» и поворотом на Биарриц.

По дороге меня побеспокоил телефонный звонок. Я достал мобильник из кармана.

– Как поживаешь, дружище?

– Я за рулём, Биш. Еду к родственникам журналиста.

– А вечером что собираешься делать? Может найдём подходящих малышек?

– Пока не знаю. Всё зависит от работы.

– Это понятно, ну а как же секс?

– Я тебе перезвоню, пока!

Я отключился. Он хороший парень, и как-то умудряется вести беззаботную жизнь без ущерба для своей работы. У меня так не получается.

Он никогда не лез в мою жизнь тараном, но и не бросал меня на произвол судьбы, чтобы со мной не происходило. Даже пару раз отметелил противников по пьяной драке. Я был благодарен ему за это и готов был прощать Бишенте все его недостатки. Знать бы только какие его черты можно было наверняка отнести к недостаткам. Не то чтобы у него их не было. Вот хотя бы его болезнь, связанная с падкостью на женщин, которой он и меня старался заразить. Всё заканчивалось бурно проведёнными ночами и алкогольным синдромом. Но разве для мужчины это недостаток?

Я понимал, что беседа с родственниками журналиста, если вообще и состоится, будет непростой. Мне припомнился опыт общения с семейством Тибо. Мне была нужна неизвестно какая информация, но не могу же я подвергнуть родню убитого приличествующему в таких случаях официальному допросу. Когда вы видели убитого в последний раз? Что вы все делали в тот день? Какие у вас были отношения? Кто мог желать его смерти?

В молодости Натан Сорель выбрал работу на флоте, ходил по морю лет двадцать, но потом вернулся в Биарриц, чтобы на собранные деньги купить себе свежий катер и в сезон катать на нём туристов на рыбалку, дайвинг, а в остальное время вместе с семьёй возделывать землю, хотя добрая половина местных крестьян пыталась продавать свои земли под строительство. В те времена он был человеком крепким, упорным, и удачно использовал свои познания английского языка, приобретенные в своих морских походах, при общении с туристами. Его даже называли «туристский капитан», и он не воспринимал это прозвище в качестве насмешки.

Его женой была старшая сестра Луиса Эрсана, и вот он-то и был отцом Ламара Эрсана.

Луис Эрсан потратил немало времени на учёбу при помощи и поддержке родителей и сделал неплохую карьеру врача-нейрохирурга. Закончил медицинский факультет университета Бордо, стажировался в Алжире, работая в больнице По катался по округе на машинах скорой помощи, начал карьеру с интернатуры клиники Амьена, совмещая это с дежурствами в отделениях сосудистой хирургии, потому что уже тогда ему хватило ума, чтобы предвидеть, какого рода медицинская специализация со временем окажется в особом почёте. Потом была кропотливая работа специалистом в Тулузе, исследования, защита диссертации, научная работа. Переезд в Париж и работа в лучших учреждениях с преподаванием на медицинском факультете в Университете Париж Декарт, строительство частной клиники, семья, хорошая квартира в 16-ом округе.

Его сестра Клара Эрсан (теперь же – Сорель, по мужу) получила вместо всего этого «туристского капитана». Говорят, её в молодости никак нельзя было назвать существом милым или обаятельным. Парни улыбались ей только из вежливости, не получая в ответ ни приветливого взгляда, ни улыбки. С самых юных лет её преследовало родительское предубеждение о той опасности, которое исходит для нежного создания от богатых туристов, людей духовно неучтивых и бесцеремонных, кружившим головы женщинам в каждом месте своего нового отдыха, выходившие из своих гостиничных номеров только ради наркотиков, алкоголя и особенно любивших полакомиться соком невинных девиц.

Ещё Ларошфуко2020
  Франсуа VI де Ларошфуко – французский писатель, автор сочинений философско-моралистического характера (1613 – 1680 г.г.).


[Закрыть] заметил: «Все мы обладаем достаточной долей христианского терпения, чтобы переносить страдания других людей». Клара не читала его «Максимы»2121
  «Максимы» – сборник афоризмов, составляющих кодекс житейской философии Ф. Ларошфуко.


[Закрыть], но стоически переносила все удачи своего брата. Избежав собственных сердечных ран, от которых она старалась уберечь своих детей – старшего сына и дочь, она не избежала некоего разочарования с одним из них.

Я помнил их сына, Квентина Сорель, в которого были влюблены все девчонки выпускного класса: брутального вида парень притягивал их к себе как лампочка мотыльков. Как-то в городе он познакомился с компанией молодых людей, которые оказались приверженцами ЭТА. Среди них была и молодая девушка, в которую Квентин втюрился по самые уши. Вместе с вирусом любви он подцепил и бактерию баскского сепаратизма. По крайней мере так говорили в городе, когда Квентин Сорель попросту исчез из Биаррица. С тех пор Клара Сорель сникла, потеряла интерес к будущему и только яростнее привязывала к себе младшее чадо – дочь Полин.

Клара Сорель как-то даже хотела уехать из Биаррица, но съезжать с насиженного места всё же не так легко. И куда можно сбежать от своего домика, судёнышка, хоть какого-то урожая овощей и злаков, которые хотя и не оставляли времени ни на минуту отдыха, обрекая на примитивный быт, но кормили семью скудным урожаем и туристским заработком. А вот теперь, со смертью племянника, она может унаследовать всё его имущество: парижскую квартиру, его долю в частной клинике, не маленький дом в Биаррице, счета в банках, автомобиль, да мало что ещё.

Я быстро нашёл их дом на краю города, оставил машину у ворот не перекрывая выезд, и пошел пешком по тропинке. У входа в дом, засунув руки в карманы своей тужурки из тёмно-синего сукна, меня вышел встречать сам хозяин, который внимательно следил за тем, как я ломаю себе ноги на гравийной дорожке. Что-то в его руках сверкало под солнечными лучами словно лезвие; не то, чтобы я испугался старика, но деревенские или рыбацкие орудия труда всегда вызывали во мне ощущения грубой силы. Подойдя ближе я готов был восхищаться ловкости и сноровке «туристского капитана», способного ловко очищать кожуру с яблока громадным ножом, вместе с деревянной рукояткой достигавший в длину сантиметров сорока и который мог бы служить ужасным оружием даже в ближнем бою.

Он не сильно изменился за то время, что я не видел Натана Сореля. Его лицо сохраняло безмятежное выражение; только морщин стало больше, а вот в росте он, кажется, стал уступать себе прежнему. Из окна выглядывала девчонка лет шестнадцати, видимо его дочь, которая тоже вышла из дома. Она точно не был похожа на своего старшего брата, хотя в каждом из них были заметны какие-то черты, переданные им отцом. Когда я подошёл к ним, оба они рассматривали меня с некоторым проблеском любопытства, которое быстро прошло, как только я с ними заговорил.

– Добрый день, месье Сорель, мадмуазель. Я – адвокат Андрэ Морель. Вы не могли бы мне уделить несколько минут? Я пришёл по поводу племянника вашей супруги, Ламара Эрсана, – я обращался прежде всего к старику.

– С ним ещё что-то случилось?

Шедевральный вопрос о покойнике, не правда ли? Старик явно в ударе: либо ждёт от меня реакции – знаю я о том, что мой повод для встречи с ним – это как-никак покойник, либо я собрался его беспокоить по уже ничего не значащим пустякам. Я как можно пристойнее заметил:

– Учитывая сложившиеся обстоятельства…

– Вы уже не первый, кто за последние сутки приходит к нам с таким же поводом, – с ноткой хитринки ответил старик. – Нас уже беспокоили из полиции.

– А кто вас прислал? – спросила девочка.

Молодая-зелёная, но вопрос поставила абсолютно верно. Вот только твоих вопросов мне сейчас и не хватало. В окне мелькнуло лицо пожилой женщины, которая жестом показала Натану Сорелю, чтобы он проводил нежданного гостя в дом.

– Полин! Месье всё же адвокат, а не «манекен»2222
  Манекен (устар.) – сыщик, полицейский.


[Закрыть]. Если речь идёт о наследстве, то вам лучше поговорить с моей женой – всё же умерший был её родственником. Зайдите в дом.

– Да, я полагаю мне будет лучше поговорить со всеми вами, и с мадам в первую очередь, – согласился я, маневрируя на ходу и прикидывая, как еще мне придётся изощряться, прежде чем мне удастся узнать всю правду, и сколько ещё лжи придётся выслушать…

Мы вошли в дом, над входной дверью которого гостей встречал огромный тунец. Он (конечно же дом, а не тунец!) был двухэтажный, нижний этаж приспособлены под кухню и довольно большую гостиную. В центре её главным украшением был большой овальный стол, за которым уже сидела живая мумия – мадам Сорель.