Текст книги "Палеонтология антрополога. Книга 2. Мезозой"

Гораздо экзотичнее смотрелись членистоногие класса Thylacocephala, например, раннеюрский Ostenocaris cypriformis, среднеюрский Dollocaris ingens и позднеюрский Clausocaris lithographica. Их овальное тельце было прикрыто сверху сплошным щитом, спереди зыркал огромный фасеточный глаз, слившийся из двух, а из-под брюшка вниз и вперёд направлялись длиннющие складные ноги-клешни, утыканные к тому же шипами.

Юрские иглокожие на взгляд дилетанта ничем не отличаются от нынешних, примерами чему морские лилии Pentacrinites fossilis, офиуры Palaeocoma egertoni, морские звезды Astropecten martis (этот род жив и сейчас) и морские ёжи Hemicidaris. Впрочем, и среди них были забавные варианты, например, морские ежи Asterocidaris из средней юры Марокко имели очень толстые «иглы», больше похожие на кегли для боулинга – вытянутые у A. bistriata и совсем уж дынеподобные у A. meandrina, тогда как у Reboulicidaris rebouli «кегли» были дополнительно покрыты многочисленными пупырышками.

Особую специфическую группу составляют неправильные морские ежи Irregularia. Началось всё с малого: у представителей отряда Cassiduloida, поселившихся в рыхлых илах, анальное отверстие, располагавшееся доселе по центру верхушки, стало сползать назад. Это было важно, чтобы уже переваренный грунт не падал бы сверху снова под рот. После – в отряде Spatangoida – из круглых ежи стали сердцевидными. У них появились вполне узнаваемые право и лево, перед и зад. Любопытно, что в разных группах юрских неправильных ежей эти преобразования совершались много раз независимо. Апофеоза эти преобразования достигли уже в конце мела.

Среди рыб из юры известны достаточно очевидные предки своих харизматичных потомков – современных акул, скатов и химер. Предок ковровых акул Palaeocarcharias stromeri из титонского века вполне узнаваем по своему толстенькому овальному тельцу, приплюснутой широкой голове и широким коротким грудным плавникам. Очень модерново выглядели и акулы Palidiplospinax. Современны по форме скаты Protospinax annectens и Aellopos (он же Spathobatis), а также химеры Ischyodus.

Юрские осетры уже мало отличаются от нынешних: морской раннеюрский Chondrosteus acipenseroides украсил бы любой средневековый пир.

Костные ганоиды Holostei в юре были очень разнообразны и занимали экологические ниши, которые нынче оккупированы костистыми рыбами. Больше всего, конечно, впечатляют Leedsichthys problematicus из средней и поздней юры Западной Европы и Чили – костные рыбы размером со среднего кита, длиной до 16,5 м! Как часто бывает с титанами, нрава они были скромного, мирно дрейфовали по океанам и глотали планктон.

Мелкие родственники могли быть гораздо опаснее. Быстрые хищники Furo были похожи на помесь селёдки с барракудой. Oreochima ellioti из пресноводных озёр Антарктиды выглядела как совсем простая селёдка, но горе тем, кто встречался на её пути. Толщу воды пронзали узкие вытянутые Belonostomus (они же Diphyodus) с длинным тонким рылом как у рыбы-меча с чередующимися мелкими и большими зубами (этот род дожил аж до палеоцена). Полуметровая морская хищница Solnhofenamia elongata (она же Urocles altivelus) внешне была почти полной копией горбуши, а впрочем, мало отличалась и от современной амии. Жители кораллов Histionotus имели несколько укороченное, почти ромбовидное тело, два высоких спинных плавника и ехидный зубастый рот. Более изощрённый вариант этой формы мы видим в Gyronchus macropterus (он же Mesodon и Typodus) – высокой, почти круглой рыбе с опущенным вниз ртом, которая вписалась бы в любой современный коралловый риф. И уж совсем зашкаливает хищность у тоже круглой Piranhamesodon pinnatomus из Золенгофена, и по облику, и в особенности острыми треугольными зубами похожей на пиранью. Неспроста у рыб Thrissops formosus и Proscinetes elegans из тех же слоёв хвосты порой надкушенные, а иногда частично регенерировавшие. «Не ложися на коралл, придёт пираньямезодон и ухватит за хвосток».

Piranhamesodon pinnatomus

Были, конечно, и гораздо более мирные костные ганоиды, например, Uarbryichthys latus – растительноядный пресноводный «ёрш» с огромным спинным плавником.

Маленькая тонкость

Одно из замечательнейших местонахождений позднеюрских организмов – Золенгофен (или Зольнхофен) в Германии. Тут расположены огромные толщи – до 60 м! – чрезвычайно плотного известняка, обычно называемого «золенгофенскими сланцами» или «юрским мрамором». Сланцы сформировались примерно 150 миллионов лет назад, в титонском веке, то есть в самом конце юрского периода. Огромное число самых разнообразных существ, живших на берегах и у берегов субтропического архипелага, погружалось в тёплые воды мелких лагун, опускалось на дно и покрывалось новыми отложениями. Большая концентрация соли и малое содержание кислорода в придонных слоях защищали органику от быстрого разложения. Из-за этого же там никто не жил, не копался и не баламутил ил. Кто пытался – оставлял «дорожки смерти»: в конце цепочек следов двустворок Solemya, улиток Rissoa, мечехвостов Mesolimulus walchi и раков Mecochirus longimanatus находят скрюченные тушки несчастных. В поверностных же слоях воды концентрация и соли, и кислорода была вполне умеренная, так что там жизнь цвела. Частицы осадка были чрезвычайно мелкими, благодаря чему детализация отпечатков оказалась просто фантастической. На желтоватых золенгофенских плитках можно видеть тончайшие детали строения бурых водорослей, растений, медуз, мшанок, кольчатых червей, моллюсков, креветок, раков, насекомых, иглокожих, рыб, черепах, ихтиозавров, ящериц, клювоголовых, крокодилов, динозавров, птерозавров и археоптериксов. Например, можно разглядеть строение чернильных мешков головоногих, косточки крошечной ящерицы в желудке хищного динозавра Compsognathus, летательные перепонки рамфоринхов и бородки перьев археоптериксов. Найдены и странные рубчатые колеи, как от покрышек колёс – отпечатки катившихся по дну раковин аммонитов. Некоторые ростры белемнитов воткнуты в дно вертикально после того как они падали подобно бомбам после гибели моллюска. Бывают и обманки – дендриты, выглядящие как фантастические густоветвящиеся растения, но на самом деле – окислы марганца.

Правда, концентрация отпечатков в Золенгофене не сказать, чтоб зашкаливала, зато они берут качеством. Очень удачно и расположение местонахождения у берегов моря, благодаря чему в Золенгофене найдена смесь наземных, пресноводных и морских видов, то есть отличный набор, рисующий довольно полную картину целой экосистемы.

Золенгофенские каменоломни начали разрабатывать ещё древние римляне, потом эстафету приняли местные жители, а в 1796 или 1798 году чешский композитор и актёр А. Зенефельдер изобрёл литографию (буквально «каменное письмо»), то есть способ печати с камня на бумагу, для коего золенгофенские сланцы подходили просто идеально. Сколько ценнейших окаменелостей ушло на постройку стен, черепицу, мощение дорог и литографские пластинки – страшно подумать! Благо с XIX века просвещение перевесило, и научная ценность оказалась выше промышленной. Главным толчком к научному изучению послужила, конечно, находка сначала пера, а потом и целого скелета археоптерикса. Как часто бывает, эмоциональное впечатление бывает важнее холодного разума: отпечатки раков и рыб, известные наверняка ещё римлянам, столетиями никого особо не привлекали, а птичка с трагически запрокинутой головушкой – это да, это надо изучать! Птичку-то жалко!

Юрские целаканты в большинстве своём не блистали оригинальностью, но и среди них есть на кого подивиться. Так, внутри тела взрослой латимерии Undina penicillata из Золенгофена обнаружены скелеты двух детёнышей; судя по их расположению и целостности, рыба была не злобной каннибалкой, а доброй, хотя и невезучей, яйцеживородящей мамой.

Юра – время начала расцвета костистых рыб Teleostei. Правда, внешне все эти многочисленные Leptolepis (они же Tharsis и Ascalabos), Leptolepides и Anaethalion выглядели как простенькие селёдочки, которым, собственно, и были весьма родственны. Как часто случается в эволюции, именно простота дала массовость и универсальность; заняв экологическую нишу раз, эти рыбы до сих пор радуют нас своим изобилием и вкусовыми качествами.

Сухопутные пейзажи юрского периода отнюдь не были копией современных. Для начала, в юре ещё не было такого обилия трав как нынче. Конечно, плауны, хвощи и папоротники росли по влажным местам, но на сухих водоразделах земля была голая, отчего легко размывалась дождями.

Маленькая тонкость

Папоротники юрского периода, например, Cladophlebis, внешне похожи на современные, но, как видно из биохимии и генетики современных потомков, на молекулярном уровне происходили удивительные вещи. Согласно хитрым расчётам около 179 миллионов лет назад папоротники могли путём горизонтального переноса, то есть не полового размножения, заимствовать у антоцеротовых мхов гены неохрома. Дело в том, что в разросшихся лесах стало довольно сумрачно, и бедным светолюбивым папоротникам стало грустно. Неохром же поглощает и красный, и синий края спектра, так что позволяет фотосинтезировать и в сравнительно густой тени. Тонкость же заключается в том, что линии папоротников и мхов разошлись ещё в палеозое, а гены неохрома – только в юре, при том, что у других родственных растений – голосеменных и цветковых – неохрома нет. Каков был конкретный механизм переноса генов – неясно; возможно, через вирусы, возможно, напрямую при неудачных попытках оплодотворения, ведь и мхи, и папоротники размножаются в чём-то похоже. Но, как бы оно ни было, эффект оказался сверхудачным – папоротники не только не зачахли в тени крупных родственников, но теперь многими воспринимаются как растения именно тенистых чащ.

Неплохо чувствовали себя и «семенные папоротники» Lyginopteridopsida (они же Lyginopteridophyta, Pteridospermae, или Pteridospermophyta), например, Pachypteris, появившийся аж в начале триаса, существовавший до конца мела и известный чуть ли не со всех материков.

В целом же, юра – время продвинутых голосеменных деревьев – цикадовых Cycadopsida (они же Cycadophyta), гинкговых Ginkgooidae (они же Ginkgophyta) и хвойных Pinopsida (они же Pinophyta).

Среди цикадовых в юре по всем материкам росли и саговники Cycadopsida, например, Nilssonia, и беннетитовые Bennettitopsida, например, множество видов Zamites, Williamsonia и Cycadeoidea. Иногда вытянутые, а иногда бочкообразные стволы с перистыми листьями беннетитовых очень похожи на то, что мы видим у современных саговников, различия же заключаются в строении устьиц, микро– и макроспорофиллов, а также расположении семязачатков.

Гинкговые юры представлены уже вполне современным родом Ginkgo, только, если нынче сохранился лишь один вид Ginkgo biloba, ископаемых известно огромное количество: G. digitata, G. ferganensis, G. huttonii и множество иных. Тогда как у стандартного гинкго листья почти треугольные и лишь частично разделены надвое, у Ginkgodium они широко-овальные, иногда без вырезки, а иногда с сильной вырезкой, у G. sibirica узко-овальные и разрезаны весьма глубоко, а у некоторых видов Baiera, например, B. ahnertii, вообще выглядят как ветвящиеся иглы.

Среди хвойных в юре, видимо, появляются уже современные роды: сосна Pinus, ель Picea и пихта Abies, по крайней мере, известна пыльца очень уж характерной формы. По хвое же определить хвойные, как ни странно, не всегда можно. Например, по веткам с иголками выделяется «органород» (то есть род, выделяемый по органу) Pityocladus, но увязать его с пыльцой проблематично.

Существенный минус голосеменных – в ветроопылении. Прилетит ли мужское пыльцевое зерно на женскую шишку, попадёт ли на пилю (отверстие, ведущее к семязачатку) или нет – неведомо. Конечно, огромным количеством пыльцы проблема решается, но гарантий никаких нет. Хорошо бы, чтобы кто-то доставлял пыльцу по назначению. Тут-то некоторые юрские голосеменные и изобрели свои «цветы». Так, у родственников гинкго из порядка Czekanowskiales Czekanowskia сложные стробилы (стробилы ёлок и сосен – шишки), известные под собственным названием Leptostrobus, – это почти «цветы» из двух сложенных друг с другом листьев, похожих на пасть триффида. Стробилы-«серёжки» позднеюрских родственников гнётовых Dirhopalostachys rostrata были усажены рядами сдвоенных листочков-«цветочков». Известно довольно много подобных «недоцветов», хотя часто их родство крайне туманно, ведь зачастую от них сохраняются весьма неполные и расплывчатые отпечатки.

Что бы там ни творилось с голосеменными, какие бы смелые эволюционные эксперименты не ставились, полноценные цветы и плоды удалось создать лишь цветковым, или покрытосеменным растениям. И в юре они уже точно появились.

Как вы там, потомки?

Покрытосеменные, или цветковые, иногда расцениваются как группа отделов или надкласс Angiospermae, иногда как класс Magnoliopsida. Главные и самые яркие достижения цветковых – цветок, двойное оплодотворение и плод, а дополняется эта красота изобретением и плотным внедрением трахей.

Цветок – крутейшее достижение цветковых. Яркие красивые лепестки издали сигналят опылителям, чаще всего насекомым, о том, куда надо лететь за вкусным нектаром. На угощение, конечно, придётся потратиться, но это окупится гарантированным опылением. Правда, дремучие мезозойские опылители, видимо, не всегда хорошо соображали, так что неспроста у примитивнейших покрытосеменных цветок часто такой большой, очень яркий и пахучий, – чтобы даже самый тупой жук понял, куда ему лететь и соваться.

Самонесовместимость обеспечивает отторжение своей пыльцы, чтобы не было самооплодотворения. Для растений, у которых мужские и женские клетки расположены рядышком в одном цветке, самооплодотворение может быть большой проблемой, оно снижает гетерозиготность и может привести к переходу вредных рецессивных аллелей в гомозиготное состояние, а это нехорошо. Проблема решается несколькими путями. Можно иметь на одном растении цветки только одного пола, но это снижает плодовитость. А можно обеспечить самонесовместимость, причём она бывает разная. Спорофитная самонесовместимость – когда прорастание пыльцы выключается рыльцем пестика; гаметофитная самонесовместимость – когда прорастание пыльцы выключается при взаимодействии пыльцевой трубки спермия и проводящей ткани столбика пестика. Совершенствование самонесовместимости позволило держать обоеполые цветы на одном растении без риска самоопыления и тем повышать число семян.

Кроме самонесовместимости, важно и отторжение чужой пыльцы. У голосеменных растений семяпочка открыта через микропиле, так что туда вполне может попасть пыльца другого вида; в этом случае часто отторгается вся купула, а это затратно, особенно учитывая долгое выращивание шишек. У покрытосеменных никаких отверстий-пиль нет, стенки завязи и, в будущем, настоящий околоплодник целиком и полностью закрывают семяпочку, так что прорастание пыльцевого зёрна можно предотвратить заранее, на дальних подступах. Отсюда-то и происходят названия двух главных групп семенных растений – «голо-» и «покрыто-». Пыльцевое зерно, попав на рыльце пестика, распознаётся как своё и прорастает пыльцевой трубкой прямо свозь ткани столбика; спермии плывут по этой трубке внутрь зародышевого мешка. Герметичность же зародышевого мешка позволяет избежать засорения чужой пыльцой. В сочетании с распознаванием чужой пыльцы это, кроме прочего, позволяет жить цветковым огромными сообществами в десятки и сотни видов, в отличие от голосеменных, у которых, как правило, один вид формирует бесконечные однообразные леса.

Двойное оплодотворение обеспечивает зародыш питательными веществами. В женском семязачатке есть яйцеклетка и центральная клетка завязи, а в мужском пыльцевом зерне – два спермия. Один из них сливается с яйцеклеткой, образуя зиготу – зародыш нового растения. Второй же сливается с центральной клеткой. Она же у большинства покрытосеменных с самого начала диплоидна, то есть имеет двойной набор хромосом, так что после добавления генома спермия получается триплоидная клетка, из которой развивается эндосперм (правда, у кубышки эндосперм всё же диплоидный, а у некоторых особоодарённых растений он имеет до 15 хромосомных наборов). Суть в том, что лишний хромосомный набор позволяет быстро накапливать питательные вещества, хотя нормального развития эмбриона уже не получается. Выходит, что эндосперм – это брат-близнец с лишним хромосомным набором, несформировавшийся, зато с избыточным весом и очень вкусный, предназначенный на съедение нормально-развивающемуся диплоидному братцу. Двойное оплодотворение – изощрённый способ прокормить потомство, возникший только у покрытосеменных. Тем удивительнее, что у некоторых орхидей двойное оплодотворение пропало; у них слишком мелкие семена, в них нет места для запасов, а питание и прорастание обеспечивается за счёт симбиоза с грибами. Орхидеи вообще весьма нестандартны и настолько постмодерновы, что отвергли даже, казалось бы, самые прогрессивные достижения предков, выйдя на новый уровень. Как знать, может, растения будущего произойдут от орхидей?

Плод – третье великое достижение цветковых. Неспециалисты часто путают понятия «семя» и «плод». Разница же проста: семя – это только производное оплодотворения, развитие зиготы, то есть будущее поколение, детёныш растения. А плод состоит из семени в середине и околоплодника снаружи. Околоплодник же – это производное тканей растения-мамы, стенок завязи, то есть фактически стенки матки, в которой развивается ребёнок.

Назначение околоплодника – гарантия распространения семян. Если он яркий, ароматный, сочный и вкусный, кто-нибудь на него позарится, съест, а семечки расплюёт во все стороны. Чтобы зародыши в семенах не пострадали, семенная кожура намного прочнее, желательно вообще непробиваемая, а содержимое семени на всякий случай может быть ещё и ядовитым. Например, у абрикоса или сливы красивая съедобная мякоть – это околоплодник, а косточка – семя, а ядрышко косточки горькое и вообще пропитано смертельно ядовитой синильной кислотой (с одного такого ядрышка человеку ничего не будет, но от горсти можно и помереть). Правда, некоторые животные умудряются есть и семена, например, грызуны, но семеноеды, с точки зрения растений, – плохие. Например, если Вы обгрызаете яблоко, а кочерыжку с косточками выкидываете, то Вы – хороший примат. А вот я, например, жадно лопаю всё целиком, а косточки разгрызаю, то есть с точки зрения яблони – злой, плохой примат, фу таким быть.

Околоплодник может быть не только вкусным, но сухим и лёгким, чтобы семена разносились ветром или водой, колючим или липким, чтобы прицепляться-приклеиваться к животным и путешествовать на них. В любом случае, он обеспечивает расселение растений.

Таким образом, цветковые изящно решили массу проблем – с опылением, пропитанием и перемещением.

Наконец, не вполне эксклюзивное, но тоже неплохое достижение цветковых – усовершенствование сосудов.

Трахеи – мёртвые клетки в виде длинных трубок, в которых отверстия находятся только на торцах, в отличие от коротких трахеид, у которых отверстия есть ещё и по бокам. Трахеи перекачивают воду от корней наверх, к листьям. У цветковых трахеиды и трахеи обычно присутствуют одновременно, но у орхидей трахеиды исчезают. Правда, это накладывает ограничение на поперечный транспорт воды и веществ и не позволяет быть толстыми, а уж тем более деревьями, зато в длину можно тянуться сколько угодно.

Вообще-то, голосеменные гнётовые тоже независимо обрели трахеи (а также почти-цветы и почти-плоды), но радости им это не добавило. Как видно, отдельные достижения, даже очень крутые, могут не привести к эволюционному успеху, если не сопровождаются целым комплексом поддержки в других системах органов и тканей.

Ситовидные трубки – почти мёртвые клетки, без ядра и с ситовидными полями (ситечками из мелких отверстий) на торцах, в отличие от заострённых ситовидных клеток споровых и голосеменных, имеющих ядро и ситовидные поля по бокам. Ситовидные трубки перекачивают раствор сахара от листьев вниз, к корням. Чтобы сахар не полимеризовался по пути, он растворяется специальными ферментами, а поскольку своего ядра у ситовидных трубок нет, ферменты вырабатываются клетками-спутницами, имеющими ядро и множество митохондрий.

Как уже говорилось, древнейшие цветковые предполагаются даже в триасе, но по пыльце определить их трудно. Другое дело – отпечатки полноценных цветов. Таковые были найдены в Китае в отложениях с древностью более 174 млн л. н., причём не как обычно – пара невнятных пятен, а сразу от души – гербарий более чем в 200 соцветий, так что юрский букет можно рассмотреть в подробностях и со всех сторон. Цветочки Nanjinganthus dendrostyla выглядели вполне миленько – с чешуями вокруг завязи, овальными чашелистиками и ложкообразными лепестками по краям, булавообразными «вроде-бы-тычинками» внутри и огромным ветвящимся пестиком по центру. Несмотря на чешуйчатость завязи (что поделать – мезозой, все в чешуе, что шишки, что ящеры), сомнительность тычинок и первобытность пестика, в целом такое строение выглядит вполне современным.

Понятно, что обилие как поддельных голосеменных, так и истинных покрытосеменных цветов существовало не просто так, для красоты пейзажа. Ценителями и потребителями ботанических изысков были насекомые. Если бы мы оказались на юрском лужку, то могли бы порадоваться порхающим бабочкам. Впрочем, при ближайшем рассмотрении почти все они оказались бы вовсе не бабочками, а сетчатокрылыми Neuroptera и скорпионницами Mecoptera. Среди первых особенно бабочкоподобны представители семейства Kalligrammatidae: на отпечатках крылышек Kalligramma сохранились даже пятнышки-глазки как у самых банальных современных бархатниц. Скорпионницы, например, Pseudopolycentropus из семейства Aneuretopsychidae всё же меньше похожи на бабочек – слишком уж длинны у них усики и ножки и слишком хитро окончание брюшка, но форма крыльев (а именно они обычно сохраняются в ископаемом виде) на первый взгляд совсем как у мотыльков.

Kalligramma haeckeli

Бабочки Lepidoptera родственны ручейникам Trichoptera. Их общий предок, по всей видимости, был похож на Necrotaulius tener из верхнеюрских отложений Забайкалья. Правда, некротаулиус слишком поздний для того, чтобы быть предком; как часто бывает, по теории вероятностей легче найти «живое ископаемое», нежели прямого предка.

Как уже упоминалось, отдельные чешуйки бабочек обнаружены в верхнетриасовых отложениях, но полноценые находки есть только в юрских; между прочим, ситуация тут в точности как с цветковыми растениями – сначала фрагментарные намёки, а потом отпечатки в полный рост.

Древнейшие достоверные раннеюрские бабочки – Archaeolepis mane из синемюрского века Англии, порхавшая более 190 млн л. н., и чуть более поздняя, зато богатая стая из начала тоарского века Германии, в том числе Archiptilia ovata, Epididontus geinitzianus, Metarchitaulius longus, Nannotrichopteron gracile, Palaeotaulius vicinus, Pararchitaulius ovalis, Parataulius jurassicus, Pseudorthophlebia platyptera и два вида Paratrichopteridium. Правда, это были скорее невзрачные моли, на которых большинство современных натуралистов-любителей даже не взглянули бы. В среднеюрских отложениях Китая таких мотыльков найдено ещё больше, например, три вида Mesokristensenia и три – Kladolepidopteron, а также Grammikolepidopteron extensus, Ascololepidopterix multinerve, Pegolepidopteron latiala, Trionolepidopteron admarginis, и многие другие; в позднеюрских Казахстана – Eolepidopterix jurassica, Palaeolepidopterix aurea, Auliepterix mirabilis, Protolepis cuprealata и Karataunia lapidaria. Сей длинный список приведён тут для того, чтобы стало бесповоротно ясно: ископаемых юрских бабочек найдено уже немало.

Конечно, в юре развивались и другие насекомые. Мирно грызли листочки сверчки Aboilus, кузнечики Panorpidium (он же Elcana), по жилкованию крыльев похожие на кобылок, и пока ещё длинноусые Locustopsis – предки короткоусых в будущем кобылок. Компанию им составляли цикады, например, Karabasia. Цикады семейства Palaeontinidae были по юрскому обыкновению очень похожи на бабочек, например, Martynovocossus (исходно описанная под именем Pseudocossus, по иронии судьбы уже занятом бабочкой) и Prolystra lithographica, хотя их цикадовую природу выдавало очень короткое и широкое тело.

Изобилие насекомых служило гарантией эволюции насекомоядных животных, в особенности млекопитающих. Неспроста именно в юре произошло окончательное формирование более или менее современных плечевого пояса и челюстного аппарата у зверей: кто быстро бегал за шустрыми насекомыми и хорошо их хватал, тот однозначно выигрывал.

Не все насекомые были такими приятными. В юрском воздухе уже зудели комары, например Hypsocorethra и Chironomaptera, внешне и по повадкам мало отличные от современных кровососов. Правда, всегда стоит помнить, что, во‐первых, многие комары сосут кровь холоднокровных лягушек и даже дождевых червей, а во‐вторых, многие другие вообще питаются нектаром. Есть основания считать, что кровососущими комары стали гораздо позже, уже в кайнозое.

Маленькая тонкость

Современные животные избавляются от кровососущих насекомых разными способами. Например, экспериментально показано, что полосатая окраска зебр мешает мухам прицелиться, оценить расстояние, вовремя снизить скорость и нормально «призебриться» на шкуру. На однотонных лошадей те же мухи садятся куда увереннее. Покрашенные в полосочку лошади приобрёли счастливую сверхспособность зебр «+100 к мухоустойчивости». Можно предположить, что с появлением летающих кусак некоторые крупные животные, в том числе динозавры, тоже могли стать полосатыми; впрочем, тут столько тонкостей и оговорок, что эта гипотеза совсем уж гипотетична.

Некоторые юрские мухи были успешными опылителями. Например, Archocyrtus kovalevi из поздней юры Казахстана имела хоботок, вдвое превышающий её собственную длину. Таким было очень удобно собирать нектар из глубины шаровидных псевдоцветов гнётового Williamsoniella karataviensis. Получается, что специализированные опылители цветов возникли до появления настоящих цветов и торжества цветковых, а те уже в середине мела получили готовых переносчиков пыльцы со всеми необходимыми приспособлениями. Эта экологическая преадаптация была важнейшей и для нашего появления, ведь приматы целиком и полностью завязаны на покрытосеменных растениях.

Некоторые родственники комариков из того же отряда двукрылых Diptera были намного экзотичнее. Наверное, рекордсмены в номинации «самая несуразная муха» – Strashila incredibilis (оцените – какое имя!) из Забайкалья, а также его китайские родственники S. daohugouensis и Vosila sinensis (она же Parazila saurica). Эти насекомые имели совсем уж непотребный вид: вытянутое тельце с длинными отростками на каждом членике брюшка, а самое главное – огромные задние ноги, отдалённо напоминающие клешни крабов. Необычность страшилы поначалу стала основанием для выделения собственного отряда Nakridletia. Ноги-цеплялки были расценены как приспособление для удержания на летательных перепонках птерозавров, в бескрылые паразиты которых страшила и была прописана. Новые находки резко поменяли представление об этих насекомых. Выяснилось, что и самцы, и самки до некоторого момента жизни имели крылья и свободно летали, и лишь потом, уходя в воду для размножения, их сбрасывали. Огромные ноги-клешни оказались прерогативой только самцов; видимо, это был один из многочисленных примеров изощрённого полового отбора. Таким образом, «паразиты птерозавров» оказались «насекомыми-амфибиями». По родству же страшила и возила оказались двукрылыми, то есть родственниками мух, слепней и комаров.

Strashila incredibilis

Как вы там, потомки?

Современные муха-бодибилдер Megapropodiphora arnoldi (угадайте, в честь кого она получила видовое название?) и стебельчатоглазые мухи семейства Diopsidae (угадайте, почему они так названы) по своей нескладности могут составить неплохую конкуренцию юрским страшилам.

Впрочем, и без всяких страшил было кому покусать пернатых динозавров, птерозавров, птиц и млекопитающих. Как минимум в середине юрского периода появляются блохи Siphonaptera (они же Pulicida и Aphaniptera). В Китае обнаружены отличные отпечатки Hadropsylla sinica и Pseudopulex jurassicus – образцовых блох, судя по всему, питавшихся именно кровью теплокровных. Мало того, юрские блохи, сообразно со статусом периода, – гигантские, до 20,6 мм длиной! А это, на всякий случай, в полтора раза больше длины черепа юрского зверька Hadrocodium wui и всего в четыре раза меньше длины тела потенциальной жертвы – крошечного Pseudotribos robustus из той же фауны, что и блохи. Впрочем, вряд ли такие огромные блохи кусали столь мелких зверьков; у них был большой выбор, по кому прыгать. Благодаря фантастической сохранности удалось в деталях разглядеть строение ротового аппарата – длиннющего трёхмиллиметрового прямого стилета из двух сложенных вместе зверских зазубренных пил для протыкания толстой кожи несчастной жертвы. Ножки у гигантов при этом тоненькие, явно не приспособленные для лихих прыжков или быстрого бега; эти блохи держались на шерсти и перьях хозяев, зацепившись лапками и заякорившись зазубринами на ротовом стилете. Всё вместе подводит к мысли, что блохи могли возникнуть как паразиты именно динозавров и лишь потом переползли на млекопитающих, которые стали их ловко выкусывать, отчего блохи научились прыгать. Выходит, мы, звери, заразились блохами от динозавров. Вот спасибо-то! С другой стороны, вслушайтесь в словосочетание: «блохастый динозавр»…

Важное событие юры – возникновение насекомых (перепончатокрылых, жуков и двукрылых), способных питаться живой древесиной и грибами. Это, в свою очередь, вызвало появление перепончатокрылых наездников – паразитов, способных откладывать яйца в живых насекомых, в том числе в тех, что скрыты в толще древесины. Примером может служить Leptephialtites. Наездники очень сильно влияют на численность своих жертв, так что с этого момента быть насекомым стало вдвое опаснее.

Другие хищники решали проблемы иначе: обрывок крыла Juramantis initialis из Монголии мог принадлежать первому юрскому богомолу, хотя в таком определении есть большие сомнения.

В юре доживали свой век последние гигантские амфибии. В Австралии из самого начала периода известен целый скелет лабиринтодонта темноспондила Siderops kehli, к тому же неотенического. Уже в средней юре Китая среди останков динозавров обнаружен череп тоже неотенического Sinobrachyops placenticephalus; другие его родственники вымерли ещё аж в середине триаса. В конце средней юры Киргизии жили какие-то крокодилоподобные амфибии семейства Capitosauridae. Показательно, что в этом же местонахождении обнаружены рыбы триасового облика и юрские рептилии; получается, тут сохранялась эндемичная водная экосистема, крайне архаичная для своего времени. В каньоне Апачи в Нью-Мексико найден метопозаврид Anaschisma вместе с рыбой Redfieldius; тонкость в том, что метопозавридам положено было вымереть в конце триаса, а таким рыбам – жить в юре. Но проще амфибиям выжить в уединённом уголке, нежели рыбам появиться раньше своего возникновения. Таким образом, хоть и нечасто, но в юрских болотах всё ещё можно было наступить на огромного злобного лягушко-крокодила.