Текст книги "Забытые тексты, забытые имена. Выпуск 1"

Стихотворения

 
Друзья мои, я умираю,
Передо мной мутится свет,
В последний раз вам повторяю
Мой старый дружеский завет:
 
 
Да будет ваша жизнь свободна,
Как Волга-матушка река,
Как в поле нива небесплодна,
Чиста, как воздух, и легка.
 
 
Когда схороните поэта
 Вы на родимой стороне,
Пусть строки этого завета
Напоминают обо мне.
 

 
Люблю я сельский мой приют,
Мой огород и сад тенистый,
Где вечером, окончив труд,
Сажусь под липою душистой;
Смотрю, как облачко плывёт,
Как тихо зорька догорает;
Жена мне ужин подаёт
Иль чай горячий наливает,
А ночь свой полог опускает
И на покой меня зовёт.
 

 
Когда тоска
Меня берёт,
Не я пою —
Душа поёт;
Душа поёт,
Что жизнь даёт,
В чем горе
Выражается,
На каждый вздох
Другой души
Тоскою отзывается;
И в радости, —
Как жизнь красна,
Когда шумит,
Гудит весна,
И мне в лицо
Она дохнёт, —
Не я пою —
Душа поёт.
 

 
Ещё над милой стороною
Чуть веет ясною весною,
С родных полей сбегает снег —
Над столбовой большой дорогой
Его осталося немного —
И стук разносится телег.
Своих лошадок понукая,
Усевшись плотно на мешки,
В уездный город мужики
Везут остаток урожая.
Что делать? Крайняя нужда
Всех бедных гонит в города;
А мужиков она тем боле
Не оставляет никогда,
Томит и в городе, и в поле.
 

 
Как не гордиться мне тобой,
О родина моя!
Когда над Волгою родной
Стою недвижим я,
 
 
Когда молитвенно свой взор
Бросаю в небеса,
На твой чарующий простор,
На тёмные леса.
 
 
Как хороша ты в тёплый день
На празднике весны,
Среди приветных деревень
Родимой стороны!
 
 
Как бодро дышится, когда
На поле весь народ
Среди свободного труда
Все силы отдаёт!
 
 
Каким восторгом мою грудь
Ты наполняешь мне,
Когда хочу я отдохнуть
С тобой наедине!..
 
 
Я в каждом шелесте листов
Твой голос узнаю.
Хожу среди твоих лугов,
Мечтаю и пою.
 
 
Во всей в тебе и мощь видна,
И сила с красотой,
Недаром ты и названа
Великой и святой.
 

 
У меня нет поля,
Ни родных, ни хаты,
На плечах рубаха
Грязная, в заплатах;
Что гнездо воронье,
Старая шапчонка;
И зимой, и летом
Та же одежонка…
Так с сумой посконной
И котомкой сзади
Ходишь по селеньям,
Просишь Христа ради;
Просишь, и не знаешь,
Где приют найдётся,
На какой сторонке
Умереть придётся.
Может быть, зимою
В поле смерть застанет,
И в лицо бродяге
Только месяц взглянет;
Только белым снегом
Ветер принакроет,
Да с метелью вьюга
Жалобно повоет.
 

 
Я ль, крестьянский сын,
В ночь угрюмую
До зари один
Думу думаю;
 
 
Не могу уснуть
Ни минуты я, —
Словно камень, в грудь
Давит лютая…
 
 
Ах, прошла пора,
Как в глазах был свет,
На плечах гора
Пережитых лет;
 
 
Никого вокруг,
Кто бы грусть делил;
Был сердечный друг,
Да и тот забыл.
 
 
Без пути бреду
Я дорогою
И расчёта жду
С жизнью строгою.
 

 
Трава, как бархат, зеленеет,
Звенят ручьи, и ветер веет
В лицо мне воздухом полей
Любимой родины моей.
Вослед за утренней зарёю
Выходит солнце над горою…
Иду я вспаханной межой…
В дали прозрачно-голубой,
Купаясь, жаворонок вьётся,
И, тень бросая над землёй,
По небу облако несётся.
Я песне жаворонка внемлю
И, распахнув глубоко землю,
Её по горсточке зерном
Всю засеваю, а потом
Спешу под кров уединённый
И пред зажжённым огоньком
Слагаю стих свой вдохновенный.
 

 
Я пою, что ляжет
В сердце и подскажет
Просто, без искусства,
Пламенное чувство.
И когда порою
Сердце мне другое
Вздохом отзовётся,
То оно слезою
С песнею родною
В мире разольётся.
 

 
Распашу я рано
Полосу родную,
Распашу, посею
И забороную!
 
 
Надо мною песней
Пташечка зальётся,
И никто, как пахарь,
Дню не улыбнётся.
 
 
Всходы яровые
Солнышко пригреет,
И цветы и травку
Вырастит-взлелеет.
 
 
Весело тогда мне
Выходить с косою
Иль с серпом зубчатым
Встать над полосою;
 
 
Накошу я сена,
Намечу стогами,
Соберу колосья
Полными снопами;
 
 
Смолочу, провею
Да сгребу лопатой.
Вот я и счастливый,
Вот я и богатый!
 

 
Вышел внук на пашню к деду
В рубашонке, босиком,
Улыбнулся и промолвил:
«Здравствуй, дедушка Пахом!
 
 
Ты, я вижу, притомился,
Научи меня пахать,
Как зимой, в избе, бывало,
По складам учил читать!»
 
 
«Что ж, изволь, коли охота
И силёнка есть в руках,
Поучися, будь помощник
Деду старому в трудах!»
 
 
И Пахом к сохе с любовью
Внука за руку подвёл;
Внук тихонько бороздою
За лошадкою пошёл…
 
 
Бодро, весело лошадка
Выступает впереди,
А у пахаря-то сердце
Так и прыгает в груди.
 
 
«Вот, – он думает, – вспашу я
Эту полосу, потом
Из кошницы дед засеет
Золотым её зерном;
 
 
Уродится рожь густая;
А весною благодать,
Как начнет она по зорькам
Жёлтый колос наливать;
 
 
Уберётся васильками,
Словно море, зашумит,
Выйдут жницы на покоску,
Серп на солнце заблестит.
 
 
Мы приедем на телеге
И из связанных снопов
На гумне намечем много
Золотых тогда скирдов».
 
 
Долго издали на внука
Смотрит дедушка седой
И любуется глубоко
Проведённой бороздой.
 

 
Пришла пора весенняя,
Цветут цветы душистые,
Слетаются-сбираются
Все пташки голосистые.
Поют в полях, поют в лесах,
С куста на куст порхаючи:
Заслушалась красавица,
Про друга вспоминаючи.
 
 
Стоит, глядит задумчиво
Куда-то в даль незримую
И звонким колокольчиком
Заводит песнь любимую;
Далёко эта песенка
В родных полях разносится,
Звенит, душой согретая,
В другую душу просится.
 
 
Всё в этой песне слышится:
Любовь, глубоко скрытая,
И счастие далёкое,
И горе пережитое.
Под вечер добрый молодец,
Окончив пашню чёрную,
Пустил коня и к девице
Пошёл дорогой торною.
 
 
Никто не знал, что сделали
С красавицей девицею
Певуньи-пташки вольные
С весною-чаровницею.
А ночка, ночь весенняя
Все тайны, что проведала,
Хранить и ясну месяцу
И звёздам заповедала!
 

 
Солнце жарко палит,
А работа кипит:
Под косою трава нагибается
 
 
И ложится волной;
Над скошенной травой
Жарче солнце горит-разгорается.
 
 
От раздольных лугов
Сильных запах цветов
И душистого сена разносится.
 
 
Где-то птичка поёт.
Но не слышит народ
Звонкой песни, – работать торопится.
 
 
«Травку нужно сушить,
К ночи в копны сложить
И убрать, чтоб дождём не смочилася»
 
 
Говорят мужики,
И от взмаха руки
Полоса за полоской ложилася…
 
 
И прошёл сенокос,
Скоро рожь и овёс
Золотистым зерном наливается;
 
 
Много жниц и жнецов
С деревень-хуторов
Грозной ратью тогда ополчается…
 
 
Жнут полоски подряд,
Лишь серпами звенят —
Нипочём им работа тяжёлая.
 
 
И вечерней порой
По дороге большой
Долго слышится песня весёлая.
 

 
Ох, не ветром да не бурею
Занесло ко мне горе горькое,
Не из тучи оно с громом, молнией,
Градовым дождём злое выпало;
Не со дна моря поднялось волной,
Не из поля его мне навеяло,
А пришло в мой дом злое горюшко
С молодой женой несогласною!
 

 
Расцвела моя черёмуха в саду…
Ныне утром ты шепнула мне: «Приду!
Жди меня, как станет ночка потемней!»
Приходи же, моя радость поскорей!
 
 
Я хочу тебе в последний раз сказать,
Можно ль, милая, мне сватов засылать
И не полно ли украдкою с тобой
Нам сходиться под черёмухой густой.
 

 
Скоро ль, матушка-рожь,
Ты взойдёшь, зацветёшь,
Зашумишь, загудишь
Спелым колосом?
Прошлый год был у нас
Урожай нехорош, —
Люди с голоду мрут,
Воют голосом!
Ты весной зеленей,
Летом в пору дозрей,
Молим мы у небес
Тёплых частых дождей,
Просим солнышка,
Чтоб тебя поскорей
Нам свозить из полей,
Смолотить и убрать
Всю до зёрнышка.
 

 
Я для песни задушевной
Взял лесов зелёных шёпот,
А у Волги в жар полдневный
Тёмных струй подслушал ропот,
Взял у осени ненастье,
У весны благоуханье;
У народа взял я счастье
И безмерное страданье.
 

 
Кругом поля раздольные,
Широкие поля,
Где Волга многоводная —
Там родина моя.
 
 
Покрытые соломою
Избушки у реки,
Идут-бредут знакомые,
И едут мужики.
 
 
Ребята загорелые
На улице шумят.
И, словно вишни спелые,
Их личики горят.
 
 
Вдали село, и сельский храм
Приветливо глядит,
А там опять к родным полям
Широкий путь лежит.
 
 
Идёшь, идёшь – и края нет
Далёкого пути,
И хочется мне белый свет
Обнять и обойти.
 

 
По дороге вьюга снежная
Крутит, пылью рассыпается,
На леса, поля безбрежные
Словно туча надвигается
И летит путём-дорогою
Над деревнею убогою.
 
 
Что мне эта непогодушка,
Холод, зимняя метелица,
Когда ждёт меня зазнобушка,
Молодая красна девица,
Ждёт, и грудь её кипучая
Вся полна любовью жгучею.
 
 
Молодецкой сладкой думою
Бьётся сердце одинокое,
Как войду я в ночь угрюмую
На крыльцо её высокое,
Как открою дверь дубовую
И увижу чернобровую.
 

 
Детство золотое,
Грустно ты прошло!
Предо мной родное,
Милое село.
В ожиданье лета,
С рожью и травой,
Спит оно, одето
Снежной пеленой.
Из-за туч уныло
Солнышко глядит,
Ветер легкокрылый
Жалобно шумит.
Улицей гуляет
Дедушка-мороз,
Иней рассыпает
По ветвям берез;
Ходит, бородою
Белою трясёт,
Топает ногою,
Только треск идёт,
Иль на окна дышит
Закоптелых хат
Да узоры пишет,
Глядя на ребят…
Вот изба родная
В том селе стоит;
На печи больная
Бабушка лежит,
Охает, вздыхает,
В сердце грусть храня;
Полночь наступает,
Не видать огня.
Бабушка в кручине,
С вечера без сна:
О родимом сыне
Думает она.
 

 
Блеснула молния змеёю,
Ударил гром, и над землёю
Разлился мрак, и воцарилась
На миг святая тишина;
В реке холодная волна
Спокойно к берегу катилась…
Вдруг снова туча осветилась,
От грома дрогнула земля,
Дремучий лес зашевелился,
И частый дождичек пролился
На ароматные поля.
 

Даниил Ратгауз

Даниил Ратгауз

При составлении использованы издания:

Д. Ратгауз. Полное собрание стихотворений в 3-х томах. Санкт-Петербург – Москва. Товарищество М.О. Вольф 1906 г.

Ратгауз Д. Мои песни. Берлин. Изд-во Ольга Дьякова и К°. 1922 г.

Все публикуемые тексты приведены в соответствие с правилами современного русского языка.

«А впереди – забвенье и вечное ничто…»

«Никогда и ничего не просите, никогда и ничего, особенно у тех, кто сильнее вас, сами всё предложат и сами всё дадут». Неизвестно, пользовался ли Даниил Ратгауз чьими-либо советами, но процитированным советом нашего любимого классика точно нет. Кто знает, о чём приватно говорили студент юридического факультета Киевского университета Ратгауз с Василием Ивановичем Немировичем-Данченко, но именно последний сыграл решающую роль в судьбе несостоявшегося юриста, ревниво покровительствуя первым литературным опытам своего молодого друга.

Даниил Ратгауз, подобно Козьме Пруткову, не шёл долгою дорогой к славе, а родившись как поэт, сразу же стал знаменитым. Но в отличие от Козьмы, Даниил был значительно моложе и гораздо предприимчивее своего предшественника. Пожалуй, Ратгауз был пионером в деле самопиара и пиарщиком оказался весьма удачливым.

Если сравнивать Даниила Ратгауза с теми, кого уже нам удалось вспомнить, то Александр Аммосов приходится ему полным антиподом. Последний никак не заботился ни об авторском праве, ни о судьбе собственных сочинений. Совсем иное дело Даниил Ратгауз. Намерения на этот счёт выпускник юридического факультета имел самые, что ни на есть, серьёзные. Ещё будучи студентом, он рассылал письма известным литераторам и композиторам в надежде на их внимание, а когда в 1893 году у него вышел первый сборник, то начал рассылать и его. Это может показаться удивительным, но такой метод заявления о себе сработал: на некоторые его тексты выдающиеся русские композиторы написали романсы. Вот небольшой отрывок из письма Ратгауза Николаю Андреевичу Римскому-Корсакову: «Многоуважаемый г-н профессор! Не имея удовольствия знать Вас лично, я, тем не менее, решаюсь обратиться к Вам с нижеследующим предложением. Не желаете ли Вы иллюстрировать Вашей прелестной музыкой несколько моих стихотворений? Буду рад, если прилагаемые при сём вещицы Вам понравятся…Я буду бесконечно рад, если некоторые из песен моих Вам настолько понравятся, что Вы удостоите их Вашей прелестной музыкой, и серия романсов Н.А. Римского-Корсакова на мои слова была бы мне высшей наградой за те муки и тернии, которыми усыпан путь каждого, обречённого на творчество».

Когда П. Чайковский написал на его стихи романс, ссылка на это событие стала у Ратгауза обязательной во всех письмах к своим знаменитым современникам с просьбой рассмотреть, включить, напечатать, оценить…

Он даже обратился к известному редактору и критику Семёну Афанасьевичу Венгерову поместить о нём заметку в Критико-биографическом словаре: «Я не решился бы Вас просить об этом, если бы не имел убеждения, что стихи мои не бесталантливы…» И дабы Венгеров не написал чего лишнего, пишет такую заметку сам о себе: «Стихотворения его [Ратгауза (В.М.)] выделяются из произведений других современных поэтов мелодичностью, искренностью, безыскусственностью… Поэзия его – поэзия неуловимых ощущений, тихой грусти и неги, и его более чем кого-либо, можно назвать последователем Фета».

Вскоре Даниил Ратгауз всех запутал и стал действительно знаменит. Большей частью общаясь по переписке, он у своих адресатов создавал впечатление непосредственной вовлечённости в высший свет литературной жизни, и никто уже не мог разобраться: где его по-настоящему хвалят, а где – всего лишь выдумка оборотливого литератора.

Вокруг имени Ратгауза была создана атмосфера безусловного признания. Хотя иногда дело доходило до неловкости и конфуза.

Например, была запущена легенда о том, что Лев Толстой очень ценит стихи Ратгауза и из всех современных поэтов признаёт только его. На что автор «Войны и мира» даже имел намерение обратиться в суд.

«Никогда никакого мнения не заявлял о стихотворениях Ратгауза», – писал Лев Николаевич. Для подтверждения этой легенды, Ратгауз даже у себя в кабинете повесил портреты Л. Толстого, Чайковского и Чехова – чтобы никто не мог усомниться в его причастности к сонму великих.

Надо сказать, что на популярность Ратгауза работали и вполне объективные обстоятельства. Романсы Чайковского, часть из которых была написана на его стихи, очень любил исполнять премьер петербургской оперы Николай Николаевич Фигнер. Кроме того, действительным его поклонником сделался Яков Полонский, немало способствовавший популярности Даниила Ратгауза. «Я грелся около Ваших стихотворений, как зябнущий около костра или у камина», – писал Яков Петрович в предисловии к одному из стихотворных сборников Д.М. Ратгауза.

Жил Ратгауз по преимуществу в Киеве и Москве, но всякий свой «набег» в столицу предварял хорошо продуманными газетными публикациями.

Нельзя сказать, что у популярного автора не было литературных недоброжелателей. Но вот явных врагов у него не было. И к таким вряд ли можно относить Валерия Брюсова, на что не раз ссылался сам Даниил Ратгауз. Брюсов называл Ратгауза «поэтом банальностей», только-то и всего.

К моменту (1906) выхода в издательстве М.О. Вольфа Полного собрания сочинений Д. Ратгауза, его популярность начала падать. Причин падения интереса к его творчеству Даниил Максимович понять не смог, во всём обвиняя невзыскательность и низкий интеллектуальный и культурный уровень современного ему общества.

Февральскую революцию Ратгауз встретил восторженно, приветствуя её гимном «1-е марта 1917». Однако Октябрьской революции не принял, перебравшись из пролетарской Москвы в 1918 году сначала в Киев, а затем в 1921 году эмигрировал в Берлин, откуда окончательно перебрался в 1923 году в Прагу.

В Чехословакии был участником литературного кружка «Далиборка» и считался крупнейшим в стране русским писателем-эмигран-том. Последние годы Даниил Максимович тяжело болел, однако даже прикованный к постели продолжал работать. К концу его жизни им была подготовлена к печати книга новых стихотворений, издать которую так и не удалось.

Несмотря на титанические усилия, которые положил Даниил Ратгауз на дело своего признания, в последние годы своей жизни он утратил свою былую популярность и мало издавался. Последний его стихотворный сборник «О жизни и смерти» вышел в небольшом частном издательстве Праги в 1927 году гомеопатическим тиражом.

Больше поэта не издавали.

Но все попытки поэта добиться славы, а затем её удержать, можно рассматривать не только в плоскости удовлетворения личного честолюбия, но и как способ противостояния Судьбе, чреватой бессмыслицей существования с последующим неизбежным забвением. В таком случае имеет смысл говорить о «жизне-творчестве» Даниила Ратгауза, которым был так примечателен современный ему «Серебряный век».

Б.М.

Стихотворения

 
Светит ли солнце на небе ликующем,
Ярки ли краски весенних картин,
Осень томит ли напевом тоскующим, —
Кто-то мне голосом, душу волнующим,
Шепчет: «Ты всюду один!»
 
 
Грёзой душа ль убаюкана нежною,
Скорбь ли порывам её властелин,
Сердце ль волнуется страстью мятежною, —
Кто-то мне шепчет с тоской безнадежною;
«Всюду – один!»
 
 
Тщетны и призрачны все упования…
В сонме печальных житейских годин
Бродят унылой толпою создания —
Люди-рабы, – но среди мироздания
Каждый – один!
 

 
Снова, как прежде, один,
Снова объят я тоской.
Смотрится тополь в окно,
Весь озарённый луной.
 
 
Смотрится тополь в окно,
Шепчут о чём-то листы.
В звёздах горят небеса…
Где теперь, милая, ты?
 
 
Всё, что творится со мной,
Я передать не берусь…
Друг! помолись за меня,
Я за тебя уж молюсь.
 

 
В эту лунную ночь, в эту дивную ночь,
В этот миг благодатный свиданья,
О мой друг! я не в силах любви превозмочь,
Удержать я не в силах признанья.
 
 
В серебре чуть колышется озера гладь,
Наклонясь, зашепталися ивы…
Но бессильны слова! – как тебе передать
Истомлённого сердца порывы?
 
 
Ночь не ждёт, ночь летит. Закатилась луна,
Заалело в таинственной дали…
Дорогая! прости, – снова жизни волна
Нам несёт день тоски и печали.
 

 
Мы сидели с тобой у заснувшей реки.
С тихой песней проплыли домой рыбаки.
Солнца луч золотой за рекой догорал…
И тебе я тогда ничего не сказал.
 
 
Загремело вдали – надвигалась гроза.
По ресницам твоим покатилась слеза.
И с безумным рыданьем к тебе я припал…
И тебе ничего, ничего не сказал.
 
 
И теперь, в эти дни, я, как прежде, один.
Уж не жду ничего от грядущих годин.
В сердце жизненный звук уж давно отзвучал…
Ах, зачем я тебе ничего не сказал!
 

 
Проходит всё, и нет к нему возврата.
Жизнь мчится вдаль, мгновения быстрей.
Где звуки слов, звучавших нам когда-то?
Где свет зари нас озарявших дней?
 
 
Расцвёл цветок, а завтра он увянет,
Горит огонь, чтоб вскоре отгореть…
Идёт волна, над ней другая встанет…
Я не могу весёлых песен петь!
 

 
Ликуй, народная стихия!
Сбылись заветные мечты:
Россия, светлая Россия,
Теперь навек свободна ты!
 
 
Сияй, священная пора
Свободы, правды и добра!
Затихла боль горевшей раны,
Умолк зверей зловещий вой,
 
 
Во прах повержены тираны,
И нет сильней Руси святой!
Сияй, священная пора
Свободы, правды и добра!
 

1 марта 1917 года

 
День погас. В дали туманной
Сонмы звёзд горят.
В ярко блещущем просторе
Утопает взгляд.
 
 
Мы молчим. Волшебным светом
Озарён твой лик.
В полусне за мигом смутным
Пролетает миг.
 
 
Ты на грудь ко мне склонилась,
И не спишь, и спишь.
Только сердца стук размерный
Нарушает тишь.
 
 
Только мне чего-то больно
И чего-то жаль,
Только я стремлюсь невольно
За мечтами вдаль.
 

 
Не зажигай огня! Во мгле душистой ночи
Отрадно мне сидеть с тобой наедине.
Взгляни, как звёзды нам, небес далёких очи,
Привет свой тёплый шлют, мерцая в вышине.
 
 
Не зажигай огня! – Со светом к нам нахлынет
Знакомая тоска бездельной суеты,
Умчится светлый сон и счастье нас покинет…
Не зажигай огня! не отгоняй мечты!
 

 
Звезда блестящая сорвалася с небес,
Мелькнув на миг один чертою золотистой.
Куда летит она? – за холм, за тёмный лес,
Иль суждено пропасть ей в вышине лучистой?
 
 
Желанный, милый друг! Не так ли нам с тобой
Тоской измученным, вдруг счастье засияло? —
Звездой лучистою, блестящею чертой
Мелькнув в душистой мгле, Бог весть куда пропало!
 

 
Меркнет слабый свет свечи,
Бродит мрак унылый…
И тоска сжимает грудь
С непонятной силой.
 
 
На печальные глаза
Тихо сон нисходит…
И с пришедшим в этот миг
Речь душа заводит.
 
 
Истомилася она
Горестью глубокой…
Появись же, хоть во сне,
О, мой друг далёкий!
 

 
Догорал зимний день. Весь закат был в огне,
Тёмных туч проносились волокна,
Вдруг забилася птичка-певунья ко мне
Сквозь замёрзшие, тусклые окна.
 
 
Но, разбивши стекло, обессилила вдруг
И в предсмертной тоске заметалась…
Я боюсь за тебя, мой тоскующий друг, —
Ты ко мне в моё сердце стучалась.
 

 
Туманно-мутной дымкою
Покрыт весь мир земной,
И кто-то невидимкою
Витает надо мной.
 
 
Я слышу речь тоскливую
И тихий, тихий стон…
И душу сиротливую
Объемлет полусон.
 
 
С опущенными веждами
Сижу я, чуть дыша,
И бледными надеждами
Взволнована душа.
 

 
В стёкла бьётся к нам ветер осенний,
Тускло месяц глядит с высоты.
На куртинах опавшего сада
Побледнели, увяли цветы.
 
 
Мы одни, но молчу я тоскливо,
И в ответ мне безмолвствуешь ты.
И ни искры в измученном сердце!..
Побледнели, увяли цветы.