Текст книги "Советы юным леди по безупречной репутации"

Глава 2

Назавтра в полдень Элиза провожала гостей на крыльце Харфилда. С ней собиралась остаться только Маргарет, ставшая после смерти графа ее компаньонкой и готовая исполнять эту роль еще две недели. Элиза не могла дождаться, когда Харфилд снова перейдет в их полное распоряжение.

Голоса родителей она услышала до их появления: мистер Бальфур громко раздавал приказы лакеям, а миссис Бальфур отчитывала горничных. Когда они вышли из дубовых дверей, Элиза глотнула воздуха, чтобы собраться с силами.

– Ты справишься, – шепнула ей Маргарет.

Через несколько часов после оглашения завещания выяснилось, что мистер Бальфур намеревается прибрать к рукам обретенное дочерью богатство. Сейчас Элизе представилась последняя возможность избавить родителей от этой мысли.

– Увидимся через несколько недель, – сказала миссис Бальфур.

– И не задерживайся, дороги станут только хуже, – распорядился мистер Бальфур.

– Я тут подумала… – осторожно начала Элиза.

– К этому времени все неотложные финансовые вопросы будут решены, – продолжила миссис Бальфур. – Не правда ли, супруг мой?

– Да, я уже поговорил с мистером Уолкотом.

Мистер Бальфур отрывисто кивнул дочери (это самое сердечное прощание, на какое он был способен) и спустился по лестнице, оставив Элизу с матерью – наиболее грозным противником.

– Я подумала, возможно… – сказала Элиза.

– Мы полагаем, тебе лучше всего назначить своим наследником сына Гектора, – оживленно заявила миссис Бальфур.

Гектор был младшим братом Элизы.

– Не знаю…

– Руперту наследство пригодилось бы больше всех, – громче заговорила миссис Бальфур, заглушая голос дочери.

Из всех избалованных проныр – отпрысков Гектора – Руперт был наихудшим.

– Но я бы предпочла…

– Мистер Бальфур все устроит, как только ты вернешься домой, – возвестила миссис Бальфур и похлопала дочь по щеке, показывая, что разговор закончен.

«Мое наследство вам не принадлежит, – могла бы сказать Элиза, если бы была храбрее. – Это не ваша собственность, которую вы могли бы тратить как вздумается, или присваивать, или держать от меня подальше».

– Да, мама, – вздохнула она, признавая поражение.

– Все решено. Итак, до свидания, скоро увидимся. И не забывай, дорогая, что ты по-прежнему графиня, не позволяй этим Селуинам тобой помыкать.

Ирония этого совета из уст миссис Бальфур не ускользнула ни от Элизы, ни от Маргарет, которая едва успела подавить смешок. Выложив последнее распоряжение, строгая леди удалилась.

– Конечно, она твоя мать и моя тетя, – пустилась в размышления Маргарет, наблюдая, как миссис Бальфур усаживается в карету. – Но если бы я увидела, что она стоит на краю обрыва над океаном и вот-вот упадет, я бы еще подумала, бросаться ли на помощь. Толкать ее я бы не стала, но совершенно точно замешкалась бы.

В отличие от Элизы, Маргарет было свойственно высказывать ровно то, что она думает, и ровно в тот момент, когда она это подумала, – черта, ставшая, по мнению родственников, причиной того, что кузина так и не вышла замуж. Элиза наслаждалась моментом, довольная, что миссис Бальфур уже за пределами слышимости, как вдруг тихое покашливание заставило подруг обернуться. В дверном проеме стоял Сомерсет, и, судя по смеющемуся выражению лица, он подслушал весьма непочтительное замечание Маргарет. Элиза покраснела за нее.

– Ах, – проронила Маргарет без заметного беспокойства в голосе.

– Притворюсь, что я этого не слышал, – беззаботно сообщил Сомерсет.

В юности он был с Маргарет на дружеской ноге и, похоже, остался снисходительным к ее неучтивости.

– Да уж, постарайтесь, – сказала Маргарет.

Улыбка Сомерсета пробилась сквозь сдержанность, как солнце сквозь облака, и у Элизы перехватило дыхание. Но потом он повернулся к ней, и тепло исчезло так же быстро, как появилось.

– Ваш отец, миледи, уведомил меня, что вы намерены вернуться в Бальфур.

Хотя граф избегал встречаться с ней глазами, у Элизы возникло такое чувство, словно он смотрит сквозь нее.

«Взгляните на меня! – хотелось ей закричать. – Я здесь, взгляните на меня!»

Но вместо этого она ответила чуть слышно, как мышка:

– Да.

Леди не кричат, каким бы основательным ни был повод.

Сомерсет кивнул, его лицо не выдавало никаких чувств. Наверное, испытывает облегчение? Должно быть.

– Если таково ваше желание, – сказал он.

Вовсе нет. Она хотела совсем другого. Но какой у нее оставался выбор?

– Разумеется, вы можете воспользоваться для поездки любой каретой из имеющихся, – продолжил он. – И если вы решите взять с собой кого-то из домашних слуг…

– Вы очень добры, – сказала Элиза.

– Пустяки, – ответил граф, и, судя по голосу, он так и думал.

Может ли быть что-то более мучительным, чем это безразличие?

– Тем не менее примите мою благодарность, – настаивала Элиза.

Ненадолго воцарилось молчание.

– Вам нет необходимости меня благодарить, – наконец произнес Сомерсет тихо. – Это не более чем мой долг как главы семьи.

Вот что оказалось мучительнее безразличия – такое объяснение. Долг. Семья. Эти слова оставляли ожоги.

– Прощайте, моя дорогая леди Сомерсет, – пропела леди Селуин с преувеличенной сладостью, выплывая из двери. – Нет слов, чтобы передать нашу вам благодарность за гостеприимство.

– Прощайте, миледи, – даже не улыбнувшись, сказала миссис Кортни, куда менее искусная лицедейка, чем ее дочь.

– Отныне ведите себя прилично! – покачал пальцем перед носом Элизы лорд Селуин. – Вы же не хотите лишиться состояния?

– Селуин! – резко одернул его Сомерсет.

– Леди Сомерсет знает, что я просто шучу!

– Безусловно, знает, – поддакнула леди Селуин.

Она перевела взгляд с брата на Элизу, и лицо ее напряглось.

– Сомерсет, не поможешь мне сесть в карету?

– А твой муж для этого не сгодится, Августа? – мягко предложил граф. – Мне нужно обсудить с леди Сомерсет несколько вопросов.

Леди Селуин ужалила Элизу взглядом, словно та была во всем виновата, и неохотно удалилась вместе с мужем и матерью.

– На следующие две недели я уезжаю в город, – обратился Сомерсет к Элизе. – Если вам понадобится помощь, пожалуйста, пишите мне не колеблясь.

Она кивнула.

– Доброго дня, леди Сомерсет, – сказал граф, склоняясь над ее рукой.

– Лорд Сомерсет, – откликнулась она.

Была какая-то мрачная ирония в том, что теперь они носили одно имя. Жестокая насмешка судьбы над тем, что могло бы их соединить, если бы мать Элизы не стремилась так рьяно раздобыть для дочери титул… и если бы сама Элиза не сдалась так послушно перед материнской волей.

Когда Сомерсет выпрямился, их взгляды встретились. И то ли он ослабил бдительность теперь, когда собрался уезжать, то ли его ошеломила внезапная близость собеседницы, но маска невозмутимости соскользнула с его лица. На смену вежливому выражению пришло подавленное, даже страдальческое, а затянутая в перчатку рука судорожно сжала ладонь Элизы. И она наконец ощутила, что ее по-настоящему видят.

Не просто смотрят сквозь нее, как на постороннюю, незнакомку, не измеряют взглядом, как неудобное препятствие, разобраться с которым велит долг, – но видят. Она – Элиза, он – Оливер, два человека, некогда знавшие друг друга настолько близко, насколько это возможно. И хотя пролетело не больше двух секунд, двух учащенных ударов пульса, Элизе почудилось, будто чьи-то пальцы проникли ей прямо в грудь и стиснули сердце.

– Сомерсет! Поторопись, старина!

И мгновение ушло. Оливер уронил ее руку, словно она его обожгла.

– Прощайте, мисс Бальфур, – поспешно произнес он. – Был рад увидеть вас обеих, хоть и желал бы, чтобы это случилось в более благоприятных обстоятельствах.

Он проворно сбежал по ступенькам и сел в карету.

– И я тоже, – прошептала Элиза, обращаясь к пустому пространству, оставленному графом после себя.

Как всегда, ответила запоздало.

– Вернемся в дом? – тихо предложила Маргарет, внимательно наблюдая за кузиной.

Подруги отправились в гостиную на втором этаже. Эта комната была наименее величественной во всем доме – драпировки поела моль, парчовая обивка выцвела. Но Элиза любила ее больше остальных, ибо на стене там висел морской пейзаж, написанный ее дедушкой. Он был художником высочайшего таланта, довольно знаменитым. Картину, изображавшую крохотную лодочку в холодном, непостижимом океане, привезла в Харфилд предыдущая графиня. Элиза находила в этом пейзаже утешение. Несокрушимое напоминание о тех золотых днях, которые она проводила в обществе дедушки, учась рисованию, – о простой поре детства, когда ее юбки были короче, а волосы распущены, когда она наивно верила, что пойдет по дедушкиным стопам и станет художницей.

– Могу я предложить вам чаю, миледи? – тихо спросил Перкинс.

– Думаю, нам нужно что-то значительно крепче чая, – провозгласила Маргарет, сбрасывая с головы кружевной чепец, а с ног атласные туфельки. – Капельку бренди, с вашего позволения!

Даже если Перкинса удивила такая не приличествующая леди просьба, он и бровью не повел. Ушел и довольно быстро вернулся, неся на подносе лучший коньяк покойного графа.

– Спасибо, – сказала Элиза, когда он налил обеим по дамской порции напитка.

Ей будет недоставать Перкинса после отъезда в Бальфур.

– Роскошно! – согласилась Маргарет.

Однако, стоило дворецкому удалиться, она потянулась к хрустальному графину и щедро наполнила бокалы до краев.

Больше всех Элизе будет недоставать Маргарет. Последние девять месяцев заточения в стенах Харфилда на самый строгий период траура показались бы бесконечными, если бы родственники не прислали к ней Маргарет составить компанию. Столь близкое соседство кузины и ближайшей подруги принесло нежданную радость после десяти лет разлуки, но теперь…

– Поднимем тост за неизбежное возвращение в объятия наших любящих семей? – спросила Элиза, принимая бокал.

– Конечно нет, – ответила Маргарет. – Я считаю, это ужасная мысль.

– Знаю, – вздохнула Элиза, поскольку подруга высказала свое мнение весьма прозрачно. – Но я не могу здесь остаться. Он был безупречно учтив, но, пожалуй, я предпочла бы враждебность такому безразличию.

Не было необходимости пояснять, кого она подразумевает под словом «он».

– Десять лет прошло, – заметила Маргарет. – Не можешь же ты по-прежнему…

Элиза отпила из бокала. Бренди обжег горло.

– Понимаю, это глупо. Но когда я увидела его снова…

Она вспомнила удар, сотрясший и тело ее, и душу, когда Сомерсет переступил порог библиотеки.

– Меня словно молния поразила, – продолжила она и зарделась оттого, что столь высокопарно выразила вслух свои чувства.

– Как неприятно, – заметила Маргарет. – Я даже рада, что никогда в жизни не влюблялась. Он остался таким, каким ты его запомнила?

– Лучше, – угрюмо откликнулась Элиза. – На самом деле он неоправданно привлекателен. Неужели не мог вернуться хоть немного уродливее?

– Ты уверена, что он привлекателен? Может, просто очень высок? Я часто замечала, что люди путают эти качества.

– Уверена, – ответила Элиза, снова отпивая бренди.

– Вдовий особнячок далековато от Харфилда, – напомнила Маргарет. – Живя там, ты с легкостью могла бы избегать общества графа. Неужели это было бы так уж невыносимо?

Элиза покачала головой:

– Влачить жалкое существование на задворках его жизни? Вечно сожалеть, что не стала ее частью, а он тем временем добьется успеха, женится, обзаведется детьми с другой женщиной? Нет, я не могу.

Тем не менее, в очередной раз обдумав альтернативу – жизнь в Бальфуре рядом с матерью, – она содрогнулась.

– Но вернуться к родителям, которые примутся меня донимать и запугивать… – сказала она. – Боюсь… боюсь, я просто исчезну. От меня и так немного осталось, я не выдержу.

– Ты и правда была настолько несчастна в последние годы? – тихо спросила Маргарет.

Элиза не ответила. В еженедельной переписке с Маргарет и во время редких встреч она не посвящала подругу в подробности своего замужества, не желая, чтобы та решила, что Элиза избаловалась или преувеличивает свои страдания. И по правде говоря, хотя она не выбрала бы себе в мужья такого, как покойный граф, хотя положение графини Сомерсет не доставляло ей удовольствия, эти годы были не совсем лишены приятности. Просто так сложилось, что, проводя жизнь в попытках умилостивить человека, чьей естественной склонностью было порицание, Элиза научилась самостоятельно находить маленькие наслаждения, тихие радости. До тех пор пока не начала беспокоиться, не стала ли она сама такой маленькой и тихой, что превратилась в мелкую, ничтожную вещицу, которую легко могут убрать в шкаф вместе с посудой и оставить там до следующего раза, когда потребуется украсить стол.

– Нет смысла тревожиться по этому поводу, – ответила Элиза после паузы. – Я вернусь в Бальфур. Другого выбора у меня нет.

«Какое же я жалкое, неприкаянное создание», – подумала она с тайной надеждой, что кузина произнесет утешительные слова и погладит ее по голове.

– Должна сказать, по-моему, это был бы чертовски глупый поступок, – ехидно заметила Маргарет.

Таких слов Элиза от нее не ожидала.

– Что, прости?

– Забыла, что теперь ты одна из самых богатых женщин в Англии?

Маргарет выпрямилась и осуждающе взмахнула рукой. Элиза следила за жестикуляцией подруги с некоторым беспокойством, опасаясь, как бы не пострадала стоящая поблизости и очень дорогая ваза эпохи Мин.

– Не забыла. Но разве это что-то меняет, Маргарет? Я по-прежнему в западне.

– От богатства не будет никакого проку, если ты собираешься сдаться на чужую милость, – сказала кузина, качая головой.

– Но куда еще я могу пойти? – требовательно вопросила Элиза.

Она думала, Маргарет ее поймет.

– Да куда угодно! – воскликнула подруга. – При таком-то состоянии можешь вообще зажить своим домом. Эта мысль не приходила тебе в голову?

По правде говоря, не приходила. Миссис Бальфур говаривала, что незамужние женщины, ведущие самостоятельное хозяйство, либо очень эксцентричны, либо очень немолоды, либо то и другое вместе. Элиза не относилась ни к одной из этих категорий.

– Маргарет, это несерьезно.

– Предельно серьезно.

– Но что я буду делать?

– Да все что хочешь, Элиза! – заявила Маргарет. – Неужели ты настолько угнетена, что у тебя не осталось никаких желаний?

Элиза уставилась на подругу, потрясенная ядом, сочившимся из ее интонаций.

– Не осталось никаких желаний? – переспросила она. – Никаких желаний? Маргарет, число моих желаний… бесконечно.

– Вот как? – спросила кузина с таким сомнением, что Элиза начала терять самообладание.

– Именно так, – подчеркнула она. – Я хочу носить платья, которые выбрала сама, – надоело ходить замухрышкой. Я хочу рисовать целыми днями, если мне вздумается. И я хочу легкомысленно тратить деньги, не оглядываясь ни на что.

Она уже не могла остановиться, слова полились из нее потоком:

– Я хочу, чтобы камины разжигали днем, хочу ходить, куда только пожелаю, и превыше всего… превыше всего, Маргарет, я хочу, чтобы моим мужем был тот, кого я люблю, а не тот, кого мне предписывает долг. Но не сложилось. И ничто не может это изменить, поэтому прости меня, если, всю жизнь получая отказ в малейших своих желаниях, я снова сдаюсь на чужую милость.

Элиза сердитым жестом смахнула слезы с глаз. Предписание миссис Бальфур, чтобы она расплакалась, наконец исполнилось, но слишком поздно и без всякой пользы.

– Что же, – помолчав, сказала Маргарет, – допустим, всего этого тебе достичь не удастся, но если ты заведешь собственное хозяйство, то определенно можешь попытаться…

– Они мне никогда не позволят, – перебила ее Элиза. – Я вдова на первом году траура. Правила…

– Э-ли-за! – возразила Маргарет, чеканя каждый слог. – Ты больше не мисс Бальфур, скромная серая мышка. Ты графиня! В твоем владении десять тысяч акров земли. Ты богаче, чем вся наша семья, вместе взятая. Разве не пришло время нарушить правила?

И снова Элиза поняла, что смотрит на Маргарет круглыми глазами. Все сказанное подругой было верным, но то, как она преподнесла факты… Создавалось впечатление, что теперь Элиза обладает какой-то властью. Этого не могло быть.

– Тебе наконец выпал шанс обрести свою собственную жизнь, – настаивала Маргарет. – Для меня невыносима мысль, что ты растранжиришь ее понапрасну. О, я бы сделала что угодно, лишь бы получить такую перспективу!

Она подалась вперед, стиснув руки, и внезапно Элизе захотелось, чтобы богатство досталось кузине, а не ей самой. Маргарет – храбрее ее, умнее и, конечно, бойчее на язык – воспользовалась бы такой возможностью в полной мере. Кроме того, она этого достойна. Маргарет заслуживала большего, чем та жизнь, которую она вела (вот уж действительно в западне!), – незамужнюю, никем не замечаемую, никому не интересную. Ее отправляли присматривать за новорожденными детьми родственников. В семье не произносили этого вслух, но Элиза знала: Маргарет считали никчемной, вышедшей в тираж старой девой. Это было нечестно.

Несправедливость такого отношения обожгла Элизу сильнее, чем бренди.

«Послушная и верная долгу» назвал ее муж в завещании. «Не способна заронить и капли сомнения или неодобрения», – заявил во всеуслышание Сомерсет. Такой ее всегда видели окружающие. Именно по этой причине покойный граф выбрал ее в жены, предположив, что робость Элизы является доказательством ее податливости. И за все годы замужества она ни разу не дала повода в этом усомниться. Но, пожалуй, Маргарет права. Пожалуй, теперь ей представилась возможность. Пожалуй, возможность представилась им обеим.

– В одиночку я не справлюсь, – задумчиво произнесла Элиза. – Жить одной – это верх неприличия.

– Общество перенасыщено старыми девами и вдовами, которых ты могла бы пригласить в компаньонки, – ответила Маргарет, мгновенно отметая довод. – Любая респектабельная дама прибавит тебе весу. Я бы сама к тебе присоединилась, но Лавиния снова ждет ребенка.

– Лавиния – злюка, – заметила Элиза.

– Но очень плодовитая злюка. Как только родится ребенок, я ей потребуюсь. Моя мать будет настаивать, чтобы я поехала, и тогда все закончится. Тебе придется справляться без меня.

Без Маргарет решимость Элизы рассыплется в прах за неделю.

– Когда ожидается рождение ребенка? – спросила она.

– В середине апреля, если все будет хорошо, – ответила Маргарет и задумчиво посмотрела на подругу. – Впрочем… до этого времени я Лавинии не понадоблюсь.

– Если я напишу твоей матери, – начала Элиза, – и умолю ее разрешить тебе остаться со мной еще на три месяца…

– Ровно до рождения ребенка, – подхватила Маргарет, и ее губы начали расползаться в улыбке. – Лишних три месяца – не такая уж неподъемная просьба.

Они помолчали.

– Мы должны быть очень и очень осторожны, – сказала Элиза.

Откровенная улыбка освещала теперь лицо кузины.

– Я серьезно, Маргарет, – продолжила Элиза. – Если Селуины унюхают хотя бы слабый запашок небрежения приличиями, они немедленно поднимут визг насчет оговорки о моральном облике. Нам необходимо сочинить причину, почему мы не едем в Бальфур, – такую причину, которая устроила бы всех.

– Куда поедем? – поинтересовалась Маргарет. – В Лондон?

– Лондон… – мечтательно протянула Элиза.

Она почти не посещала столицу со времени своего первого (и единственного) светского сезона. Сейчас она представила себе, как живет там с Маргарет, как они, свободные и независимые, любуются произведениями искусства и ходят по музеям сколько вздумается. В мае Королевская академия художеств устраивает Летнюю выставку – Элиза не бывала там с семнадцати лет. Впрочем, не получится.

– Пока я ношу полный траур, в Лондон нам нельзя, – сказала она. – Нас немедленно осудят.

– Тогда в другой город, – предложила Маргарет. – Такой, где достаточно развлечений, чтобы нас занять, даже если ты не можешь посещать светские сборища. Как насчет Бата?

Бат. Элиза обдумала эту идею.

– Да, – решилась она наконец. – Полагаю, развлечения там тихие и скромные, а еще я могу сказать, что доктор прописал мне тамошние воды для укрепления здоровья. Никто и не догадается, что это ложь.

– Я буду ходить по библиотекам, посещать концерты, встречу новых интересных людей, – мечтательно произнесла Маргарет.

– Верно, – подхватила Элиза. – А я… я…

Она запнулась, в душу проникли сомнения. Перед ее мысленным взором мгновенно предстала миссис Бальфур, пронзающая ее недовольным взглядом, и она поникла перед лицом этого осуждения. Мать будет очень и очень разочарована. Как и отец. Элиза прикусила губу и подняла глаза к висевшей на стене картине дедушки – крохотной отважной лодочке, что держалась на воде лишь благодаря невероятному напряжению сил. Маргарет издала мягкий, ободряющий звук – такими успокаивают испуганную лошадь, – и Элиза сделала глубокий-глубокий вдох.

– А я превращусь в… модную леди? – предположила она.

– Да! – немедленно согласилась подруга.

– И буду рисовать, – добавила Элиза уже тверже.

– Хоть весь день, если тебе заблагорассудится.

– И… и никогда больше не выйду замуж по велению долга, – сказала Элиза; в горле у нее внезапно пересохло. – Теперь это… это для меня в прошлом.

Маргарет, сидевшая напротив, подняла бокал.

– Вот такой тост мне нравится! – воскликнула она. – За Бат!