Текст книги "Песочница"

Каждая вещь в этом доме, начиная от поросших мхом вытесанных камней фасада и кончая комнатами, где старая (но не подумайте, что старинная) мебель вместе с посудой начала восьмидесятых годов сохранилась неплохо, словно оказалась только расконсервированной. В отличие от её хозяйки.

Морщинистое лицо Клары Сорель, выглядевшее ещё более потрепанным годами, чем это было на самом деле, выражало лихорадочную тревогу: судя по нему, она слышала всё, о чём говорилось во дворе. Мадам Сорель, по моим прикидкам, не было далеко ещё и шестидесяти, но вот здесь, сидя за столом в высоком кресле с деревянной спинкой, она производила впечатление изрядно замученной жизнью женщины лет на пятнадцать старше. Загорелое, в паутине морщин лицо, обрамлённое паклей из длинных и седых волос, только усиливали схожесть большой комнаты с музеем восковых фигур.

Это было жилище с потолками, украшенными алебастровыми карнизами и гигантскими розетками. Прихожая плавно переходила в просторную гостиную, разделенную столом на две симметричные части. Обстановка дома, похоже, перекочевала к хозяевам в качестве наследства их давно умерших родителей, которые и предусмотрели в своё время в доме все массивные украшения. А нынешние хозяева решили не отказываться ни от превосходной тяжёлой мебели, ни от обилия лепнины, ни от общего стиля в убранстве. В результате громадная гостиная оказалась заполненной довольно интересными вещами, которые ещё через несколько десятков лет можно будет назвать антиквариатом.

– Я вас знаю, месье. Вам известно, что я была знакома с вашими родителями?

– Нет, мадам, – удивлённо отозвался я. Теперь стало понятно, почему она позволила мне вообще войти в дом.

– У вас были добрые родители. Они не раз приходили на помощь нам.

Оказывается, покойные старики посвящали меня не во все свои тайны. Я промолчал.

– Да. Хотите кофе, месье Морель?

– Да, спасибо.

– Полин, приготовь месье кофе. Ты будешь, Натан?

– Что ж, почему бы не побаловаться.

– Что вас к нам привело? Вы что-то говорили о наследстве? – спросила мадам Сорель.

– Не совсем так, мадам, не совсем, – возразил я. – Это ваш супруг говорил о наследстве. В общем-то, я частным образом расследую смерть вашего родственника. А помните вы меня ещё и потому, что мы учились с Квентином в одном лицее.

Она посмотрела на меня в упор. По женщине не было заметно, что ее потрясло ещё свежее известие об убийстве её близкого родственника. Может, и вовсе не потрясло. И не смерть, а возможное немалое наследство. Возможно, она даже была рада, что вдруг окажется с немалыми для её семьи деньгами, которых вполне хватит на её жизнь, жизнь её детей и внуков, которые так или иначе у неё появятся. Я даже взял на себя смелость предположить, что любой был бы рад такому жизненному курбету, особенно, если ты не очень-то ладил при жизни с умершим, или просто с ним не был знаком лично.

– Вот как? Тогда присаживайтесь, может сюда, за стол, здесь вам будет удобнее.

– Спасибо, мадам. Меня наняли искать убийцу вашего племянника, – ещё раз объяснил я с надеждой, что мои слова воспримут как просьбу о помощи.

– Частным образом? А как же полиция? – вмешался её муж.

– Подожди, Натан, – взмахнула кистью руки старушка, словно заставляя его помолчать. – И кто же это платит вам за эту работу?

– Вы её не знаете? Эта девушка утверждает, что она… что она была его невестой.

– У дяди Ламара было много знакомых женщин. И кто же из них утверждает, что она его невеста? Кто она? – вмешалась уже младшая из Сорелей с пылким девичьим негодованием. Чуть не расплескав на меня горячий кофе.

– Полин, не лезь в наш разговор, – прикрикнула на неё мать.

Девочка промолчала, но было видно, что она с нетерпением ждёт моего ответа.

– Это мадмуазель Рени Адан, она из нашего города, работает в полиции, – ответил я, удивившись нервной поспешности младшей из Сорелей, с которыми были сказаны эти слова. – Она вам чем-то не нравится?

Полин открыла было рот, чтобы что-то сказать, но мать опередила дочь:

– Да, она нам не нравится. Ламар как-то приходил к нам с этой, как вы сказали, местной невестой. Значит, это она вас наняла.

Я ждал дальнейших объяснений, но их пока не последовало. Я понял, что так больше ничего из них не вытяну и решил тогда подойти к проблеме с другой стороны:

– Расскажите мне о своём родственнике Ламаре, всё же я пришёл к вам узнать что-нибудь о нём. Мы до сих пор о нём так и не поговорили.

Номинальный глава семейства всё это время сидел немного поодаль, словно служил второстепенной декорацией; вот он встал, и подходя к темному серванту, стоявшему в глубине большой залы, налил из откупоренной бутылки коньяк в две маленькие толстостенные рюмочки, одну из которых принёс мне.

– Что вы на него напали? Мэтр приехал к нам за помощью, а вы спустили на него всех собак. Клара!

Мадам Сорель подождала, пока муж поднесет коньяк к губам, и начала медленно говорить:

– Мне вообще не о чем рассказать. Не так уж и часто мы общались. Когда умер мой брат, племянник Ламар со своей матерью вообще редко у нас бывали. Натан видел его иногда в порту или на пляже, сын бывало сталкивался с ним в городе. Я и с братом виделась весьма редко, он только один раз приглашал к себе в Париж.

– Вы были не в ладах с братом?

– Мы только назывались родственниками. Да, брат заходил к нам, когда приезжал в Биарриц. Изредка звонил. Мы отдалились, как только он покинул Биарриц. Зачем мы ему были нужны, если он в Париже катался как сыр в масле. У него там свой круг, не ровня нам, крестьянам. Он мог бы как-то и помочь нам, хотя бы нашим детям. Но такая мысль ему в голову не приходила, а мы не хотели навязываться. А племянник Ламар здесь не при чём – он сын своих родителей, – подвела итог отношений старушка с плохо скрытой обидой в голосе.

Как часто люди бывают разочарованы собственной жизнью на примере судьбы своих близких. Могу предположить, что мадам Сорель ни разу в жизни не пришлось на глазах мужчин выходить из морской пучины в мокрой одежде, облепившей скульптурные формы, как это проделывала Бриджит Бордо.

На стенах комнат этого дома не были вывешены почётные дипломы и сертификаты с перечислением научных регалий и благодарностей медицинских учреждений. Однако вот уже не одно десятилетие здесь царит атмосфера обиды за пренебрежительное отношение парижских родственников к его хозяевам. Их забыли под этой крышей, как заброшенные старые деревянные лыжи: на таких уже никто не катается. В крупных городах такого рода мысли трансформируются во что-то материальное, здесь же они просто хранятся в чуланах людских душ, покрываясь пылью и оттого становясь всё тяжелее для их хозяев.

– Так Ламар Эрсан бывал у вас?

– Крайне редко. Заезжал раз в год, старался быть обходительным, но и поговорить нам вместе было особо не о чем.

– А вы сами не намекали ему, что ждёте от него какой-то родственной помощи? – спросил я, осознавая, что вопрос поставлен коряво и Сорели могут попросту на него ничего не ответить.

– С какой стати? У нас с ним не было никаких совместных проектов, чтобы просить денег по-родственному. И нам хватает на жизнь – мы просто не тратим больше того, что можем заработать. У нас есть свои накопления, хотя и небольшие, – Клара Сорель умела сохранить лицо.

«Свои накопления» было сказано с чувством собственного достоинства, и я попытался зацепиться за него:

– Но вы знали о его накоплениях?

– Нам он ничего об этом не рассказывал. Должно быть, что-то получил от родителей, сам копил для будущей семьи и детей, но мы этим не интересовались.

– Дядя Ламар был особенным, – не выдержала вновь Полин Сорель. – Вот когда мой старший брат Квентин жил с нами, они вместе могли и поговорить, и поспорить о жизни. Они понимали друг друга.

– А в этот раз вы видели месье Эрсана?

– Нет, – покачала головой мадам Сорель. – Мы и не знали, что он в Биаррице. Только позавчера мы узнали о том, что же с ним случилось. В порту моему Натану уже намекали, что теперь нас ждёт богатое наследство. Так что наша семья под подозрением, нам и в полиции говорили. Всё выспрашивали, что нам известно о богатствах Ламара. Вы же тоже так думаете вместе с вашей заказчицей?

Я молчал, соображая, что на это ответить.

– Чтобы так предполагать, надо обладать какими-то фактами. Моя работа заключается как раз в том, чтобы наравне с полицией найти истинного виновника и уберечь этим остальных от оговора.

Клара Сорель, словно ожидая услышать именно такие слова, напустила на лицо маску некоей холодности. Спросить у них в лоб, где каждый из них был в ту злосчастную ночь, я не решался, иначе аудиенция была бы тут же прервана.

– Сам он никогда не жаловался, что чего-то опасается?

– Нет, – покачала головой мадам Сорель. – Мы и об этом ничего не знаем.

– Никто и не мог желать ему смерти, – вставил старик Сорель.

«И всё же кто-то же его убил», – возразил я ему мысленно. У меня сложилось впечатление, что Сорели ничего не хотят знать о самом расследовании; они и со мной разговаривали, только чтобы скорее забыть об этой неприятной истории, дождаться её завершения и жить дальше без каких-либо угрызений совести.

– Искать надо среди тех, кто с ним общался в тот день, – заметила Полин Сорель.

Мать кинула на неё взгляд, который я определил уже как невысказанную вслух команду не умничать. Я видел её строгие зрачки в глубине радужной оболочки, заметил, как бьется маленькая жилка на виске и едва заметно дрожат строго сжатые губы.

– Ты что-то знаешь? – спросил я у девочки.

– Его же просто отследили. Поджидали подходящий момент.

– Полин! – это уже прикрикнул отец, опустивший руку в карман за пачкой сигарет и зажигалкой. Я смотрел на него, рассматривая как его широкие руки с грубыми шершавыми пальцами разминали для чего-то сигарету, словно она была набита грубыми опилками.

Мне нравится наблюдать за людьми; никакая фальшивость и притворство не смогут скрыть от внимательного глаза внутреннее содержание оболочки, если обратить внимание именно на ту единственную часть тела, которая выдаст душу её обладателя. Руки Натана, всю жизнь сжимавшие неграциозными пальцами для своего хозяина тяжёлые и грубые инструменты, которыми он наверняка плохо попадал в кнопки мобильного телефона, и были именно такими частями тела. Я с интересом следил за мозолистой и огрубевшей рукой, закинувшей пачку и зажигалку в карман, делая усилие над собой, чтобы отогнать дурацкие мысли: как он мог бы действовать своими руками, вооружённый ножом.

– Я просто немного подумала, – добавила Полин. – Это и так понятно. Мэтр размышляет, и я думаю о том, как это могло произойти. Что в этом плохого?

– Ничего, но и не болтай лишнего, это не наша забота. Больше мы ничего не знаем, мэтр.

– Я всё же оставлю вам свою визитку. Если вдруг вам чем-нибудь захочется поделиться со мной.

– Сожалеем, что не смогли помочь вам, – сказала Клара Сорель, хотя никакого сожаления в её тоне не было слышно. Казалось, она вовсе не скорбит из-за смерти брата и, быть может, просто ожидает момента, когда ей дадут возможность воспользоваться преимуществами своего нового положения.

Мне оставалось только проститься и направиться к машине. Из окон – я чувствовал – меня сопровождал взгляд трёх пар глаз.

6

Между фразами он жадными глотками отхлебывал воду из стакана, который стоял у него под рукой.

– Вы были весьма невежливы в тот вечер, молодой человек. Нет, я могу понять, что вам было сложно сразу сориентироваться в сцене, которая предстала перед вами вчера, да и я был слишком разгорячён создавшейся ситуацией в городе. Поверьте, только этим и объясняется моя вспыльчивость в тот день. Но я слишком хорошо знаю Биарриц, – сказал он, кивая в сторону окна своего кабинета, за которым открывались виды на мокрый от дождя город, – и знаю его жителей. Сегодня половина из его обитателей встревожены той нервозностью, которая связана с гибелью нашего уроженца и известного журналиста Ламара Эрсана.

Мэр Лакомб был переполнен ответственностью за горожан и, видимо, переживал за город, который он считал своим, и в котором десяток поколений его предков жили и трудились, подготавливая ему почву для продвижения по лестнице выборных должностей. В его лице поколения Лакомбов наконец-то накопили политическое состояние, достаточное не только для занятия этого поста, но и протискивание выше. Я слушал его и пока не мог понять, какого чёрта ему от меня надо и зачем он решил побеседовать со мной: может, такова была его форма приносить извинения?

– Этот месяц вообще для Биаррица богат на неприятные события: утонул турист, сбили пешехода, кто-то слышал какие-то выстрелы у музея Моря… И хотя все эти события относятся к компетенции муниципальной и национальной полиции, я, как должностное лицо, прекрасно осознаю, что жители города будут указывать пальцем на меня и утверждать, что это именно мэрия не справляется с проблемами подобного рода. Я не могу просто сидеть сложа руки, тем более, как вы знаете, руководство муниципальной полицией возложено на нас.

– Да, господин мэр, но я не совсем понимаю, какое отношение всё это имеет ко мне.

Когда я выехал от Сорелей, мне поступил звонок от секретаря из мэрии – меня просили заехать к месье Лакомбу по его просьбе. Я сказал, что буду через четверть часа. И теперь выслушивал его тираду в недоумении.

– Ваше желание вступиться за незнакомую девушку, с которой я общался на повышенных тонах, вполне понятно…

– Я могу только сказать, что тогда даже не признал вас со спины, а с той девушкой действительно не знаком.

– Тем более, тем бо-ле-е, месье Морель. Ваш порыв вступиться за девушку достоин только самых лестных слов. Просто мне бы не хотелось быть неправильно понятым. Вчера вечером я, – он долго не мог подобрать подходящее слово, – … пропесочивал не даму, а сотрудника муниципальной полиции.

– Вот как?

Мэр поморщился, как от зубной боли. А я сам себе не мог ответить на вопрос, что меня поразило больше. То, что ситуация у «Роялти» носила не личный, а рабочий характер? Я это уже слышал от Мари. Хотя это вряд ли, судя по фразам мэра, бледному виду его собеседницы и устрашающему поведению арабского шкафа. Или то, что симпатичная девушка оказалась сотрудником муниципальной полиции, а не, скажем, социальным работником?

Интересно, а арабский шкаф – тоже муниципальный работник или сотрудник полиции?

– Да, я согласен, что такие разносы лучше не делать публично, можно быть неправильно понятым. Так что, объяснившись, я могу сказать, что ваш рыцарский искренний поступок не помешает нам в дальнейшем иметь между собой нормальные отношения. Я бы не хотел, чтобы в городе возникали конфликтные отношения и распространялись какие-либо слухи о некорректном поведении муниципальных работников, в том числе и о моих личных поступках. Мэтр? – Юлес Лакомб встал из-за стола, протянул мне руку в качестве примирительного жеста.

Я её пожал, выходя из его кабинета в некотором недоумении. Бред. Отчего он так растревожился за мнение мэтра Морэля, вместо того, чтобы мило его проигнорировать? Меня бы поведение мэра интересовало только в одном случае: если бы обнаружилась какая-либо связь между ним и Эрсаном. Бред, полный бред.

Я набрал Арисменди:

– Привет, Биш!

– Привет тебе ещё раз!

– Если ты не занят, я готов поделиться с тобой чашкой чая или кофе прямо сейчас.

– Сам приготовишь?

– Нет уж. Где тебя найти?

– «Блю-кафе».

– Тогда я приду пешком через три минуты.

– Я знаю. Как и то, что ты уже на колёсах.

Дождь прекратился и Бишенте ждал меня на террасе перед кафе. Он сидел, сцепив руки на животе, и умиротворённо крутил большими пальцами. При его немалом росте и отсутствии живота, одетого в джинсы и спортивную куртку, он напоминал некоего футбольного тренера, который уже бросил интересоваться итогом матча с участием его команды: либо она выигрывала, либо проигрывала с разгромным счётом уже к середине первого тайма – шесть-ноль, не меньше. И меланхолическим взгляд окидывал «Гранд-пляж».

– Так откуда ты знаешь, что я уже с машиной?

– Андрэ, – проснулся Биш. – Я даже в курсе, что ты только что был в мэрии. Держи.

Он сунул мне в руки меню:

– Аперитив, месье? Не желаете чего-нибудь поесть?

– Месье желает и поесть, и попить. Ты что, следил за мной?

– Нет, за это ты мне платить не обещал, – хитро улыбнулся детектив. – Ты просто бросил свой танк, кормой упёршись в морду моего скакуна и не глядя бросился в мэрию. А я тебя заметил.

Бишенте в своём репертуаре.

– Как продвигается твоё дело? Ты в мэрию заезжал по этому поводу?

– Нет. Закажи нам креветок.

Я вкратце рассказал ему о разговоре в кабинете Лакомба и вчерашнюю размолвку с ним, не забыв упомянуть о его спутнике устрашающего вида. Упомянул о своих визитах на маяк и к Сорелям.

– А я-то думал, ты наступаешь мне на пятки, а это твои пятки выводят тебя на подходящую версию. Я пока не утверждаю, что на основную, но кто знает?

– Что-то разнюхал? – спросил я.

– Возможно. Я порасспросил одного своего соплеменника из торгово-промышленной палаты Байонны. А ТПП входит в консорциум аэропорта.

– Ты смотался в Байонну?

– Да, но не за порцией хорошего окорока: ближайшая ярмарка будет в четверг. Так вот, один мой старший брат, – все баски называют друг друга братьями, – поделился со мной историей о затянувшемся процессе между консорциумом и семейством Эрсанов.

– Ты в лоб спросил его об Эрсанах?

– Андрэ, дружище, за кого ты меня принимаешь? Я всё же сначала умный баск, а затем уже тупой детектив. Конечно же я подошёл к нему с вопросом о каких-нибудь подрядах по строительству через ТПП для фирмы моего дяди. Начал с Байонны вообще, а затем плавно съехал к аэропорту. Мол слышал, что там собираются строить новый терминал, нельзя ли как-нибудь перехватить для дядюшки хоть часть подряда. Даже намекнул на благодарность, угостил ужином. Оттого он и стал таким словоохотливым, даже не заметив, что мы съехали со строительной проблематики на юридическую.

– Он упоминал Эрсанов?

– Конечно. Между мадам Эрсан и консорциумом была сначала договорённость о продаже земли. Кажется, они оформили это как-то предварительным договором, но это уже твоя стезя. Однако, когда осталось поставить какие-то подписи в окончательной его форме, мадам Эрсан, думаю, что с чьей-то подсказки, может и самого Ламара, или какого-нибудь парижского адвоката, стала настаивать на увеличении цены, воспользовавшись какими-то формальными поводами. Можешь себе представить положение консорциума: близлежащие соседние участки уже скуплены, раструбили на весь регион, да что там – на всю Францию о своих планах по расширению территории, подвязали финансовые структуры. Наш Лакомб уже уговорил совет консорциума отдать строительство фирме своего родственника – а старушка упёрлась! Платить лишнего никому не хочется. Начались суды, апелляции, инстанции, а сроки строительства всё переносятся. Когда мадам умерла, все эти чиновники, а наш – особенно, воспряли духом. Надеялись, что старушка просто выжила с ума и оттого морочила им мозги. Но наследник Ламар не торопился с ними договориться. Видимо, твои коллеги из Парижа нашли в этом деле свою фишку, и журналист с ними согласился.

– Значит, Ламар Эрсан встал поперёк горла Лакомбу? – уточнил я.

– Мало того, – ответил Биш, – именно после смерти мадам Эрсан экологи возбудились с удвоенной силой против расширения аэропорта, а пресса подхватила это возбуждение. Может показаться, что мамаша Эрсан заразила сына своей манией судиться с аэропортом.

– Или он сам вёл эту войну с самого начала, прикрываясь тем, что пока не стал наследником этой земли. Думаешь, Ламар этому посодействовал?

– Понимаешь, при всех рычагах, который теоретически имеет консорциум, в том числе в административном плане, судебный процесс всё не завершался. Это конечно же не «дело о гормоне роста»2323
  «Дело о гормоне роста» – нашумевший длительный судебный процесс во Франции, в котором обвиняемыми выступали семь ответственных медицинских работников республики.


[Закрыть], но тяжба затянулась. Думаю, консорциум во главе с нашим мэром давили на суд, но и Эрсаны быстро поняли, откуда дует ветер и давили на судей уже с помощью «четвёртой власти». Чего наши судьи боятся больше всего? Правильно: мнения населения о предвзятости выносимых решений. Напечатай пару статей в газетёнке, или выпусти в эфир небольшую передачу о судебном деле – и любой судья окажется в прострации: как бы не сесть в лужу, вынося решение. Тогда кодексы ими штудируются от корки до корки повторно, словно они – первокурсники. И торопливость при вынесении вердикта отходит на последний план. Столько лет дело не сдвигалось с мертвой точки! Ламару Эрсану, полагаю, не составляло большого труда либо пользоваться дружеским отношением некоторых своих коллег в редакциях или телестудиях, либо подбрасывать им вроде бы как из участия, тему расширения нашего аэропорта?

– Медиакратия как служебное должностное преступление журналиста?

– Это твоя ипостась. Моя – выдвигать всевозможные версии и находить им фактические подтверждения. В своих «Сферах» Эрсан писал статьи не по формату журнала – в рубрике «Персона недели». Но я советую тебе просмотреть статьи этого издания за последние годы – не упоминается ли там о проблемах нового строительства на территории аэропорта Биарриц-Англет-Байонна.

– Но даже если ты прав, какие у нас доказательства, что всё это имеет к смерти журналиста? – спросил я, хотя уже догадывался об ответе.

– Может и никакого, но этот проект сулил большие деньги и при строительстве, и при эксплуатации нового терминала. В этом плане терминал – неиссякаемый источник бабла: с каждым годом пассажирооборот небольших бизнес-лайнеров только растёт, как и стоимость их эксплуатации с точки зрения расходов в аэропорту. Из Парижа и других столиц не все выбирают отдых именно в Марселе или Ницце, на средиземноморье – у нас туристы сходят с ума от здешних красот Страны басков, фотографируют закат солнца над Атлантикой, – отметил Бишенте с бравадой. – И тут поперёк потока денег встаёт участок земли Эрсанов. Думаешь, наш мэр или его зять будут сожалеть о смерти какого-то журналиста? Сорели, если это они станут наследниками Эрсанов, судебную тяжбу продолжать не станут.

– Или, – продолжил я, – с ними будет проще договориться. Похоже, этот долгий конфликт, так или иначе, близится к своему завершению. Значит, Сорели здесь не при чём?

– Рановато, Андрэ. Не спеши делать окончательные выводы. От подозрения спасает только алиби. И то, если оно не хитро подстроено под обстоятельства преступления. Ты неплохо разбираешься в законах, но люди сложнее законов. Законы не убивают людей: человек убивает человека.

Это своё резюме он сопроводил почти незаметной улыбкой, которая приберегалась им для тех случаев своей профессиональной деятельности, когда он хотел подчеркнуть, что теория права не обязательно совпадает с её практикой, а в жизни доказанная правота не всегда приводит её обладателя к победе.

– Так на что тебе жаловался наш мэр сегодня, после того, как чуть не расквасил тебе нос вчера руками своего костолома Халеда?

– Тебе знакомо имя телохранителя Лакомба?

– Да. Халед – это скорее пугач. Для тех, кому хватает для испуга лишь вида его накаченного тела.

– Ну да, ну да. Мне он тоже не показался рождественским подарком.

Бишенте рассмеялся. Я покачал головой:

– Поверь, мне было не смешно. Лакомб жаловался на то, что в его городе находят трупы журналистов, тонут туристы в океане, автомобилисты сбивают пешеходов, переходящих улицы в неположенных местах, а какие-то придурки стреляют из огнестрельного оружия, пугая выстрелами музейные экспонаты.

– А-а-а-а. Это он про выстрелы в тот же вечер.

– Погоди, ты о чём? Выстрелы в какой вечер?

– Ты что, не в курсе, что в ту ночь, когда убили Ламара Эрсана, неподалёку кто-то стрелял?

– Кто стрелял? В кого?

– Я так понимаю, никто толком ничего не знает. Мне знакомые ребята из муниципальной полиции рассказали. Именно в ту ночь, примерно сразу после полуночи, охрана из Музея Моря слышала звуки, похожие на выстрелы. Вроде бы было два выстрела прямо рядом со зданием, со стороны дворового фасада. Там у них, на плато, на эспланаду Девы, выходит третий уровень зданий музея и на площадку выглядывает буквально несколько окон. Место открытое, но не освещённое. Пока музейщики после этих услышанных хлопков стали выглядывать в окна, прошла пара-тройка минут. Так как стреляющие или трупы не были обнаружены, то приехавшие на место полицейские побродили ночью, потом прогулялись с утра, но так ничего, кажется, и не нашли. Убежать оттуда не представляет большого труда. Увидеть что-либо на плато возможно разве что с виллы Голэнд и то с верхних этажей, там до музея метров сто. При этом надо, чтобы кто-то торчал именно в момент выстрела у окна или на балкончике.

– Ну да. И ковыряться в этом следует, если эти выстрелы всё же имели отношение к журналисту. Кажется, версии у нас плодятся как кролики.

– Пока это не так уж и плохо, Андрэ.

Я кивнул, соглашаясь с ним:

– Смерть Эрсана вроде бы всем могла быть понемногу выгодна, но вот кто имеет к убийству прямое отношение?

– Знаешь, я при своей работе сталкиваюсь со смертью чаще твоего. Да, у нас здесь не Рио-де-Жанейро, масштабы не те. Но даже явный ответ на вопрос «кому нужна эта смерть?» не всегда приводит к реальному убийце. Человека убивает другой человек, и в действиях людей непременно присутствует причинно-следственная логика, имеется объяснение каждому поступку. Вся беда в том, что побуждающие к действию, даже к убийству, мотивы порой носят иррациональный характер. Мы склонны заблуждаться: и когда спасаем, и когда уничтожаем кого-то. Нам надо уметь избавляться от лишних эпизодов таких заблуждений. Чем-то…

Его прервал мой мобильник. Я посмотрел на экран:

– Да, мадмуазель Адан, – я показал Бишу на трубку, он закивал в ответ.

– Добрый день. Называйте меня просто по имени. Вы не против, Андрэ?

– Да-да, конечно, Рени. Я вас слушаю.

– Я хотела бы с вами увидеться. Вы где сейчас?

– Да в общем-то я недалеко от комиссариата, в «Блю-кафе».

– Нет, очень людное место. А если я подъеду к вам домой?

– Вы знаете адрес?

– Знаю. Через сколько вы будете на месте?

– Я сейчас с клиентом, – Бишенте улыбнулся, кивнул, – освобожусь где-то через три часа. Вам будет удобно?

– Хорошо. Я подъеду ровно через три с половиной часа.

– Пожалуйста, я буду ждать.

Когда я завершил разговор, Биш получил возможность поиздеваться надо мной вслух:

– Я наконец-то сам стал для кого-то важным клиентом! Она хочет встретиться с тобой?

– Да. Я взял тайм-аут, чтобы немного прибраться дома. Значит, ты уверен, что у Музея Моря были именно выстрелы, а не какие-то хлопки? Может у проезжавшей машины забарахлил глушитель?

– Двое из тех, кто был тогда в музее, утверждают, что отличили бы разницу – это были выстрелы.

– Это слишком близко по времени и местоположению к месту где обнаружен труп, чтобы просто игнорировать эти с первого взгляда случайные накладки. Займешься музеем, Биш?

– Так точно, мэтр!

Он заказал бутылку белого «Шато». Официант откупорил её и смиренно ждал, пока Бишенте дегустировал вино. Пока мой друг изображал из себя непревзойдённого сомелье, я принялся рассматривать полоску пляжа с полосатыми большими зонтами, потом посетителей «Блю-кафе», сидевших неподалёку от нас. На террасе никого из знакомых я не заметил, а вот заглянув в большое стекло самого кафе, обратил внимание на знакомый женский профиль, который губками явно телеграфировал мне улыбку. Мари?

С ней был мужчина, которого разглядеть из-за солнечных бликов на стекле я сразу не смог: только приметил седоватый затылок и широкие плечи, на которые был накинут свитер. С кем же она?

– Эй, ты что, завис?

– Прости. Как тебе вино?

– Мне нравится. То, что надо. Надо заказать ещё креветок. А кто там, за стеклом?

Я ковырял вилкой по тарелке, пока искоса пытался удостовериться, что там точно была именно Мари и разглядывая спину её спутника.

– Ещё не разглядел. Может показалось…

Они оживлённо беседовали, но, судя по выражению лица девушки, разговор этот не вызывал у неё большого восторга. Это можно было понять по тому, как она время от времени кивала, нервно жестикулировала, иногда припадая к бокалу с каким-то напитком. Мужчина иногда нервно крутил головой, словно боялся напороться на знакомое лицо. Познакомилась с женатым занудой и теперь не знает, как от него избавиться? Да, это точно она!

– … и представь, эта лахудра, спит со своим шефом, да ещё и изменяет ему с его доктором, – пересказывал мне свежие городские новости детектив, расправляясь с новой порцией креветок. Интересно, о ком это он мне рассказывает?

– Да ты что?

– Я уж подумал, что ты меня не слушаешь.

Мужчина за стеклом в это время обернулся зачем-то: это был наш славный мэр Лакомб, собственной персоной, обедающий наедине со служащей муниципальной полиции. Вот так номер! Видимо, я сильно разинул рот, потому что от моего друга не ускользнула зрительная цель моей оторопи. Только он пока не разобрался в её истинной причине.

– Неплохой экземпляр ты присмотрел, Андрэ! – вытянул шею в сторону девушки за стеклом Биш. – Только она с каким-то папашей. Или ты меня удивишь, и это тебя не остановит? Так ты её знаешь?

– Боюсь, что знаком.

– Вот почему я не удивлён таким твоим ответом? Как можно не воспользоваться таким знакомством? Или она одна из старых твоих подружек, которую ты бросил? Но я их всех вроде бы знаю, а эту вспомнить не могу.

– А её сопровождающего ты тоже не можешь вспомнить?

– Я должен его знать? Стекло мешает мне его рассмотреть. О, смотри, а мадмуазель тебя приветствует!

Мари (а это всё же была она) помахала рукой в нашу сторону.

– Да, я вижу. Это Мари и мэр Лакомб. Его-то ты и не узнал. Как, впрочем, и я сразу его не разглядел.

– Мари?

– Ну та девушка, я же тебе рассказывал только час назад. За которую я заступился вчера.

– Так это она? Чего же ты сидишь, как малыш в люльке? Выкинь соску и беги к ней. И не забудь познакомить меня с ней.

– А как же мэр? Она же с ним.

– Мэр мне не помеха. Или тебе он чем-то мешает?

– Ну…

– Давай, давай же. Старый пень уже расплачивается, и они могут уйти! Ускоряйся!

Они действительно уже вставали из-за стола. Мари также открыто улыбалась мне. Надеюсь, что мне. А Лакомб даже неуклюже поморщился от досады, когда увидел, что я всё же направляюсь к ним. Биш топал за мной.

– Ещё раз добрый день, – поприветствовал я их. – Мой друг Бишенте. А это Мари и месье Юлес Лакомб.

– Надо же, какое совпадение! – проворчал мэр, явно недовольный столь частыми встречами со мной. И при таких мучительных обстоятельствах.

– Так может мы отметим эту тёплую встречу холодной бутылкой шампанского? – стал выпендриваться детектив, в глазах у которого я заметил хищных чертёнышей, которые перебегали с Мари на Юлеса и обратно.