Текст книги "Три высказывания о тебе"

Аня свела руки над головой.

– Я в домике, – бросила, выбегая.

Я не могу кого-то осуждать или оправдывать. Аня часто разбирала такие ситуации по-журналистски, проверяя хватку. Но она усвоила, что однозначно мужчин надо остерегаться, они ненадёжны.

Работа шла очень странно с того момента, как в редакцию пришло письмо с угрозой. Уже выпустили два аполитичных подкаста, почти завершили текст расследования, но ответственный секретарь, Светлана, не говорила ничего конкретного про отдачу в набор. Тем временем угрозы продолжались: в почтовых ящиках всей редколлегии лежали записки с угрозами смерти, а Наташе, как заместителю главного редактора, в окно квартиры на втором этаже прилетел измазанный в красной краске камень – слава богу, дома в тот день не было детей.

Мозг, чтобы развеселиться, напомнил, как Игорь Антонович, в очередной раз выступая за ликвидацию печатной еженедельной газеты, кричал, что пора бы уже перестать плодить туалетную бумагу. Действительно, просмотров на сайте было гораздо больше, чем подписок на газету. Расходы на печать не отбивались. Но смешнее всего был услышанный диалог:

– Этим даже подтираться нельзя: буквы к жопе прилипают! – эмоционально заявил Игорь.

– Будем выпускать в рулонах и без текста? – вальяжно спросила Ирина с неизменной сигаретой в руке.

Когда февраль начал перетекать в весну, Гран и Большаков уехали в командировку за границу. По редакции ходил слушок, что они пытаются получить нидерландскую лицензию. Была ли их попытка успешной, никто не имел понятия. По возвращении неизвестный облил их белой краской прямо на выходе из аэропорта. Все элементы пазла складывались в ясную картину, лишённой границ между её составными частями. К счастью, обошлось без особенных повреждений, и оба вернулись в офис, в котором к этому моменту повис кувалдой максимальный накал.

В первый же день Ирина и Игорь собрали весь коллектив, вплоть до верстальщиков и фотографов.

– Друзья, господа и просто дорогие мои коллеги и сослуживцы. Если я скажу, что времена начались сложные, то лучше бы я ничего не говорила. Все здесь осведомлены, какая опасность над нами всегда нависала. Таковы издержки честной, давайте говорить откровенно, самодостаточной, не лебезящей перед государством журналистики, особенно в этой стране. Теперь эта опасность на нас падает, и мы должны учитывать ускорение свободного падения. Пока она не застала нас врасплох, мы должны принять меры. Мы с Игорем Антоновичем долго думали и обсуждали дальнейшие пути развития. То, что мы точно не собираемся делать, так это закрывать «Акулу». Но мы настоятельно рекомендуем вам подумать о релокации. Пока не могу сказать, куда, но мы работаем в этом направлении. Я понимаю, что это слишком ответственный шаг, и мы просим от вас слишком многого. Но нам нельзя больше находиться здесь. Мы должны решить все за две недели, к первой декаде марта. Март, вы помните, часто в истории нашей страны становился поворотным. Неровен час, как начнутся обыски, у нас отзовут лицензию, или, чего хуже, пустят любому из нас пулю в затылок. Мы обязаны этого не допустить. Все помнят захват НТВ, убийство Листьева. К сожалению, режим хочет завести нас в тупик, и у них есть множество рычагов, но им неведомо, что у каждого порядочного человека есть нить Ариадны. Защитим честь и не уроним достоинство.

Ирину Анатольевну всегда было приятно слушать, можно часами наслаждаться чёткостью и образностью её речи. Она являлась настоящим лидером, которому все доверялись. Но воздух пульсировал тревогой. Мертвую тишину прерывали стоны перегорающей лампы. Стоял выбор между тем, чтобы бросить любимое дело и остаться в родной чудаковатой стране, или бросить всё, но зажить новой, непростой, но свободной жизнью, держась за профессию.

К напряжению осмелился прикоснуться Серёжа Данилов:

– Фух, какой нервный разговор! Давайте пиццу, что ли, закажем, расслабимся. Я за пивом схожу.

– А у меня в сейфе коньячок, – признался главред, потирая руки.

Редакция в предвкушении спонтанного банкета оживилась. Заботы о пицце взяла на себя Аня, заказав 25 коробок римской в пиццерии напротив. Серёжа притащил из магазина два ящика пива, Игорь Антонович принёс три бутылки элитного коньяка. Возникли одноразовая посуда, шампанское и конфеты из закромов. Пока пиццу готовили, начали пить без тостов, кроме одного: за нас, за команду.

Ане позвонил курьер, и она пошла встречать его на проходной. Выйдя из лифта, она замерла на месте: рядом с перевязанными стопками благоухающих коробок, в пальто, покрытом каплями растаявшего снега, стоял тот самый мальчик с антоновкой.

31 ноября

Это совсем не то, что идти такое же расстояние в такое же время суток в июне, в разгар летней сессии, когда солнце и не думает спускаться вниз с бледно-василькового неба – для него это такая же глупость, как лампе двигаться с потолка по стене к плинтусу; палящие лучи внушают пустую надежду на маломальский загар, придающий гладкость коже; жар поднимается от асфальта и коптит и плавит всё вокруг; листья шелестят над висками и ропщут на зной; мимо снуют незнакомцы на велосипедах, самокатах и прочих вариациях экологичного транспорта; женщины дефилируют, и наряды на них всё изощреннее и откровеннее; распахнутые окна, прохладительные напитки, мороженое, фонтаны, громкая музыка из проезжающих мимо машин.

Нет, сейчас совсем не то. Очарование октября улетучилось, магия зимы ещё не начала действовать – безвременье ноября, топкого, тягучего. Идти такое же расстояние совсем не так просто, как в июне, сейчас, под приближение сессии зимней, когда ноги скованы кандалами, а тело тяжёлой одеждой; когда растаявшие первые, вторые, третьи снега образовали на асфальте скользкие корочки, меж которыми затаились лужи глубиной по щиколотку; когда холодный поток колет лицо и вынуждает закрыть глаза, спрятать руки в карманы, а щёки – в шарф; когда почти извечное отсутствие света утяжеляет голову и веки и окрашивает само слово «ноябрь» в серо-синий цвет.

Помигивают длинные холодные лампы в узкой аудитории экономического факультета, и коричневые окна, поглощающие свет, дают ощущение позднего вечера и отчуждённости недружелюбной улицы от кажущейся более гостеприимной в сравнении, но тем не менее неуютной аудитории. Зелёные цифры с мигающим двоеточием провозглашают 19:58. Вторник. Возможно, последние две минуты последней в жизни лекции.

Головные боли. Головокружение. Светобоязнь. Проблемы со зрением, слухом, памятью, речью, координацией. МРТ. Ангиография. Церебральная аневризма. На пороге двадцатидвухлетия Асе пришлось столкнуться со смертельно опасным диагнозом, которому, как пишут в интернете, больше всего подвержены «курящие мужчины старше 60 лет». Откуда, как и почему? Времени разбираться в этом вопросе не было. Завтра Ася в институт не пойдёт – будет отдыхать перед операцией, на которую послезавтра ей предстоит лечь.

Врач, седой и невысокий человек с мягкой речью, показывая снимок, говорил: «Операция сложная, несёт риски. Чтобы вы знали, она может заканчиваться летальным исходом. Но не концентрируйтесь на этом, такое случается нечасто. Договорились? Если не удалить её, аневризма всегда будет нести смертельную опасность: не 50 на 50 и не 70 на 30, а 100 на 0».

Врач просил не концентрироваться, но за какие-то две недели вся Асина жизнь фаталистично легла под тень скорой смерти. Впрочем, это толкало её на поступки, на которые она бы не решилась, не будь перед ней перспективы превратиться вскоре в прах.

Мать не пыталась ни утешить, ни подбодрить. Зная о её способности быть абсолютно равнодушной не только к дочери, но и ко всему остальному, кроме собственной личной жизни, Ася не особенно и распространялась. Материнского сочувствия хватило на слова: «Ну так себе, Ась, институт ведь придётся пропустить, а на носу диплом».

Ася давно раскрыла, в чём залог такого отношения, не получив при этом прямых подтверждений: отец сбежал от матери, так и не успев жениться на ней, ещё до Асиного не вполне желанного рождения. В первый раз мать вышла замуж ненадолго, всего на год. Вряд ли причина крылась в том, что первый отчим воровал Асины игрушки и одежду для детей от первого брака. Истинной причины Ася не знает, но всегда догадывалась о ней, вспоминая это красное лицо и покрытый сетью сосудов нос, а ещё материны гематомы. Со вторым мужем мать прожила куда дольше – пять лет, из которых четыре в браке. Сразу после свадьбы со стороны отчима стали проявляться неоднозначные знаки внимания наподобие просьб дать постирать трусики, пустить его помочь помыться. Асе, которой на момент свадьбы исполнилось семь лет, это сразу показалось неправильным, и, ещё не вкусив материнского равнодушия, рассказывала об этих случаях, но ничего не происходило, пока виновник не ушёл к другой девушке с дочками трёх, шести и девяти лет.

Матери повезло встретить третьего мужа, Дмитрия. Сам был на несколько лет её младше. Асю он ребёнком не застал – узнал уже пятнадцатилетней девушкой. Тогда и начались самые счастливые два с половиной года. Он был нежным и любящим мужем и смотрел на Венеру сияющими глазами. Он был щедрым отчимом: оплатил падчерице поездку в языковую школу на Мальте, репетитора по математике, дарил нескромные подарки. Три раза в год они семьей отправлялись в путешествия: две поездки летом, одна зимой в новогодние праздники. Этот интеллигентный, тонкий, чуткий человек стал скорее великолепным другом, чем отцом, что для Аси было важнее: модель «дочь – отец» оставалась неведомой. Он стал единственным человеком в жизни Аси, кому она могла открыться и довериться, от кого всегда могла получить помощь, совет или поддержку, в ком она чувствовала опору. Но одним летом всё изменилось. Мать совершила чудовищную ошибку: со скандалом ушла от Дмитрия к другому мужчине. Сейчас, почти пять лет спустя, она до сих пор с ним в браке. Об их жизни Ася ничего не знает: мама съехала к нему в подмосковный домик в санаторном посёлке, оставив дочку одну в квартире на севере Москвы. А Дмитрий стремительно и тактично ретировался из их жизней. И вскоре Ася осознала, что этот разрыв не зарастает, кровь не месте раны не сворачивается, а сочится. Доверительные отношения без намёка на грязь обернулись влюблённостью Аси.

Периодами получалось не думать о нём. Ася влюблялась в других парней, давала им шанс. Но, познав близость смерти, Ася поняла, что не позволит себе не успеть сказать обо всём ему, и решилась на тот самый рисковый поступок.

Зелёные палочки циферблата складываются в цифры 20:00, и Ася, мысленно попрощавшись с институтом и одногруппниками, едет в один из неведомых ей южных районов. Он совсем не похож на привычную Асе Москву: золотящийся центр или многоэтажный север. Жёлто-зеленые фонари освещают влажные асфальт, бордюры, землю и листья. Когда-то, найдя в документах копию страницы с регистрацией из Диминого паспорта, Ася сохранила её. Теперь она едет по указанному адресу попытать счастья.

Пятиэтажные домики на улицах имени городов, пахнущих Чёрным и Азовским морями. Самый правый подъезд с красной дверью, козырьком и втопленным в грязь асфальтом, блестящим под серебристо-фиолетовым светом лампы. Ася будто бы волнуется, а будто и нет. По полустёртым цифрам домофона она набирает номер квартиры Димы, и на трезвоне чувствует боль в животе.

– Лёха, ты? – На фоне слышится мужской смех. Ася едва не промолчала.

– Дима, это Ася Лурье, помнишь меня? – выпаливает она с какой-то мольбой.

– Ася, помню, конечно! Как ты тут? Что-то случилось? – обеспокоенно спрашивает Дима. Асе кажется, что она видит его позу в этот момент.

– Пока нет, но мне очень надо с тобой поговорить.

– Подожди меня внизу. – Щелчок домофонной трубки.

Через минуту пищит домофон, и дверь со скрипом распахивается. Дима всё такой же, большой и полный силы, но словно бы посеревший, овеянный печалью. Он обнимает Асю, и ей кажется, что сердце качает гранатовую кровь с такой силой, что узелок в её голове растягивается. Он шепчет: «С прошедшим днём рождения».

– Что случилось? Почему ты здесь? Как Венера? – Он держит её за плечи, его глаза полны тревоги.

– Мама в порядке… Но я приехала не… – она выдыхает и набирает воздуха вновь, – Дима, знаю, мы не виделись уже много лет… Извини, я тебя от чего-то отвлекла?

– Ась, не увиливай. Выкладывай, что случилось?

– Но у тебя явно гости.

– Да, я собрал своих парней, но угадай с первой попытки, кого я предпочту?

Ася улыбается.

– Дим, я… У меня в четверг операция, будут удалять аневризму в голове.

Дима громко выдыхает, но молчит.

– Я могу не дожить даже до неё, сосуд может лопнуть в любой момент. А что может случиться во время операции – даже думать не собираюсь.

– И не надо, Асенька! Что ты мне говоришь, всё будет в порядке, аневризмы уже умеют удалять – поверь мне, врачу.

– Человек всегда должен думать о своей смерти, чтобы не стоять на месте. И я выбрала действие. Я понимаю, у тебя уже наверняка новая семья, что я не к месту тут со своим признанием, но я ни на что не претендую. Я только хочу, чтобы, если меня не станет, ты знал, что я очень жалею, что тебя больше нет в моей жизни. Как только ты исчез, я поняла, что я тебя люблю не только как члена семьи и друга. И, как бы всё ни сложилось, я буду всегда с тобой мысленно. Пусть это тебя греет, всегда…

– Ася, глупышка. – Он обнимает её и целует в висок. Асе тепло, она будто сливается с ним. Ощущает его парфюм, прижавшись щекой к груди, и его руку у себя на затылке. Такого осознания защищённости она не переживала никогда. И этих пяти лет будто и не было. – Пойдём.

Он ведёт её не в подъезд, а в глубь тёмного двора, к серебристой машине.

– Давай прокатимся по вечерней Москве, – Дима подмигивает, а следом подмигивает и машина.

– А ты не пил?

– Не поверишь, только открыл банку пива, как зазвонил домофон, – усмехается он. Ася верит, к тому же, от него не пахнет.

– Но у тебя гости…

– Подождут.

В машине Дима включает джазовую радиостанцию.

– Заодно подкину тебя по дома. Нечего в твоём состоянии в метро ехать. Ты небось и в институт сегодня ездила?

Ася кивает.

– Чтобы завтра отдыхала. Договорились?

Дима выруливает из двора. Разомлевшая Ася сначала смотрит на дорогу, даже не обращая внимания на мелькающие в окнах виды. Они с Димой молчат, и им так хорошо друг с другом. Ася вспоминает, что давно не видела Диму, и их встреча, как и всё в жизни, промчится быстро, и перевела взгляд на него, тускло освещенного отсветом дороги. Благородный, мужественный, почти лишённый недостатков – нет, Ася не обожествляла его, прожив с ним под одной крышей больше двух лет. А о том, чтобы быть вместе, уже даже не думает. Два раза Диме звонят друзья, он извиняется и объясняет, что пришлось уехать. Потом рассказывает смешные медицинские истории из своей практики, они смеются, глядя друг на друга, и вскоре вновь замолкают, а Ася продолжает на него смотреть. Светофоры сменяют цвета, тихо играет джаз и поскрипывает педаль сцепления.

Возвышаются безликие однообразные многоэтажки, в одной из которых живёт Ася. Они сидят ещё какое-то время молча, и Дима слегка сжимает Асину руку.

– Уже час ночи, тебе стоит выспаться, – он целует её руку. – Пойдём, я тебя провожу.

Дима сопровождает Асю до двери в квартиру.

– Может, чаю? – предлагает она.

– Мы с тобой обязательно встретимся после больницы. И давай я за тобой заеду в четверг и помогу добраться.

– Спасибо, Дима, – ей хочется добавить: «Я тебя очень люблю». – Тебя дома ругать не будут?

– Асенька, я холост. А этим балбесам и так весело. Я тебе обещаю, всё будет отлично, и после больницы мы вернёмся к вопросу, хорошо? – он проводит пальцем от переносицы до кончика носа Аси. – Чтобы выкарабкалась, договорились? Ты мне нужна.

Дима целует Асю в лоб.

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи! Доброй дороги.

Стоя у окна лоджии, Ася провожает четыре огонька: два белых и два красных.

Выкарабкаться. Придётся выкарабкаться.