Текст книги "Забытые тексты, забытые имена. Выпуск 1"

 
Гляди, лобзают берег волны
И с высоты
Катятся вниз, желанья полны, —
Желай и ты!
 
 
Уж ночь полна вся обаянья,
В ней разлиты
Мечты любви, очарованья, —
Мечтай и ты!
 
 
Росой блестящею омыты,
Дрожат цветы;
Уснули грустные ракиты, —
Усни и ты!
 

 
Любовь цветёт в страдании,
Любовь – мученья крик.
Любовные признания
Горючих слёз родник.
 
 
Что наша мысль смущённая?
Инстинкт сильней ума.
Любовью озарённая,
Слабеет жизни тьма.
 
 
Живущий только разумом —
Земных обманов раб,
Живущий только разумом
И немощен, и слаб.
 
 
Стремления сердечного
Могуч и вечен свет,
Стремления сердечного
Сильнее силы нет.
 
 
Любовь цветёт в страдании,
Любовь – мученья крик,
Но всё ж в ней мироздания
Живительный родник.
 

Стр. 182. «Снова, как прежде, один…» Романс П.И. Чайковского.

Стр. 183. В эту лунную ночь. Романс П.И. Чайковского.

Стр. 184. «Мы сидели с тобой у заснувшей реки…» Романс П.И. Чайковского.

Стр. 185. «Проходит всё, и нет к нему возврата…» Романс С.В. Рахманинова.

Стр. 185. Гимн. Стихотворение положено на музыку В. Березовского. Гимн написан в честь Февральской революции. Возможно, под его влиянием была сложена популярная кубанская казачья песня того же периода – «Ликуй, свободная Россия!».

Стр. 186. День погас. Романс Р. Глиэра.

Стр. 187. «Не зажигай огня! Во мгле душистой ночи…» Романсы А. Спиро и А.С. Аренского.

Стр. 188. «Звезда блестящая сорвалася с небес…» Романсы А.С. Аренского, В.Г. Врангеля.

Стр. 189. Ночь. Романсы П.И. Чайковского и С.В. Рахманинова.

Стр. 190. В зимнюю стужу. Романсы М.М. Ипполитова-Иванова и С.А. Траилина.

Стр. 190. В полусне. Романсы Р. Глиэра и А. Гречанинова.

Стр. 191. «В стёкла бьётся к нам ветер осенний…» Романсы И.И. Крыжановского, М.К. Липпольда, М.М. Ипполитова-Иванова, А.Н. Корещенко.

Стр. 192. «Гляди, лобзают берег волны…»

Романсы В.Г. Врангеля, М.М. Ипполитова-Иванова.

Стр. 193. «Любовь цветёт в страдании…» Стихотворение положено на музыку Р. Глиэра.

В.М.

Константин Льдов

Константин Льдов

При составлении использованы издания:

Новое слово. 1909 г. Ежемесячный журнал-приложение к газете Биржевые ведомости. Тип. Биржевые ведомости 1909 г.

Льдов К.Н. Стихотворения. Санкт-Петербург, тип. И.Н. Скороходова 1890 г.

Все публикуемые тексты приведены в соответствие с правилами современного русского языка.

«Я духом стремился в небесную даль…»

Истинная поэзия, как способ познания и осмысления мира, требует для себя не только значимых художественных открытий, освоения пространства смыслов и формирования новых представлений, но и самой личности творца, его жизнеописания, нередко являющегося продолжением творчества поэта. Чтобы хорошо понимать поэта, его важно не просто знать, его нужно любить. Для Константина Льдова, очевидно, это не имело значения. Скрываясь от газетных репортёров, он всячески препятствовал публичной огласке каких-либо фактов о себе. «Странный писатель, – кажется, единственный из всех моих собратьев, который «просил не писать» о нём», – вспоминал о Константине Льдове, пожалуй, самый видный литературный критик своего времени Александр Алексеевич Измайлов.

Константин Льдов – это творческий псевдоним Витольда Николаевича Розенблюма. Годы жизни 1 мая 1862 – 3 февраля 1937. Это, пожалуй, единственный точно документированный факт биографии Витольда Николаевича Розенблюма. Об его образовании уже точных сведений нет, известно только, что он окончил гимназию в Петербурге.

Печататься начал рано, первым журналом, где появились его стихи под псевдонимами В. Розов и Р. Снежков, был еженедельник М.О. Вольфа для юношества «Задушевное слово». Очевидно, что семья Льдова не одобряла его литературных занятий. Прямых сведений об этом нет, но то обстоятельство, что Витольд-Константин рано ушёл от своего отца, доктора медицины, наводит на мысль об их непростых отношениях и разногласиях относительно профессионального выбора. Зато сам Витольд был уверен в правильности своего пути, который видел в искусстве как таковом, и в литературе в первую очередь. Недаром его так привлекал гений Лермонтова – щедрый, многогранный, соединявший в себе поэтическое и художественное начало. Такую разносторонность дарования Константин Льдов ощущал и в себе: он не только писал стихи и прозу, не только занимался композиторской деятельностью, сочиняя романсы и пьесы для фортепьяно, но и был довольно интересным художественным критиком, очень тонко чувствующим процессы, происходившие в мире живописи. Льдов сумел подметить и оценить едва наметившиеся ростки авангардного искусства, чуждого своей новаторской эстетикой и непонятного для большинства знатоков и ценителей живописи. Газета «Биржевые ведомости» нередко печатала материалы Льдова, в которых он выступал как художественный критик. Вот цитата из статьи «Художники-революционеры», опубликованной в выпуске газеты от 30 апреля 1908 года.

«Это – искусство будущего, – писал К. Льдов, – искусство смелых и, в сущности, неизбежных исканий новизны в художественном творчестве. Искусство есть лишь одно из выражений пытливого человеческого духа, ищущего всё новых и новых форм для воплощения своих настроений <…>. Пусть наши «революционеры» в искусстве ещё не достигли существенного обновления, – попытки их уже будят мысль, являются бродилом, на котором, может быть, вскоре взойдет новая художественно-психологическая школа».

Несмотря на свою необщительность и скрытность, которая, скорее всего, выдавала в нём человека ранимого и самодостаточного, Константин Льдов был известен не только в литературных кругах, в определённом смысле он являлся фигурой, вызывавшей к себе повышенный общественный интерес. Внешним эпатажем в предреволюционные годы удивить кого-либо было невозможно, но Льдов, даже не пытавшийся выделиться таким образом, запоминался современникам хорошо и надолго. У него был низкий гудящий голос, вьющиеся до плеч волосы и неизменный тёмный костюм, служивший ему и в качестве повседневной одежды, и в качестве выходной. Со стороны казалось, что ничего, кроме искусства, его не интересовало в жизни. Пожалуй, так оно и было.

Поэтому неудивительно, что он органично вписался в «Пятницы Случевского» – поэтический кружок, проникнутый идеей служения «чистому искусству», в котором Константин Льдов был одним из активнейших его членов.

В основе всех его взаимоотношений с людьми, с которыми, так или иначе, сводила судьба, была творческая увлечённость. Его интересовали только творческие увлечённые люди, и только с ними он способен был поддерживать общение. Здесь были замечены многие: от художника Ильи Репина до графа Ивана Ивановича Толстого, состоявшего в десятых годах в должности Санкт-Петербургского городского головы, известного ценителя и пропагандиста русского искусства и литературы.

Сейчас сложно сказать, какие мотивы заставили Константина Льдова покинуть Родину, но в 1915 году он выехал во Францию и более не возвращался. Последний из известных его поэтических сборников был выпущен в Брюсселе в 1926 году, который имел красноречивое название «Против течения. Из сказанного и недосказанного за 50 лет».

В нашей подборке мы предлагаем читателю небольшую часть стихотворений Константина Льдова, одного из плеяды замечательных поэтов «Серебряного века».

Б.М.

Стихотворения

 
Небо смеётся… Полуденным блеском
Солнце играет на ярком снегу…
Лес улыбнулся теней арабескам,
Резвые тени дрожат на снегу.
 
 
Воздух морозный, как майский напиток,
Искрится золотом зыбких лучей;
Силы надоблачной льётся избыток,
Льётся потоком весёлых лучей…
 
 
В сердце моём – тот же полдень холодный,
Блеск и мерцание снежной парчи,
Призрак любви, и в тревоге бесплодной —
Те же улыбки и те же лучи.
 

 
В осенний вечер дышит лес
Невыразимою печалью…
Задернут траурной вуалью
Простор заплаканных небес.
 
 
Заката дальнего багрянец
Зловещим зыблется пятном,
Как лихорадочный румянец
На лике бледном и больном.
 
 
В поблекших красках увяданья,
В паденье каждого листка
Живые чудятся страданья,
Живая чудится тоска.
 
 
В тени обманчивой и шаткой
Как будто шепчется листва,
И полны позднею догадкой
Её предсмертные слова…
 

 
Как пламя дальнего кадила,
Закат горел и догорал…
Ты равнодушно уходила,
Я изнывал, я умирал…
 
 
И догорел костёр небесный,
И отзвучали струны дня,
И ты, как день, ушла прелестной
И странно чуждой для меня.
 
 
Зажгутся вновь огни заката
И зорь прозрачных янтари,
Лишь зорям счастья – нет возврата.
Ночам сердечным – нет зари!
 

 
И мне безумие дано
За этим явственным пределом,
И я взрастил его зерно
В моём уме осиротелом!
 
 
На небо ль хмурое смотрю —
Я прозреваю блеск заёмный,
Восторгов девственных зарю
В степи ласкательной и тёмной.
 
 
В могилах чую суету,
В страстях – холодную истому,
И в первом ландыше цвету
Навстречу солнцу золотому.
 
 
Иду ли медленным путём,
Плыву ль в лазури влаги шумной, —
Живу во всём, пою во всём,
Ищу сопутницы безумной.
 
 
И тяжесть мира мне легка,
И жизнь вот-вот мелькнёт пред взором,
Как пыль на крыльях мотылька
С её причудливым узором.
 

 
Опять волнует вдохновенье
Мой хмурый, мой пытливый ум,
И, точно бури приближенье,
Мне всё внятнее странный шум
Прибоя образов и дум.
Ещё тиха пучина моря,
Ещё прозрачен небосвод, —
Но скоро, скоро, вихрю вторя,
Немая арфа спящих вод
Протяжно песню запоёт…
И, точно злобствуя над тучей,
Зигзаги молнии летучей
Её огнём избороздят…
И дух мой, трепетом объят,
Сольётся с бездною созвучий.
 

 
Всё движется стройно: плывут облака,
Колеблется небо… Ладьёй мировою.
Как парусом белым, как лёгкой ладьёю,
Незримая правит рука…
 
 
Вселенная движется… Звёзд вереницы
Свершают намеченный Богом полёт,
И солнца, вращаясь, стремятся вперёд,
Как оси одной колесницы…
 
 
Сменяются ровно прилив и отлив,
И волны седые в бушующем море,
И ранние зори, и поздние зори,
И жатвы возделанных нив…
 
 
Один человек в бесконечной тревоге
Возводит без устали призрачный храм,
И вечно стремится к священным дарам, —
И вечно стоит на пороге…
 

 
Потускнели огни
Золотистого дня.
Мы одни.
Отдохни
На плече у меня!
 
 
Разметал свой костёр
Умирающий день
И простёр
На шатёр
Утомлённую тень.
 
 
В ней к тебе низошло
Горних стран забытьё
И легло
На чело
И на счастье твоё.
 
 
Ты сомкнула уста,
Сон твой нежен и тих,
И чиста
Красота
Вдохновений твоих.
 
 
Скоро звёздных хором
Засверкает краса:
Над шатром
Серебром
Зацвели небеса.
 
 
Но твой день не исчез:
Вечно светел и нов,
Он воскрес
Для чудес
Очарованных снов.
 

 
Когда, приникнув к изголовью,
Твой взор печальный я ловлю,
Ты говоришь, что я люблю
Какой-то странною любовью.
 
 
Ты говоришь, что я не весь
В порывах нежности и страсти,
Что я иной покорен власти
И что мечты мои не здесь…
 
 
Права ли ты? Я сам не знаю,
Но может быть, что ты права…
В тебе, мой друг, я созерцаю
Как будто отблеск божества.
 
 
В тебе люблю я отраженье
Сквозящей в мире красоты,
И молодое вдохновенье,
И вдохновенные мечты…
 

 
Кто поймёт, кто разгадает,
Как обмануты мы снами?
Отчего всегда витает
Чей-то призрак между нами?
 
 
Кто в лобзаньях тайно веет
Вещим холодом забвенья,
С нами плачет, нас жалеет
И внушает угрызенья?
 
 
Отчего, когда так страстно
Жаждем мы запретной встречи,
Чей-то голос шепчет властно
Укоризненные речи?
 
 
Призрак сна иль призрак рая?
Неземное иль земное
Нам твердит, не умолкая:
«Вас не двое, вас не двое!»?
 

 
Ещё не ночь, уже не день.
Как паутина, полутень
Лазурь небес заволокла…
Всё выше призрачная мгла
Клубится в облаке седом
Над очарованным прудом.
 
 
В недвижном парке тишина
Раздумья странного полна.
Деревья ль грезят в полусне,
Иль эти грёзы – лишь во мне, —
Природы вещей волшебство
Коснулось сердца моего?
 
 
Пусть всё так сумрачно вокруг —
Аллеи парка, пруд и луг,
Земная даль и глубь небес, —
Я жду явлений и чудес:
Единый близок. Он – во всём,
Он – в сердце любящем моём.
 
 
Как величав вечерний час,
Когда закат уже погас!
Все краски стёрла темнота,
Но лучезарная мечта —
Основа светлая теней —
Сквозит из сумрака ясней.
 
 
И так понятно мне сродство
Небес и духа моего!
Как много звёзд – в их полутьме
Безумных проблесков – в уме,
Как родствен с этой полутьмой
Язык любви, язык немой!
 
 
Душа внимает тишине:
Напев предчувствий внятен мне!
Их смысл торжественный раскрыв,
Я весь – стремленье, весь – порыв,
И, сбросив прах земных тенёт,
Вселенной чувствую полёт.
 
 
К полёту жизни мировой
Ты приобщила трепет свой, —
К пределам вечным бытия
Летишь и ты, любовь моя,
И в смутных снах души родной
Восторг предчувствуешь иной.
 
 
Как в лабиринте двух зеркал,
В себе мой дух тебя искал, —
И ты, склонившись в полусне,
Себя увидела во мне…
Отражены одним огнём,
Мы тенью лёгкою плывём.
 
 
В союзе нашем тайна есть:
Холодным взорам не прочесть
Завета родственной души…
О ночь святая! Поспеши
И блеском звёзд благослови
Сквозные сумерки любви.
 

 
И вот последний день затмился сиротливо,
Последний вспыхнул луч и в сумраке исчез…
И стали небеса как выжженная нива,
И нивы мёртвые – как кладбище небес.
 
 
Созвездия светил погасли, как лампады,
В которых догорел живительный елей;
И в бездну мрачную низверглись их громады —
Погибшей красоты надгробный мавзолей.
 
 
Похолодев, как труп, вселенная застыла…
Но Божий замысел пронесся вновь над ней, —
И камни дрогнули, и тьма заговорила,
И разум просиял, как солнце прежних дней!
 
 
И над обломками былого мирозданья,
Подобно музыке, раздалися слова:
«Любовь рождает жизнь, —
и нет им окончанья,
Как творческим мечтам, как грёзам божества!»