Текст книги "Эффект Бали"

– Господи, дай мне телефон, – Марго вырвала «айфон» из рук Севы и стала агрессивно листать ленту. – Ты понимаешь, что для нее… это? Новые подписчики. Сотни, тысячи, может, даже миллион.

Он пытался себя уговорить, что его догадка – не более чем оплошность, паранойя, джетлаг и акклиматизация.

– Она сказала, что не была на последней вечеринке, может, мне просто показалось…

– Мне нужен ее телефон.

– Что?

Сева замер и уставился на Марго. Решительную и нервную.

– У нее все в телефоне. Каждый шаг, каждая мысль. Мне нужно проверить.

– Это вмешательство в частную жизнь.

– Она блогер, у нее нет частной жизни.

Они дружат уже пять лет, но иногда она его пугает.

Особенно когда садится рядом и берет его за руку. На самом деле в Марго скрыто много нежности, но она редко ее показывает, потому что это ее самое сильное оружие.

– Если это защитит Глеба… защитит нас… необходимо это сделать. Выкрасть ее телефон.

– Она из рук его не выпускает.

Марго еще больше округляет глаза.

– Если она скажет ему… Ты представляешь, что будет?

– Может, и стоит сказать?

– Мы пытались.

– Сказать прямо.

– Это убьет его. И уничтожит нас. Сева, надо обезопасить всех нас.

Они приняли решение. Он вышел из комнаты. Убитый, раздавленный, как каждый раз, когда приходилось вспоминать это.

Сева не мог понять своих чувств. Это было что-то вроде разрушительной скорби, когда казалось, что тебя разобрали на части и больше никогда не смогут собрать. Это были отголоски той боли, которую он почувствовал, узнав, что отец умер.

Сева остановился на веранде. Кристина сидела в AirPods, не отрываясь от телефона. Вдруг его способ спасения сам его нашел.

Разумеется, со стороны это могло выглядеть странно. Сева целеустремленно вышел с территории виллы и двинулся по тропе вниз. Принятое решение звало его, манило, и Сева просто шел на «метафорический» свет.

Немного недостроенная статуя Светозара хохотала и глядела на него, другое же лицо, которое протекало к его животу, изображало гримасу боли. Такое гипертрофированное, но живое, с каждой своей морщинкой. Стоит коснуться статуи – и она завопит.

Под небольшим навесом на полу валялись брошенные инструменты. Сева взвесил в руке молоток, почувствовал приятную тяжесть, ощутил металл, соприкасающийся с кожей. Замахнулся, так, играючи, ощущая, как понимание силы возвращается к нему.

Каркас из бамбука, сверху папье-маше. Странно, в первую ночь он думал, что там материал посерьезнее. Каркас был еще не закончен. Светозара начали делать с головы и остановились на пузе.

Он достал из чана с водой ветку бамбука, согнул и вставил между остальными. Получилось идеально. Сева уходил в свой медитативный транс работы руками.

Он никогда не питал иллюзий по поводу своей внешности. Лицо у него деревенское, глупое и одутловатое. Пришлось отрастить бороду. Борода для мужчины – как макияж для женщины. Глеб научил его ходить по барбершопам, а Сева научил себя зарабатывать на эти барбершопы.

С детства он любил мастерить. Первое воспоминание: воспитательницы хвалят его поделки из папье-маше, мама вешает его рисунки на холодильник. Вырасти он в другой семье – стал бы художником. Но он вырос там, где дача была праздником, где все радостно красили забор, а отец с гордостью мастерил стол и приговаривал:

– Мама жалуется, что мало комплиментов, мало цветов. Но вот мой язык любви – лобзик да ключ на шестерку. Все, кто не привыкнет к труду, вымрут, Севунчик, вымрут. Случись что, ты справишься, а остальные потонут.

Ему так часто это говорили, что Сева впитал мудрость отца и охотно верил: труд обезопасит. Труд всегда спасет. Отец передал ему дар и умения, благодаря которым мир станет радостным местом, благодаря которому Сева выживет.

И Сева провел отрочество в радости своих исключительных навыков. Строил скворечники легко и красиво, помогал даже слесарю – школьник, а уже со взрослым. Это Глеб придумал, чтобы Сева делал всему классу задания по труду за деньги. Дальше пошло черчение, Сева оказался и в этом хорош. Платили уже и девочки, и мальчики. Глеб складывал нажитый капитал в банку. Неделю тот хранился у него, потом – у Севы под кроватью. В отдельной тетрадке Глеб старательно записывал доходы.

Дальше стало интереснее. Уроки черчения закончились. Севу попросили починить самогонный аппарат, который какой-то восьмиклассник частями вывез с дачи. Сева научился чистить процессор, чтобы у девочек появился предлог приглашать его домой.

Сева пробивал себе дорогу трудом и руками. Для отца труд был способом проявления любви, для Севы – способом ее достижения. В мире гаджетов и приложений он стал особенным.

Но потом отца не стало. И Сева разозлился. Отец врал: труд его не спас. «Все, кто не привыкнет к труду, вымрет». Его лобзики, гаечные ключи, самодельные столы, подкрученные счетчики, карбюраторы и масло – ничто его не спасло. Получается, все эти мозоли на руках ни к чему.

Сева переносил это тяжело, как и следовало. Он был обижен. Отец ему соврал. Просто соврал.

Глеб приехал к нему ночью, сунул в руку биту и увез в отцовскую мастерскую, где они разбили все что можно.

Отец учил его созидать. Но отца нет, и разрушить можно все, даже его труд. Потому что труд, сука, его не спас.

Вдруг романтика его простой работящей семьи пропала. И когда началось студенчество, Сева понял: они не были особенными, они были нищими. Настолько, что успокаивали себя ретроградными сказками о работнике Левше.

Его семья ему осточертела. Безвкусная, жалкая, не умеющая зарабатывать и не умеющая тратить. Бесполезные капиталы, ненужные дачи, старые шифоньеры.

Глеб дал ему банку, которую они хранили со школы. Денег хватило, чтобы Сева смог уехать в Финляндию, а оттуда – в Швецию.

– Мы же машину хотели купить.

– Какую машину, Сев, игрушечную? Тут даже на машинку с батарейками не хватит.

– Но мы же договорились поделить все на двоих.

– Если я скажу, что уже взял свою половину, ты не поверишь, да?

– Не поверю.

Глеб тяжело вздохнул и рухнул рядом. Тогда их «Лаборатория» была еще в зародыше.

– Тебе нужно посмотреть другую жизнь, Сев. Очень нужно. Все эти тусовки студенческие – это ерунда. Эти деньги – вклад в твое понимание.

– В понимание чего?

– Что мастерская твоего отца – не твой потолок. Что ты не должен жить, как жила твоя семья.

Он с трудом принял деньги. Уехал в Питер, там на автобусе добрался до Финляндии. Сева был прав: эта поездка изменила его жизнь.

В этом путешествии ничего особенного не было. Никаких приключений, никакой красивой Финки. Спокойные скандинавские виды, цивилизованные города. Природа, люди. Сева, кажется, даже не заговорил там ни с кем ни разу. Он останавливался в хостелах, автостопил, питался где попало. Скандинавия оказалась непозволительно дорогой, и он влез в долги.

Откуда Глеб взял деньги – Сева не спрашивал. Тогда было не до этого.

Он вернулся. Жадный до Глеба. Последних три дня он постоянно думал о том, как его отблагодарит.

Сева встретил его на автостанции. Лицо опухшее, под глазом сверкает фингал, на переносице рубец. Глеб часто влезал в драки. В шуточные, чисто чтобы покрасоваться. Сева быстро его оттаскивал, а из-за его бороды и высокого роста никто не хотел втягивать еще и его. И Глеб обычно радовался своим боевым шрамам, выставлял их напоказ, но в этот раз выглядел виноватым.

Сева сразу понял, откуда взялись деньги. Глеб их не заработал. Одолжил не у тех людей и не смог вернуть.

– Не стыдно?

Сева вздрогнул, заново осознавая, где он. Он так увлекся папье-маше, своими воспоминаниями, что и не заметил, что рассвет давно закончился, а он уже не один.

Какая-то девчонка насмешливо наблюдала за ним. Красивая, потасканная, чужая. Чужая в глобальном смысле. Не с этой планеты.

– Да, извините… – Он сразу решил, что она какая-то сумасшедшая сектантка. – Я просто не удержался.

В ней было что-то вроде… хаотичной уверенности. Ехидный взгляд, осознание собственного безумия с мыслью «а что такого?».

– Он столько раз просил переделать ему лицо, что забыл о ногах, – она кивком указала на статую.

Сева понял, что сейчас только утро, а он все продолжает вести странные разговоры с не менее странными женщинами.

– Видишь, красные губы у него? Это чару.

– Что такое чару?

– Кровавое подношение. Вы, наверное, видели только цветочки да рис, но есть еще чару – кровь и сырое мясо.

Сева даже сделал пару шагов назад, когда понял, что кто-то действительно использовал кровь вместо краски.

– Они делают подношения не только богам, но и демонам. У балийцев странное понимание добра и зла. Демонов можно не только задобрить, их можно приручить. И они не чураются крови. В эти маленькие корзинки положат растерзанного цыпленка или оторванный от свиной туши кусок и украсят цветами.

Сева оглянулся на виллу, прикидывая, как ему лучше отступить.

– В этот раз великий Светозар, – она печально хмыкнула, – мое близнецовое пламя, вдохновился бхутой и калой. Два демона. Бхута с санскрита переводится как «нечистый элемент, из которого состоит тело», а кала – «время», «судьба» и «смерть». Для них это одно и то же. В его статуе собраны прообразы бхуты и калы. И, по легенде, если они вдруг рассорятся, хаос поглотит мир. Правители подземного царства всегда должны быть дружны. Кстати, еще они едят грешников, – говорила девчонка излишне весело.

– И почему он решил выбрать такие… прообразы?

– Все очень просто. – Она улыбнулась с явным наслаждением, глядя ему прямо в глаза. – Светозар хочет в себе это уничтожить. Нечистый элемент тела, а еще время, судьбу и смерть.

Сева сглотнул, пугливо огляделся. Статуя теперь казалась еще более жуткой.

– Такие статуи называются ого-ого, – она провела рукой по пузу, нежно, тыльной стороной ладони по второму расплывшемуся лицу.

– Ты давно на Бали, да?

– Уже пять жизней подряд.

Сева улыбнулся натянуто, пытаясь показать свое дружелюбие.

– На ретрите, да?

Она медленно покачала головой.

– Нет. Это ретрит на мне, – рассмеялась девушка. – И чего он боялся?

– Что-что?

– Ничего. Ты же из Москвы, да? – с какой-то жадностью спросила она.

– Ага. И ты, наверное, тоже.

– О-о-о, я из очень какой Москвы. Ты сейчас скучный, мне неинтересно. – С этими словами она резко повернулась, так что всколыхнулось белое платье, и быстро ушла.

Ноги Сева так Светозару и не сделал.

Зато Сева сам сделал ноги.

* * *

Светозар головой окунул Глеба в фонтан.

– В храм я тебя так не поведу.

– Да прекратите!

Светозар хохотал, держа его за шиворот, как маленького ребенка. Люди шли дальше, били в гонг и не обращали на них внимания.

– Не заслужил, не заслужил ты Меласти. Тебя в этой мажорной рубашечке не пустят, так что проведем по-своему.

– Да отпустите!

Глеб едва вырвался, а Светозар продолжал хохохать. Он просто схватил его и окунул в фонтан. Без прелюдий. Без… злости! Глеб опешил, не зная, как реагировать. Мутная зеленая вода стекала по подбородку.

– Вы больной? Что вы делаете?

– Следовать за божеством, чтобы смыть с себя несовершенства и несчастья, дурную энергию и принять в море святую воду амерту, – нараспев ответил Светозар и снова расхохотался. – Тебе, Глебушка, поголодать, очиститься и только потом в храм, с собой я тебя взять не смогу. Меласти проводят у океана и у святых источников, ты достоин этого – грязного фонтана при отеле.

Часть Глеба была возмущена, а часть – задета, будто все это имело какой-то смысл.

– Твоя амерта у тебя в бутылке.

– Да отъебитесь вы. – Он мог этого и не говорить. Его давно уже не держали. Глеб мог спокойно идти дальше к вилле, забыв об этом инциденте. – Я – не один из ваших сектантов.

– Ты хуже, Глеб, намного хуже, ты – моя проекция.

Больше всего его бесило, что через бред Светозара невозможно было пробиться. Непреодолимая стена чуши. Ему не скажешь «прекрати» или «что ты о себе возомнил?». Нет. Он упрям и заразительно самоуверен.

Глеб смотрел на него с какой-то долей обиды, чувствуя, как вода стекает все ниже и ниже по телу, под темную рубашку. Искал в себе слова и реакции, пока Светозар оставался таким же веселым и беспечным.

– Я не веду того, кто готов идти. Кто не готов – вот с тем случится путь.

– С чего вы взяли, что меня надо вести?

– Ты сам сейчас это сказал. Я знаю, что каждому такому мальчишке, как ты, нужно.

– И что же?

– Отец.

У Глеба дернулся глаз. Он нервно отхаркнул воду и пару раз шмыгнул носом, прискорбно отмечая: Светозар уже увидел его реакцию. Можно не притворяться, что эти слова его не задели.

– Не несите чушь.

– Что тебя больше оскорбило, Глеб? Что тебе нужно то же, что и всем, или что тебе нужен отец?

– Что вы чуть, на хер, не утопили меня в фонтане.

– Ты ко мне придешь.

– Приплыву.

Светозар рассмеялся.

– Быстро учишься, головастик.

– Вы в курсе, что вы больной?

– Я и есть здравый смысл, Глеб.

Глеб махнул на него рукой и решил идти уже наугад. Пойдет с остальным парадом, по фиг, лишь бы подальше от него. Но все-таки Глеб ожидал, что Светозар окликнет его, пойдет следом или ответит какой-нибудь колкостью, но ничего не происходило. Глеб одиноко продолжал идти, замечая, как поток людей сворачивает и поднимается выше.

Липкий пот, такой же стойкий запах. Черный цвет – это не для тропиков, из какого бы материала рубашка ни была сшита. Черный цвет – это вообще не сюда. В эти яркие джунгли, в чудаковатые храмы не менее чудаковатых монстров. Не в плетеные корзиночки с яркими желтыми цветами, даже не в эти рестораны с подушками на полу. Он всему этому не подходит, просто-напросто не подходит. Ни яркому небу, ни океану, ни песку. Ни улыбкам местным, ни яркой папайе.

Глеб шел по улице сгорбленным темным туристическим пятном, озлобленный и ядовитый. Бездомная собака увязалась за ним и молча семенила рядом. Бездомных собак здесь было полно. И даже они здесь отличались. На родине они косматые, крупные и однотипные, тут – какие-то чудаковатые. Видно, разные породы постоянно смешивались, так что получились странные гибриды. Пес, который его преследовал, худощавый, узкомордый, казался помесью длинноногой гончей и лабрадора.

Добраться до дома, стянуть рубашку, которая прилипла к телу, под ледяной душ и закрыться, закрыться, закрыться, навсегда и всюду. От всего сущего, от этого места, в котором Глеб чувствовал себя особенно… выделенным. Нет. Не так. Он не нашел еще нужного слова.

Что ему здесь определенно нравилось, так это каменные демоны. Все пучеглазые, клыкастые. Маленькие, большие, с вывернутыми челюстями. Аляповатые, смешные и пугающие.

Они вызывали отвращение, но продолжали его почему-то очаровывать. Может, потому что, пока на Глеба не свалилась его внезапная постпубертатная красота, он чувствовал себя таким же чудищем. Глазастик. Так его называли и мама, и одноклассники, и даже девушки. И какие бы дорогие кожанки ни носил, какую бы рубашку ни подобрал, внутри он продолжал чувствовать себя таким же комичным каменным пучеглазым демоном.

Глеб заходит в случайный храм, здесь они на каждом углу. Хаотичный, геометричный, весь из ступенек и мха, нелепые божества выглядят здесь органично. Храмы растут здесь как кусты, а сегодня воздух особенно плотный из-за благовоний.

– Я так хочу, чтобы в меня поверили, – говорит Глеб невыносимо устало, совсем не отчаянно, не чувственно. – Я так заебался.

Привыкший быть кутежником, вечным тамадой, питаться всеобщим вниманием и обожанием, он быстро научился все честное и искреннее оставлять на такие моменты безлюдья и одиночества. Но даже сейчас он все равно оставался в какой-то навязанной кем-то роли, будто за ним наблюдает кто-то невидимый и оценивает каждый шаг.

– Безотцовщина, лол.

Превращать каждый свой искренний порыв в бессердечную, пустую, бытовую иронию.

– Безотцовщина, лол, – повторил он, поражаясь, как слова Светозара, сказанные будто в шутку, попали точно в цель и стали распускаться с острыми шипами.

Даже эта черная рубашка – всего лишь символ прижившейся, как отрубленный палец к культе, роли. Глеб по-идиотски бесится сам на себя, стаскивает ее через голову, насквозь мокрую от пота, и громко дышит.

– Безотцовщина, лол.

Самое прискорбное – его травма такая простая, такая банальная, что даже смелости не хватает признать: она у него есть.

Он принюхался к отвратительному, душному запаху пота. Так пахнут нищета, метро в час пик, стеганая старая куртка и колючие свитера из детства. Так пахнут неухоженность, бесконтрольность.

– На хера я вообще сюда приперся?

Он задал этот вопрос, глядя в каменные глазища какой-то жабы или кабана, черт разберет. Он задал этот вопрос не себе, а всему острову, самому пространству. И остров ответил ему резким тропическим ливнем, который ударил словно по щелчку. Будто сбросили с неба боеголовки дождя.

Глеб расхохотался. Хотел душ – получай. «Бали – волшебное место, здесь желания сбываются как по щелчку, остров все слышит».

– Так, значит, так? Слышишь, да? – таким же тоном он говорит, когда кто-то из клуба пытается начать с ним драку. Есть эта стадия предраки, когда противника можно отпугнуть одной лишь интонацией. – Ну давай, давай, посмотрим, что ты можешь. Я хочу… я хочу… – Глеб стал задыхаться. Мысль не сформировалась еще в голове, но заполнила полностью легкие, не давая сделать вдох. – Хочу почувствовать. Что-нибудь. Хочу почувствовать, хочу искупиться, хочу, чтобы этот мудак…

Небо осветило вспышкой, а грохот стоял такой оглушительный, что он тут же закрыл уши. Первые секунды звук приглушенный, через пару минут сквозь шум воды он слышит охи с улицы и видит слишком яркий свет.

Глеб выскочил наружу, действуя инстинктивно, но, когда увидел, что произошло, еще долго не мог прийти в себя. Он истерично хохотал.

Бали его точно слышит.

* * *

– И, значит, сначала ты сел к ним в машину…

– Господи, да почему ж ты не грузишься?! Что тут с вай-фаем?

– А предупредить ты не мог? Мы тебя обыскались!

– Да когда ж эти фейерверки закончатся?..

– У меня вся одежда провоняла этими благовониями.

– Никто выпить не хочет? Новый год же!

– На хрена ты сел в машину с этими сектантами?

– Кстати, я сегодня видел одну…

– И что, Сева, ты в секте теперь?

– А вы где были?

– Я думал, молния в меня попадет, это чудо, что мы решили остановиться.

– Да когда ж этот шум закончится?!

Они отгоняют демонов, а еще крутят их против часовой стрелки, чтобы у них закружилась голова.

– Может, вернемся на улицу?

– Леш, ты видел, какой дурдом там творится?

– Так это ж праздник! Да пойдемте!

– Мне этого столпотворения хватило! Еще молния эта…

– Поговаривают, что Светозара отметили боги…

– Демоны скорее.

– А че ты веселишься, Глеб? Не хочешь рассказать, где был прошлой ночью?

– А никто не снимал фейерверки? У меня телефон сел тогда.

– Я вся провоняла кострищем.

– Кто-нибудь голоден?

– Так, Леш, подожди, ты прошел церемонию Меласти?

– Ага, всю секту Светозара повели к океану, там до хрена народа было, и люди танцевали в трансе.

– К океану? Какому океану? Куда тебя увезли?

– Да я утром встал, меня в машину посадили, я думал, что…

Глеб со злорадным удовольствием откинулся на спинку стула, ощущая приятную тяжесть в руке от стакана виски. Медленно и тягуче, он планировал в эту ночь окончательно опьянеть, похоронив свои секреты под похмельем наутро.

В их болтовне, на вид сумасшедшей и нескончаемой, на самом деле таился способ разложить все по полочкам, весь этот безумный день просто поделить на реплики.

Сегодня Бали раскидал их по разным углам, чтобы собрать вновь, подтверждая, что между ними особая связь. О, Глеб прочувствовал эту пресловутую магию Бали.

– Подожди, так в статую Светозара попала молния? Офигеть! А в тебя попала? Вдруг у тебя открылись суперспособности? – Муть завелся так, что с ногами запрыгнул на диван.

– Не в статую, а в ого-ого, – с удовольствием поправил Сева. – Утром пришла пара людей, сказали, будут тащить ого-ого к пляжу.

– Это ж сколько километров отсюда? – фыркнула Марго.

– У них это что-то вроде паломничества. Я вызвался помочь.

– Дома остаться не мог?

– Ну чего, помочь же надо было. Они все мелкие, ты сама видела. Ну мы и понесли статую.

– Тоже мне крестный ход.

– Марго, ну дай он расскажет, – миролюбиво отозвался Глеб, поймав на себе ее озлобленный взгляд.

Сева аж засветился от удовольствия.

– Мы несли к точке старта парада…

– Нгерупук.

– Спасибо, Кристина! Так вот, начался ливень, мы решили его переждать, оставили статую у стены, пошли под навес, и тут! Молния! Прямо в Светозара! Он загорелся!

– Жалко, я не сняла.

– Я сам не мог поверить своим глазам! Стоял просто с открытым ртом, а напротив – Глеб.

– Ага, тогда вы с Глебом и пересеклись, – заметила Марго, ведя свой невидимый протокол.

– Да, дальше мы пошли вдвоем к параду. Как только я отошел, конечно, от такого. Статую все равно должны были сжечь вечером. А его человечки начали реветь и будто молиться.

– Да, дружище. Было жестко.

– Реально, метрах в десяти от меня молния была. Нас оглушило еще всех.

– А ты, Леш, в это время…

– Я в это время был на пляже, принимал какое-то странное крещение, затем познакомился с австралийцами… Вы видели, какой мусор вообще после этого Нового года? Все в этих корзинках, ступить некуда вообще! К нам подбежали местные, дали кастрюли, сказали бить – я и пошел бить. Так круто было! Они играли какую-то странную музыку, черт знает что это было, но я прям втянулся! Такая странная херня, как будто техно и фолк или не фолк, не знаю, я записал даже на диктофон…

– Отлично, Светозару это понравится.

– А ты все о работе, Марго?

– Во-о-от, – протянул Леша. – Я потусовался у берега, побил в кастрюли, поиграл с этими ребятами, потерял австралийцев, а автобус с сектантами уехал. Короче, я застрял там.

– Там – это где? Семиньяк? – с надеждой спросила Кристина.

– Да понятия не имею.

– Ладно, вернемся к нашим баранам…

– Как всегда, остроумно, Марго.

– Сева и Глеб были в Убуде, на главной улице, смотрели парад. Потом встретили Кристину.

– Да, мне сторис снять надо было.

– Вас никуда автобус с сектантами не увозил?

– Не, мы просто пару раз оглохли во время парада. Потом как раз встретили тебя на столбе.

– Я просто не хотела потеряться в толпе.

– Ты, господин комиссар, чего оказалась там?

– Оказалась и оказалась, какая тебе разница?

– Что-то ты темнишь, Марго.

– Кстати, Глеб, а рубашку ты где потерял?

– Так ее ж на мне разорвала безумная толпа. Они решили, что я один из демонов, и пытались меня уничтожить. Но потом увидели страшную ведьму на столбе и испугались, разбежались.

– Тамаду выключай.

– Здоровья молодым, – отсалютовал Глеб. – Точно еще выпить никто не хочет?

Был час ночи, а небо еще разрывали фейерверки. Этот день был переполнен шумом празднества и безумием. Вдали горели ого-ого, и от них поднимались столбы дыма.

– Окей, что было дальше, я знаю. Шум, толпа, праздники, Глеб нажрался, Кристина снимала свой блог.

– Это очень важно.

– Вечером мы встретили Лешу. Ты как добрался вообще? – спросил Глеб.

– Подвез кто-то.

– Уже не помнишь, кто?

– Какие-то немцы. Я просто ходил и повторял: Убуд, Убуд. Такси не брали либо цена была дикая. Мы застряли в пробке, добрались уже к ночи.

– И тут мы все воссоединились! – Глеб вскочил с места, размахивая стаканом. – Слились в единой оргии душ! Собрались вместе, как кусочки пазла! Остров нас свел!

– Ну правда, это ли не чудо, что мы все к вечеру нашлись сами собой в одной точке, не сговариваясь.

– Да-да, Крис, магия Бали, – хохотал Глеб.

– Кристиночка, Убуд – это крошечная деревня. Понятное дело, мы бы здесь пересеклись. А ты, Глеб, – Марго кивнула ему, – показывай зрачки.

Глеб рассмеялся, рукой коснулся глаза, скорчив гримасу и делая вид, что достает зрачки и передает Марго.

– Может, я просто счастлив?

– Может, ты просто долбоеб?

– Марго, я принимаю твой яд, – спародировал Глеб Светозара, и Марго аж скривилась, пока остальные хохотали.

Этот момент был суматошным и визгливым, но радостным. Они долго разговаривали, больше, конечно, угорали с какой-то ерунды. Вспоминали прошлое, и Глеб неожиданно осознал, что хотел вот такого: беспрепятственного общения.

– Да я говорю, есть магия Бали.

– Мне вот как раз сектантка говорила в машине, что Бали – это портал в космос. Из-за вулкана, что здесь другие вибрации…

– Леш, это у той полоумной другие выбрации, и я тебе скажу даже, в каком месте. Не ведись на эту хрень, будь умным мальчиком. Портал в космос. Пф!

– Леш, – позвал его Глеб.

– А?

– Ты – мой портал в космос!

Леша манерно отмахнулся.

– Засосал бы, но Сева рядом.

– Я все слышу! – Сева жарил на гриле овощи. Мясо, которое он купил вчера, уже стухло. – И уже ревную.

Марго закатила глаза и цокнула, чтобы привлечь внимание Кристины.

– Кристиночка, рыбка моя, да какая магия Бали? Это всего лишь маркетинговый ход, тебе ли этого не знать. Магия Бали – это просто всеобщая истерия.

– У меня здесь подружка в прошлом году, такой же скептик, провела эксперимент. Каждое утро она писала, что хочет. Например, хотела новые аирподсы. В тот же день у нее вырвали сумку, где были наушники!

– Вау! Вот это магия. Потом, наверное, вор вернулся и подарил ей новые аирподсы? – рассмеялся Глеб, приобнимая Кристину.

– Нет! Но через три дня она встретила парня, и он подарил ей наушники!

– Это называется магия вагины, а не Бали. – Хорошо, что это сказала Марго, а не Глеб, хотя он тоже хотел так пошутить.

– Да ну вас! – Кристина рассмеялась. – Верьте – не верьте, но она тут есть. И продуктивнее будет в нее верить. И загадывать желания.

– Дорогое Бали, исполни мое желание, чтобы все наконец-то начали нормально работать, – фыркнула Марго. – И? Что?

– Зря ты так. Тут мгновенная карма. А ты, Сева, что бы ты загадал?

– Наесться бы, – расхохотался он. – С этими смузи-боулами и тофу с ума сойдешь.

– А ты, Леш?

Леша мечтательно закатил глаза.

– Лучшую вечеринку в моей жизни! Или чтобы моя жизнь была нескончаемой вечеринкой! Или такую вечеринку, чтобы на ней говорили о небесах. На небесах только и говорят, что о той самой вечеринке на Бали, – мечтательно произнес он. – Или такой трек, чтобы…

– А ты что бы загадал, Глеб? – излишне серьезно спросила Кристина.

Он вяло улыбнулся, чувствуя, как внимание всех концентрируется на нем.

– Я бы загадал, – начал он серьезным тоном, заглядывая Кристине в глаза, – встретить демона! – и набросился на нее, принявшись щекотать. Кристина визжала, смеялась, а Марго в это время уже взялась за бутылку.

Звякнул ее телефон, и она отправилась к своей единственной любовнице – деловой переписке.

Письмо было от Светозара.