Текст книги "Просто люби жизнь"

Восемь

На следующий день после полудня я стою на углу улицы и чувствую себя почти без сил от напряжения, ожидая снова увидеть Мэтта. У меня разболелась голова. Я долго расхаживала по комнате. В ожидании сообщения я проверяла свой телефон каждые пять секунд. Прошло всего двадцать четыре часа, но я едва выжила.

Мое тело действительно по нему тоскует. Не хочу показаться чересчур экзальтированной, но он – чистый наркотик. В хорошем смысле этого слова. Моя физиология изменилась. Я никогда больше не смогу без него.

Когда я увидела, как он выходит из метро, я почувствовала такое облегчение и радостное возбуждение, что чуть не разрыдалась… и это чувство было смешано с внезапной растерянностью. Вот что странно: этот парень в черных джинсах и серой футболке – не Голландец. Он – Мэтт. Мэтт со своим водителем, своей работой и своей жизнью. И я действительно не знакома с Мэттом, пока – нет.

Он тоже выглядит немного встревоженным, и когда он подходит, мы оба неловко смеемся.

– Привет! Вот и ты.

– Рад тебя видеть.

Он обнимает меня, и когда мы целуемся, я закрываю глаза, вспоминая вкус и прикосновения Голландца. На мгновение я снова в Италии, снова в великолепном пузыре… Но когда мы отрываемся друг от друга, я открываю глаза, и мы снова в Лондоне, и я даже не знаю, есть ли у него второе имя.

– Итак! Давай, познакомься с моей… моей жизнью, я думаю! – говорю я, стараясь выглядеть непринужденно, идя с ним по улице. – Я живу недалеко от метро.

Когда я произношу эти слова, у меня внезапно возникает безумное воспоминание о том, как Сарика выбирала свои «Неприемлемо», и я представляю, как Мэтт сурово отвечает: «Ну, только чтобы не дальше десяти минут ходьбы».

Сама мысль об этом вызывает у меня смех. Это просто показывает, насколько запутанной стала современная любовь! Приверженцы теории «Неприемлемо» ошибаются. «Неприемлемо» – это антилюбовь. Если хотите знать мое мнение, «Неприемлемо» – творение дьявола.

Мэтт взял меня за руку, мы идем в ногу, и прямо сейчас я могу лишь пожалеть всех тех бедолаг, которые придают такое значение искусственным факторам, не имеющим ничего общего с истинной любовью. Я хочу сказать, что люблю Сарику до безумия, но «Никаких танцоров»? Что это за правило такое? Что, если, например, ведущий солист Королевского балета пригласит ее на свидание? Что тогда?

– Как ты относишься к пунктам «Неприемлемо»? – Не могу я удержаться, чтобы не спросить вслух. – Я имею в виду, у тебя они есть?

– Пункты «Неприемлемо»? – Мэтт выглядит удивленным. – Ты имеешь в виду…

– Нужно ли мне беспокоиться? – поддразнивая, уточняю я. – Знаешь, например, некоторые парни не станут встречаться с девушкой, которая курит, или… – Я на мгновение задумываюсь, – или пьет растворимый кофе.

Это правда. Несколько месяцев назад Сарика увидела статью, в которой говорилось, что пятьдесят три процента людей ни за что не станут пить растворимый кофе или встречаться с теми, кто это делает. После чего она разослала по Ватсапу: «Срочно!!! Выбросите свой растворимый кофе!!» У меня его не было, но нашелся какой-то растворимый напиток из рожкового дерева, который я на всякий случай убрала поглубже в шкаф.

Но Мэтт, похоже, озадачен.

– Боже, – говорит он через мгновение. – Нет. Я так не думаю. Невозможно определить… Я не в восторге от курения, но… Знаешь, – он пожимает плечами, – все зависит от обстоятельств.

– Я тоже так думаю, – нетерпеливо говорю я. – Дело не в пунктах «Неприемлемо». У меня тоже их нет. Я даже представить себе не могу такое. – Мы идем еще несколько минут, затем я добавляю: – Я читала о вашей семейной компании. Это потрясающе!

Это не заняло много времени. Стоило забить в Гугл «Мэтт Уорвик», и поисковик сразу же вывел его на чистую воду. Главный исполнительный директор, Игрушки Уорвик Inc. Бренды: Дом Харриет, Мир Харриет, Друзья Харриет.

И, конечно, как только я прочитала слова «Дом Харриет», я поняла. Те самые кукольные домики с соломенными крышами. Харриет – рыжеволосая кукла в клетчатой юбке. У многих моих подружек в детстве была такая. У меня никогда не было ни дома, ни куклы, но у меня был подержанный пони и пара кроликов Харриет.

Если верить веб-сайту, существует семьдесят шесть различных домиков, а также более двух тысяч фигурок и аксессуаров для коллекционирования. В это я могу поверить, потому что у одной девочки в школе была целая комната таких игрушек. Чего я не понимала, так это того, что дом Харриет – это, согласно веб-сайту, «глобальное явление». В Дубае и Сингапуре есть даже тематические парки «Дом Харриет». Кто бы мог подумать? (Точно не я.)

Компания по-прежнему «гордится тем, что ею управляет династия», поэтому я хорошо рассмотрела отца Мэтта, который является генеральным директором и имеет свою собственную страницу на веб-сайте. Он очень симпатичный – очень похож на Мэтта, только с седыми волосами и располагающим, грубоватым лицом. У меня есть предчувствие, что мы с ним поладим.

– Ага, – говорит Мэтт. – Ну… Это такая штука.

Похоже, он не очень-то хочет говорить о семейной компании, а сегодня воскресенье, так что я решаю пока оставить эту тему. Это не значит, что у нас будет мало тем.

Когда мы подходим к моему дому, я начинаю волноваться. Я так горжусь своим жилищем. Я украсила и обставила его с любовью. Я творчески подошла к своим идеям и действительно постаралась. Ничего пресного.

– Ну, вот и мой дом! – говорю я, ведя Мэтта через главную входную дверь. – По крайней мере, на верхнем этаже. Наверх по лестнице.

Я влюбилась в свою квартиру на чердаке в ту же минуту, как только ее увидела. Это так оригинально. Так причудливо. Здесь есть карнизы, оригинальные камины и даже старая пожарная лестница из кованого железа, ведущая из кухни вниз, и она мне очень нравится. На каждой ступеньке я расставила ароматные травы в горшочках, а иногда я беру бокал вина и сажусь на верхнюю ступеньку. Гарольд тоже любит этот наш маленький садик. Когда мы поднимаемся на последний лестничный пролет, я слышу, как взволнованно взвизгивает Гарольд – он знает, что я иду, – и я лучезарно улыбаюсь Мэтту.

– Гарольд ждет. Не могу дождаться, когда вы по-настоящему познакомитесь.

Я открываю входную дверь, и Гарольд радостно прыгает на меня, лает, сопит и в нетерпении приподнимает передние лапы.

– Извини, – говорю я, виновато улыбаясь Мэтту поверх собачьей головы. – У нас так заведено, когда я прихожу домой… Я скучала, – с любовью обращаюсь я к Гарольду и целую его в голову. – Я скучала. Я скучала. – Я держу Гарольда за лапы и танцую с ним вальс, и мне вдруг хочется, чтобы Мэтт станцевал с нами.

– Присоединяйся! – приглашаю я и протягиваю ему руку, но мужчина одаривает нас слегка застывшей улыбкой.

– Все в порядке, – говорит он. – Я в порядке. Тебя что, весь день не было дома?

– Нет, – говорю я через плечо. – Я просто выскочила к метро, чтобы встретить тебя.

– Ясно. – Мэтт, кажется, сбит с толку. – Значит… ты танцуешь этот танец каждый раз, когда приходишь домой?

– Это наша фишка. Правда, Гарольд, любовь моя? – Я еще раз целую его в голову, затем отпускаю лапы, и он убегает на кухню. – Это собака из приюта, – говорю я Мэтту. – Его нашли брошенным на трассе А414, когда он был щенком. – Одна только мысль об этом причиняет мне острую боль в сердце. Кто мог бросить такую очаровательную собаку, как Гарольд? Кто?

– Жестоко, – морщится Мэтт.

– Но я дала ему дом, и… – Я замолкаю, чтобы не стать слишком эмоциональной. – Как бы то ни было, теперь он счастлив.

– Рад за тебя. – Мужчина делает шаг по коридору, оглядываясь вокруг с выражением, которое я не совсем понимаю. Это не самая просторная прихожая, но я отделала ее яркой бирюзовой краской и множеством португальских драпировок из бисера, которые купила в отпуске. Плюс золотая краска на карнизах, эту идею я подсмотрела в журнале по дизайну.

Путь нам преграждает огромный уродливый стеллаж, и я спешу объяснить.

– Помнишь, я говорила, что увлекаюсь мебелью? Вот, буду стараться поскорей закончить.

– Правильно. – Мэтт некоторое время молча смотрит на стеллаж. – Когда ты сказала, что увлекаешься коллекционированием мебели, я подумал… – Он замолкает. – Не важно. Нет, отлично!

– Моя подруга Мод раскрашивает мебель меловыми красками[33]33
  Меловая краска – декоративная краска, которая используется для покраски мебели. Один из самых популярных вариантов для окрашивания мебели или декора в деревенском, винтажном или шебби-шик стилях.


[Закрыть], она потрясающая, только у нее сейчас много дел… Осторожно, не получи занозу, – добавляю я, когда он делает еще один шаг. – Его нужно отшлифовать.

– Понял. – Он кивает, осторожно обходя стеллаж. – Милое растение, – добавляет он, глядя на мою юкку в углу.

Он все говорит правильно. Я люблю его еще больше.

– Это моя спасенная юкка, – лучезарно улыбаюсь я.

– Спасенная юкка?

– Я нашла ее в мусорном баке. Люди выбросили ее! – Я не могу сдержать возмущения. – Живое растение! Таким нельзя позволять заводить растения. Поэтому я подумала: «Я дам тебе дом, милая». – Я нежно прикасаюсь к листьям. – И теперь она процветает… Так что… Не важно. Пойдем чего-нибудь выпьем.

Я веду его в главную комнату, которая одновременно является гостиной и кухней. Это потрясающая, великолепная комната, пусть даже в ней и нужно немного прибраться. Я смотрю на нее, и меня распирает от гордости. Она оформлена в тех же бирюзовых цветах, что и прихожая; повсюду, где только можно, я разместила книжные полки, выкрашенные в фиолетовый цвет. Область дымохода украшена разноцветными обоями с цветочным рисунком «Дом Хакни»[34]34
  Дом Хакни – бренд роскошных интерьеров с флагманским магазином в центре Лондона.


[Закрыть]. И – самое главное – два потрясающих светильника в стиле шестидесятых с оранжевыми абажурами, которые идеально дополняют темно-зеленый диван.

На мгновение Мэтт замирает в дверях, казалось бы, потеряв дар речи при виде этого великолепия.

– Красочно, – наконец говорит он.

– Я люблю цвет, – скромно говорю я. – Это моя стихия.

– Понимаю. – Мужчина несколько раз кивает. – Да. Понимаю.

– Бокал вина? Или пива?

– Если можно, пиво.

Я направляюсь к холодильнику, а Мэтт осматривает ближайшую книжную полку. Когда я присоединяюсь к нему, он поднимает взгляд и хмурится.

– «Строительство из сухого камня в Уэльсе». «Теория модульной электроники». У тебя разносторонние вкусы.

– Ах, это, – я протягиваю ему его пиво. – Твое здоровье.

– Твое здоровье. – Он отхлебывает пиво, затем добавляет: – «Шевроле: Руководство, опубликовано в 1942 году». Серьезно? А это… – Он берет книгу в твердом переплете. – Что это за язык? Чешский? Ты читаешь по-чешски?

– Многие из этих книг я купила не для того, чтобы читать, – уточняю я. – Это в некоторой мере… спасенные книги.

– Спасенные книги? – Мэтт выглядит ошарашенным.

– Иногда я захожу в лавку старьевщика и вижу старую книгу… и она говорит со мной. Я думаю: «Если я не куплю эту книгу, никто не купит. И тогда она будет уничтожена. Ее измельчат в порошок!» Я чувствую, что это, типа, моя обязанность – покупать их. – Я провожу рукой по книжной полке. – Они бы все превратились в месиво, если бы я их не спасла!

– О, – он делает большой глоток пива. – Разве это так важно?

Я в шоке смотрю на него. Важно ли это? Впервые за все время я чувствую между нами небольшое напряжение – потому что разве можно не переживать из-за бедственного положения книг?

Но у нас вполне могут быть маленькие разногласия, напоминаю я себе.

В этом нет ничего особенного.

– Садись. Давай послушаем музыку, – улыбнувшись Мэтту, я нахожу на телефоне свой любимый плей-лист и подключаю его к динамикам Buddha. Сажусь рядом с Мэттом на диван и с удовольствием потягиваю свой напиток, а музыка наполняет комнату. И тут я моргаю. Мэтт только что поморщился?

Нет, он не мог поморщиться. Никто не морщится от музыки.

Особенно от такой умиротворяющей, как эта.

– Что это? – помолчав, спрашивает он.

– Это мексиканская музыка духовной силы, – охотно объясняю я. – Ее играют на специальных трубах и флейтах. Она гарантированно успокаивает.

– Ха, – после очередной паузы выдавливает мужчина.

– А тебе какая музыка нравится? – непринужденно спрашиваю я.

– О, всякая.

– Мне тоже! – быстро говорю я и думаю, что он мог бы предпочесть чаймс[35]35
  Чаймс – музыкальный инструмент, напоминающий восточную «музыку ветра», состоящий из 22 или менее литых бронзовых трубочек разной длины, которые звучат, когда по ним ударяют молоточком.


[Закрыть]. Или арфу.

Я уже собираю свои плей-лист Spotify, когда он добавляет:

– Думаю, в основном мне нравится японский панк.

Я смотрю на него, немного ошарашенная. Японский панк?

– Здорово, – говорю я после долгого молчания. – Потрясающе. Э-э… – Я бросаю взгляд на свой телефон. – Не уверена, что у меня есть японский панк…

Самое близкое, что у меня есть, это, вероятно, «Музыка, заряжающая энергией сердца», но я не уверена, что это очень близко.

– Прекрасно. – Он улыбается, делает глоток пива и рассматривает ближайший плакат, который я купила в галерее. Его рама покрыта шелковыми лепестками, и он великолепен.

– Можно срезать все цветы, но нельзя остановить наступление весны, – читает он вслух.

– Мне нравится, а тебе? – спрашиваю я. – Разве не вдохновляет?

Мэтт снова смотрит на плакат и озадаченно хмурится.

– Ну, на самом деле можно, – говорит он.

– Что?

– Остановить наступление весны. Конечно. Если срезать все цветы до того, как у них появится шанс дать семена. А как насчет опыления? Если срезать каждый цветок в тот момент, когда он распустится, пчелы вымрут. Что будет, если срезать все цветы? Будут мертвые пчелы.

Мертвые пчелы? Он смотрит на прекрасную вдохновляющую цитату о цветах и видит мертвых пчел?

– Хотя, полагаю, это зависит от того, что ты вкладываешь в слово «весна», – задумчиво продолжает он. – Если срезать все цветы, на вращение Земли это не повлияет, скорее – это проблема биологического разнообразия.

Я чувствую, как во мне поднимается странное чувство. Это… раздражение? Нет. Это не может быть раздражением. Конечно, это не так. Это же Голландец. Это Мэтт. Это моя любовь.

– Я не думаю, что это сказано буквально о цветах, – говорю я, стараясь улыбнуться.

– Может быть. – Он легко пожимает плечами, и мое сердце снова тает, потому что он не пытается набрать очки, ведь так? Он просто логичный человек. Сверхлогичный. (Возможно, чересчур логичный.)

– Иди ко мне, – говорю я и притягиваю его к себе для поцелуя, и как только я это делаю, я забываю, что когда-либо испытывала по отношению нему даже малейшее раздражение. Потому что, о боже, я люблю этого мужчину. Я хочу целовать его вечно. Я хочу быть с ним вечно.

Наконец я неохотно отстраняюсь и говорю:

– Мне нужно проверить, как там еда.

– Здорово. – Он нежно касается моей щеки, а затем спрашивает: – Где ванная?

Мэтт исчезает в туалете, а я пользуюсь возможностью и достаю телефон, потому что я обещала сообщить отряду, как все идет, и, честно говоря, с нетерпением жду, чтобы сказать им, что все идет блестяще.

Они все оказались такими циничными. Такими негативными. Особенно Нелл, которая все время повторяла: «Ты же его не знаешь». Даже Мод, которая в целом очень позитивный человек, сказала: «Ава, тебе нужно перестать использовать слово «любовь». Ты не любишь этого мужчину. Ты недостаточно знаешь его, чтобы любить». А Сарика предсказала, что он меня прикончит.

Прикончит? Я была так оскорблена. Прикончит? Это же Голландец. Я имею в виду, это Мэтт. Он ни за что никого не прикончит!

Конечно же, когда я открываю наш чат в Ватсапе, в нем полно сообщений:

Итак, Ава?

Давай, выкладывай!

Ты уже замужем???

Я уверено печатаю:

Все замечательно!! Свидание высшего уровня!!! Мы совместимы на 100 %!!

И это правда. Мы совместимы. За исключением пары мелких деталей, таких как японский панк. Но это делает нас совместимыми на 99,9 процента, и я округляю.

На кухне приятно булькает тажин[36]36
  Тажин – специальная посуда для приготовления блюда из мяса и овощей, популярного в странах Магриба (Марокко, Алжире, Тунисе, Ливии и др.).


[Закрыть], и когда я поднимаю крышку, воздух наполняется восхитительными пряными ароматами.

– Ух ты, – одобрительно говорит вошедший Мэтт. – Выглядит фантастически.

– Спасибо! – лучезарно улыбаюсь я.

– Рама на задней двери начала крошиться, – добавляет он, пиная ее. – Может быть, сухая гниль. И стекло выглядит не слишком надежным. Ты знала?

– О, так было всегда. – Я улыбаюсь. – Всё в порядке.

– Разве это не угроза безопасности? – продолжает наседать он. – Ты должна попросить кого-нибудь взглянуть на нее. Или заменить на двойное остекление.

Двойное остекление? Заменить мою причудливую оригинальную дверь на двойное остекление?

– Не волнуйся, – смеюсь. – Здесь мы действительно в безопасности. – Я несколько раз помешиваю тажин, а затем добавляю: – Не передашь мне хариссу?[37]37
  Харисса – острый пастообразный соус красного цвета из перца чили (иногда высушенного или вяленого) и чеснока с добавлением кориандра, зиры, соли и оливкового масла. Широко используется в арабской кухне.


[Закрыть]

– Хариссу? – Мужчина морщит лоб, как будто не понимает вопроса.

– Пасту хариссу, – уточняю я.

Может быть, он использует для этого какое-то другое слово. Настоящее ливанское слово. Хотя разве «харисса» – не ливанское слово?

– Пасту хариссу? – тупо повторяет Мэтт, и я поворачиваюсь, чувствуя себя тоже сбитой с толку.

– Харисса, – говорю я, протягивая руку за маленькой баночкой. – Острая паста. Оттоленги[38]38
  Оттоленги Йотам Ассаф – британский шеф-повар, ресторатор и кулинарный писатель израильского происхождения. Совладелец шести гастрономов и ресторанов в Лондоне, автор нескольких бестселлеров по кулинарии.


[Закрыть].

– Что такое Оттоленги? – интересуется Мэтт, и я едва не роняю на пол ложку. Что такое Оттоленги? Я смотрю на него, пытаясь понять, шутит ли он, но понимаю, что не шутит.

– Повар, – тихо говорю я. – Довольно знаменитый. Действительно знаменитый. Пожалуй, невероятно, невероятно знаменитый.

Я жду, когда в глазах Мэтта забрезжит свет, и он воскликнет: «Ах, Оттоленги!» Но этого не происходит.

– Хм. – Он кивает, наблюдая, как я помешиваю хариссу. – Ну… а из чего рагу?

– Гм… гм… – Я пытаюсь забыть тот факт, что он никогда не слышал об Оттоленги, и сосредотачиваюсь на блюде. – Фасоль адуки[39]39
  Фасоль адуки (адзуки) – японская мелкая красная фасоль со сладким вкусом и неповторимым ароматом.


[Закрыть], лук, сладкий картофель…

– Круто, – кивает Мэтт, а затем добавляет: – А какое мясо?

– Мясо? – Я поворачиваюсь на каблуках и озадаченно смотрю на него. Он не шутит. О боже мой. Мой желудок проваливается до самых пяток. Как он может… мясо?

– Курица? – уточняет мужчина, вглядываясь в тажин.

– Я вегетарианка! – говорю я резче, чем хотела. – Я думала, ты понял! Думала… – Я сглатываю. – Думала, ты вегетарианец.

– Я? – Он, кажется, потрясен. – Вегетарианец?

– Монастырь был вегетарианским, – напоминаю я, пытаясь сдержать волнение. – Я видела, что ты ел вегетарианскую еду.

– Ну да, – кривится он. – Я подумал, что это всего на неделю. Выживу. Но, если честно, прошлым вечером я буквально вцепился в гамбургер.

На мгновение я лишаюсь дара речи.

– Хорошо, – наконец говорю я. – Правильно. Хорошо. Я вегетарианка. Вот так. Это… Вот так.

Я в волнении помешиваю содержимое тажина, у меня пылает лицо. Как он может не быть вегетарианцем? Я почти чувствую, что он одурачил меня. Он обманул меня.

Это не конец света, в отчаянии говорю я себе. Это просто… О боже. А все было так идеально.

– Но у тебя на плите варится кость, – говорит Мэтт, озадаченно указывая на плиту. – Это же не по-вегетариански?

Я снова сосредотачиваюсь на плите. О, точно. Вот почему он так смутился. На самом деле это довольно забавно. Я уже так привыкла к еде Гарольда, что почти забыла о ней.

– Это для Гарольда, – объясняю я. – Он придерживается специальной собачьей органической диеты. Я знаю, что некоторые собаки вегетарианцы, но я ходила к консультанту, и оказалось, что у Гарольда довольно специфические диетические потребности.

Я жду, что мужчина начнет расспрашивать о специфических диетических потребностях Гарольда, но вместо этого он с интересом заглядывает в кастрюлю.

– Это что, говядина?

– Это баранья кость, – объясняю я. – Я собиралась сварить бульон, чтобы приготовить ему еду на неделю.

– Ух ты. – Мэтт, кажется, зациклился на жирной булькающей жидкости. – Выглядит неплохо. Действительно здорово. Можно попробовать?

Ни с того ни с сего я чувствую внезапную вспышку раздражения и, прежде чем успеваю себя остановить, огрызаюсь:

– Хочешь сказать, собачья еда выглядит лучше, чем то, что я готовлю для тебя?

Запоздало я добавляю легкий смешок – но Мэтт уже поднял голову.

– Господи! Что? Конечно, нет. Нет! – Его глаза настороженно изучают мое лицо, и он, кажется, осознает свою ошибку. – Это выглядит потрясающе, – подчеркивает он, указывая на тажин. – Я просто… Нет, не важно. Я помогу накрыть на стол? – добавляет он, поспешно переводя разговор на другую тему.

Я показываю Мэтту, где лежат столовые приборы, и пока он собирает ножи и вилки, я делаю несколько глубоких вдохов. Затем я спрашиваю самым непринужденным тоном, на который только способна:

– Кстати, Мэтт… как ты думаешь, ты мог бы стать вегетарианцем?

У меня сжимается желудок, пока я жду его ответа. Я имею в виду, это не «Неприемлемо» или что-то в этом роде. Боже, нет. Я вообще не верю в «Неприемлемо», как это может быть?

Но с другой стороны… Мне нужно услышать ответ. Скажем так. Мне просто интересно.

– Я? – Он широко раскрывает глаза. – Нет. Я не думаю… Я знаю, что нужно есть поменьше мяса, но полностью от него отказаться? – Он ловит выражение моего лица. – Но… не важно, – отступает он. – Может быть. Никогда не говори «никогда».

У меня отпускает желудок. Вот и всё. Всё в порядке! Никогда не говори «никогда». Это все, что я хотела выяснить. Я понимаю, что отреагировала слишком остро; на самом деле мне все стало ясно. Я обращу его в свою веру! Вегетарианские боги послали его ко мне именно для этого!

– А с этим что делать? – добавляет Мэтт, кивая на стопку бумаг, и я прищелкиваю языком. Я собиралась их убрать.

– Э-э… Положи на скамейку под подоконником. Это материалы моего курса.

– Ясно, – кивает он. – Ароматерапия.

– Вообще-то это другой курс, – говорю я, нарезая свежий кориандр. – Карьерный коучинг. Хочу заняться этим на полставки.

– У тебя широкие интересы. – Он вскидывает брови. – А когда ты закончишь с ароматерапией?

– Не знаю, – говорю я, слегка ощетиниваясь. Ну почему люди не понимают, как трудно все успеть? – Не важно! Еда почти готова. Держи чипсы.

Я передаю ему миску шикарных чипсов, которые купила специально для сегодняшнего вечера, и Мэтт берет пару. Но прежде чем они успевают добраться до его рта, из ниоткуда появляется Гарольд, ловко запрыгивает на скамейку, выхватывает чипсы из руки мужчины, начинает ими хрустеть, спрыгивает и быстро убегает. Я стараюсь подавить смешок, а Мэтт удивленно смотрит на него.

– Он что, только что выхватил у меня чипсы? Я его даже не заметил.

– Он довольно ловкий, – улыбаюсь я. – Надо держать еду на уровне груди. Иначе она исчезает.

Я ожидаю, что Мэтт рассмеется, но он все еще смотрит удивленно. Даже… неодобрительно?

– И ты ему позволяешь?

– Ну, конечно, нет, – говорю я, чувствуя себя пойманной в ловушку. Поворачиваюсь к Гарольду и немного смущенно говорю: – Гарольд, дорогой, Мэтт – наш друг, а мы не крадем еду у друзей. Хорошо? – Гарольд утыкается носом в мои руки, и я глажу его по голове. – Нельзя красть еду!

Я целую его в голову, поднимаю глаза и вижу, что Мэтт растерянно смотрит на меня.

– Что? – спрашиваю я.

– Нет. Ничего. Я… – Он осекается. – Нет.

– Ты хотел что-то сказать. – Я пристально смотрю на него, мои глаза сузились. – Что?

– Ничего! – Он мотает головой. – Правда. Давай… выпьем еще по стаканчику.

Я ему не верю, но не хочу давить. Поэтому спокойно предлагаю:

– Бокал вина? – И беру бутылку, которую купила в Италии.

Простое «буль-буль-буль» успокаивает все, что повисло в воздухе. Мы чокаемся бокалами и улыбаемся друг другу, а когда я делаю первый глоток, это почти как рефлекс у собаки Павлова. Или Пруста? Что бы это ни было, я возвращаюсь туда, в Апулию, во внутренний дворик с травами, агапантусами и силуэтами птиц в небе.

– В последний раз, когда мы пили это вино, мы были в монастыре, – говорю я, и брови Мэтта разглаживаются.

– Кажется, прошла целая вечность.

– Да.

Он прислоняется к стойке, и я подхожу к нему. Прижимаюсь к широкой груди, вдыхая его запах, вспоминая, каким он был тогда. Голландец. Мой Голландец.

– Рада тебя видеть, – тихо говорю я. – Я скучала.

– Я тоже.

На мгновение воцаряется тишина, затем мужчина отставляет свой бокал с вином, а я отставляю свой. В тот момент, когда мы целуемся, я не могу понять, почему мы так долго ждали. Я пью его, вспоминаю его, хочу его еще отчаяннее, чем раньше.

– Я ни о чем не могла думать, только о тебе, – шепчу я ему на ухо.

– Вчера я мог думать только о тебе, – отвечает Мэтт, его щетина прижимается к моей шее.

– Я даже не спросила тебя, как прошла твоя встреча, – говорю я с внезапным упреком самой себе.

– Не хочу вспоминать, – рычит он в ответ. – К черту.

Он уже расстегнул мой лифчик; я расстегнула его рубашку… Какое бы крошечное напряжение ни было между нами, оно исчезло. Мы созвучны. Двигаемся в унисон. В общем поле. Этот мужчина – все, чего я хочу и в чем нуждаюсь…

Затем внезапно срабатывает таймер, и мы оба потрясенно дергаемся.

– Ох. Это я установила. Извини. – Я вздрагиваю. – Это… не имеет значения.

– Можем поесть, – предлагает Мэтт. – А потом… – Он поднимает брови, и когда я вспоминаю, чем мы занимались в Италии, я чувствую каскад реакций по всему телу.

– Хорошо. Так и сделаем.

Я раскладываю содержимое тажина в две неглубокие глиняные миски и приглашаю гостя к столу.

– Интересные стулья, – говорит он, разглядывая мои старинные школьные стулья. Я нашла их на распродаже автомобильных багажников, и они довольно хлипкие, но Мод собирается их отреставрировать, как только закончит стеллаж. – Не говори, я сам угадаю. Спасенные стулья?

– Конечно, – говорю я, смеясь над выражением его лица. – Вся моя мебель – большей частью спасенная мебель. «Подбирай, не покупай».

– Но твоя кровать к такой мебели, конечно, не относится? – говорит он с легким отвращением.

– Конечно, относится! Я нашла ее у мусорных баков, – гордо говорю я. – Мод отреставрировала ее, и теперь она как новенькая. Я просто ненавижу новую мебель. Это такая чушь. Она так… функциональна. У нее нет характера.

– Как скажешь. – Мужчина садится и берет вилку. – Приятного аппетита.

Когда мы оба начинаем жевать, я слышу звук, отдаленно напоминающий потрескивание ветки, и не могу понять, откуда он взялся.

– Что это? – растерянно спрашиваю я – Это…

Договорить я не успеваю, потому что в следующий момент раздается оглушительный треск дерева, Мэтт вскрикивает от неожиданности, и на моих глазах его стул рушится вместе с ним, как в сказке о трех медведях.

– Боже! – в ужасе вскрикиваю я.

– Черт! – кажется, ему действительно больно. – Какого хрена?

– Мне так жаль! – в отчаянии говорю я.

Я уже вскочила и пытаюсь помочь Мэтту выбраться из-под груды обломков, а Гарольд бешено лает, скачет вокруг и всячески мне мешает.

– Сейчас… – тяжело говорит мужчина, наконец поднимаясь на ноги, – Сейчас я, кажется, предпочел бы функциональность, а не характер.

– Прости, – говорю я, чувствуя, как меня захлестывает волна унижения. – Мне так жаль… Подожди, твоя рука!

Я чувствую укол страха, когда вижу его рукав. Он пропитан красным. Что моя спасенная мебель сделала с человеком, которого я люблю?

Не говоря ни слова, Мэтт закатывает рукав и демонстрирует мне ужасную рану, которая пропитала кровью рубашку.

– Черт. – У меня внутри пусто. – Черт! Но как… что…?

– Гвоздь. – Он кивает на огромный ржавый гвоздь, торчащий из буфета, который также входит в список Мод на реставрацию. – Должно быть, я напоролся на него, когда падал.

– Мэтт, я не знаю, что сказать, – начинаю я дрожащим голосом. – Мне невероятно жаль…

– Ава, все в порядке. Это не твоя вина. – Он кладет здоровую руку мне на плечо. – Но может, мне стоит сходить в больницу, сделать прививку от столбняка.

– Да. Правильно. Я вызову такси. – Волнуясь, я достаю телефон, чтобы позвонить в Uber.

Не могу поверить. Все должно было быть совсем не так.

– Не волнуйся. Всякое бывает. – Он снова сжимает мою руку. – И кроме того, это был отличный вечер, – добавляет он. – Действительно. Спасибо. Мне понравилось… гм… – Он замолкает, как будто не знает, как закончить предложение. – Мне понравилось… – Он снова делает паузу, и я вижу, как он подыскивает следующее слово. – Понравилась… ты, – наконец заканчивает он. – Я был так рад снова тебя увидеть.

– Ну, я тоже была рада тебя увидеть. Такси уже едет.

Я намочила кухонное полотенце и, морщась от вида крови, обтерла ему руку, а потом достала из шкафа пачку печенья.

– Возможно, в больнице придется подождать, – говорю я, кивая на упаковку.

– Ава, ты не поедешь со мной, – говорит Мэтт, выглядя озадаченным. – В этом нет необходимости.

– Конечно, есть! – Я пристально смотрю на него. – Я тебя не оставлю. И… не хочешь потом вернуться сюда? – настойчиво спрашиваю я. – Спасенная кровать не рухнет, – добавляю я серьезным тоном. – Обещаю. Она прочная.

При слове «спасенная кровать» на лице мужчины появляется странное, застывшее выражение, которое я не совсем понимаю.

– Посмотрим, как пойдет, хорошо? – говорит он после долгого молчания. – Можно вернуться сюда, да, можно. – Он снова делает паузу, его глаза пробегают по сломанной груде, в которую превратился спасенный стул. – Или мы всегда можем поехать домой ко мне.