Текст книги "За тихой и темной рекой"

– А может, Анисим Ильич, хотя бы до первой зорьки подождём? Где ж я его в такой-то темени искать стану?

Но раздражённому донельзя Кнутову ответить не дал мальчишка, влетевший в номер без стука, резко распахнув дверь:

– Ваше благородие, велено передать, чтобы все господа военные ехали срочно в офицерский дом!

Анисим Ильич удивлённо переглянулся с помощником.

– Кем велено?

– Не знаю, – губы подростка мелко подрагивали. А вдруг этот господин ему в ухо заедет, как иногда Фрол, хозяйский конюх. – Мне вам сказать велели, вот я и говорю.

– Дурак. – отрезал Анисим Ильич и кивнул в сторону раскиданного по полу постельного белья. – И приберись в комнате. Дармоед.

– Мне-то что делать, Анисим Ильич? – Встрепенулся Селезнёв.

– Едешь со мной, – приказал, как отрезал Кнутов. – Потом будет видно, что да как. – И добавил. – Неспроста, чую, нас собирают. Ох, неспроста, Селезнёв.

Глава шестая

 
В битву стрелков несут на спине могучей слоны. Пред ними
В первых увидишь рядах по восемь бойцов-пехотинцев,
В станах обоих они подручными служат для войска,
Грудью своей короля с супругой его защищая.
Первый удар на себя всегда они принимают,
Выйдя вперед и врага на борьбу вызывая бесстрашно.
 

(Марк Иероним Вид «Игра в шахматы» (1513)

Ночью Олегу Владимировичу снился странный сон. Будто он сидит на берегу Амура, кидает в мутную воду камешки – плоские голыши. А река тихая, спокойная. Будто и не река вовсе, а отполированная, отшлифованная сотнями, тысячами рук и ног, дорога. И камни, брошенные им, не тонут, реке а, ударившись о её поверхность, отскакивают. И его это нисколько не удивляет. Вот еще окатыш, поднятый из-под ноги, тоже, словно не захотел спрятаться в воде, а, несколько раз ударившись о твёрдость, заскользил по поверхности.

Услышав негромкий смех позади, Олег Владимирович обернулся. Пред ним стоял папа. Его родненький папа, покинувший сей бренный мир два года назад. Он был в том костюме, в котором Олег Владимирович видел его в последний раз. Только тогда из-под белой тканью, которую положили поверх умершего, были видны только лацканы клетчатого, английского пиджака. Отец всегда носил только английские костюмы. И галстук на шее был завязан именно так, как любил носить папа.

Мягкая улыбка скрывалась в небольшой бородке и тщательно подстриженных усах. Седые волосы, зачёсанные назад, – все так же…Только морщины на лице не были видны, будто смерть их разгладила. Глаза отца Олег Владимирович не видел. Мог увидеть, если бы поднял свой взор, но он побоялся это сделать. И тут же отругал себя: ведь это папа, папочка. Разве он может сделать что-то плохое для него? Нет. Никогда и ни за что. Потому, что он самый большой, самый сильный, самый добрый. Однако, отчего так страшно?

– Река замёрзла, – голоса отца Олег Владимирович не слышал. Он его чувствовал.

– Она не может замёрзнуть. – решился ответить сын. – Сейчас лето.

– Для того, чтобы замёрзнуть, мороз не обязателен.

– А что обязательно?

– Желание.

– Но я не хочу, чтобы река замерзала.

– Как ты можешь это хотеть, когда ты об этом не думал? Малыш, ты желал совсем другого.

Малыш, именно так папа его называл в детстве. И позже.

– Ты знаешь, о чем я?

– Нет. Пожалуй, догадываюсь.

Наступила тишина. Тяжёлая, вязкая. Обволакивающая.

– Ты пришёл за мной? – решился спросить Олег Владимирович.

– Нет. Я пришёл тебе сказать, что река замёрзла. А ты этого не видишь. И впустую бросаешь камни.

Снова наступила тишина. Олег Владимирович посмотрел на реку. Вдруг река, словно решилась, – кинула хлоп мокрой пены к его ногам. Олег Владимирович рассмеялся и обернулся. Папы не было. Нигде. Олег Владимирович вскочил на ноги, и тут же упал на галечник. Река обрушила на него бурный поток воды, будто желая отомстить за что-то. Руки упёрлись в мокрую почву и провалились – сначала по локоть, потом до плеч. Ноги обвила мягкая упругость и принялась больно выкручивать стопы, потом перешла выше, к колену. Олег Владимирович закричал. Но не как мужик, а тонко, по-детски слабо и беззащитно.

Семён Петрович наклонился к лицу молодого человека:

– Ты чего орёшь? Подумаешь, на ногу ему наступили! Предлагал же на полатях лечь… Пить будешь? Вода колодезная, студёная.

Экстренное заседание офицерского собрания для Алексея Дмитриевича началось с неприятного момента. Едва Киселёв по его просьбе успел проинформировать присутствующих о происшедших за последние сутки событиях, обратив особое внимание на расстрел «Селенги», как зал взорвался негодованием.

– Как же так? – Вскакивали с мест одни. – У нас ведь с Китаем договор… Это невозможно!

– Ну и что – договор? Бумажка, на которую плевать! – Шумели оппоненты. – Действовать нужно немедленно! Всех китаёз вон из города! А то развели тут…

– У нас с ними торговые соглашения! – Старались перекричать первые.

– Да при чём здесь торговые соглашения! – Не сдавались вторые. – Им ваши соглашения!.. Вон, драка была на Китайке: говорят, и убитые есть! А мы с ними цацкаемся? Они давно норовили хапнуть, что не так лежало. Вот и выгадали момент! Грабануть думали «Селенгу», и вся недолга.

– А чего ж не ограбили?

– Да кто их поймёт! Азия…

Алексей Дмитриевич с председательского места с силой затряс медным колоколом, непременным атрибутом арбитра:

– Успокойтесь, господа! Прошу всех занять свои места! – Амурский губернатор дождался, когда обстановка в зале несколько поутихла, и продолжил. – Господа, я прошу вас, отложите все свои споры на будущее. Правы и те, и другие. Договор действительно подписан, о чём всем вам хорошо известно, впрочем, так же известно и о том, что происходит сейчас по ту сторону Амура. Некие силы, насколько я могу судить, не подчиняются правительству Китая, а посему, не обременены договорными обязательствами и навязывают свою волю мирному населению Приамурья. За последний месяц из некоторых пограничных станиц нашей губернии пропало более двух десятков жителей, чего ранее не случалось. Затем обстрел «Селенги». А сегодня на наш берег не перешло ни одного китайского купца. Считаю сей факт крайне тревожным. Ранее китайцев даже шуга не останавливала. А тут, в самый разгар сезона…

– Ваше высокопревосходительство, – с переднего ряда поднялся отставной военный. «Полковник Арефьев», тут же припомнил Киселёв его фамилию. – Можно ли сообщение господина полицмейстера и ваши резюме принимать как предупреждение о начале военных действий со стороны китайцев?

Губернатор обвёл взглядом притихший зал.

– Именно так и расценивайте мои слова. Сегодня, сейчас следует немедленно принять решение о подготовке города к обороне.

Военные напряглись. То тут, то там послышался шёпот. Из уст главы области, фактически, прозвучало, что мирная, устойчивая жизнь, с последней фразой Баленского, безвозвратно рушилась. Большинство присутствующих прекрасно знало по личному опыту, что такое оборона и к чему она может привести.

Алексей Дмитриевич понимал, что в его адрес из зала могут высказать обвинения. Не без оснований.

Неделю назад большую часть войск, включая четыре роты из пяти, прибывшего в апреле артиллерийского полка и казачий полк в полном составе, кроме хозяйственной части, по приказу генерал-губернатора Приамурского края отправили в Приморье. Было распоряжение… В городе осталось не более восьми сотен человек. Минимум, необходимый для несения службы в мирное время. Но не для ведения оборонительной войны.

И вновь встрепенулся полковник в отставке Арефьев:

– Мы-то думали, что в стороне стоим от тех событий, а оно вон как…Получается: мы свои войска отправили в Приморье, а сами остались без защиты?

Губернатору тяжело было стоять под прицельным взором офицеров.

– Именно так. И помощи ждать неоткуда. И не от кого. По крайней мере, в ближайшее время.

В рядах прошел шум.

Киселёв прищурился. Вот и вторая цепочка. Сначала отправка войск. После драка в китайском квартале. Затем нападение на «Селенгу». Китайцы прекрасно осведомлены о том, что мы слабы! Им оперативно сообщают новые сведения! А что, если Белый имеет ко всему этому отношение? Или, к примеру, столичному чиновнику было известно, что произойдёт в ближайшее время в городе, и он воспользовался наступившим моментом? В таком случае, в столице, в Главном полицейском департаменте, должен находиться больно высокий чин, сильно заинтересованный в последних благовещенских событиях. Чин, который поддерживает Белого, благоволит ему. Это ж выходит – измена государству в самых верхах? Киселёв тряхнул головой: эдак, прав губернатор, можно такого бреда насочинять, впору в сумасшедший дом…

Пока полицмейстер терялся в собственных размышлениях, диалог между губернатором и залом вошёл в деловое русло.

– Ваше высокопревосходительство! – Из второго ряда поднялся тыловик казачьего полка, оставленный командиром в городе. – Нужно вызывать подмогу! Коли на реке нас обстреливают, то выходит, следует посылать гонцов. Самый быстрый способ – по «колесухе». Эвакуировать баб да детишек не мешало бы. Опять же – через Зею…

– Я думаю, – перебил Баленский и обернулся в сторону полицмейстера. – Что с эвакуацией населения торопиться не следует.

– Согласен, – кивнул Киселёв, слегка привстав с места. – Нынешние события ещё не означают начала военных действий.

– Вот именно, – продолжал Алексей Дмитриевич. – Телеграф работает исправно… Депеша о уже отправлена. Для паники причин не вижу! – Губернатор раскрыл блокнот, и принялся делать в нём пометки. – Однако, Владимир Сергеевич, попрошу вас выделить надежных людей, которые были бы готовы в крайней нужде отправиться в Хабаровск.

– … На это, в лучшем случае, уйдёт четыре дня, – пессимистично отреагировал Владимир Сергеевич.

– Прибудут. Доложат. Организуют подмогу. Полагаю, стремительного наступления не будет, а потому время у нас имеется.

– Простите, ваше сиятельство, – Киселёв подошёл ближе к председателю офицерского собрания и проговорил тихонько: – Может, отправить незамедлительно? Не дожидаясь, так сказать, дальнейшего хода событий?

– А что подумают в Петербурге, ежели всё окажется лишь выходкой горстки бандитов? – усмехнулся губернатор. – Представляете, как нас представят? Паникёрами! Да-да, батенька мой, и не сомневайтесь! А потому будем ждать – утро вечера мудренее, ведь так?.

– Простите, я хотел….

– Да не оправдывайтесь, Владимир Сергеевич. Я, признаться, тоже сомневаюсь в том, что ничего более не случится. В простое совпадение мне как-то не верится. Но на сей момент ничего катастрофического не произошло!

Настроение зала начало меняться от эмоционального шока к разумному обсуждению практических решений.

– Предлагаю, – отставник Арефьев повернулся лицом к собравшимся. – На всякий случай создать добровольную боевую дружину. Мобилизовать людей из запаса. Всех, невзирая на возраст. Их наберется несколько сот. Немного. Но это обученные военному делу люди. Командирами поставить оставшихся офицеров, пусть даже и из тыловой службы.

– Правильно, – поддержали офицеры запаса.

– Следует ввести усиленное патрулирование города, – Киселёв не успел разглядеть, кто вставил эту реплику. – Пригорода тоже.

– И объявить комендантский час, – добавил Арефьев.

– Надобно созвать городскую Думу, – из последнего ряда поднялся капитан обстрелянной «Селенги». – Солдатам понадобится оружие и пропитание. Для создания оборонительных заграждений – лопаты, топоры, тачки. Нужно говорить с купечеством.

– С оборонительными заграждениями, думаю, торопиться не следует… – Алексей Дмитриевич обвёл скорым взором зал. Слава Богу, кажется, худое миновало. – Но завтра с утра я сим вопросом займусь лично. Однако, господа, не купцы, и не ремесленники выигрывают войны. И ежели мы создаём боевую дружину, в городе должна быть крепкая дисциплинированная структура. Посему властью, данной мне государем императором, я назначаю руководителем обороны Благовещенска полковника Арефьева Николая Ивановича. Соответствующий приказ подпишу утром. И ещё одно, – губернатор снова повернулся в сторону полицмейстера. – Немедленно следует предупредить казачьи станицы и, по возможности, укрепить людьми из ополчения. Завтра надо управиться, Владимир Сергеевич.

С военным делом Киселёв сталкивался впервые. Это не с ворами да политическими разбираться. Тут своя наука имелась.

– Казачьи посты сильно разбросаны, – полицмейстер неуверенно посмотрел в зал. – Расстояние от одной до другой вёрст в шестьдесят. Дыра, которую мы не в состоянии прикрыть, а китайцы могут спокойно в неё пролезть в любом месте. Станицы так и эдак окажутся в таком же положении, что и город, потому считаю, нет смысла отправлять к ним подкрепление.

Последнюю фразу Киселёв не произнёс, а выдохнул, с трудом одолевая повисшее в воздухе сопротивление-то ли воздуха, то ли негодования зала.

– Себя прикрыть желаете, господин полицмейстер? – Выкрикнули из задних рядов. – За свое спокойствие боитесь? Там такие же люди, господин полковник!

– Мы-то в городе устоим, – поддержали из переднего ряда. – А вот им как там быть? В каждой станице, почитай, по сотне сабель. Не более. Да для них десяток – другой рук как раз к месту станет! Ваше превосходительство, отдавайте приказ об усилении станиц! Пусть выполняет!

Губернатор бросил взгляд на только что назначенного коменданта обороны, но тот промолчал. Не поддержал ни тех, ни других.

– Да о чём вы, господа? – Владимир Сергеевич обернулся на выкрик. Сторону Киселёва неожиданно принял надзиратель Самойлов, которого полицмейстер поначалу и не заметил. – Ведь что больше всего интересует китайцев? Село, где две сотни душ, или город? Думаете, они нас хотят на века захватить? Чёрта с два! Им главное – куш хороший взять за два – три дня, пока подмога до нас добираться будет, и снова за реку уйти. Что они смогут в деревнях-то взять? Да ничего! Только здесь, в Благовещенске, им барыш приличный светит! А потому, господа, именно в городе каждый штыки каждый патрон ценен. Станицы, особенно те, что стоят вдоль Амура, силёнок не хватит удержать. Даже с двумя десятками сабель. А вот город отдавать нельзя! Никак нельзя! Потому, как город восстановить во сто крат труднее. А без Благовещенска и заставы жить перестанут.

В зале снова поднялся шум. Кто-то уже поддерживал и Киселёва. Алексей Дмитриевич терпеливо подождал, пока люди угомонятся, после чего снова повернулся в сторону главы полицейского департамента.

– Что скажете, Владимир Сергеевич?

Киселёв поднялся.

– Что ж, я скажу. Двоих человек отправляем в Хабаровск. Двенадцать околоточных уже несут службу в китайском переулке. Сами понимаете, на данный момент – это опасное место в городе. Предположим, четырёх отправлю по станицам. У меня остаётся всего восемь человек. Если в городе ввести комендантский час, я не смогу гарантировать контроль над ситуацией внутри Благовещенска. Тем более, что беспорядки уже начались! За последние трое суток участились случаи погромов и убийств. Вчера, как я сообщил ранее, в собственном доме был убит Кузьма Бубнов. Сегодня вечером, с целью ограбления, совершено нападение на Кириллу Игнатьевича Мичурина. – зал зароптал – И это в мирное время. А теперь представьте, если осада… Простите, но я остаюсь при своём мнении. Как это не прискорбно звучит, нам нужно отстоять город, и ни в коем случае не распылять силы на пограничные посты.

Киселёву с трудом далась последние слова. Он физически чувствовал, что большинство присутствующих не поддерживает его. И оно понятно. Амурские казаки, несшие пограничную службу и одновременно поставлявшие в Благовещенск свежие продукты, воспринимались городом по-родственному близко и тепло, потому никто не хотел разделить с Киселёвым ответственность за то, что бросают на произвол судьбы своих же.

Молчание затянулось. Алексей Дмитриевич понимал: судьба тысяч людей находится в его руках. И от того, какие слова он в данную минуту произнесёт, зависит многое в будущих отношениях между городским населением и жителями Амурских сёл.

Военный губернатор отложил блокнот, на несколько секунд замолчал, после чего проговорил:

– Господа, город, в случае нападения, мы сумеем отстоять силами народного ополчения. В связи с этим принимаю решение оказать пограничным станицам помощь. Всех оставшихся казаков распределить по сёлам. – Баленский поднялся. – Завтра с утра объявляется мобилизация. Просьба, сейчас разойтись по домам и быть готовыми в любой момент явиться в штаб обороны. Господа офицеры, благодарю вас …

Губернатор стушевался. Он не смог закончить фразу. Слова комом застряли в горле и не смогли прорваться на свободу. Но залу и не нужно было никаких объяснений. Офицеры дружно вставали и, отдавая честь генералу, молча покидали дом Офицерского собрания.

Баленский кивнул Арефьеву:

– Николай Иванович, задержитесь!. А вы, Владимир Сергеевич, – кивок в сторону Киселёва, – не откладывая в долгий ящик, поезжайте в казачий полк. Займитесь отправкой людей. – Губернатор вынул из кармана часы. – Три часа ночи. Нам с вами, господин полковник, – Баленский вновь обратился к Арефьеву. – Следует основательно продумать, что и как. Первое: давайте распишем, кто за что будет отвечать. Более детально с планом города…

Генерал-губернатор подозвал адъютанта. Тот выверенным, привычным движением разложил на столе карту.

– Итак, – Баленский наклонился над ней, – Наши действия?

– Считаю, – принялся излагать Арефьев. – Следует разделить город на несколько равноудалённых участков. За каждым закрепить по отряду охраны, чтобы легче было контролировать. Особое внимание уделяем Большой улице, пристани – тоже. Наверняка, если начнётся выступление, в первую очередь постараются захватить эту часть города…

– Думаете, следует ждать нападения именно здесь? В лоб?

– По всему – нападут на переправу, чтобы ударить с тыла. А со стороны Амура, – рука Арефьева похлопала по карте. – По нам можно ударить только в одном месте. Учтите следующее: на других участках местности берег реки обрывистый. Природная преграда. На её преодоление у китайцев уйдёт слишком много времени.

– Выходит, – произнёс генерал-губернатор. – Первую линию обороны будем строить тут.

И указал пальцем на Торговую площадь перед пристанью и зданием таможни.

– Совершенно верно. – согласился Арефьев. – И это нужно делать незамедлительно, ваше высокопревосходительство. Нападут – не нападут, а бережёного бог бережёт. Так же предлагаю выставить небольшие по количеству солдат посты вдоль всего берега на равноудалённом расстоянии, так, чтобы караулы могли визуально контактировать друг с другом. Вот, смотрите.

Арефьев вновь склонился над картой.

– Все участки, как я уже говорил, должны быть равноудалёнными друг от друга. Так, чтобы, в случае необходимости, на помощь соседу могла прийти подмога откуда угодно. Первый участок, я думаю, следует сделать от казарм до Театральной. Второй: от Театральной, до Мастерской. И вглубь до Северной. Третий: от Мастерской до загородной. – палец коменданта стремительно летал по нарисованной планировке города. – Вглубь – также до Северной улицы. Четвёртый: от Северной, до Заводской. На каждом участке должно находиться по меньшей мере до полусотни вооружённых людей.

– Если мы столько наберём. Сколько людей надо на первой линии обороны? Как думаете поддерживать меж ними контакт?

Арефьев задумался.

– Здесь, – он указал на Большую улицу ближе к пристани. – Думаю выставить усиленный заслон. Человек сто пятьдесят. Лучше, двести.

– И наиболее опытных?

– Не обязательно. Если китайцы полезут на пристань в лоб, стреляй хоть в молоко, всё равно попадёшь. Здесь главное количество. Опытных людей предлагаю поставить в усиленные дозоры с тыла, со стороны Верхнее-Благовещенской и дороги от гошпиталя. А также, со стороны Зеи. Там, как правильно заметили, наиболее уязвимый участок. И ещё, Ваше высокопревосходительство. Линии обороны прикажите строить прямо сейчас, не дожидаясь утра.

– Не вижу препятствий. Инструмента хватит?

– На первое время, да. Я с представителями артиллерийского полка уже имел беседу. А утром вы уж о нас не забудьте. Поговорите с купцами.

– Об этом не волнуйтесь. Как со связью?

Арефьев провёл карандашом вдоль тонкой линии пересекающей весь город.

– Её установим по Бурхановке. Выделим на каждый пост по рыбацкой лодке с хозяевами. Они речку как свои пять пальцев знают.

– Любопытно. В целом план обороны неплох. Вот только имеется одна… закавыка. Китайцам, скорее всего, хорошо известно месторасположение наших артиллерийских точек. И в районе казарм, и возле Арки два орудия. Нельзя думать, будто им про это ничего не известно. Согласны?

– Так точно, Ваше высокопревосходительство. Конечно, орудия следует передислоцировать. Но не в полном объёме. Иначе мы открываем тыл с восточной стороны города. Да и орудия, что возле Арки, имеют прекрасный сектор обстрела. Что-то придумаем. И ещё, Ваше высокопревосходительство. Желательно, чтобы вы и ваша семья покинули особняк. При наступлении ваш дом может оказаться под прицельным огнём.

– Но наступления ещё нет.

– Так точно. И все же…

На морщинистом лице губернатора впервые за прошедшую ночь промелькнула улыбка.

– Ладно, господин полковник. В конце концов комендант города вы, а потому, вправе мне советовать, как поступать. Но я, в свою очередь, вправе сделать собственный выбор.

Алексей Дмитриевич поднялся, оправил мундир.

– Теперь займитесь подбором офицеров в штаб обороны. Людей вы знаете. А я распоряжусь насчёт транспортного средства для вас. Прощаться не станем. Через четыре часа я жду вас в думе, на встрече с купцами. Желательно к тому времени уже вести работы по обороне города.

Арефьев вскочил вслед за губернатором, оправил старый, вытертый в некоторых местах, полковничий китель.

– Благодарю за доверие, Ваше высокопревосходительство! – И быстрым, резким движением перекрестился. – С Богом!

Кнутов с Селезнёвым покинули здание Офицерского собрания одними из последних.

– Как теперь будет, Анисим Ильич?

Младший следователь нервно теребил шнурок сорочки, то наматывая его на палец, то разматывая.

– Работы у нас с тобой прибавится, как пить дать. – Кнутов обернулся в сторону помещения. Там, внутри на втором этаже умные головы решали их судьбу. Теперь ни от Кнутова, ни от Селезнёва ничего не зависело. Жизнь сама внесла коррективы в их дела.

Анисим Ильич похлопал себя по карманам, но конфет не обнаружил. Съел уже, что ли? И когда успел?

– Учителя, Харитон, нужно найти во что бы то ни стало. До утра. Возьми мой тарантас. Я до участка пешком доберусь. Хочу пообщаться с китайцем. Думаю, старик нам не всё выложил. Как найдёшь Сухорукова, сразу вези ко мне.

– В участок?

– Нет. В гостиницу. Буду там. Думаю, к тому времени я со стариком уже дотолкую. Возьми в помощь людей. Поднимай с постели. Вытаскивай из-за стола. Не найдёшь дома, ищи у любовниц. И весь город перерой! Вдоль и поперёк. Вдоль и поперёк!

Рука Кнутова потянулась к сорочке Селезнёва, сжала её так, что материя затрещала.

– До утра, слышишь, Харитон? Мне учитель нужен к утру!

Картавкин вторично разбудил Белого на рассвете, в начале пятого.

– Пора, Владимирович. Кажись, как ты и говорил… началось.

Хмель пропал моментально.

– Что? – молодой человек вскочил, метнулся к лавке, где с вечера сложил свою одежду, и принялся натягивать брюки.

– Вчера обстреляли «Селенгу». Есть убитые. Подробнее – не знаю.

– Из города сообщили? – Тут же спросил Олег Владимирович.

– Мой китайчонок только что приплыл с того берега. Сказывает, перед тем, как обстрелять судно, всем торговцам вышел приказ, запрещающий поездки в Благовещенск. Чуешь, чем пахнет?

– Чую, Семён Петрович. Лошадей запрягли?

– Уже как с полчаса.

– А почему раньше не разбудили?

Картавкин крепкой, мозолистой рукой потёр лысую голову.

– Иногда, Владимирович, и полчаса сна заменят на свете всё что угодно. Ты ещё про эти полчаса не раз, может, вспомнишь. Я вот что хотел у тебя спросить, да вчера как-то не решился.

Атаман замолчал, давая возможность гостю самому сообразить. Белый застегнул ремень, оправил сорочку, поверх неё надел пиджак.

– Ты, Семён Петрович, всё думаешь, может тебе подмогу дадут. Чтобы я подсобил. Ведь так?

– Так.

– Не дадут. – Олег Владимирович присел на лавку, принялся обуваться. – В городе от силы сотен пять штыков. Причём, плохо обученных тыловиков. Да сотни две казачьих сабель. Будь я на месте губернатора начал бы прямо сейчас, сегодня сбирать ополчение. Да и того, думаю, не хватит. – Правый сапог с трудом натягивался на ногу, от чего Белый морщился и кряхтел. – А тебе, Семён Петрович, от десятка стариков пользы мало. Единственный выход: держать оборону.

– Это мне и без тебя понятно, – отмахнулся Картавкин. – Ты мне скажи, сколько держать? Сутки? Трое? Неделю?

– Я тебе что, китайский предводитель, чтобы на такие вопросы ответить? – Не сдержался Белый. – Ты прости, Семён Петрович, но думаю даже он не скажет. А если тебе интересно моё мнение, – думаю – суток трое, не меньше.

Сердце Олега Владимировича сжалось в маленький, больной комок. Всего-навсего трое суток… Да за эти сутки вся Марковская может сгореть. А что будет с этим крепким, по-своему добрым, мужиком? Хунхузы законов не соблюдают – глумливы по своей нечестивости. И тот прекрасно понимал это.

Семён Петрович опустился на лавку, снова провёл рукой по лысой голове и неожиданно произнёс:

– А ведь я, кажись, понял, кто писульки на ту сторону возит.

– Да ты что? – Белый схватил табурет и поставил его напротив собеседника. – И кто?

– Всю ночь думал. И так и эдак прикидывал.

– Не томи!

– Тогда, в апреле, через неделю после артиллеристов, ко мне пятеро прибыли. Один – мой ходя, и четверо – с товаром. Приплыли, поторговали, и уплыли. А вот один-то остался. Наши его «дохтуром» окрестили. Болезни разные старик горазд лечить. У кого с животом беда, у кого с головой. Один раз даже роды принимал. Травы лечебные то на хлеб, то на одёжу менял. Я у него пару раз дурман-табак брал. Когда меня рысь поцарапала. Он к нам второй год ездит. Вот он-то, думаю, те писульки ходям и передал.

– Дурман-табак, говоришь? – Белому тут же вспомнилось лицо штабс-капитана Индурова. – И со многими он общался?

– Откуда мне знать? Я же говорю, на день задержался. А за день, сам знаешь, с кем хошь можно встретиться.

– Понятно. Дурман-табака хоть немного осталось, или всё выкурил?

– Мы хоть и неграмотные, – обиделся атаман, – а про дурь сей травы знаем. Лечим мы ею.

– Так осталось, или нет?

– Да имеется.

– Покажи.

Семён Петрович прошёл в угол комнаты, открыл один из ящиков комода ручной работы, вынул цветастую свернутую тряпицу.

– Вот.

Белый развернул материю, помял пальцами мятую сухую соломку, понюхал. Сладковатый цветочный запах щекотал ноздри. Белый отвернулся, чихнул, свернул тряпицу.

– И много было такого табака?

– Мало. С горстку. Дорогущий, зараза.

– Да, Семён Петрович, неплохо в вашей станице живут, если позволяют себе опиум употреблять.

– Чего? – не понял атаман.

– Да ничего, не обращай внимания. Скажи, у вас многие такой табак приобретали?

– Да вроде как особой надобности в том не было. Меня-то рысь порвала. Терёху, что третья хата с краю, тоже им пользовали, когда медведь поломал. А так он у меня лежит, на всякий случай.

– А кому-либо из городских ваш «дохтур» табак продавал?

– При мне нет. А так, кто ж его знает.

– В последнее время никто из твоих в город не ездил?

– Неделю назад. За провиантом да за водкой.

– Доктор ваш перед той поездкой приплывал?

– К нам нет. Так мог в любом месте хоть с кем встретиться. Берег-то длинный.

– Ладно. Так почему – доктор? И от кого послания?

– От кого, Владимирыч, твоя голова пущай болит. А вот почему я на него подумал, слушай. Те, что в апреле приплыли, торговали прямо на берегу. И с ними якшались только наши, станичные. Мой ходя ко мне поднимался. Не спорю. Но он верный человек. Те обмен произвели, по рукам ударили, и давай взад вертаться.

– Куда вертаться? – На лице Белого появилась улыбка.

– Взад…

– Назад?

– Обратно! Главно, – в тот же день. А вот дохтуришка-то остался. И благовещенские остались. Он весь следующий день среди них тёрся.

– Среди кого?

– Так в тот день много народу было. У нас ночевали братья Бубновы, были из казачьего полка. Артиллеристы ночь провели у Митрофана. А на следующий день и Рогановские людишки приехали. И Лукьянова.

– Зачем?

– Купцы понятно зачем. Мы как раз им зерно для фуража приготовили. По договору. Рыбу. И мясцо кое-какое имелось. Китайцы чего – нито для товарообмену подкинули. А военные? Кто ж их знает. Говорили, знакомство с местностью.

– А среди офицеров, Семён Петрович, ты такого штабс-капитана Индурова не припомнишь? – На всякий случай спросил Белый.

– Безголового-то? Как же не помню. Был он, вместе со всеми был.

Белый с удивлением посмотрел на атамана:

– Полк всего неделю на довольствии, а ты уже всех офицеров знал? И почему безголовый?

– А безголовый по причине любви к дочери Мичурина. Ему бы, дураку, понять: девчонка не его полёта птица, а он всё одно к ней клеится уже как полгода. Две стрелялки, как это у вас, в столицах, называется…

– Дуэли?

– Во, они самые… Слава Богу, все живы остались.

Белый посмотрел на часы. Циферблат показывал половину пятого.

– Путаешь, Семён Петрович. Его полк всего три месяца в городе.

– Полк три месяца, – согласился Картавкин. – А безголовый в Благовещенске с год уж. Он же в казачьем полку служил. А в апреле его к артиллеристам определили.

– А причина?

– Понятия не имею.

Олег Владимирович насторожился:

– С китайцем Индуров встречался?

– Не знаю. Разве за всем уследишь? А что, думаешь – он?

– Имеется одно подозрение, но выводы на нем строить рановато.

– Из всего, что ты наговорил, я много чего не понял, – Картавкин встал, прошёл к деревянной бадье, зачерпнул ковшом воды, напился. – А вот про подозрение – скажи.

Белый тоже хлебнул из ковша. Вода холодом обожгла горло и тяжёлой каплей упала в нутро.

– Штабс-капитан курит дурман-табак.

– Ну? – Не понял казак.

– А где он его берёт? Опиум в лавке не купишь.

– Не знаю, как там у вас, в столицах, а у нас его любой с той стороны привезёт. Ещё и в ножки кланяться будет, чтобы вы его за какую-нибудь тряпку выменяли. Нет, с таким подозрением у нас поголовно все предатели. Нет, искать нужно того, у кого деньги неожиданные появились. Не было, и вдруг – бац Наследство, нечаянный барыш! А за китайцем я послежу, не волнуйся.

– Так им же запретили к нам переплавляться?

– А как они будут знать, что у нас происходит? – Картавкин хитро прищурился. – Нет, Владимирович пусть едут. А не он – значит, прибудет кто-то другой. Но обязательно прибудет.

Всю дорогу кучер Архип молчал. Видимо, тяжко было после вчерашнего. Судя по вонючему перегару, который он тщетно пытался перебить чесноком и луком, потчевали Архипа вчера не благородным напитком, как Белого. Даже петь не захотел, когда Олег Владимирович его об этом попросил. Лишь когда показалась пологая сопка, за которой виднелся город, Архип вдруг вспомнил, что сегодня воскресенье, и что следует посетить церковь. Олег Владимирович, до сего дня так и не удосужившийся познакомиться с Благовещенском поближе, вяло поинтересовался: