Текст книги "Параметры постамериканского миропорядка"

Станислав Бачев
Параметры постамериканского миропорядка: политология

Перевод Антонины Тверицкой

Составитель серии Анастасия Лямина

© Станислав Бачев, 2021

© Интернациональный Союз писателей, 2021

СТАНИСЛАВ БАЧЕВ

Родился в болгарском городе Шумене. Получил высшее историческое образование в Шуменском университете имени епископа Константина Преславского, защитил кандидатскую диссертацию по политологии в Варненском свободном университете имени Черноризца Храбра.

Станислав Бачев – известный в Болгарии аналитик, политический комментатор на телевидении, автор множества публикаций, в том числе в СМИ. Его научные интересы включают международные отношения и энергетику. Он является автором книг «Геоэнергетика в отношениях ЕС – Россия» и «Параметры постамериканского миропорядка». Последняя была опубликована в одном из трех крупнейших болгарских издательств.

Предисловие

Спрогнозировать развитие глобальных отношений и определить его направление – это задачи, которые требуют сбора материала, анализа и осмысления огромного объема данных о большом периоде времени. Попытка заглянуть в будущее воспринимается в лучшем случае, как нескромность. Любая книга – это в первую очередь отражение мировоззрения ее автора. Тем не менее текст перед вами – это попытка выйти за рамки собственных взглядов, и на основе фактов и объективных данных о прошлом и настоящем спрогнозировать, что будет дальше. Для такой задачи рамки общих категорий и личных предпочтений узки и, следовательно, невозможны. Для реалистичной оценки не следует обращаться к эмоциям. История тесно связана с эмоциями, но этот текст – не исторический труд. Его цель – создание моделей; подобная цель достаточно сложна и амбициозна, поэтому в настоящем труде мы претендуем на полноту фактов и всех примеров. Книга увидела свет в разгар пандемии 2020 года[1]1
  В Болгарии книга вышла в начале мая 2020 года.


[Закрыть], показавшей слабости и недостатки общества потребления. Пандемия продемонстрировала неготовность всех сфер государств к подобным трудностям и подвергла рефлексы общества серьезному испытанию. Стало очевидным огромное влияние, в том числе эмоциональное, которое оказывает на общество информационная среда. Люди массово попадают в замкнутый круг, который сами же и создали. С одной стороны, людей преследует безумное мазохистское желание удовлетворить информационный голод, составляющий саму их жизнь. С другой стороны, они поддаются всеобщему искушению: на них отовсюду льются бесконечные потоки информации, удовлетворяющие потребность в страхе, панике и блокировке критического мышления. Возможно, тем лучше, что книга вышла именно сейчас: нам необходим ясный и разумный взгляд вперед, в будущее. Мир стоит на пороге новой эпохи; процессы, идущие в последние двадцать лет, формируют направление грядущих изменений. Кризис 2020 года стал той самой катастрофой, которая ярко осветила реальные проблемы системы и в то же время предоставила возможности для нового начала.

Односторонний взгляд на мир, взгляд исключительно с точки зрения разума и логики невозможен. История показывает, что великие достижения начинаются с эмоции, порыва страсти, влюбленности в идею и горения ею. Разум и наука впоследствии очерчивают путь. Для нас, современников событий, процессы могут идти бесконечно долго, когда мы находимся в гуще событий и принимаем решения в зависимости от текущих задач: если нам нужно победить врага к концу недели или месяца. Время также может ускоряться, когда мы очень заняты. Тогда мы часто не замечаем красоту вокруг, например, что весной зацвели деревья. Между тем этот процесс идет неумолимо и подчиняется своим законам. То же самое время для истории – всего лишь мгновение, пылинка в огромной библиотеке, опустившаяся на забытые книги. Но наше преимущество, преимущество людей в том, что мы можем выбирать и видеть всю красоту одновременно – стоит только захотеть. Мы можем взглянуть на ситуацию с высоты истории, когда нам нужно взвесить и оценить все, что происходит вокруг нас, и в то же время мы можем прожить каждую минуту, почувствовать всю бурю эмоций. Вот что делает нас людьми: мы можем смотреть в будущее и одновременно ощущать каждое мгновение настоящего и прошлого.

Введение

Анализ процессов, происходящих в мире, расположение их в нашей модели, а также интерпретацию нельзя проводить без обращения к истории. Понимание настоящего требует понимания прошлого, а проектирование будущего – это результат их синтеза. Изучая отношения между государствами, их особенности и эмоциональную составляющую, мы на самом деле изучаем отношения между людьми. Каждое государство представляет собой многократно увеличенную модель человека, совокупность положительных и отрицательных качеств, поэтому переносить человеческие черты на государства и международные отношения можно и даже нужно. Именно так мы составим объективную картину их характера. Такие эмоции, как чувство истины, справедливости, память, а также рефлексы, которые срабатывают при угрозе или в кризис, свойственны и людям, и обществам, и объединениям на более высоком международном уровне. Память человека определяет его образ жизни и цели, память о семье отвечает за чувство родства и ценности. Они в свою очередь формируют коллективное чувство, которое лежит в основе государства. Успешная организация более крупных объединений и союзов зависит только от исторической зрелости государств и преодоления (но не забвения!) старых проблем и противоречий. Идея забвения и размывания национальных идей во имя некой общей великой цели абсолютно ошибочна. Она приведет лишь к искажению истории и из-за этого – к искажению будущего: во-первых, будут повторяться старые ошибки, а во-вторых, будет уничтожено коллективное и индивидуальное самосознание. Несколько государств могут сформировать здоровый союз, только сохранив свою память, чувство принадлежности к нации и национальности. Такой союз будет основан на прагматических интересах, осознанном сожительстве разных культур и их терпимости друг к другу.

В последние годы в Европе продолжаются целенаправленные попытки размыть, исказить коллективную память и заменить ее чем-то иным. Этот процесс идет на уровнях культуры и сознания людей, он создает новых врагов. Такая вражда намного опаснее, чем чисто экономическое противостояние, так как в случае успеха этих попыток вражда будет воспринята следующими поколениями. Поиск и создание врагов – как имеющих физическое воплощение, так и невидимых (реальных и ложных) – вызывают страх в отдельном человеке и в целом обществе. Страх же приводит к замыканию в себе и состоянию беспомощности. Если страх не будет преодолен, в человеке и обществе разовьется мнительность, появится агрессия, направленная как внутрь себя, так и в сторону других. В итоге мы получим разрушение: духовное и физическое – у человека и распад общественного договора в государстве, в ином объединении или союзе. Страх, посеянный государством среди своего народа, и культивирование государством образа врага приводит к бессознательному отказу общества от внутренней свободы и личного пространства ради одного лишь обещания физической защиты. Если государство создано войной, то оно будет поддерживать состояние войны и бесконечно ходить по этому кругу, чтобы оправдать свои излишние полномочия.

В последние десятилетия мир меняется – постоянно и необратимо. Очевидно, что эксперимент по введению модели однополярного мира, начавшийся после холодной войны, потерпел неудачу. Мир, в котором мы живем, долгие годы состоял из различных оппозиций: цивилизация – варварство, христианство – язычество, демократия – коммунизм, Запад – Восток и т д. Сегодня мы наблюдаем глобальную оппозицию нового типа: США – все остальные. Одна страна, имеющая беспрецедентно мощное влияние, но и беспрецедентно сильную жажду ресурсов и капитала, сумела достичь многих вещей, которые раньше не удавались никому, в том числе завоевать подозрение и презрение со стороны всех государств. Это произошло не внезапно и не за один день; это был последовательный процесс, продолжавшийся много лет. Идея постамериканского миропорядка предполагает, что до него существовал американский миропорядок. США имели возможность влиять на огромное количество стран – настолько сильного влияния ранее не было ни у кого. Такой шанс выпадает один раз в истории. США получили его по окончании холодной войны, но по ряду причин не сумели извлечь из него пользу. Они не знали, как использовать такую исключительную ответственность – быть первым и единственным гегемоном на планете, так как им не хватило исторической зрелости и созидательного инстинкта. Европейское мировоззрение, инстинкты и рефлексы Европы – это результат развития и бурных исторических, политических, общественных процессов, продолжавшихся более двух тысячелетий; у США такого исторического опыта нет. Историческая молодость и внезапное, взрывное достижение статуса мирового лидера не дали государству и его элите времени на осмысление уроков истории. Кроме того, на собственной континентальной территории США не велось мировых войн, что также повлияло на восприятие и, кроме того, не закалило людей, не сделало их способными выдержать катастрофу войны. Отсутствие подобного опыта, а также активно рекламируемая идея об исключительности привели к тому, что в американском обществе не осознается потребность в социальном государстве, подобном тем, что мы видим в Западной Европе или в скандинавских странах. Внутренние проблемы – от социальных до уже административных – провоцируют внешние силовые проявления, создавая нестабильность, хаос и конфликтные зоны. Становление США как мирового гегемона происходило в состоянии, при котором внутреннее содержание не соответствует форме. Неготовность общества к этой роли и несоответствие настроениям элит в понимании идеи страны как западной наследницы мировой империи вызывают в долгосрочной перспективе проблемы и ранний закат. Плод, сорванный слишком рано, уже не дозреет. Несмотря на то, что закат уже начался, влияние гиганта по-прежнему очень мощно, и гигант неизбежно становится частью любой новой модели регулирования глобальных отношений. На фоне этого процесса весь мир стал свидетелем того, как другая страна за десять лет сумела воскреснуть и открыть себя заново – стать актором, без которого теперь не может быть решена ни одна мировая проблема. Россия, прямая преемница восточного крыла универсальной империи, смогла выйти из безвременья после холодной войны, адаптироваться и подтвердить тезис, что трудности закаляют. Здоровые корни прошлого дали России силу и возможность правильно использовать историческое время, чтобы расти дальше.

Третья страна, участвующая в формировании постамериканского мирового порядка, – это носительница тысячелетней культуры, также воскресшая из еще более долгой эпохи подавления и эксплуатации так называемым западным, цивилизованным миром. Китай перерос стереотип «мастерской мира» и, помогая другим, начал торговать влиянием на глобальном уровне. Сейчас он уже ненавязчиво демонстрирует свою социокультурную модель как альтернативу. Дисциплина, общая цель и объединение сил, огромный рынок и гигантский масштаб действий во всех направлениях помогли китайскому государству стать одним из столпов новой архитектуры мировой безопасности.

Три эти страны образуют базу новой модели мирового порядка и стабильности. Эту модель можно представить в форме треугольной призмы, основание которой составляют США, Россия и Китай. Евросоюз, Израиль, Индия, Иран, Турция, Саудовская Аравия и другие субъекты располагаются на следующих сечениях призмы в соответствии со своим региональным или локальным влиянием. Изменения в мире неизбежны, и в последние два десятилетия идет последний этап подготовки к ним. Решающий удар по привычному положению дел нанес один новый и в то же время старый, как мир, фактор. Пандемия 2020 года – с одной стороны, природное событие, данное миру для достижения баланса, с другой стороны, социальный и научно-информационный эксперимент – проверила рефлексы и инстинкты всех государств и обществ, ускорила выход международных отношений на новый этап. СМИ погрузили общества в гипнотический сон, провели анестезию, что позволило всем мировым процессам развиваться, не встречая сопротивления. Пандемия также дала однозначный ответ на вопрос о необходимости возрождения мощных национальных государств, которые должны быть в состоянии справиться с кризисами самостоятельно. Успешная адаптация государств, которые до кризиса 2020 года уже участвовали в изменении парадигмы международных отношений, также означает их участие в создании новой архитектуры безопасности. Небольшим странам этот кризис преподал суровый урок: ответственность за свой народ предполагает переосмысление и изменение политики в отношении участия государства в стратегических секторах экономики. Это, в свою очередь, требует восстановления сильной системы образования: только так можно сформировать общество, подготовленное к решению любых проблем. Любой финансовый кризис, стихийное бедствие или социальный эксперимент также имеет положительную сторону: благодаря ему мы находим недостатки системы и способы их исправить.

Об этом в том числе и книга, открытая перед вами: мы проследим за ростом империи и изучим ее влияние на мир на уровнях экономики, военной мощи, но в первую очередь на уровнях культуры, языка и духовного наследия – ведь это и есть истинное наследие государства и мерило его величия. Мощь оружия и численность армии обязательны для возвышения государства, но решающей роли они не играют. Империя обречена на закат, если отсутствие исторического опыта и времени на адаптацию сочетаются в ней с высокомерием и чувством собственной исключительности. Этот труд исследует формирование нового постамериканского миропорядка и возможности, которые он дает государствам и союзам. Анализ охватывает конец XIX века, весь XX век, а также проблемы, которые ставит перед нами XXI век.

Глава первая
Генезис и параметры американского миропорядка

§ 1. Котел для переплавки народов

«Вон он, великий плавильный котел – слушайте! Слышите рев и бурление? Там зияет его пасть; она поглощает тысячи людей со всех концов света и весь их скарб. Как кипит, как клокочет этот котел! Здесь кельты и латиняне, славяне и тевтонцы, греки и сирийцы…»[2]2
  Отрывок из пьесы Израэля Зангвилла «Плавильный котел» (The Melting Pot), 1908 г.


[Закрыть]

Рубеж XIX–XX веков был периодом индустриализации, стремительной глобализации и утверждения национальных идей в политике многих стран. Международные отношения все еще развивались под влиянием великих держав Европы. С начала XIX до начала XX века европейцы владели 85 % территории земного шара. В 80-е годы XIX века на сферы влияния была поделена Африка, а затем та же участь постигла Китай. Самый длинный период мира в Европе начался в 1815 году с окончанием Наполеоновских войн и формированием «европейского концерта». Этот период прерывали лишь относительно краткие войны. Но это было затишье перед бурей. Разговоры о мире достигли апогея в 1901 году, когда была присуждена первая Нобелевская премия. Это лишь подтверждает аксиому, что чем больше мы говорим о какой-либо цели, тем вероятнее, что для ее достижения мы ничего не делаем. Одновременно с разговорами о мире шла систематическая подготовка к большой войне. Европейские страны подписывали разнообразные соглашения и объединялись в блоки. Именно мирные оборонительные союзы, эта новинка в европейской дипломатии, свидетельствуют, что столкновение было неизбежно. Раньше всех был сформирован австро-германский союз, заключенный в 1879 году, позднее к нему присоединилась Италия. Вслед за ним в 1894 году появился франко-русский союз.

Примерно в это же время, в 1890 году, ушел в отставку Бисмарк, и Германия начала проявлять интерес к мировой политике и приобретению колоний. Вступление, хоть и с опозданием, в колониальную гонку мощного германского государства вызвало страх и даже паранойю. Колониальное соперничество и борьба за ресурсы в рамках идеи о самодостаточности государства также внесли свой вклад в разрушение хрупкого мира.

В это же время на Западе, по ту сторону Атлантического океана, шли процессы, которые впоследствии привели к взрывному росту и рождению новой великой силы. Соединенные Штаты должны были стать мировым государством. Это было закономерно, и этому способствовали несколько факторов.

Основу американской государственности заложили Декларация независимости 1776 года, Конституция США, принятая в 1789 году, и Билль о правах, содержащий первые десять поправок к Конституции. Эти документы вскоре стали восприниматься как священные тексты своеобразной новой религии, которая ставила государство, его интересы и права граждан выше обыкновенных политических задач и не допускала ошибок и коррупции. На сакральное значение основополагающих документов указывает даже помещение, в котором они хранятся. Ротонда Национального архива США больше похожа на храм, чем на привычный архив или музей.[3]3
  Первый сейф, в котором хранились основополагающие документы, разработала в 1953 году фирма Molster Safe Company. Масса сейфа 55 тонн, а по размеру он сравним со шкафом для одежды. В сейфе поддерживаются постоянная температура и влажность. Он также устойчив к ядерному взрыву. Сейф был оснащен подъемным механизмом, с помощью которого документы прятали на ночь. В начале XXI века на ремонт и реставрацию сейфа потратили 110 млн долларов. Детали проекта засекречены.


[Закрыть] Это и есть храм, который осмысляет и возвышает все будущие имперские амбиции страны. В основе капиталистического строя и промышленного развития США был протестантизм. Это мировоззрение формировало страну изнутри, через ее граждан. Основой же подхода страны к взаимодействию с внешним миром стал именно этот культ государства.

Другим фактором, предопределившим развитие США до уровня мировой державы, было расширение территории. После войн Европа нуждалась в деньгах, и в 1803 году США воспользовались и выкупили у Наполеона за 15 млн долларов целый регион – Луизиану. В 1819 году США выкупили у Испании Флориду. Расширение страны на юго-запад шло с большим трудом. Почти десять лет, с 1836 по 1845 год, Техас, входивший тогда в состав Мексики, но заселенный американскими колонистами, воевал с Мексикой, стремясь присоединиться к США.[4]4
  Гаврилов Б. История на новото време. София: Св. Климент Охридски, 2011, с. 241.


[Закрыть] В итоге был подписан договор в Гваделупе, и США получили от Мексики земли сегодняшних штатов Техас, Нью-Мексико, Калифорния, Невада, Юта, Аризона, Оклахома, Канзас, Колорадо и Вайоминг. Это огромная территория – весь американский юго-запад и часть севера (штат Вайоминг). В 1846 году был разрешен спор с Великобританией о территории штата Орегон, и на 49-й параллели была установлена граница с Канадой. Успешное освоение территорий между Атлантическим и Тихим океанами предопределило экономической и политический прогресс: новые земли обеспечили страну природными ресурсами, а также дали будущим переселенцам из Европы и Азии, которые сформируют облик американской нации, возможность жить полноценной жизнью.

До эпохи «котла для переплавки народов» большинство новых американцев имели британское происхождение. Их родным языком был английский, и, как мы уже говорили, на их образ жизни, трудовые привычки и мораль оказал огромное влияние протестантизм. Серьезная проблема, с которой предстояло столкнуться молодому государству, – хозяйственные, экономические и этические различия между Севером и Югом. Столкновение между капиталистическим Севером с развитой промышленностью и Югом с его плантациями и рабовладельческим укладом было неизбежным. Север успел создать прочные связи с западной частью страны, где производители зерна и кукурузы начали использовать новые технологии обработки земли и производства. Вместе с этим на севере были построены каналы, что привело к разрыву связи с Югом по Миссисипи. Гражданская война 1861–1865 годов показала несомненное превосходство промышленного капиталистического строя перед плантационным и рабовладельческим. Победу Союза определили разница в скорости и качестве производства оружия и товаров, логистическая связность и в целом человеческий фактор. После гражданской войны молодая нация объединилась, избавилась от сомнений в правильности капиталистического пути и открыла для себя новые возможности развития, которые впоследствии станут мечтой и целью всех народов мира. Все будут стремиться попасть в этот котел и стать частью единой американской нации. Тем не менее важно отметить страшную и часто оставляемую без внимания деталь: какой ценой это объединение стало возможным. Запад и территория центральных штатов были под контролем государства, духа Фронтира больше не существовало. Не осталось также самобытной американской культуры, развивавшейся столетиями – культуры коренных американцев, индейцев. Чтобы стать частью мировой культуры, континент принес огромное количество жертв и разрушил целый мир, уникальный и не похожий на европейский. Индейские войны завершились в 1891 году: последним сражением считается бойня на ручье Вундед-Ни, в которой погибло множество индейцев сиу. К началу XX века индейцы были переселены в резервации, их культура была фактически уничтожена. Этот страшный эпизод из истории совсем молодого государства показателен для понимания отношения будущих американцев ко всему, что не является их частью и отличается от них. Стремление оторваться от европейских корней и вместе с тем сохранить традиции империй древних времен – одна из худших вещей, которые могут произойти с цивилизацией в ее европейском понимании. Не понимая непривычного и другого, люди объявляют его диким и варварским и любой ценой пытаются преодолеть и побороть. Отсутствие понимания, или, точнее, даже отсутствие попыток понять иную культуру, вызывает как раз собственные варварские инстинкты, направленные на уничтожение того, что невозможно понять. В итоге получилось, что новое государство, претендующее на новый подход к взаимодействию, собирающее и объединяющее в себе разные культуры, начало свой путь с теми же самыми пороками, от которых оно пыталось избавиться.

Нужно объяснить эту отсылку к древним империям. В истории США прослеживается идея преемственности: она была естественным образом взята у Британской империи, но затем произошел отказ от этого звена и началось возведение прямого моста между Древним Римом и новым американским государством. Идея «третьего Рима» в ее западной версии была восстановлена и реализована практически во всех аспектах государственности США: от юридической основы, республиканского начала, до чисто материального воплощения, проявлений в архитектуре и многом другом. Каждое государство, претендующее на исключительность и мировое влияние, устанавливает связь с великой империей прошлого, в частности, с Римской империей. Восточная версия этой связи создается через параллель с Восточной Римской империей – Византией, прямой наследницей и преемницей Римской империи. Модель имперской преемственности, придающая сакральное значение государству и его интересам, знакома и Болгарии. Она существовала во времена болгарского царя Симеона I в X веке. Болгарский историк Иван Божилов называет эту модель pax Symeonica[5]5
  Имперскую идею царя Симеона I Иван Божилов определяет следующим образом: «Эта программа преследовала главную цель – уничтожение византийской политической идеологии, называемой некоторыми современными учеными pax Byzantyna, и установление на ее месте нового „таксиса“ (порядка) в православном сообществе – pax Symeonica» (Божилов И., Мутафчиева В., Косев К., Пантев А., Грънчаров С. История на България. София: Христо Ботев, 1993. С. 57).
  И. Божилов пишет, что эта идея изначально рассчитана на ограниченное количество людей: сначала она была обращена к элитам, затем должна была внушить гордость за свое происхождение всем болгарам. Подобный паттерн мы наблюдаем сейчас в России: риторика и действия Владимира Путина уже ориентированы на реакцию всех россиян. В выступлениях Путин не раз говорил о национальной гордостии о значимости россиян в истории. Чтобы реализовать подобную программу (не будем называть ее доктриной или идеологией), нужно время. Изменения должны происходить не только с внешней стороны, как это происходило в Болгарии во времена Симеона I; они должны прорастать, как семена, в сознании людей и иметь экономические основания. На это Симеону I не хватило времени. Ресурсы, накопленные до и во время его правления, были утрачены, а затем в связи с рядом других факторов начался кризис. Но сама идея сумела пережить кризис и переросла в духовную энергию. В этом и есть величие Симеона I.


[Закрыть]. Позже преемницей Византии назвала себя Россия. Идея нового порядка всегда носит разные имена, в зависимости от того, какое государство претендует на мировое влияние: от древнего pax Romana до pax Britannica и т д. В XX веке с той же целью стал употребляться термин pax Americana. Американское государство воплотило западное ответвление идеи «третьего Рима». К тому же стремился и Наполеон Бонапарт. Он видел себя римским императором, а Париж – новым Римом. Приписываемые ему слова о том, что он истинный император и потомок основателей Римской империи, подтверждают принцип translatio imperii. В восточном ответвлении идеи «третьего Рима» тоже есть подобные примеры: вспомним печать царя Симеона I, на которой написано «Симеону василевсу миротворцу многая лета»[6]6
  Божилов И., Мутафчиева В., Косев К., Пантев А., Грънчаров С. История на България. София: ХристоБотев, 1993. С. 57.


[Закрыть]. Корень мир означает здесь не отсутствие войны, а мир как ойкумену. После завоевания Константинополя османами в 1453 году, султан Мехмед II Завоеватель объявил себя Kayser-i Rum – «римским цезарем». А на рубеже XV–XVI веков монах Филофей написал московскому великому князю Василию III послание, в котором говорилось: «…ибо два Рима пали, третий стоит, а четвертому не бывать». Идея о Москве как последней наследнице Рима жива до сих пор.

Перенос идеи универсальной империи в США был логичным и естественным. Этому способствовало распространение идей европейского просвещения, а закрепило этот перенос создание Конституции. У новой американской системы есть существенное отличие от всех предыдущих претендентов на мировое лидерство: США с самого начала были не монархией, а республикой. Для того чтобы составить подробную и завершенную модель американского общества, нужно найти определенные опорные точки. На их основе мы сможем очертить общий силуэт и внешние формы, а также описать внутреннюю специфику, особенности и недостатки.

В последние годы XIX века США, уже единое и консолидированное государство, начали, как магнит, притягивать иммигрантов со всего мира. Все эти люди стремились начать новую жизнь и реализовать себя. В нашей модели обязательно нужно учесть это смешение народов: благодаря ему в обществе накопилось достаточно энергии для взрывного роста экономики и впоследствии – для проявления общества на внешнеполитическом уровне. США был нужен свой самобытный государственный строй, так как огромный поток мигрантов и их мощнейшее влияние на страну поставили будущую империю в условия, в которых пока не была ни одна другая страна.

Мы начали этот параграф с цитаты из пьесы «Плавильный котел» английского драматурга еврейского происхождения Израэля Зангвилла. Американское общество состоит из переселенцев, так что каждый американец, за исключением очень небольшого процента коренного населения, может найти свои корни в Европе, Азии, Африке или где-то еще. В 1822 году, вскоре после начала ведения официальной статистики, в США иммигрировали 6911 человек.[7]7
  Migration Policy Institute, U. S. Immigration trends https://www. migrationpolicy.org/programs/data-hub/us-immigration-trends#history


[Закрыть] В 1842 году в страну переехали 104 565 человек, после чего произошел еще один скачок: всего через 12 лет, в 1854 году в США появилось еще почти полмиллиона иммигрантов. В 1882 году это число выросло до 800 тыс. человек в год. Всего с 1850 до 1900 годы в страну переехали почти 17 млн человек, завели там семьи, вырастили детей, сформировали облик новой нации и новых крупных городов, таких, как Нью-Йорк, Чикаго, или, например, немецких диаспор в центральных и западных штатах. Вторая большая волна иммиграции, вдвое больше, чем первая, длилась всего 24 года: с 1901 по 1925 годы. За это время в США только легально переехали 16 млн человек – почти столько же, сколько за предыдущие пятьдесят лет. Интересная и спорная особенность второй волны – исключение из нее китайцев. После золотой лихорадки в Калифорнии и первой волны китайских переселенцев Конгресс в 1882 году принял ряд законов, запретивших китайцам иммигрировать в США. Эти законы были отменены только в 1943 году. Именно благодаря китайским переселенцам первой волны в американских городах появились знаменитые китайские кварталы. Американский профессор Дэвид Трэксел в своей книге «1898: рождение американского века» объясняет важнейшую роль Нью-Йорка в развитии всего американского общества и впоследствии – экспорте американского влияния. Трэксел считает отправной точкой 1898 год, так как к 1898 году Нью-Йорк объединил в себе небольшие муниципалитеты: Бруклин, Квинс, Манхэттен, Бронкс и Стейтен-Айленд – и стал мегаполисом. Трэксел пишет, что тогда город вырос с 39 квадратных миль (около 100 кв. км) до 320 квадратных миль (около 800 кв. км). В одночасье город стал вторым по величине в мире после Лондона, и вот показательная зарисовка из той же книги о том, что по поводу этих изменений думали сами горожане: «Жители Нью-Йорка, проголосовавшие на референдуме за создание гигантского города, были уверены, что вскоре этот город превзойдет Лондон. Они уже гордились тем, что в Нью-Йорке было в два раза больше телефонов»[8]8
  Traxel, D. 1898: The Birth of the American Century. Vintage Books, 1999. P 12.


[Закрыть].

Нью-Йорк очень показателен даже с точки зрения населения и его плотности. Для сравнения: население всего штата Невада в 1920 году составляло 80 тыс. человек. Большую часть территории штата составляет пустыня, но по площади он значительно больше, чем Румыния, и в три раза больше, чем Болгария. Невада – не единственный пример: многие штаты в глубине страны до сих пор резко контрастируют со штатами восточного и западного побережья как по уровню жизни, так и по численности населения. В 1920 году в одном только городе Нью-Йорке, не считая мегаполиса, жило больше людей, чем в целых штатах Миссисипи, Монтана, Небраска, Невада, Нью-Мексико, Род-Айленд и Южная Дакота вместе взятых. С 1850 по 1860 год (всего за десять лет!) численность населения города выросла вдвое: с 696 тыс. человек до почти 1,2 млн жителей. И всего через десять лет после начала XX века в Нью-Йорке жили почти 5 млн человек. Земля контрастов, как ее называет шотландский путешественник Джеймс Муйрхед в своей одноименной книге, имеет две стороны. С одной стороны, это быстро развивающийся город, центр промышленности и технических инноваций, с другой стороны, перед ним стоят проблемы перенаселения, роста уровня преступности, нищеты и тесноты. Многоэтажные дома, небоскребы, большие кварталы были символом американской мечты и красивым пейзажем, но вблизи картина оказывалась довольно мрачной. Адекватный и очень нужный отрезвляющий взгляд доступен нам благодаря фотографу и журналисту датского происхождения Якобу Риису и его книге 1890 года «Как живет другая половина»[9]9
  Riis J. How the Other Half Lives: Studies among the Tenements of New York. Dover Publications, 1971.


[Закрыть]. Фотографии Рииса в этой книге показывают трудную жизнь огромной части жителей Нью-Йорка, живущих в гетто и общежитиях. Именно эту сторону Нью-Йорка Риис называет «другой половиной».

Итак, у нас есть, с одной стороны, произведение Муйрхеда, который пишет: «…ценитель, который надеется в каждом крупном городе увидеть Палаццо Питти или Дрезденскую галерею, социолог, который будет искать народные обычаи и костюмы на каждом углу… вам стоит воздержаться от поездки в эту страну. Но, с другой стороны, человек, заинтересованный в том, как развивается цивилизация в совершенно новых условиях, человек, готовый уступать и перестраивать свое восприятие, человек, который ценит многообещающие эксперименты в политике, социологии и образовании… который готов оценить новинки по их полезности, по моему мнению, получит компенсацию за то, что здесь нет ни Швейцарских Альп, ни итальянских озер, ни готических соборов…»,[10]10
  Muirhead J. The Land of Contrasts. A Briton's View of His American Kin. Project Gutenberg. 2006. P 8.


[Закрыть] а с другой стороны – фотография Рииса, на которой запечатлена семья из семи человек, живущая в одной комнатушке в общежитии.[11]11
  Фотография «Комната в общежитии» (Roominatenement), Якоб Риис, 1910 г.


[Закрыть]

Переплавка народов в однородную нацию требует создания общей семиотической модели, некой идеи американизма, которая должна заменить в сознании людей идею европеизма. Метафизическая и даже инстинктивная цель любой империи – создать цивилизационную модель, и в этом империя опирается на единство культурного кода: от самой заметной его части – архитектуры – через литературу, обычаи и традиции вплоть до кухни. Когда этот код приобретает завершенный вид, цивилизационная модель может и должна быть представлена всему миру, особенно если модель претендует на исключительность ее носителей. Влияние разрастается до культурной гегемонии, которую мы и изучим в следующих частях книги.