Электронная библиотека » София Синицкая » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Хроника Горбатого"


  • Текст добавлен: 4 апреля 2022, 19:00


Автор книги: София Синицкая


Жанр: Историческая литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Вздыхая и бормоча, на ходу подбирая ложкой отравленную тюрю, Йон пошёл к дому мельничихи.

– Подождём до завтра, – сказала Ингегерд.

Утром стало известно, что оруженосец скончался в мучениях. Без суда и следствия Горбатый отрубил мельничихе голову. В городской управе ему по этому поводу возражать не стали, никто ничего не сказал.

Руна седьмая
Чудик знакомится с Угги

Прошло десять лет. Чудик, сын Медведицы, вырос крепким парнем, ловким охотником. Он был хитрый, доброжелательный и старался дружить со всеми: со своими нуольскими соседями, с новгородскими и шведскими купчиками, с попами, с крестоносцами, которые шатались по карельской земле, сами не зная, что им нужно – всех правильно крестить, взять, что плохо лежит, с девушкой обняться или браги напиться.

Чудик помнил, как дважды избежал крещения, спрятавшись от Кулотки, а потом от Горбатого, и совершенно об этом не жалел. Ни в какого Христа он не верил, у него были свои заступники и авторитеты, например, сосна на скале. Это дерево пробило корнями гранит и брало жизненные силы не из земли, а из камня. Чудик обнимал сосну, она делилась с ним своей мощью.

Как-то Чудик сидел на берегу озера и жарил окуней. В волосах жужжали запутавшиеся мухи и комары. Стволы сосен были красные от закатного солнца[13]13
  Здесь перекличка с рассказом Юрия Коваля «Ножевик».


[Закрыть]
.

– Хэй! – к нему по пружинящему черничнику подкрался дядька с синими глазищами и сальными жёлтыми волосами. На нём была стёганка, кожаная безрукавка, шею грела лисья шкура с пышным хвостом. У пояса – короткий меч.

– Что ты здесь д-делаешь? – судя по выговору, заика был не местный.

– Я на своей земле ем свою рыбу. А вот ты что тут забыл? – Чудику стало не по себе. Дядька выглядел странно – губы кривила загадочная улыбка, глаза ничего не выражали, точнее, не выражали то, что можно было бы запросто понять, в них была мысль о чём-то Чудику недоступном.

– Ты здесь один?

– Тебе-то что?

– Я смогу поговорить с тобой по д-душам? Нам никто не помешает?

– Помешает! – Чудик совсем занервничал. У него не было при себе никакого оружия, только маленький ножик, а вот гость, судя по всему, умел махать мечом. – Сейчас придёт Зюзьга!

– Это твой брат?

– Нет. То есть да! Это мой старший брат.

– Где он?

– Пошёл уток бить. Он отлично стреляет, далеко и метко.

– Сильный?

– Очень. Он крутильщик бревна!

– Это к-как?

– Ну берёт бревно и крутит – на спине, на шее, – Чудику очень хотелось, чтобы дядька ушёл. И он страшно жалел, что нет у него заступника – старшего брата Зюзьги.

– Можно я тут с тобой посижу, подожду его?

– Ну посиди. Сам-то кто?

– Упсальский я, отмороженный.

– А здесь что делаешь?

– Так, погулять вышел. Это твои удочки? – У Чудика был их десяток, разной длины, с разной наживкой.

– Мои. И Зюзьгины! Хочешь попробовать, пока клюёт?

– Да не умею я. А что за леска?

– Лучшая, из хвоста сивого мерина, её рыба в воде не видит. Насадить тебе шитика? Что тут сложного…

– Спасибо, я не справлюсь. Только сломаю вам удочку.

Судя по всему, упсальский рыцарь-бродяга не собирался резать Чудика, во всяком случае до ужина. Он поглядывал на румяных окуней и глотал слюни. Чудик дал ему рыбу.

– Правда, соли нет.

– Есть соль.

Дядька достал из сумки коробочку с фиолетовой солью.

– Это память о матери. Горькая соль, как и моё детство, как и вся моя жизнь. Мать меня не любила. Мне достался от неё большой дом, но даже не хочется там жить, его нанимают чужие люди. Я хожу по свету, мне не сидится на месте. Вкусная рыба. А хлеб у тебя есть? Благодарю. Вообще-то я б-богатый человек, но сейчас не при деньгах. С матерью мне не повезло, это была холодная, развратная, расчётливая женщина. Но всё же она меня родила, грудью кормила. Я желал бы отомстить за её позорную смерть. Представляешь, ей средь бела дня отрубили г-голову.

– Кто? Зачем?

– Её соседушка, г-гнида Горбатая.

– Как ты сказал? Горбатый?

– Фома Горбатый отрубил матери её злющую голову. За то, что она хотела отравить его с молодой женой в день их свадьбы.

– Послушай, а ведь и я должен отомстить Горбатому. Он украл мою мать Медведицу и младшую сестру. Если это тот Горбатый, что крестил вслед за Кулоткой наши Нуоли. Нас ведь два раза крестили: онежские, потом ваши, упсальские.

– Тот самый. Пойдём, замочим его вместе. Привяжем за ноги к лошадиным хвостам и поскачем в разные стороны. Я много лет вынашивал планы мести, но не решался сводить с ним счёты, всё-таки он воин и неплохо владеет оружием. Правда, сейчас он почти старик и, по слухам, живёт спокойной жизнью, в д-драки не лезет. Самое время проколоть ему шею.

– Неплохая идея. Мне бы маму найти.

– Ну где же твой старший брат? Позови его! – дядька вперил в Чудика свои странные глаза и тронул рукоятку меча.

– Зюзьга! – закричал Чудик. К его удивлению, кто-то ответил с другого берега: «У-у! Иду-у!»

– Там много уток. Пусть охотится. А меня зовут Угги.

– Я Чудик.

– У меня тоже есть старший брат. Он всегда со мной. Защищает, даёт дельные советы. Мой Христобратец.

– Христо кто?

– Христобратец.

– Христос?

– Нет, Христос это другое. Христос высоко на небе, а это мой родной Христобратец. Всегда рядом ходит, но другим старается не попадаться на глаза. Когда надо, является и со мной разговаривает.

– А когда надо?

– Когда мне грустно или я чего-нибудь не понимаю. Впервые он ко мне пришёл в моём детстве. Мне было лет восемь. Мать сказала идти гулять. Она ждала гостей, меня стеснялась и просто-напросто в-выгнала из дома. Я долго бродил по улицам, начался дождь. Я спрятался в нужнике и там заснул. А когда проснулся, рядом стоял Христобратец. Он отвёл меня домой, гости уже разъехались, мать заперлась в своей комнате, про меня вообще забыла. Смеялась там с кем-то… Можно я у твоего костра переночую? А завтра пойдём л-людей собирать в поход. Фома сейчас живёт в Сигтуне. Там его жена учит наших ткачей делать волшебную одежду. У неё есть дочка из прошлой жизни, я не видел, говорят, хорошенькая, и два сына-близнеца от Фомы. Не ваша ли это с Зюзьгой мать? Как выглядит твоя сестра? Миленькая, да?

– Ковыряешь рану.

– Сколько ей сейчас?

– Может быть, шестнадцать. Она меня на три года младше.

– Тебе девятнадцать?

– Не могу точно сказать.

– Так у Зюзьги спроси, он наверняка знает. А что твой отец? Горбатый ему г-голову срубил?

– Он сам по себе умер.

– Думаю, ему Фома помог. Лишил жены и дочки. З-захапал чужое добро. Ничего, ничего. Надо поспать. У меня боли в спине. Отдохнём и в поход. Я поведу войско в Сигтуну, порвём Горбатого, заберёшь свою мамочку. С этого часа мы – походники.

Угги задремал. Чудик, поражённый всем услышанным, долго смотрел на пляску Огневушек в гаснущем костре, потом тоже уснул. Над озером встал густой туман, в нём кто-то тихо вздыхал и похрюкивал. Из кустов вышел Христобратец. Поворошил тлеющие угли. Сел рядом с Угги. Тот застонал во сне. Христобратец принялся тереть ему больную спину.

Руна восьмая
Чудик отправляется в Сигтуну

Чудика разбудили лучи солнца – слепили глаза, щекотали нос, играли в листве ивы, под которой заснули «походники». Угги спал, страдальчески скривив полуоткрытый рот. Дерево роняло на него жёлтые лодочки. Он был старше Чудика, но выглядел немужественно, было в нём что-то жалкое, детское. При этом он, несомненно, отличался ловкостью, выносливостью. Угги любил рассказывать о своих удивительных похождениях и с гордостью заявлял: «Я – выживатель!» Куда его только не заносило! И по альпийским ледникам гулял, и в Средиземном море купался.

– А у вас я уже два года походничаю, дошёл до Новгорода, во славу Божию зарезал трёх игуменов, спалил мост и церковь Благовещения.

– Мост-то чем помешал?

– Над святой Софией змей по воздуху летал, рожь не уродилась, хлеб подорожал в три раза – купцы цену взвинтили, зерно по шесть гривен за бочку впаривали. В Упсале у меня большой дом материнский и сундук серебра в надёжном месте. А здесь я – рыцарь бедный. Не могу хлеб втридорога покупать. Раз иду, вижу – бочки через мост катят. Я психанул, подпустил красного петуха. Народ разбежался, зерно в Волхов полетело… Потом затмение было страшное, солнце скукожилось и исчезло, все кинулись в церковь. Понял я, что это знак свыше, и поджёг траву. Люди выбежали, церквушка – дотла.

– В церкви же Христос сидит, а ты Его подпалил. Не боишься, что обидится?

– Там у них дьявол сидит. Они неправильно молятся и гореть им в аду. А тебе лучше помалкивать. А то срублю г-голову. Я же отмороженный.

– Не дурак, понял.

– А до этого в наших, свейских землях походничал. Бил язычников на торфяных болотах, на гранитных скалах. Они в свои поганые праздники знаешь что делают?

– Пиво пьют? Песни поют? С девушками пляшут?

– Ха, не только. Они идолов ублажают кровью человеческой. Это страшное зрелище. Я ходил по их лесам, капищам и священным рощам. Моё сердце не раз сжималось от ужаса. Вот представь себе: ёлка, а на ней висят человечки.

– Живые?

– Мёртвые!

– Зачем же их на ёлку вешать?

– А для красоты. Такое у них чувство прекрасного. Я не мог пройти мимо. Моё естество противилось этой сатанинской мерзости.

– И что же ты делал?

– То, что требует Господь. Деус вульт! Принял надлежащие меры. Я был, конечно, не один. Это здесь я гуляю сам по себе пока что. А там при мне находился отряд воинов Христовых. Мы мочили всех поганых – поганых мужчин, поганых женщин, поганых псов, поганых лошадей. Разве что поганых детей не трогали – забрали потом с собой в Упсалу. Все трупы по местному обычаю развесили на ёлках. И собак. И даже лошадей! Это было непросто. Ты попробуй на дерево лошадь вкрячить, посмотрю, как у тебя получится. Но мы справились. И детям показали в воспитательных целях – идите, смотрите, такая участь ждёт каждого, кто не любит В-в-всеблагого Творца.

– Страшно-то как. А вот интересно, где кровушки больше льётся – в священных рощах язычников или во время ваших крестовых походиков?

– Во время походиков. Наших ведь тоже убивают. Меня много раз ранило. По голове попадало, по рукам и ногам. Но я вообще не очень-то здоровый. Иной раз между лопатками как заноет, потом кольнёт – от боли вырубаюсь, просто теряю сознание. Меня Христобратец лечит. Мнёт спину. У него руки мягкие, сильные, мохнатые.

– Зверь, что ли? Оборотень?

– П-похоже на то. Пару раз приходил в обличье большого барсука. Сидит под кустом, на лбу – белая полоска в темноте светится.

– А так-то на кого похож?

– На рыцаря, а над головой золотая тарелочка летает. Надо бы поесть.

Чудик стал разводить огонь. Угги разделся и полез в тёплую воду. У него действительно тело было покрыто белыми рубцами: не врал насчёт ранений. Одно плечо задралось к уху. Нога прихрамывала.

* * *

Мельничихин сын очень быстро набрал отряд для шведского похода – около двухсот человек. Он убалтывал и убеждал в необходимости идти на Сигтуну всех, кого встречал на своём пути. А встречались разноплемённые торговцы, карелы-охотники, новгородцы. Последним он говорил:

– Там много ваших! Ваши торгуют! А их обижают. Я по рядам ходил, ювелирка исключительная, ах, какие цацки из рыжья с синенькими вставками, висюльки с собачками и лошадками, не удержался, купил себе в уши. Зеркала из Холопьего городка, рамы резные – давка, расхватывают! И шикарная пушнина, горностай, белка. У вашей-то кунички выделка лучше. Вот шведы и обзавидовались. К-карелы, мужичьё! На ваших женщин залупается Горбатый, а вы молчите. Вот Чудик. Почему бы ему не отомстить Фоме за мать и сестру? Где они? Надо бы проверить! Фома отрубил моей родительнице голову. Но это, к-конечно, моё дело, вы тут ни при чём, я сам разберусь. Вообще-то, Фома антихрист, его надо сварить на медленном огне.

Мстителю страшно везло: Сигтунский поход организовался словно бы сам собой – нашлось множество сильных мужчин, которых достали агрессивные соседи-католики, они были готовы к ответному набегу и, казалось, лишь ждали, когда им скажут «вперёд!»; нашлись деньги, чтобы вооружиться и снарядить корабли.

По дороге к отряду примыкал сброд, жадный до лёгкой добычи и приключений, а также приличные люди, которым надо было по делам в Швецию: парни с Готского двора, путешественники, желающие осмотреть достопримечательности и развеяться, – они не вникали в грядущие разборки, но щедро вкладывались в общие путевые расходы.

Таким парадоксальным образом крестоносец Угги устроил военный поход карелов и русичей на свою родную страну.

Правда, в какой-то момент флот Угги чуть не погиб в бурных волнах у берегов Швеции: крещёные подводники, пронюхав, что сын мельничихи хочет погубить Горбатого, задумали ему помешать и позвали на помощь святого Эразма, нашептали, что в ладьях сидят сплошные язычники и христопродавцы. Тот, памятуя, каким мукам предавали его злые люди при поганом Диоклетиане и поганом Максимилиане, согласился всех потопить: для начала устроил шоу с впечатляющей иллюминацией на мачтах и резонансной качкой, затем подогнал шквалистый ветер. Мореплаватели отважно противостояли стихии и святому, но что ты поделаешь с тем, кому на лебёдку внутренности наматывали?

Палубу заливало, Чудика чуть не смыло за борт, Угги бросил ему конец верёвки, подтянул, ухватил за шиворот и попросил прощения за то, что втянул в смертельную авантюру. В общей сумятице появились два незнакомца, Чудик не мог понять – кто такие: один, умный, давал указания, другой, мощный, за всё хватался. Работали слаженно – рубили мачты, непонятным образом перемещались с корабля на корабль, лили в воду тюлений жир, бросали якоря, переводили суда в пассивный дрейф.

– Угги, это кто?

– Так наши Зюзьга и Христобратец.

– Как это? Что это?

– Штормование на якоре. Христобратец делится опытом с Зюзьгой.

– Я не про это! У меня нет брата!

– Здрасьте, приехали, а кто у нас к-крутильщик бревна?

– Я его выдумал!

– Видишь, какова мощь твоей мысли. Смотри, Христобратец молится.

Умный, который руководил спасательными работами, встал на колени, воздел руки и пытался с кем-то договориться. Его заливало водой, качало, в какой-то момент затошнило, но он продолжал молитву: «Патер меус рекс, винтер бинтер жекс! Эне бене ряба, квинтер финтер жаба!» (казалось Чудику). Послышалась святая куролесица – новгородцы просили небесных заступников послать погоду и помочь прищучить шведов.

Зюзьга отошёл в сторонку, харкал в воду и ругался с подводниками, те оскорбительно жестикулировали зелёными руками и хамили на старошведском.

– Гнилые подводные вонючки! Кто приютил короля Олафа, когда его свои же затравили? Новгородцы! И что? Вы Олафа святым объявили, а православных погаными ругаете. Неувязочка! Где после кончины короля сиротка Магнус проживал? В Новгороде. Кто его усыновил и воспитал? Конунг Ярислейф[14]14
  Так скандинавы называли князя Ярослава.


[Закрыть]
, если вам это имя что-нибудь говорит.

– Заткнись, сапог с говном! Шитта[15]15
  Говно (шведск.).


[Закрыть]
тебе за воротник! В твоём наплечном глиняном горшке дребезжит сухая какашка! Скажи новгородским заткнуться. Константинополь – отстой! Папа примат! Деум де Део, люмен де люмине резуррексит терциа дие секундум скриптурас[16]16
  Обрывочные фразы из Символа веры.


[Закрыть]
.

– Не больно-то вы в скриптурах разбираетесь, сами не понимаете, что брешете. Сразу видно – народ неграмотный.

Наконец, до Эразма дошло, что на ладьях кроме пары-тройки тайных и абсолютно мирных язычников плывут натуральные, хоть и расколотые христиане. Море успокоилось. Суда взяли прежний курс. Чудик искал Христобратца и Зюзьгу, но они исчезли.

Угги мучили боли в спине. Чудик не раз задавался вопросом – почему его мамаша хотела отравить Фому и Медведицу (если это, конечно, она) в день их свадьбы? Он не видел Горбатого больше десяти лет, но запомнил его лицо и, глядя на Угги, вдруг узнавал резкие черты фанатика, одержимого своей мыслью, своей тайной мечтой. Угги часто вспоминал мать, видимо, он всё-таки любил её и простил все обиды. Один раз вскользь упомянул отца, который помер от старости, когда сын родился. Чудик боялся делиться с Угги своими смутными сомнениями насчёт его происхождения – психанёт ещё и отрубит голову.

Ночью, овеваемый морским ветром, Угги лежал в гамаке. Сон не мог к нему прилепиться. Обычно, когда бессонница мучила, Угги считал звёзды Млечного пути – на двадцать пятой глаза смыкались и дрёма тёплой волной окатывала тело, но в этот раз не помогало. Рядом на лавке похрапывал Чудик. Скучающий Угги дёргал товарища, приставал к нему с разговорами.

– Чудик, а есть ли у тебя д-душенька?

– Есть одна в Нуолях, может, женюсь на ней, когда вернусь. Если дождётся. А ты любишь кого-нибудь?

– Конечно. Но она, к большому сожалению, живёт лишь в моём воображении. Я очень хочу её встретить, денно-нощно Бога молю, чтобы п-послал мне её живую и тёпленькую. Твоя история со старшим братом внушает мне надежду встретить мою придуманную невесту.

– Угги, я до сих пор в смятении, не могу поверить! Как такое может быть? Но ведь все видели Зюзьгу, моего из мысли воплотившегося брата. Он пришёл на помощь в тяжёлый час и спас корабли. Я надеюсь, ты обретёшь ту, о которой мечтаешь. Какая она?

– Очень милая. Юная, нежная, непорочная. З-знаешь, мне нравятся развратные, опытные женщины. У меня было много женщин – г-грубых, сильных, пьяных. С огромными сиськами, гнилыми зубами и жарким лоном. Конечно, они не имеют ничего общего с моей П-прекрасной Дамой. Мой идеал – она: бесконечно милая, почти воздушная, но всё же телесная, чтобы было что обнять, поцеловать. Она похожа на кошечку или лисичку. У неё мерцающие глаза и вздёрнутый носик. Ты рубишься?

Чудик спал и видел во сне мать – красный пояс, белые рукава с птичками – и сестру, перемазанную земляникой.

На излёте 1187 лета от рождения Христова флотилия отмороженного сына мельничихи прошла через пролив, соединяющий владения балтийских подводников с древними чертогами поддонного царя Мелар-озера, и бросила якоря у Сигтуны. Приличные пассажиры побежали в сторону, от греха подальше, а воинственно настроенные двинулись в центр города.

Руна девятая
Угги мстит Фоме Горбатому, Чудик находит мать

Хитрый Угги приказал походникам не хулиганить до поры до времени и по мере сил изображать пусть потрёпанный, но добропорядочный торговый караван, который собирается кое-что продать (к примеру, такие вот хорошие кистеньки с железными билами, топорики и боевые цепи) и кое-чем затариться. Подошли к славянскому городку. Встретили отца Фафуила с подбитым глазом, тот наябедничал, что городские власти дурковатые краёв не видят, своих крышуют, приезжих кидают, душат налогами и хамским обращением, один Фома Горбатый нам защита, но это на него карельская жена хорошо влияет.

Угги пообещал батюшке дурковатых разъяснить. Предложил походникам пообедать с сородичами, скоординировать действия и устроить местным небольшой погром, чтобы не забывали правила гостеприимства, а сам вместе с Чудиком пошёл в дом своего злейшего врага.

В первой же комнате их встретили два мальчика. Самого красивого, с кудрями до плеч, портил горб. На высокой кровати в перинах утоп их престарелый отец, торчали худые ноги. Слышался храп и свист. Ветер трепал белые занавески. В жару каменный дом отлично держал прохладу.

Чудик сказал мальчикам, что хочет забрать их вместе с матерью. Прибежала Медведица, вывела сыновей вон. Угги обнажил меч. В задумчивости замер над Фомой – не знал, вызвать его на бой или спящим зарубить. Фома открыл левый глаз, свалился за кровать, восстал уже вооружённый – высокий, мощный, страшный. Началась беготня по дому, наконец вывалились во двор. Угги тащил за шиворот раненого старика. Они были похожи как две капли воды. Угги хотел предать Фому позорной казни на глазах всего народа. Но народу было не до семейных разборок Горбатого – в городе начался пожар, новгородцы и карелы громили местных. Ломиками выковыривали из здания церкви красивые литые ворота, кричали: «Возьмём на память!»

Медведица попросила старшего сына и покойную бабку Жилу Косолапую воспрепятствовать смертельному кровопролитию.

– Чудик, надо пожалеть Фому.

– Мама, сколько он людей загубил Христа ради!

– Он не виноват, ему Пречистая и святой Зигфрид голову морочили. Теперь он добрый, детей растит, коврики ткать научился.

Чудик подошёл к товарищу.

– Угги, прости, что вмешиваюсь! Здравствуйте, сударь. Я тот, у кого вы украли мать. Вижу, вы истекаете кровью. Угги, понимаю, что это финал очень важного для тебя дела, мы долго сюда плыли, но вот послушай, можешь и мне отрубить голову, только послушай, не торопись.

– Говори!

– Не кажется ли тебе, что господин Горбатый твой отец, и матушка твоя из ревности отравить его хотела? Не руби с плеча, посоветуйся с Христобратцем.

– Уже советовался.

– Что он сказал?

– П-простить по-христиански.

– Ну так прости.

– Чудик, отойди в сторону, сейчас прольётся кровь. П-прочь! Убирайся! Дети, с-смотрите, ка-ак п-подохнет ваш отец!

Горбатый мальчик кинулся к Фоме, который сидел на земле и был похож на мешок, набитый гнилыми овощами. Угги подумал, что уместно будет прикончить ребёнка на глазах родителя и уж затем самому ему снести голову. В этот страшный момент отмороженному явилась Прекрасная Дама – юная, нежная, непорочная: прибежала Трин. Не зная, что делать, как остановить злодея, девушка с мольбой и бранью разорвала на груди рубашку: меня, мол, тоже можешь зарубить.

Угги, поражённый божественным видением, ослабил хватку и словно окоченел. Чудик взял у него меч, Фому потащили в сторону. Перед сыном мельничихи стояла его кошечка, его лисичка и повелительница:

 
…Высшего в ней чекана
Всё: свежа, молода, румяна,
Белокожа, уста – как рана.
Руки круглы, грудь – без изъяна,
Как у кролика – выгиб стана,
А глаза – как цветы шафрана[17]17
  Бертран де Борн. Фрагмент «Песни, обращённой к Джоффруа Бретонскому, прославляющей достоинства возлюбленной певца и обличающей низость некоторых её поклонников». Перевод Анатолия Наймана.


[Закрыть]
.
 

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации