Текст книги "Три лица Януса"

4

Размякший ком земли оторвался от стенки бункера и скатился вниз, рассыпавшись по ящикам.

– Все это надо тщательно и аккуратно накрыть, – сказал Вернер фон Шлиден Дитриху.

Здесь не успели сделать накат, как обычно, – ответил унтерштурмфюрер. – Поэтому закроем просто брезентом. Упаковка ящиков надежная, не подведет.

– Послушайте, целенляйтер[6]6
  Целенляйтер – партийный руководитель небольшого городка, местечка.


[Закрыть], как вас там, – обратился он к местному партийному вождю.

– Ганс Хютте, унтерштурмфюрер.

Почему не подготовили настоящий бункер?

– Поздно получили приказ, унтерштурмфюрер…

– Черт побери, это не оправдание!

– Перестань, Гельмут, – сказал фон Шлиден. – Он действительно не виноват. И потом, ведь у нас есть военнопленные, они все сделают.

За эти дни они сблизились и даже подружились, и как-то во время одной из попоек, устроенной Хорстом в лесной резиденции Домбайса, перешли на «ты».

– Я промок, как…

Фон Дитрих не договорил. Тяжелый брезент, его тащили два военнопленных, ударил Гельмута по ногам и едва не свалил в яму.

Вернер схватил приятеля за полу плаща, и тот, с трудом выпрямившись, выхватил «парабеллум».

– Идиоты!

– Не надо…

Вернер фон Шлиден перехватил руку унтерштурмфюрера.

– Не поднимай шума в лесу, Гельмут. Зачем привлекать внимание посторонних? – спокойно сказал он. – Это сделать никогда не поздно.

Военнопленные выпустили из рук брезент и стояли у края ямы, исподлобья посматривая на офицеров.

Дитрих махнул шарфюреру рукой.

– Работать, работать! – заорал шарфюрер, замахиваясь на военнопленных автоматом.

Военнопленные спрыгнули в бункер. Шарфюрер загнал туда еще двоих, и вчетвером бывшие солдаты принялись закрывать брезентом уложенные внизу мешки и ящики.

– Ну и жизнь, – проворчал Гельмут фон Дитрих. – На своей родине я должен бояться пристрелить паршивого русского, чтобы, видите ли, не привлечь внимания выстрелом…

– Что делать, дорогой Гельмут, – сказал Вернер. – В таких делах, как наше с тобой, лучше соблюсти осторожность. И не мне тебя учить этому.

– Ты прав, гауптман. Не хочешь ли выпить глоточек?

5

Дождь перестал, и старый Кранц подумал, что если до утра не зарядит он снова, то тропа может просохнуть. О ноге Кранц старался не думать, он растирал ее теперь машинально. В чаще крикнула сонная птица, на востоке ветер разогнал облака и обнаружил кусок звездного неба.

Старик пошарил в карманах, вытащил пустую трубку, сунул ее в рот и снова принялся растирать ногу.

Сейчас бы чашечку кофе покрепче, – вслух сказал он.

6

Давайте фонарь, сержант, – сказал лейтенант Громакин. – И плащ-палатку…

Сержант Изет Гаджиев протянул фонарь. Вдвоем с Кумичевым они накрыли плащ-палаткой лейтенанта, скорчившегося на земле с картой и фонарем. Пять человек стояли вокруг и молча смотрели на землю, где лежал сейчас их командир, изучающий карту под плащ-палаткой. Противный въедливый ветер шуршал кустами и раскачивал высокие кроны сосен. Кузьмичев локтем коснулся сержанта Гаджиева и хотел что-то сказать, но в это время лейтенант откинул маскирующее свет фонаря покрывало, рывком поднялся, взмахнул зажатой в руке картой и шепотом сказал:

– Ребята, можно крикнуть тихонько «ура»…

Догадываясь, в чем дело, разведчики трижды прошептали «ура». Лейтенант свернул карту, положил ее в планшет, кивком подозвал товарищей поближе, обнял их за плечи и с силой топнул сапогом по земле.

– Германия! Вы понимаете, это уже Германия! Мы с вами на территории Восточной Пруссии…

7

– Вас вызывает Берлин, обергруппенфюрер![7]7
  Обергруппенфюрер – генерал-полковник.


[Закрыть]

Ганс-Иоганн Беме, начальник Службы безопасности Восточной Пруссии, вздрогнул от неожиданности и недовольно посмотрел на стоящего напротив адъютанта. Беме тряхнул головой, прогоняя мрачные мысли, которыми была занята его голова перед появлением этого вылизанного хлыста. Недавно обергруппенфюрер был вынужден ликвидировать своего прежнего адъютанта по делу 20 июля и к новому еще не привык.

Еще до неудачного покушения на Гитлера, совершенного одноруким полковником Штауффенбергом, хитроумный адмирал Канарис сломал шею, и рейхсфюрер Гиммлер окончательно подмял под себя осиротевший абвер. Он сумел убедить Гитлера в необходимости объединения гестапо, СД[8]8
  SD – сокращенно от нем. Sicherheitsdienst (Служба безопасности). Полное название Sicherheitsdienst des Reichsführers SS – Служба безопасности рейхсфюрера СС. Была основана в 1931 году как спецслужба НСДАП и связанных с ней отрядов СС, а с 1939 года подчинялась Главному управлению имперской безопасности (РСХА).


[Закрыть], абвера и криминальной полиции в одно целое. Рейхсфюрер, таким образом, сосредоточил в одних руках все тайные силы рейха, а его, Беме, назначил главой такого объединения по Восточной Пруссии, подкинув ему и местный абвер, которым руководит чудом уцелевший любимчик «черного адмирала» оберст фон Динклер. Этот Динклер в фаворе у Гиммлера, а к нему, Беме, относился прямо-таки по-свински. Сегодня утром была у них неприятная стычка, и сейчас, идя к телефону, обергруппенфюрер подумал: «Не продал ли фон Динклер своего бывшего хозяина Гиммлеру? Иначе чем объяснить столь благосклонное отношение шефа СС[9]9
  SS – сокращенно от нем. Schutzstaffeln – «отряды охраны» нацистской партии.


[Закрыть] к абверовцу…»

Канариса отстранили от должности начальника абвера 19 февраля 1944 года, но смягчили удар, поручив возглавить отдел экономической войны в ОКБ – штабе верховного командования. Тем временем центральным аппаратом абвера занялось IV управление РСХА – тайная государственная полиция, широко известная под сокращенным, леденящим душу словом «гестапо»[10]10
  Gestapo, сокращение от нем. Geheime Staatspolizei – «тайная государственная полиция».


[Закрыть]. Группенфюрер Мюллер, глава Четвертого управления, выявил среди ближайшего окружения «черного адмирала» группу антинацистов, недовольных режимом. А после покушения на Гитлера был арестован и сам Канарис.

– Будете говорить с рейхсфюрером, – послышался в трубке далекий голос, и у Беме засосало под ложечкой: Гиммлер не раздавал наград по телефону.

– Это вы, Беме? – услышал он голос Гиммлера. – Меня интересует, как выполняется мое распоряжение от шестого августа.

– Все сделано, рейхсфюрер, – ответил Беме. – Сегодня старший офицер по особым поручениям оберштурмбаннфюрер Хорст заканчивает основную работу. Завтра со специальным курьером отправим для вас полный отчет.

– Могли бы и сегодня, Беме. Вам там лучше знать, что время не ждет. Что у вас с новым имуществом?

«Спрашивает об абвере, – мелькнула мысль. – Пожаловаться на Динклера? А если мои догадки верны?»

Беме вспомнил о своих подозрениях и произнес:

– Все в порядке, рейхсфюрер, с новой мебелью все в порядке.

– Это хорошо. И последнее: спецкурьера посылать не нужно. С отчетом в Берлин приедете сами. Наш фюрер хочет лично убедиться в качестве проделанной вами работы.

Трубка щелкнула, послышался короткий гудок, и наступила тишина. Обергруппенфюрер СС Ганс-Иоганн Беме холодный пот со лба стер рукавом мундира.

8

Работали они вторую неделю, вторую неделю не спали по ночам. Хорст со своим помощником Гельмутом, гауптман фон Шлиден как представитель вермахта и команда эсэсовцев, охраняющих рабочую силу – русских военнопленных. На местах Хорст устанавливал контакты с лесничими. Для связи с ними Рейнгольд Домбойс, главный лесничий Восточной Пруссии, дал своего человека, а иногда и сам выезжал с офицерами в лес.

Вторую неделю Хорст не давал им и часа лишнего отдыха. Сам он порой оставался в местечке, а в лес отправлял Гельмута. Дважды за это время Хорст выезжал в Кёнигсберг.

Маршрут их движения по Восточной Пруссии был извилист и запутан. Сразу из Кёнигсберга отряд направился в Виттенбург. Затем они были в Тарау, Кройцбурге и Ландсберге.

В своем имении близ Ландсберга главный лесничий устроил отличный банкет для офицеров. Присутствовали и дамы. В тот вечер Гельмут и Вернер выпили на брудершафт и несколько дней с восторгом вспоминали пикантные подробности.

Из Ландсберга они повернули на Бартенштайн. Потом резко на восток. Гердауен, Норденбург, Даркеман. Оттуда на Гумбиннен. После Гумбиннена маршрут пошел по кольцу. Икстербург, Таппиау… И снова Бартенштайн, Алленштайн, Хохенштайн, Нойденбург.

Когда они вернулись в Ландсберг, Вильгельм Хорст вновь отправил в лес Дитриха, а сам собрался в Кёнигсберг.

– Сегодня последняя ночь, друзья, – сказал он. – Утром возвращайтесь домой.

…Работы по устройству бункера были закончены. Дитрих подозвал шарфюрера, начальника эсэсовской команды.

– Что будете делать с пленными? – спросил он.

– Определенных указаний не получал, унтерштурмфюрер, – ответил шарфюрер. – Мне приказано беспрекословно выполнять все ваши распоряжения.

– Пленных ликвидировать, следы уничтожить. Используйте яму, что не подошла для бункера. Ясно?

– Так точно, унтерштурмфюрер.

– Послушай, Гельмут, но я слышал, как Хорст говорил, что пленных отправят в западные земли, – сказал фон Шлиден.

– По-моему, их лучше отправить на небо, – сказал Гельмут и махнул шарфюреру рукой. – Идите!

– Тебе лучше знать, – сказал Вернер фон Шлиден, повернулся и пошел прочь по тропинке.

Через сотню шагов он услышал, как справа полоснули тишину сухие автоматные очереди. Раздался заглушенный лесом человеческий крик. Его перебили новые выстрелы… Вернер фон Шлиден с силой прижался лбом к морщинистой коре старой сосны.

…Кранц попытался подняться, опираясь спиной о ствол приютившего старика вяза. В это время раздались выстрелы, и Кранц неожиданно вспомнил, что услышанный им ночью голос принадлежал их лесничему Августу Шранке.

9

Так рождались «оборотни»…

В тайне ото всех, глубокой ночью закладывались склады оружия для тех, кто был призван открыть огонь в спину русского солдата. И было бы наивным считать, что Вернер фон Шлиден своим присутствием в одном из отрядов уже свел на нет усилия гитлеровцев в Восточной Пруссии. Он мог знать только часть тайников и не знал пока ни одного «оборотня» по имени. Все это предстоит ему сделать впоследствии.

Ночью рождались «оборотни»…

А за четверть века до описываемых событий, в далеких горах Дагестана возникла большая настоящая человеческая дружба… Она и позволила гауптману Вернеру фон Шлидену стоять сейчас, кутаясь в плащ, в заповедном лесу Восточной Пруссии, стоять у края ямы для потайного бункера и внешне спокойно наблюдать, как русские военнопленные под командой эсэсовцев укладывают туда оружие, предназначенное против его братьев.

Глава четвертая. Четверть века назад

1

– Ну, братцы, – сказал Арвид Вилкс, – начнем, пожалуй…

Он привстал в седле и выхватил шашку из ножен.

– Во имя революции! Вперед!

Десять конников вырвались из-за скалы на дорогу перед ущельем и, сверкая клинками, понеслись к провалу между скалами. Дорога была узкой, и всадники растянулись по двое: скакать в три корпуса было невозможно.

В первые мгновения пулемет молчал. Верно, ошеломил белогвардейцев мужественный бросок этой десятки. Но так было лишь в первые мгновения. И вот пулемет заговорил:

– Ду-ду-ду-ду-ду!

Первая очередь прошла высоко, и всадники продолжали рваться по дороге в ущелье. Но вот срезало пулями задних бойцов. Один завалился в седле, а лошадь продолжала нести вперед его тело. Конь второго взвился свечкой и с маху, вместе с седоком, ринулся в пропасть.

Еще очередь – и новые жертвы… Не доскакал отряд Арвида Вилкса до мертвого пространства, не успел доскакать. Ударила пуля и в начальника разведки. Согнулся он, припав лицом к гриве коня, а рядом кунак его скачет, Ахмед.

– Арвид! – крикнул он, но Вилкс молчит и только ниже и ниже клонится его голова.

Ахмед оглянулся и увидел, что лишь двое они идут верхом, порезал пулемет остальных ребят. Вот его только пули никак не берут… Тогда Ахмед выхватил Вилкса из седла, бросил к себе на коня поперек, развернулся и, бросая лошадь из стороны в сторону, чтоб сбить прицельный огонь пулемета, поскакал к спасительной скале. И не хватило ему всего десятка шагов. Пуля догнала коня. Споткнулся тот, и Ахмед вместе с другом покатился по серой от пыли дороге. Но тут же вскочили бойцы и втащили их за скалу. Арвида Вилкса отнесли к лекарю Иоганну Шванебеку на перевязку, а Ахмед весь в пыли стоял перед командиром полка латышских стрелков Лапиньшем, скрипел зубами и требовал дать ему коня, чтоб одному пойти под пули и разделаться с этой сволочью.

– Успокойся, джигит, – сказал Лапиньш. – Я знаю, что ты пойдешь на смерть не дрогнув. Только нам нужна твоя жизнь.

И тут к командиру полка подошел адъютант и тронул его за рукав.

2

Суровая страна – Дагестан…

Но люди, которые живут в этой стране, искренние, добрые к тем, кто пришел к ним с открытым сердцем, кто стал их другом, и всегда они беспощадны к врагу. Могучие, величественные горы научили их верить человеку на слово, свято относиться к законам гостеприимства. Свободные в своих ущельях и долинах, словно соседи их – орлы, дагестанцы мужественно защищали свои скалы от многочисленных пришельцев и не опускали оружия даже тогда, когда враг их был в тысячу раз сильнее и совсем не было надежд на победу…

…И вот словно снежная лавина понеслась по Кавказу Гражданская война. А когда достигла она Дагестанских гор и Каспийского побережья, пришла в кумыкские, даргинские, лезгинские, лакские и аварские аулы, лучшие джигиты встали под знамена советской власти.

И когда народы Дагестана узнали, что по приказу Председателя Совета народных комиссаров Владимира Ильича Ленина в горы идет полк латышских стрелков под командованием коммуниста-ленинца Лапиньша, идет, чтоб добить белогвардейскую нечисть и сбросить ее в Каспий, дагестанские аулы направили своих сыновей на помощь посланцам вождя.

Разбитые на Северном Кавказе части белой армии пробивались через Дагестан к Азербайджану и в Грузию, территории которых были оккупированы английскими интервентами. Белые офицеры надеялись перегруппировать свои вооруженные силы в Закавказье и оттуда вновь угрожать существованию советской власти.

Латышские стрелки вместе с красными партизанами Дагестана по пятам преследовали беляков, стремясь обойти их, перекрыть горные перевалы и не дать уйти на ту сторону Главного Кавказского хребта.

Наконец латышскому полку и партизанам Лапиньша удалось вырваться к перевалам. Им оставалось пройти горное ущелье и выйти в тыл белым частям. Тогда врагов уже ничто не могло спасти.

Казалось, еще немного, заключительный бой – и операция выполнена. Можно будет по прямому проводу доложить в Кремль, что ни один белогвардеец не ушел в Закавказье.

Но… Едва первые разъезды втянулись в ущелье, сверху полоснула кинжальная очередь пулемета. Дорога через ущелье была закрыта напрочь: белые опередили Лапиньша.

Полк временно укрылся за скалой. Нечего было и думать идти через ущелье, очереди скосили бы людей. Это верное самоубийство, а другой дороги не было…

– Что будем предпринимать, товарищи? – обратился к своим командирам Лапиньш.

– Может быть, попытаться в обход? – неуверенно сказал один из собравшихся.

Начальник штаба прикинул расстояние по карте.

– Переход займет не меньше двух суток, – сказал он.

Не годится, произнес комполка. – Белые уйдут в Закавказье, прорвутся к Баку.

– Есть предложение…

Вперед выступил начальник разведки Арвид Вилкс.

– Беру с собой десяток ребят, из-за прикрытия разгоняем коней, проскакиваем аллюром пристрелянную зону, пока беляки соображают, мы влетаем в мертвое пространство, под скалу, а там… И – эх!

Арвид поднял руку и с силой рубанул воздух.

Лапиньш с сомнением покачал головой.

– Не успеешь, Арвид, – сказал он. – Порежут вас всех из пулемета.

– Успею, товарищ Лапиньш, ты только разреши, – с жаром заговорил начальник разведки, прижимая руку к груди.

– Можно успеть, командир…

Ахмед подошел к Арвиду и стал рядом.

– Если разрешишь, буду с ним вместе.

Ну хорошо, пробуйте, – сказал Лапиньш.

Они попробовали… Но потеряли людей, сами едва не погибли. Отчаянная вылазка не удалась.

3

Тут Лапиньша тронул за рукав адъютант и, склонившись, шепнул на ухо.

– А что она хочет? – спросил командир полка.

Не знаю, сказал адъютант. – Но просится говорить лично с вами.

– Ну хорошо, позови.

Перед Лапиньшем стояла худенькая молодая женщина-горянка. Голова ее была закутана в большой белый платок, черные блестящие глаза спокойно смотрели на Лапиньша.

– Я пойду туда, командир, – сказала она. – Женщину они не тронут.

– Куда пойдешь? – не понял Лапиньш.

– К пулемету пойду.

Женщина развернула складки платка, сунула руку за пазуху и вытащила длинный кинжал.

Еще не хватало, чтоб вместе с нами гибли женщины, – сердито сказал Лапиньш. – Или у нас мало смелых мужчин?

– Разреши мне пойти, командир, – повторила она. – Женщину они не тронут. Не догадаются, зачем к ним иду.

– Верно она говорит, товарищ Лапиньш, – сказал один из горцев. – Здесь пройдет только женщина…

В это время показался в толпе бойцов Ахмед: он уходил перевязывать голову, ушибленную при падении с коня. Ахмед увидел женщину, стоявшую перед командиром с кинжалом в руке, и крикнул:

– Муслимат!

Женщина обернулась, увидев мужа, смутилась и спрятала оружие на груди.

– Ты знаешь ее, Ахмед? – спросил Лапиньш.

– Это жена моя, командир…

– Жена? А ты знаешь, что она одна хочет снять пулеметчиков в ущелье?

Ахмед повернулся к Муслимат.

– Ты? – заговорил он с ней на родном языке. – Но сможешь ты, Муслимат?.. Не дрогнет у тебя рука, когда ты станешь убивать их? Это ведь не женское дело – убивать…

– Не дрогнет, Ахмед.

– Тогда иди. Сын находится в надежном месте?

– Да, он у твоей матери, Ахмед.

– Тогда иди, Муслимат. И да поможет тебе Аллах… – Он повернулся к Лапиньшу.

– Эта женщина пройдет, командир. Разреши ей…

– Хорошо, – поморщившись, сказал Лапиньш. – Только не по дороге же тебе идти…

– Да, командир, я пойду с другой стороны, – ответила Муслимат. – Когда все будет готово, я крикну вам и махну со скалы платком.

Весь отряд, сидя в седлах и подготовившись к решительной атаке, терпеливо ждал сигнала.

Лапиньш смотрел на часы и тихонько ругал себя по-латышски за то, что согласился отпустить Муслимат.

– Надо искать другой вариант, – сказал он, поворачиваясь к начальнику штаба.

И вдруг один из наблюдателей крикнул:

– Платок! Платок вижу! Белый! Э-гей!

– Вперед!

Лавою вырвались конники из-за скалы и понеслись к ущелью.

Пулемет молчал…

Оглушительное «Ура!» разорвало горный воздух и, отразившись о стены ущелья, многократным эхом прокатилось по горам.

– Ура!

…Когда окончился бой, Лапиньш попросил привести к нему Муслимат.

Он крепко, по-мужски, пожал ей руку.

– От имени революции объявляю этой смелой женщине благодарность… Спасибо, Муслимат!

В это время из стоявшей поодаль толпы пленных белогвардейцев вырвался офицер, обросший рыжей щетиной, без фуражки, с оборванным погоном на левом плече. Он выхватил из-за пазухи пистолет. Все замерли от неожиданности, и только Лапиньш, стоявший к офицеру боком, ничего не видел и приветливо улыбался Муслимат.

Она вдруг бросилась командиру на шею, и тут грянул выстрел.

Белогвардеец завалился на бок. Рука его с пистолетом вздернулась, и палец на спусковом крючке, конвульсивно двигаясь, посылал пули в небо.

Военный фельдшер Иоганн Шванебек, примкнувший к революции и сражавшийся за нее в рядах латышских стрелков, на ходу засовывая в деревянную кобуру дымящийся «маузер», бежал к Лапиньшу, державшему на руках неподвижное тело Муслимат.

С другой стороны, вытянув руки, спотыкаясь, неровной походкой, будто слепой, двигался Ахмед…

4

Арвид Вилкс поправился быстро. Вскоре он мог уже принимать участие в боевых операциях отряда.

Потерявший жену Ахмед не отходил от своего друга. Он перестал разговаривать, весь высох, почернел и преображался только в бою. Тогда вселялась в него страшная неведомая сила, молнией метался Ахмед среди врагов, сокрушал их не знающим пощады клинком.

А после боя, когда напряжение падало, Ахмед сникал, замыкался, и только Арвид Вилкс мог добиться от него слова.

– Он ищет смерти, – говорил Вилкс Лапиньшу о своем друге. – И потому нарочно бросается под пули… А смерть будто боится джигита, прячется от него.

Но однажды, в одной из последних операций, «косая» не сумела увернуться…

Когда начальника разведки позвали к другу-побратиму, тот уже умирал.

Он увидел Арвида и знаком попросил наклониться.

– Ухожу, брат, – прошептал Ахмед. – Аллах позволил мне снова встретиться с Муслимат… Прошу тебя…

Ахмед попытался приподнять голову.

– Не надо об этом говорить, Ахмед. Лежи спокойно, – сказал Вилкс.

– Прошу… сын мой… Сиражутдин… Брат, пусть он будет твой сын…

Ахмед задвигал рукой, нащупал ладонь Арвида, с силой сжал ее, и это было последним его движением…

Когда полк латышских стрелков выполнил свою задачу в Дагестане, вместе с приемным отцом уехал в Россию и шестилетний Сиражутдин.

Арвида ждала в Москве Велта, его невеста. Они вскоре поженились, и дагестанский парнишка по имени Сиражутдин стал их сыном. Но дома и в школе его звали попросту Сережей, а фамилию парнишка носил двойную: Ахмедов-Вилкс.

Позднее появились у него две сестренки: Индра и Анита. Сережа знал все о своих настоящих родителях. Арвид часто рассказывал ему о Муслимат и Ахмеде. И Сиражутдин никогда не чувствовал себя чужим в этой латышской семье. Когда выдавалось у Вилкса свободное время, они ездили вдвоем в Дагестан, где бывшие красные партизаны устраивали в честь латышского гостя и сына Ахмеда большое празднество.

Шли годы. Арвид Вилкс служил в Четвертом (Разведывательном) управлении Генерального штаба Красной армии, которым с 1924 года руководил Ян Карлович Берзин, настоящий дзержинец, член партии большевиков с 1905 года. Отец часто неожиданно исчезал из дома, не подавая о себе вестей, – такая у него была работа, а дети учились. Велта хлопотала по хозяйству и в библиотеке, которой она заведовала.

У парня рано проявились способности к технике, и после окончания школы Сиражутдин поступил в Московское высшее техническое училище имени Баумана.

Но когда молодой Ахмедов-Вилкс был на втором курсе, в Германии победил фашизм. Более осведомленный, нежели его приятели, о том, что делается в мире, Сиражутдин дождался возвращения отца из очередной командировки и решительно заявил ему:

– Я должен быть там, где дерутся с фашизмом, отец…

После некоторых колебаний Вилкс-старший согласился с доводами приемного сына.

Было решено, что Сиражутдин все-таки станет инженером. Он прошел курс разведывательного дела, параллельно с этим осваивая ускоренную программу технических дисциплин в МВТУ имени Баумана. Немецким парень владел с детства: приемные родители хорошо знали этот язык и приобщали к нему детей. Неплохих успехов добился Сиражутдин и в английском языке, который он изучал в десятилетке и в Бауманском училище.

Время шло быстро, чему способствовало разнообразие изучаемых предметов. Преподаватели – знатоки своего дела – обладали большим опытом оперативной работы.

Подготовка Сиражутдина уже была закончена, а случая забросить его за кордон пока не представлялось. Одна за другой разрабатывались операции по внедрению, но все они отвергались, как таящие в себе ту или иную опасность будущего провала.

Наконец стало известно, что германский дипломат в одной из ближневосточных стран, известный своими антифашистскими взглядами, которые он теперь, в сложившейся политической обстановке, старался не афишировать, переводится в Южную Америку. У дипломата был сын от жены итальянки, ровесник Сиражутдина. Когда получили его фотографии, люди, готовившие Ахмедова-Вилкса, обнаружили внешнее сходство их подопечного и сына дипломата. С фон Шлиденом встретился наш человек и предложил принять участие в подготавливаемой операции. Дипломат не возражал. Он не хотел, чтобы его сын служил Гитлеру. Согласился с позицией отца и Вернер фон Шлиден.

Берлинский экспресс уходил из Стамбула точно по расписанию. Фон Шлиден и его сын Вернер прибыли сюда на пароходе, чтобы по железной дороге следовать на родину. Днем они обедали в ресторане. После второго блюда сын дипломата поднялся из-за стола и прошел в туалет. Оттуда он черным ходом отправился на соседнюю улицу, где стоял большой автомобиль со шторками на окнах. Вернер сел в него и недолго побыл в нем. Вскоре дверца распахнулась, и молодой человек неторопливо покинул лимузин, вернулся в ресторан, уселся за стол и принялся за десерт.

Никто не заметил подмены. Сиражутдин спокойно завершил обед в обществе своего «отца», а подлинный Вернер фон Шлиден отправился на автомобиле в порт. Из Стамбула сын дипломата ушел на советском пароходе в Одессу.

…Так перестал существовать Сиражутдин Ахмедов-Вилкс.

Вернер фон Шлиден благополучно прибыл с «отцом» в Рио-де-Жанейро. Но вскоре Вернер вернулся в Германию и два месяца гостил у своего «дядюшки» Иоганна фон Шванебека, профессора медицины и давнишнего резидента советской разведки в Берлине. Затем отправился в Соединенные Штаты Америки учиться в техническом колледже. Война застала его в Рио-де-Жанейро, где «сын» дипломата работал уже инженером в южноамериканском филиале одной из германских технических фирм.

Обстановка в Бразилии была сложной. Поначалу страна оставалась нейтральной, и Вернеру фон Шлидену было поручено объединить, оставаясь при этом в тени, антинацистские силы Бразилии, всячески препятствовать планам Гитлера использовать крупнейшее латиноамериканское государство в интересах рейха.

Когда 22 августа 1942 года Бразилия объявила войну Германии и ее союзнице, фашистской Италии, работать здесь стало полегче, но разведывательная сеть РСХА и абвера продолжала действовать, забот у Януса не убавилось, правда, теперь с ним заодно были антифашисты, искренне стремившиеся не допустить появления гитлеровских орд в Новом Свете.

Когда «отец» Вернера фон Шлидена умер в Германии, он вернулся в фатерланд после разрыва дипломатических отношений с Бразилией, выполняя указание Центра, возвратился и Янус. Солидные рекомендации открыли инженеру Вернеру фон Шлидену дорогу к Круппу, где Янус, выполняя особые обязанности, часто выезжал в нейтральную Швецию, откуда германская сталелитейная промышленность получала недостающее ей сырье.

От службы в вермахте Вернер фон Шлиден, как высококвалифицированный специалист, был освобожден.

Но в 1944 году складывающаяся ситуация потребовала от Януса надеть мундир офицера германской армии. Он получил назначение в отдел вооружения штаба Восточно-Прусского военного округа.

Его многолетняя спецкомандировка подходила, по-видимому, к концу.