Текст книги "Советы юным леди по безупречной репутации"

Глава 3

За свои двадцать семь лет Элиза почти никогда не совершала ничего такого, что могло бы оскорбить, отвратить или хотя бы удивить высший свет. А посему побег из Харфилд-холла представлялся ей особенно волнующим. Хотя подруги продумывали его две недели и известили в письмах всех членов семейства Бальфур, хотя им предстояло путешествовать в надежном экипаже Сомерсетов, Элизой все равно владело такое чувство, будто она совершает нечто противозаконное, нечто сродни головокружительной скачке в деревню Гретна-Грин для тайного венчания.

– Ты сегодня опять получила письмо от матери? – спросила Маргарет, когда они садились в экипаж.

Их сопровождала Пардл – горничная Элизы. Поскольку путешествие предстояло недолгое (меньше двадцати миль), а февральское утро выдалось ясным, Элиза выбрала для поездки в Бат ландо, чтобы пассажирки могли подставить лица теплым солнечным лучам. Багаж они отправили заранее под присмотром Перкинса и еще двух горничных – только этих слуг Элиза и взяла с собой. Лишив Харфилд дворецкого – чего она не сделала бы, если бы Перкинс сам об этом не попросил, – графиня испытывала чувство вины и потому не решилась заявить права на большее количество слуг.

– Ну а по прибытии нас будет ждать еще одно письмо, – сказала Элиза.

Как и следовало ожидать, никто из клана Бальфуров не обрадовался их решению, но при деятельной поддержке Маргарет и под прикрытием вымышленной рекомендации доктора Элиза осталась непреклонной. И когда ни одно из писем миссис Бальфур (тон которых колебался от возмущенного до умоляющего) не возымело действия, Маргарет получила, пусть и неохотное, разрешение сопровождать Элизу, пока не родится ребенок Лавинии.

– А что слышно от Сомерсета? – спросила кузина.

Элиза не ответила, притворившись, что расправляет на сиденье юбки. В ноги беглянкам положили горячие кирпичи, колени накрыли пледами – этого было достаточно, чтобы с комфортом добраться до деревни на полпути, где они намеревались сделать остановку и подкрепиться. Элиза надела в поездку свое самое теплое (и самое невзрачное) платье: очередное черное одеяние с длинными рукавами и высоким воротом. Сверху накинула толстый шерстяной плащ, а на голову нацепила громоздкий капор, мешавший смотреть по сторонам.

– Ты ему так и не написала? – догадалась Маргарет. – Элиза!

– Я напишу! – пообещала та, защищаясь.

Конечно, одобрение Сомерсета было не менее значимым, нежели согласие миссис Бальфур, ибо только он обладал властью лишить Элизу наследства. Однако она десяток раз бралась за перо и не находила в себе сил начертать хоть одно слово. Как, скажите на милость, составить формальное послание джентльмену, с которым вы некогда обменивались любовными письмами?

– Напишу ему, как только приедем, – поклялась Элиза.

Она бросила последний взгляд на Харфилд во всей его подавляющей громадности. Отчетливо, как наяву, вспомнила чувство тревоги, которое пробудилось в ней, когда она прибыла сюда впервые – семнадцатилетняя девушка, дрожавшая от испуга, что ее здесь могут убить. Но она выжила и покидала теперь это место не боязливой мисс Бальфур, не застенчивой графской женой, а независимой леди Сомерсет.

– Пора отправляться, Томли, – велела она со всей властностью, на какую была способна.

Коляска бодро, слегка раскачиваясь, двинулась в путь. Постоянный кучер Элизы заболел, а Томли, который был намного моложе, весьма небрежно обращался с поводьями. Элиза поморщилась, когда повозка подпрыгнула на ухабе. Остается лишь радоваться, что ни она, ни Маргарет не подвержены морской болезни.

– Чем бы ты хотела заняться в первую очередь? – спросила Элиза у спутницы, открывая папку с рисунками.

Всякая благовоспитанная барышня должна была развивать те или иные умения, однако благодаря своему деду, уважаемому члену Королевской академии художеств, Элиза получила расширенное образование в области живописи, что было довольно необычно. Впрочем, никакое образование не помогло бы ей рисовать сейчас – в ландо, подпрыгивающем на каждом ухабе и пригорке.

– Увы, нас сурово ограничивает строгость твоего траура. Не то чтобы я тебя в этом обвиняла, конечно…

– Благодарю за понимание, – откликнулась Элиза, размышляя о своем.

Может, посоветовать кучеру ехать помедленнее? Это было первое значительное путешествие, в которое она отправилась без отца или мужа; раньше распоряжения отдавал тот или другой. И сейчас она не знала, стоит ли ей вмешаться и в какой степени. Дорога заметно сузилась – наверное, неразумно мчаться так быстро?

– …но все равно возможностей перед нами открывается немало. Разумеется, Сидни-Гарденс и Галерея-бювет… Послушайте, Томли, поосторожнее!

Впереди на дороге прямо перед крутым поворотом показалась большая выбоина. Томли резко дернул лошадей вправо, чтобы ее объехать, и в этот момент из-за поворота с громыханием выкатилась почтовая карета. Столкновение было одновременно стремительным и замедленным: Томли попытался развернуть упряжку, в то время как кучер встречной кареты изо всех сил тщился остановить свою, но оба опоздали – соприкосновение было неизбежно. Тошнотворно взвизгнули ударившиеся колеса, в воздух полетели деревянные щепки, Элиза и Маргарет отчаянно схватились друг за друга, коляску отбросило в сторону, из нее посыпались подушки, пледы и ридикюли пассажирок.

Ландо покачнулось раз-другой, готовясь окончательно упасть набок… но с оглушительным грохотом все же встало на четыре колеса. Оба экипажа замерли, и наступила тишина – если не считать комично мирного щебета птиц на деревьях.

– Ты цела? – выдохнула Элиза.

– Кажется… кажется, да, – отозвалась Маргарет, поднимая руки, чтобы поправить съехавший капор.

– Пардл? Томли?

– Да, миледи, – прошептала горничная, сжимая край коляски побелевшими пальцами.

– Мои извинения, миледи, мои извинения, – зачастил Томли, спрыгивая с ландо, чтобы успокоить испуганных лошадей, которые закатывали глаза и роняли пену с губ.

Кучер другой кареты тоже занялся упряжкой.

Элиза безотчетно ощупала себя, словно пытаясь убедиться, что цела. Каким-то чудом она и Маргарет не пострадали, но кузина побледнела, отчего более отчетливо проявились веснушки, а саму Элизу била сильная дрожь.

В наступившей тишине раздался скрип открываемой дверцы, и из встречной кареты вышел мужчина – высокий, смуглый, с темными кудрями. В отличие от Элизы и Маргарет, чья одежда пришла в беспорядок, незнакомец своим обликом не обнаруживал признаков того, что пережил столкновение. Исключением была шляпа, сдвинутая набекрень под углом, уже не столько лихим, сколько опасным. Незнакомец обвел всех взглядом, выражавшим легкое удивление: сначала кучера, потом ландо и в последнюю очередь – пассажирок.

– Вы намеревались меня ограбить? – вопросил он больше с любопытством, нежели с тревогой. – Сейчас крикнете: кошелек или жизнь?

Элиза недоуменно уставилась на него. Может, она повредилась головой во время столкновения?

– Н-нет, безусловно, нет! – заикаясь, выпалила она.

– Вы намеревались меня убить? – допытывался он.

– Конечно нет! – запротестовала Элиза.

Что, ради всего святого?..

– Тогда какого дьявола вы тут устроили? – сказал джентльмен, хмуря брови. – Я, знаете ли, предавался мирному сну.

Элиза уставилась на него, утратив дар речи. Кто, святые угодники, этот человек? Оттенок его кожи предполагал индийское происхождение, что было весьма необычно для сельской местности, а нанятая почтовая карета свидетельствовала о солидном достатке. Видимо, богатый торговец на пути в ближайший город? Но торговец не обратился бы к ней в такой манере.

– Мы же не нарочно! – негодующе воскликнула Маргарет.

– Он гнал слишком быстро, милорд! – успокоив лошадей, обвиняюще указал перстом на Томли кучер незнакомца.

– И ты тоже! – огрызнулся Томли.

– Может, согласимся, что виноваты оба? – поспешила предложить Элиза, пока страсти не разгорелись жарче.

– Этот вердикт представляется мне несколько преждевременным, – возразил джентльмен.

Уголки его губ начали подниматься в улыбке, как если бы его одолевало искушение счесть инцидент довольно забавным.

– Разве суд не должен тщательно рассмотреть все обстоятельства, прежде чем вынести приговор? – спросил он.

– Я рада, что вы находите это происшествие столь занятным, сэр! – едко заметила Маргарет.

– Так и есть, нахожу, – подтвердил незнакомец. – Чувство юмора воистину величайшее из сокровищ, коими обладает человек.

Словно в тумане, Элиза подняла руку поправить капор. Это ничуть не походило на то безмятежное путешествие, которое она планировала, и если бы слезы могли помочь делу, она бы уже расплакалась. К этому моменту путешественницы должны были достичь Радстока и ожидать подкрепляющей трапезы, а вовсе не стоять в этой глуши, беседуя со странным джентльменом, чье поведение было столь необычным, что граничило с безумием.

– Томли, – позвала она, – мы можем ехать дальше?

Кучер покачал головой.

– Спицы на левом колесе сломались, – уведомил он, окидывая упомянутый предмет придирчивым взглядом. – Но не волнуйтесь, миледи, до Радстока всего три мили. Я возьму лошадь и съезжу туда за каретником. Мигом обернусь.

– И оставите нас здесь? – спросила Маргарет.

Даже если бы Элиза не носила траур, совершенно неприлично стоять беззащитными и без средства передвижения на открытой дороге. Но какой у них был выбор? Элиза подняла глаза к небесам.

Она не расплачется. Она не расплачется. Но почему именно в тот день, когда она решила начать новую жизнь, нужно было случиться такому несчастью?

– Возможно, мое вмешательство непозволительно, – нарушил ее терзания незнакомец.

Его голос по-прежнему выдавал легкое веселье, что разозлило Элизу.

– Но моя карета, – сказал он, – кажется, совершенно не пострадала. Мне больно на это намекать, однако так и есть. Могу я предложить дамам свои услуги и доставить вас в… как это называется: Радстон, Радастаун?.. где вы могли бы согреться?

Это было соблазнительно, и, обдумывая его слова, Элиза вздрогнула от холода, словно ее тело соглашалось с незнакомцем.

И все же она помотала головой:

– Очень любезное предложение, сэр, но я не могу его принять.

– Да, очень любезное, – согласился джентльмен. – И боюсь – умоляю, не расцените как неучтивость, – я вынужден настаивать. Я не могу бросить вас на дороге.

– Но вам придется, – не сдавалась Элиза.

– Не могу, – сказал он. – Это противоречило бы кодексу чести джентльмена, каковой нас заставили выучить наизусть в Итоне. «Непозволительно оставлять благородных дев на дороге, дабы их не пожрали медведи».

Элиза засомневалась, не получила ли она сотрясение мозга.

– В Англии нет диких медведей, – напомнила незнакомцу Маргарет.

– Расскажите об этом в Итоне, – мрачно откликнулся он.

– Мы вас не знаем, – сказала Элиза. – Нам не подобает ехать с вами.

– Право, это затруднение легко разрешается, – уведомил ее джентльмен, отвешивая торжественный поклон. – Меня зовут Мелвилл.

Маргарет снова вздрогнула. Томли издал вполне различимый придушенный звук.

Ох! Разумеется!

Мелвиллы были одним из старейших родов британской аристократии. Каждое следующее поколение, похоже, стремилось затмить предыдущее стараниями обесчестить семейное имя. Седьмой граф, Безумный Джек, прославился тем, что растранжирил все состояние в карты. Восьмой граф сбежал из дома, как только ему исполнилось восемнадцать, и десять лет спустя вернулся с женой – представительницей знатной индийской семьи. Поддерживая фамильные традиции, девятый, нынешний граф Мелвилл еженедельно поставлял грязным газетенкам материалы для сплетен о своих любовных похождениях. Кроме того, он и его сестра вошли в известность благодаря литературным талантам: леди Каролина – за политический роман, лишь отчасти вымышленный, а Мелвилл – за поэмы, околдовавшие великосветских дам.

Элиза окинула Мелвилла взглядом и пришла к выводу, что он определенно красив и хорошо сложен (как его часто описывали), пусть и не носит на боку (как она всегда воображала) абордажную саблю. А еще отметила, что, хотя одет он был скорее буднично, чем нарядно, тем не менее изысканный покрой его костюма для верховой езды, сияние сапог и высокая тулья касторовой шляпы провозглашали принадлежность их владельца к бомонду. Она снова перевела взгляд на лицо собеседника и по тому, как он вскинул брови, сообразила: еще не успев оправиться от потрясения, она даже не попыталась завуалировать пристальное внимание к его особе.

– Итак? – раскинул руки Мелвилл, словно приглашая к дальнейшему осмотру.

Элиза вспыхнула.

– Вы принимаете мое великодушное и щедрое предложение? – вопросил он.

– Миледи, если позволите… не думаю, что это уместно, – тихо прошипел Томли.

Пардл яростно кивнула в знак согласия.

Элиза замешкалась в совершеннейшей растерянности. С одной стороны, конечно, было крайне нежелательно появиться на людях в обществе столь прославленного повесы (кто-то мог бы даже назвать его распутником). С другой стороны, в той же мере нежелательно было сидеть здесь, на дороге, и мерзнуть несколько часов в ожидании Томли. Она взглянула на Маргарет, та едва заметно беспомощно пожала плечами. Значит, выбор за Элизой.

– Его сиятельство покойный граф не захотел бы… – процедил сквозь зубы Томли, и его вмешательство внесло необходимую определенность.

– Однако его сиятельства здесь нет, – отрезала Элиза. – Решать мне, и… и я не намерена ждать ни минутой дольше. Томли, будьте добры, помогите нам выбраться из коляски, а далее можете заняться лошадьми и обеспечить услуги каретника.

– Позвольте мне, – предложил Элизе руку Мелвилл.

Без промедления обе леди и Пардл переместились в его восхитительно уютную карету. После недолгой заминки Мелвилл последовал за ними, протянул Элизе покрытую брызгами грязи папку с рисунками и устроился на сиденье напротив.

Экипаж сдвинулся с места. Повисла тишина, женщины рассматривали графа. Элиза ломала голову в поисках темы для разговора, но так ничего и не придумала.

К счастью, Мелвилл был более чем способен начать беседу.

– Куда вы направлялись, леди? – вежливо поинтересовался он.

– В Бат, – ответила Маргарет. – Мы переезжаем туда до окончания траура моей кузины.

– О, понимаю… примите мои соболезнования, – сказал Мелвилл.

Элиза до сих пор не определилась, как ей отвечать на изъявления сострадания. Изображать убитую горем вдову, тогда как ее истинные чувства настолько не соответствовали ожиданиям общества? Это было бы безвкусно. Но и выказывать полное равнодушие тоже нельзя – его сочтут неподобающим.

– Благодарю, – произнесла она после недолгого молчания. – А куда лежит ваш путь, милорд?

– В разнообразных направлениях, – откликнулся он. – Сегодня, конечно, не совсем в том, которое меня бы устроило… Итак, вы художница, миледи?

Элиза не сразу поняла смену темы, пока не заметила, что граф смотрит на папку.

– Я бы не стала описывать себя в столь возвышенных выражениях, – ответила она.

– Но почему? – сказал он. – У вас очевидный талант.

– Откуда такое предположение? – удивилась Элиза.

– Папка раскрылась, – пояснил Мелвилл. – Я не сдержался и взглянул. Вы передали черты вашей…

Фраза прозвучала с вопросительной интонацией, после чего он умолк, и Элиза вспомнила, ужаснувшись, что они не представились.

– Ах, простите! – сказала она, покраснев. – Я леди Сомерсет, а это моя кузина мисс Бальфур.

Мелвилл наклонил голову:

– Вы очень точно передали черты мисс Бальфур.

Не зная, что на это ответить, Элиза предпочла сменить тему:

– Мы в восторге от вашей поэзии, милорд.

Должно быть, ему это говорили тысячи раз, но Элиза не обладала достаточным литературным слогом, чтобы предложить более содержательный комплимент.

– Как чудесно услышать это от вас, – учтиво ответил он.

– С нетерпением ждем следующей вашей книги, – добавила Маргарет льстивым тоном. – Уже известно когда?..

Мелвилл опубликовал «Персефону» в семнадцатом году, а «Психею» в восемнадцатом. Обе книги были романтизированным переложением античных текстов. Все, как на горячих угольях, предвкушали следующее его произведение.

– Сдается мне, ваша лесть – просто уловка, чтобы вызвать меня на откровенность, – откликнулся Мелвилл. – Но боюсь, мне нечем вас порадовать. Я пока не написал ничего нового.

– Почему? – спросила Элиза, не успев остановить себя, – дерзость, о которой она немедленно пожалела, ибо собеседник снова вскинул брови.

– Вдохновение меня избегает, – коротко ответил он.

– Но может быть, вас вдохновит сегодняшнее приключение, – лукаво предположила Маргарет. – И мы обнаружим, что следующая книга начинается со столкновения карет. Или колесниц, если угодно.

Элиза послала кузине неодобрительный взгляд. Неужели она не видит, что Мелвилл не хочет обсуждать эту тему? Но кажется, поддразнивания Маргарет устраивали его больше, чем вопросы Элизы.

– Даже столкновения колесниц слишком прозаичны для моих героинь, – весело сообщил он. – Пожалуй, после столкновения их должен спасти от кровожадной толпы древний воитель. Простите ли вы, о прекрасная светлейшая дама, такую художественную вольность?

Он смотрел на Элизу. Его губы изогнулись в улыбке, брови приподнялись в игривом вопросе. Элиза устремила на собеседника недоуменный взгляд. Он с ней флиртует? Не может быть. Казалось, он словно предполагал, что Элиза способна извлечь из воздуха столь же остроумную, или кокетливую, или хотя бы занимательную ремарку, но увы…

– Я не прекрасная дама, и волосы у меня не светлые, – не сразу нашлась она с ответом.

– Как скажете, – согласился Мелвилл. – Впрочем, простите, что я не смог разглядеть под таким… э-э-э… величественным головным убором.

Он указал на капор. Элиза вспыхнула, как никогда остро ощутив, насколько она невзрачна.

По крыше кареты постучали, и пассажиры подняли глаза.

– Очевидно, мы въехали в этот Радастаун, – заметил Мелвилл.

– Примите от нас благодарность за помощь, – сказала Элиза, давая понять, что знакомство на этом заканчивается.

– Вам так просто от меня не избавиться, миледи, – легкомысленно заверил граф. – Я сопровожу вас внутрь, чтобы убедиться, что вы благополучно устроены на то время, пока ваш слуга ищет мастера.

Карета остановилась, и Мелвилл сделал движение, собираясь выпрыгнуть.

– Нет-нет, – торопливо возразила Элиза.

Какую бы благодарность за спасение она ни испытывала, было бы весьма неумно показаться на глазах у всего Радстока в обществе неженатого мужчины, особенно со столь легендарной репутацией.

– Нам не следует вас долее задерживать. Мы вполне в состоянии сами все устроить, – заявила она.

Мелвилл послал ей задумчивый взгляд.

– Очень хорошо, – сказал он, откидываясь на спинку сиденья. – Если так для вас предпочтительнее.

Маргарет открыла дверцу, и слуга бросился на помощь.

– Я надеюсь… – добавила Элиза, пока Маргарет и Пардл выбирались из кареты, – надеюсь, мы можем рассчитывать, что вы проявите… сдержанность и сохраните в тайне сегодняшние события.

Мелвилл снова вскинул брови.

– По-вашему, я похож на болтуна? – мягко спросил он, и внезапно Элиза отчетливо поняла, что оскорбила его.

– Н-нет, просто… – произнесла она, заикаясь.

– Уверяю вас, миледи, если на этой неделе в некоей газетенке появятся сплетни обо мне, то совсем не по поводу столь скучного происшествия, как сегодняшнее.

В его голосе прозвучали резкие нотки. Элиза вспыхнула и торопливо оперлась на руку слуги. Мелвилл захлопнул за ней дверцу.

– Хорошего дня, – бросил он через окно. – И благополучного путешествия.

Кучер подстегнул лошадей прежде, чем Элиза успела ответить.

– О боже, – ошеломленно выдохнула она.

– Напишу сестре, как только приедем в Бат, – сияя от радости, заявила Маргарет. – А ты должна написать леди Селуин – вот уж кто мнит себя покровительницей искусств. Да она позеленеет от зависти.

– Я совершенно точно не стану писать леди Селуин! – воскликнула Элиза, придя в себя и направляясь к гостинице. – Никому нельзя об этом рассказывать, ни одной живой душе. Вспомни, Маргарет, под каким кошмарным условием я получила наследство. Моя репутация – не та валюта, которую нам позволительно растрачивать.

– И какой смысл попадать в увлекательные истории, если нельзя потом похвастаться? – проворчала кузина.

Тепло очага, восхитительная трапеза и сообщение о том, что коляску починят за пару часов, значительно умерили беспокойство Элизы. В Бат путешественницы прибыли лишь на несколько часов позже, чем намеревались. Поскольку к этому моменту уже опустились сумерки, разглядеть город было сложно, но, выйдя на террасу дома на Кэмден-плейс, своего нового обиталища, Элиза испытала чувство глубокого облегчения. Перкинс выбрал жилье, настолько точно соответствующее вкусам графини, что она почти поверила: этот дом построен и меблирован именно для нее. Четырехэтажное здание, вмещавшее столовую, гостиную, салон, три спальни, хозяйственные помещения и комнаты для слуг, было уютным, элегантным, просторным, светлым и отличалось от величаво-сурового Харфилда, насколько это вообще возможно.

– Дом – само совершенство, Перкинс, – сказала Элиза, вдыхая из чашки изысканный аромат идеально заваренного чая.

Дворецкий, ни разу не замеченный в склонности к высокопарным проявлениям чувств, наклонил голову:

– Будут ли еще распоряжения, миледи?

– Нет, спасибо, – ответила графиня, но, поддавшись порыву, добавила: – Впрочем… вы не могли бы разжечь камины? Все камины.

Довольно с нее холода.