Текст книги "Кровь и серебро"

VII

После осмотра владений и богатого пиршества Морена осталась одна. Колдун отправился на свою половину, а Морена, само собой, не ведала ничего о его делах. Прелестная девушка-ящерка, очаровательная Матильда тоже куда-то запропастилась – правда ведь, не целыми же днями сидеть ей было при своей госпоже. Мысль узнать, что же скрывается за той таинственной дверцей, не давала Морене покоя. Ее не страшило теперь наказание, которое мог придумать муж; она боялась только, что потеряет его благосклонность – так она называла то, что, как ей казалось, он к ней испытывает. Ведь любовью она это назвать не могла, не смела.

Однако желание выведать его тайну было в ней сильнее всего; дверца манила и ждала, зазывала невероятно. Морена брела к ней по дому, ноги вели ее сами; она вспоминала свою прошлую жизнь, которая теперь казалась ей далекой сказкой. Должно быть, много лет, а не пара дней прошло с тех пор, как она покинула отчий дом; славно было в колдовских чертогах. Осталось только исследовать последний островок, вкусить запретный плод. Морена вдруг подумала, что Хильдим мог и проверять ее подобным способом – ушел якобы к себе, отослал слуг, а сам наблюдает за ней, того и гляди появится из-за угла. Впрочем, даже эта догадка (верная или нет – неизвестно) не могла ее остановить.

Когда Морена подошла наконец к заветной дверце, ей впервые пришло в голову, что она не знает, как ее открыть. Ключа у нее не было и не могло быть, никаких заклинаний она не ведала, а Хильдим наверняка хорошенько позаботился о том, чтобы ни одна живая душа не проникла за ту дверь помимо его воли. Морена взялась за ручку – так, на всякий случай, только лишь для того, чтобы убедиться – этот путь для нее закрыт. Из ручки неожиданно высунулась маленькая иголка и кольнула княжне палец. Она вскрикнула тихонько, отняла палец от двери – и та распахнулась, будто с радостью приветствуя свою хозяйку.

Вопреки ожиданиям Морены, там была не комната, а длинный ход, по обе стороны которого располагались двери. Все они были разные, непохожие одна на другую: простые деревянные и выложенные драгоценными камнями, маленькие и большие. Морена шла вдоль них, не зная, какую выбрать; две изумрудные змейки, изображенные на одной из них, казалось, смотрели на колдунову жену с любопытством; наконец одна змейка ожила, отделилась от двери, зашипела, поползла навстречу Морене – та застыла от ужаса и закрыла руками лицо. Когда она пришла в себя, змейка уже снова была на месте. Княжна прошла до конца хода, так и не решившись выбрать какую-либо из этих дверец; в глубине, казалось, была глухая стена, но Морена, подчинившись непонятному, охватившему ее чувству, шагнула в тупик. Если ход еще был слабо освещен светочами, то здесь царила кромешная темнота. Где-то недалеко замерцал огонек; Морена пошла на него – и очутилась в небольшой комнатке; за столом в этой комнатке сидел за бумагами старец; одет он был скромно, но держался с достоинством. На Морену он взгляда не поднял, полностью погруженный в работу.

– Прости, добрый господин, – нарушила молчание Морена, – прости, что отрываю тебя от серьезных занятий…

Старец отвлекся от своих бумаг и внимательно посмотрел на княжну.

– Вот и госпожа пожаловала! – сказал он и широко улыбнулся. – Красавица какая! Знает толк в женщинах наш добрый Хильдим, да и сам ведь недурен, только смущает всех своей красотой. Вижу, успел он уже тебя очаровать.

Морена залилась румянцем – и тут ее поразила догадка.

– Значит, это тебя, добрый господин, скрывает он от всего белого света? – спросила она.

– Меня, кого же еще. Ты ловко обошла все его ловушки, чутье тебя не подвело; за каждой дверью скрываются чудища, капканы да мороки колдовские. Выбрал он тебя недаром, дочка.

– Разве не хотел он отомстить моему батюшке за ненависть ко всему чародейскому племени?

– Это был хороший предлог, но правда кроется в другом.

– Но почему же он прячет тебя? Боится, что благодаря тебе я узнаю все до конца? Должен же он был приказать тебе молчать…

– Он знал, что, ежели найдешь ты меня, я расскажу тебе все. Не была бы ты сама роду ведьминского, дверь тебе не открылась бы.

– Значит, правду про мою матушку говорили, – прошептала удивленная княжна.

– Не совсем. Силы у нее после венчания с князем светлейшим не стало, такова была ее доля, ее выбор. Ведьма, вышедшая за простого смертного, теряет способности колдовские навсегда, но они переходят потом к ее ребенку. Вия отдала их тебе, не зная, что это приведет тебя в объятия того, из-за которого она так много страдала.

– Матушка моя знала Хильдима?

– Не просто знала, дочка, – они росли вместе. Бабка твоя также отказалась от силы, выйдя замуж, и она перешла к Вие. Вия имела несчастье полюбить соседского купеческого сына; не одну девушку свел Хильдим с ума, но и сам он, казалось, отвечал Вие взаимностью, только вот мечта у нее была, чтобы оба они отказались от колдовства и зажили спокойной мирской жизнью. Хильдиму участь эта виделась невыносимой, а Вия посчитала его расставание с ней страшным предательством.

Некоторое время Морена хранила молчание. Вот как, значит, мать ее любила Хильдима, а он предпочел ей свою колдовскую силу… Но могла ли она требовать от него подобной жертвы?

– Ведаете ли вы, добрый господин, отчего для моей матушки было настолько важно отказаться от чародейства? – спросила она наконец старца.

– Боялась она его, колдовства неизведанного, – ответил тот. – Боялась и своей силы, а особенно – непредсказуемого дара Хильдима, ведь он уже в годы юношества обладал бóльшими способностями, нежели твоя матушка. Ревновала она его к чародейству, ревновала к дару ведовскому, да и проверить, верно, хотела его чувства.

– После того, как Хильдим оставил ее, она сбежала в Златоград?

– Да, и в том ей помогла ее мать – твоя бабка, мудрая княгиня. Хильдим с самого начала не нравился ей, не одобряла она дружбы Вии с колдуном – и не верила никогда, что он предпочтет ее дочь дару своему. Муж ее даже не ведал ничего об их дружбе; где это видано, чтобы княжья дочка – да с купеческим сыном. Хранила Вия все в тайне, пускалась на всякие ухищрения, только матери открыться решилась. Предостерегала княгиня Вию, но та уже была во власти чар Хильдима, а потому оставалось только ждать да надеяться. После разрыва мать отправила юную Вию попытать счастья в Златоград, строго-настрого наказав ей скрыть свое происхождение.

– Но зачем я понадобилась колдуну? Верю я вам, добрый господин, что в моих жилах течет ведьминская кровь, но ни одно колдовство мне не подвластно, ни одно чародейское умение.

– Всему свое время, дочка, – таинственно промолвил старец. – Хильдиму ты нужна не только из-за своих будущих умений. Прячет он меня здесь из-за предсказания моего. Хильдим стремится к жизни бесконечной да к вечной юности, а срок его медленно, но верно истекает. Предрек я ему, что ежели не возьмет он в жену деву непорочную из древнего ведовского рода и ежели не полюбит она его, проживет он лишь обычный человеческий срок.

– Но как мне понять саму себя, как разобраться в природе своих чувств? – воскликнула Морена. – Да, время здесь будто бы проходит иначе; мне кажется, давным-давно я уже покинула отчий дом и живу здесь долгие дни и ночи…

– Этого я, дочка, сказать тебе не могу. Видишь ли, какое обстоятельство – к сожалению, а может быть, и к счастью, мне никогда не удавалось запоминать свои предсказания целиком. Только Хильдим ведает, какое доказательство своей любви ты должна предоставить ему, ежели ты успела его полюбить. Проверку его главную ты уже прошла; как я сказал, только той, в чьих жилах течет особенная, ведьминская кровь, открывается дверца в мою скромную обитель. Колдуновый дом признал тебя своей хозяйкой.

Морена вышла от старца в смятении. С одной стороны, Хильдиму требовалась только ее любовь – и ничего более. В союзе с ней он преследовал только личную выгоду – кто не жаждет бесконечной жизни? Кто не хочет вечность оставаться юным и прельщать всех и вся своей красотой? Морена не желала винить Хильдима – да и не могла; она не разобралась еще в своих чувствах, но трепет и смущение, которые одолевали ее в его присутствии, говорили больше, чем была способна поведать она сама.

До наступления темноты Морена не видела мужа; искать его она не решилась, а он, по всей видимости, не спешил воздать ей хвалу за пройденное испытание. Вечером после ужина, который Морена также вкусила в одиночестве (сам ужин словно бы появился из ниоткуда; слуги по-прежнему предпочитали не показываться на глаза хозяйке), деятельная Матильда помогла ей избавиться от тяжелых одежд; Морена попарилась в бане, попасть в которую можно было теперь прямо из ее терема – она могла поклясться, что еще днем этой дверцы, ведущей в баню, не было и в помине. Впрочем, удивляться было нечему.

Когда она, распаренная и готовая ко сну, вернулась в свои покои, Хильдим уже ждал ее. Его алый атласный кафтан, весь покрытый замысловатыми узорами, зловеще мерцал в полумраке.

– Слышал я от старца Алатора, прекрасная Морена, о твоих сегодняшних подвигах. – Он усмехнулся. – Удивляюсь я все-таки твоей храбрости; не побоялась ты ни наказания за содеянное, ни моей немилости…

Морена опустила глаза в пол, не говоря ни слова. Колдун приблизился и взял ее за подбородок, тем самым заставив княжну посмотреть на себя.

– Не прячь взгляда, милая. Скажи мне, что заставило тебя нарушить запрет? Неужели простое любопытство внушило тебе уверенность и победило страх?

– Я говорила тебе, Хильдим, что не боюсь тебя, – тихо сказала Морена. – Возможно, я предчувствовала, что ты не можешь сделать мне ничего дурного… Я не хотела делать что-либо помимо твоей воли, но желание узнать твою тайну было сильнее, как будто кто-то свыше принудил меня отправиться туда.

– Я не сержусь на тебя; должно быть, старец поведал тебе достаточно, – Хильдим подошел к небольшому шкафчику у самой постели и достал из верхнего ящика богато украшенный ларец. – Он не сказал тебе только, каким именно образом ты утвердишь мою власть над собой.

Он открыл ларец и достал оттуда хрустальный оберег в форме яблока.

Морена взирала теперь с недоумением на оберег; ей показалось, что она уже где-то видела его. И тут вдруг она вспомнила – вспомнила свой давний чудесный сон до мельчайших подробностей; он словно окутал ее тончайшим покрывалом, забрал в уютный кокон. Вспомнила Морена и синеглазого юношу с хрустальным яблоком на шее, а в яблоке том была…

– Я знаю, что должна сделать, – решительно сказала она, подойдя к Хильдиму, и осторожно взяла оберег из его рук.

Острый черенок, подобный той маленькой дверной иголке, также кольнул ей палец; едва первая капелька крови упала на яблоко, оно все заискрилось, засветилось, вспыхнуло… Морена не отнимала палец, пока в яблоке не оказалось тринадцати капель; затем оно погасло и приняло свой обычный вид.

Княжна взяла оберег за тонкую золотую цепочку и осторожно надела его на шею Хильдиму; тот протянул ей платок, чтобы она перевязала ранку, но делать этого не было необходимости – крови будто и не было вовсе.

Они сели на краешек постели.

– Давным-давно мне приснился чудный сон; по пробуждении я почти забыла его, и лишь образ прекрасного юноши, лица которого я тогда не смогла запомнить, с оберегом в виде яблока на шее не давал мне покоя… Теперь я понимаю – это был не сон, а лишь видение того, что должно было случиться много лет спустя… Должно быть, ты не ведал, что оберег принял бы мою кровь лишь в том случае, когда моя власть над тобой была бы не меньше моих чувств к тебе. Пока мы любим друг друга, он сохранит тебя от любой беды, от старости и от смерти.

Впервые Хильдим не смог найти правильных слов, чтобы ответить жене, а потому просто поцеловал ее.

* * *

Обратный путь дался Марилу легко; предвкушение победы даровало ему невиданные силы, а колдовство, когда-то отобранное Хильдимом, теперь вернулось при помощи меча и, казалось, вселило в него еще бóльшую уверенность и спокойствие. Однако не все было так просто; для поединка следовало выманить чародея из его владений, ведь там, защищенный собственными премудрыми заклинаниями, он был необыкновенно силен. Земля хранила своего господина; Марил вряд ли смог бы даже ступить на нее. Северному господарю теперь многое опять было подвластно, но ведь у всякого могущества есть свой предел. Маленькие орлята, подкормленные Марилом по пути (к счастью, он снова понимал птичий язык), принесли радостные вести – Морена собиралась обратно в Златоград, навестить отца и брата.

Хильдим действительно отпустил жену со своим верным лешим, пообещав, что приедет за ней прямиком в княжеский терем через семь дней. Морена была рада возвращению в родные края; рада была наконец повидать брата, с которым тогда даже не успела попрощаться, и отца, который обнял ее со слезами на глазах.

– Я не надеялся уже, что увижу тебя хотя бы раз, – сказал дочери князь Хогард.

Он и вправду был вне себя от счастья при встрече, до которой не чаял дожить. Однако дочь теперь была другой – что-то в ней появилось новое, далекое, чуждое ему и всему его окружению; какое-то иное выражение приобрело ее пышущее радостью лицо, нечто незнакомое мелькало в ее движениях, в ее спокойной речи, в нежной улыбке. Да и сама Морена чувствовала себя чужой в отцовском доме. Чародейство никогда не свершалось в этих крепких, толстых стенах, не имело здесь власти, не витало в воздухе, как в чертогах колдуна, и Морене было неуютно, как бывает неуютно в гостях, где, несмотря на самый теплый прием, никогда не может быть ощущения дома. Она долго разговаривала с братом – он предпринял еще путешествие в соседнее господарство и заключил союз, выгодный для Златоградского княжества; Морена радовалась его успехам на этом поприще, но не без грусти отмечала, что даже терем ее, в котором она провела столько беззаботных дней своей юности, больше не принадлежал ей по-настоящему.

Ближе к ночи, ложась в свою широкую, мягкую постель, она долго не могла уснуть и все думала о том, как далеко сейчас находится ее муж. На удивление, сон ее был крепок, хотя ей и удалось окунуться в него только ближе к рассвету; ее не одолевали ни счастливые видения, ни тревожные образы, только чернела огромная, зияющая пустота. Семь дней тянулись медленно; Морена старалась развлечь себя пиршествами, танцами, долгими беседами с отцом и братом и отказывалась признавать, что отчаянно тоскует по своему новому дому. На восьмой день, утром, муж должен был прибыть за ней.

…Когда Морена проснулась, ей показалось, что она все еще спит, настолько обстановка вокруг отличалась от привычного терема: простые деревянные стены, на удивление не пропускающие холода, небольшая деревянная кровать, стол, два стула, узкий ковер на полу – в комнате больше ничего не было. Морена села на постели, приговаривая, что это лишь дурной сон – и вот сейчас он наконец развеется, но сон не думал кончаться, потому как это была действительность.

Морене захотелось кричать от ужаса, но она сдержала этот неблагоразумный порыв; важно было узнать теперь, где она и как сюда попала. Долго ждать ответа ей не пришлось – за дверью раздались тяжелые, мощные шаги; княжна вся сжалась, по голову закуталась в покрывало. Она ожидала кого угодно: врагов своего отца, жаждущих его земель; товарищей брата, которые вместе с ним решили вдруг пошутить над ней самым подлым образом… Впрочем, на брата это не было похоже – какие бы забавы ни развлекали их раньше, он никогда не поступил бы с ней так, а враги были достаточно наслышаны о ее замужестве. И вот дверь распахнулась – вошел северный господарь. Морена узнала его мгновенно; никогда в жизни она не забыла бы этого страшного человека, еще на пиру произведшего на нее гнетущее впечатление.

– Ну здравствуй, княжна златоградская, – сказал он, противно оскалившись, и опустился на стул недалеко от ее убежища. – Хотя вряд ли тебя можно еще так называть; вся ты теперь колдовством пропитана, да разве только есть в этом какой-нибудь толк? Ни одного заклинания не ведаешь, ничего не смыслишь в чародействе – и мужа своего, так и знай, уберечь тебе не удастся.

– Что тебе нужно от меня, господарь? – спросила Морена, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно более спокойно. – Зачем похитил из батюшкиного дома?

– Пообещал я князю, батюшке твоему, что вызволю тебя из рук проклятого ведуна; если бы знала ты, какой путь мне пройти пришлось, чтобы приблизиться к выполнению этого замысла.

– Ты не посмеешь и прикоснуться к нему! – зло воскликнула княжна. – Что можешь ты, северный господарь, против мужа моего?

– Вот как, значит, люб он тебе, – усмехнулся Марил. – Околдовал тебя, очаровал, заманил в свои сети, а ты, простодушная девица, повелась на его ласки да речи сладкие.

– Не думай, что словами этими ты можешь повлиять на мои чувства, господарь. Все было решено давным-давно силами высшими.

– А рассказал ли тебе колдун Хильдим про меня? Рассказал, кто я таков на самом деле?

Морена молчала.

– Хорошо, княжна, не говори ни слова и продолжай думать только о праведности своего мужа. Знала бы ты, что он отнял у меня силу колдовскую, что это из-за него я потерял все, что имел; из-за него умер мой отец, которого я не успел спасти, из-за него сошла с ума мать, будучи не в силах наблюдать мое отчаяние. Из-за Хильдима я возненавидел все племя колдовское; тщетно пытался я истребить это племя, потому как не хотел, чтобы на земле оставались люди, обладающие тем, что отняли у меня.

– Ты прав, господарь, Хильдим не рассказывал мне о тебе, зато не преминул поведать о чародее, который заколдовал на долгие века маленького садовника Альдо, а сад его превратил в ледяное яблоневое кладбище.

– Заносчивый мальчишка заслужил это! – снова оскалился Марил. – Слишком уж гордился он своей особенной силой.

– А разве ты отличался от него, господарь? Разве не гордился ты своим даром? Нет, должно быть, не в этом крылась причина твоего деяния, а лишь в зависти черной, что сковала тебе сердце. По заслугам получил ты за страшный поступок, и я не могу винить Хильдима в том, что он решил забрать у тебя способность колдовать – и наказывать за особые умения других невинных чародеев. Увы, не ведал он, что, потеряв силу, ты окончательно превратишься в чудовище.

Марил ничего не ответил. «Девчонка права, – подумал он. – Но это не помешает мне расквитаться с Хильдимом».

– Скоро объявится твой благоверный; посмотрим, кто из нас двоих более жить достоин, – сказал он. – Найдет он тебя быстро; связь вашу теперь никто расторгнуть ни в силах.

Морене показалось, что он хранит какую-то тайну, не известную ни ей, ни мужу – и тайна эта могла погубить Хильдима.

Действительно, явившись в златоградские хоромы и не обнаружив там жены, колдун пришел в ярость. «Неужели сбежала, – подумал он, – хороша красавица!»

Но нет, оберег по-прежнему теплился у него на шее; не просто так пропала Морена. Хильдима провели в ее опустевшую опочивальню, где он повелел оставить его в одиночестве; князь Хогард, до сих пор испытывающий страх перед зятем и ужас от вторичной потери дочери, не посмел ему возразить. Оказавшись один, колдун вспорол себе запястье висевшим у него на поясе кинжалом; крупные капли одна за другой опустились на пол. «Проведите меня к ней», – прошептал он, и капли потянулись из опочивальни в залу, а затем и прочь из дому, в лес.

Морена почувствовала приближение Хильдима, и сердце ее болезненно сжалось – что было уготовано ему здесь Марилом? Почему северный господарь был так уверен в своей победе? Когда Хильдим вошел в избу и увидел Марила, глаза его заметали молнии.

– Как хитер ты, однако, – произнес он, – решил выманить меня из моих чертогов, похитив Морену! Что задумал ты на этот раз, господарь? Или недостаточно тебе было прошлого нашего поединка?

– А разве не ощущаешь ты, что сила моя ко мне вернулась? – взгляд Марила был полон торжества.

Из простых ножен он вынул тот самый серебряный меч; Хильдим, увидев его, пошатнулся и побледнел.

– Вижу, ушел твой запал, – продолжал Марил, – будто и не бывало. – Что ж, ежели не трус ты, выйдешь со мной на бой; быть может, тебе и удастся доказать свое превосходство, но я очень в том сомневаюсь.

Морена с ужасом слушала их беседу.

– Добыл ты его, однако, – усмехнулся колдун, хотя лицо его все еще хранило мертвенный оттенок. – Что заставило тебя ждать двадцать лет, чтобы отправиться на поиски меча? Я уж было подумал, разуверился ты в старых сказках.

– Ты знаешь, Хильдим, что меч возвращает силу лишь тому, кто жаждет заполучить его, руководствуясь благими намерениями; только сейчас у меня появились таковые, ведь я пообещал князю спасти его дочь.

– Да, смекалки и хитрости тебе не занимать, – ответил Хильдим. – Я принимаю твой вызов.

– Я не оставлю тебя, – промолвила Морена, вставая с постели. – Позволь мне пойти с вами.

Хильдим скинул шубу и накинул ее жене на плечи, а потом обнял ее.

– Все обойдется, – сказал он, и втроем они вышли из избы. Перед ней располагалась широкая заснеженная площадка, где и решено было сразиться. У Хильдима не было меча – на это и рассчитывал бесчестный Марил, – но колдун надеялся, что дар его не подведет. Морена стояла поодаль и наблюдала за ними, коря себя за то, что колдовство не было ей подвластно; она ничем не могла помочь мужу. Морена смотрела на него, на его губы, шепчущие невиданные заклятия, на пальцы, которые извергали столпы искр; его черные кудри разметались, а на бледном лице застыло напряженное выражение…

«Все обойдется», – повторила она про себя его слова.

И все текло хорошо; силы Марила постепенно иссякали, годы его давали о себе знать; Хильдим же был полон юношеской безудержности. «Выманить бы меч из его рук, – думал он, – и останется только вновь лишить его возможности ворожить».

И вдруг в последнюю минуту, когда Хильдиму это почти удалось, Марил приблизился к нему вплотную – резко, неожиданно; колдун и сам не мог понять, как это случилось. Острие серебряного меча – единственного на свете оружия, способного убить его, – прошло ему прямо в сердце. Он упал на колени, хватаясь за рукоятку в попытке вытащить клинок из груди; в том не было никакой пользы. Все было кончено.

Марил расхохотался с гибельным торжеством, но дикий, отчаянный крик Морены заглушил его смех. Она кричала так, что все вокруг замолчало, застыло в своем безмолвии; умолкли птицы, замерли в страхе лесные звери; крик ее разносился по всей земле, полный неизбывного страдания – страдания женщины, потерявшей мужа. Марил прекратил смеяться, закрыл руками уши – крик этот проникал в самое его нутро, не давал дышать, не позволял даже сдвинуться с места. И северный господарь вспомнил слова стража долины: «Все сбудется в свое время». Может быть, и одержал он победу над врагом своим, но здесь же нашел и свою погибель – сбылись все страшные предсказания, все предупреждения воплотились в жизнь.

Он чувствовал, что обращается в камень, и тело его будто разрывало на тысячи кусочков; крик Морены по-прежнему звенел у него в ушах, и наконец он стал камнем: неживым, твердым, застывшим веществом, подобным его душе; стал им – и распался на мельчайшие частицы, а порыв ветра подхватил их и унес далеко-далеко от этого леса, от златоградской ведьмы и ее мужа…

Едва придя в себя, Морена подбежала к Хильдиму; казалось, его тихое дыхание еще было слышно. Осторожно она достала меч, порвала кафтан, чтобы взглянуть на рану – но ее не было. И крови не было. На том самом месте, в которое угодил клинок, лежал хрустальный оберег, теперь будто склеенный из крошечных осколков. Хильдим открыл глаза; Морена бросилась ему на грудь, не сдерживая рыданий.

– Ты спасла меня, – сказал он хрипло и добавил довольное: – Ведьма!

Морена подняла лицо и посмотрела на мужа; он улыбался, хотя давалось это ему нелегко. Он был еще слаб.

– Надо будет навестить Альдо, – сказала она, улыбаясь сквозь слезы ему в ответ. – Думаю, его сад наконец расцвел…