Текст книги "Дикая вода"

Все остальное произошло в течение нескольких мгновений. Иван Спиридонович, прицелившись, нажал на спуск автомата, раздалась короткая очередь. Пули чиркнули перед самыми колесами машины, вырывая из дорожного полотна кусочки асфальта. Он понял, что промахнулся. Задержав выдох, нажал на спуск второй раз. Машину бросило вправо, и она сразу остановилась. Никто из конвоиров из-за шума мотора не слышал выстрелов. Офицер, сидевший в кабине, открыл дверку и высунул голову. Он сразу увидел спущенное колесо, поэтому одной ногой встал на ступеньку и спрыгнул на землю. Ему нужно было установить причину аварии. Иван Спиридонович поднялся из-за камней, встал во весь рост и закричал:

– Немедленно уезжайте назад! Проезд в город запрещен.

И в это время за его спиной раздался выстрел. Инстинктивно пригнувшись, он резко обернулся и увидел ствол ружья и белобрысую макушку над кустами у соседней скалы. Как раз в том месте, где еще недавно услышал настороживший его стук камней. Это был Санька. Своим выстрелом он, очевидно, хотел подтвердить серьезность слов Ивана Спиридоновича. Как он сюда попал, да еще с отцовским ружьем, Иван Спиридонович не мог понять. Да сейчас это не имело никакого значения. Санька выстрелил вверх, но его выстрел оказался роковым.

Конвоиров словно ветром сдуло с машины. Они попадали в кювет, и тут же с их стороны раздались длинные автоматные очереди. Иван Спиридонович почувствовал резкий удар по щеке и сразу же ощутил солоноватый привкус на губах. Зацепило, подумал он. Но это была не пуля. По щеке чиркнул кусочек камня, отскочивший от валуна. Иван Спиридонович упал на землю и услышал свист пуль над головой и рядом с собой. Конвоиры непрерывно стреляли, не давая подняться.

Он не боялся пуль, знал, что камни надежно защищают его. Главным сейчас было спасти Саньку. Надо же быть таким дураком, чтобы притащиться сюда, да еще заварить подобную кашу, подумал он о мальчишке. Захотелось показаться храбрым… Иван Спиридонович готов был пойти на что угодно, лишь бы спасти Саньку.

Он понимал, что конвоиры не знают, кто противостоит им, поэтому некоторое время будут осторожничать – стрелять из кювета. Свои головы подставлять под дурные пули им тоже неохота. А вести оттуда прицельный огонь трудно. Если Санька сейчас же бросится в кусты, он может под их прикрытием перебраться на другую сторону сопки. А там и до Рудногорска недалеко. Даже если его и поймают, убивать не станут. На безоружного мальчишку у конвоиров не поднимется рука. Надо только заставить его бросить ружье.

– Санька! – крикнул Иван Спиридонович, повернувшись к скале, у которой сидел мальчишка. – Бросай ружье и беги через кусты в город. Зови людей.

О людях он сказал просто так. Он уже не верил, что кто-то придет защищать его. Но на Саньку это могло подействовать. Ведь его не заставляли спасать свою шкуру. От него требовали привести помощь.

Конвоиры на мгновение перестали стрелять.

– Ты меня слышишь? – воспользовавшись тишиной, снова крикнул Иван Спиридонович.

– А вы? – донесся до него испуганный голос Саньки.

– Беги в город, собирай людей, – резко крикнул Иван Спиридонович.

– Куда бежать? – все тем же испуганным голосом спросил Санька.

– В автоколонну к Савельеву.

Конвоиры подозрительно молчали. Иван Спиридонович подался немного вперед и выглянул в щель между камней. Трое парней в серой мышиной форме, похожей на ту, что в войну носили немецкие каратели, низко прижавшись к земле, рывками пробирались к кустам, где сидел Санька. Именно оттуда послышался выстрел, и там они увидели ствол ружья. Поэтому главная опасность, как им казалось, исходила для них из этих кустов. Держа автоматы наготове, они делали бросок в пять-шесть шагов, падали на землю, внимательно разглядывая кусты, и снова поднимались для броска. Они начали охоту на жертву.

Из кювета опять раздались автоматные очереди, но Иван Спиридонович не обращал на них внимания. Это был отвлекающий маневр. Он внимательно следил только за теми, что пробирались к скале. И вдруг увидел, как один из них поднимает автомат и начинает целиться. Еще мгновение, он нажмет на спусковой крючок, и Саньки не будет. Иван Спиридонович схватил автомат и дал очередь.

Он стрелял так, чтобы не попасть в людей. Пули взрыли землю в двух метрах перед конвоирами. Те сразу упали, прижавшись лицами к земле. Но одновременно с этим, к его удивлению, началась стрельба не только из кювета, но и сзади, с самой незащищенной для него стороны. Очевидно, конвоиры уже взяли его и Саньку в полукольцо.

– Не стреляйте, там мальчик! – крикнул изо всех сил Иван Спиридонович и увидел поднимающегося из кустов огромного рыжего парня, который наводил на него автомат.

Он сразу вспомнил, что уже встречал его на фабрике, когда ходил туда с Долгопятовым. У рыжего на плече была татуировка. Не то цветок, не то какие-то символические знаки. Больше ничего вспомнить Иван Спиридонович не успел. Раздалась длинная очередь. Она прошила все его тело от пояса до плеча. Он не почувствовал боли, а ощутил вдруг странную тишину вокруг.

Это была необыкновенная тишина, в которой различался еле слышный серебряный звон. Слух Ивана Спиридоновича уловил нежные и переливчатые голоса невесть откуда взявшегося здесь церковного хора. Он увидел и сам хор, от которого отделилась красивая молодая женщина, вся в черном, с большими черными крыльями за спиной. Его поразило ее белое мраморное лицо с тонкими чертами, на котором выделялись большие темные глаза. Она пыталась что-то сказать ему, но он не мог разобрать слов. Понял только, что это была Варя, переодетая в ангела. До него донесся голос священника, громко читавшего молитву. «Упокой, Господи, души раб твоих грешных!» – произносил священник.

«Почему раб? – подумал Иван Спиридонович. – Почему раб, да еще грешных?» Это были его последние слова, дальше он уже ничего не чувствовал и не слышал.

Рыжий поднялся из кустов и подал остальным знак рукой. Они встали и пошли не к нему, а к камням, у которых лежал Иван Спиридонович. Он был мертв, это они определили сразу наметанным взглядом. Одна пуля попала чуть ниже глаза, поэтому лицо Ивана Спиридоновича было залито кровью.

– Ишь, сволочь, – подойдя к убитому, сказал один из конвоиров. – И щит у дороги, видать, он же поставил.

– А автомат-то у него какой, ты только посмотри, – произнес другой.

– Немецкий, видать, с войны сохранил, – заметил первый конвоир.

Он нагнулся, поднял автомат, выдернул из него рожок. Достал один патрон и, положив на ладонь, потрогал его пальцем.

– Там наверху еще один лежит, – сказал рыжий. – Я его достал первой очередью.

Конвоиры не спеша поднялись к скале. Санька лежал лицом вниз, левая рука его была неестественно вывернута, куртка на левом плече разорвана пулями. Из дырки на куртке и шеи сочилась кровь. Набычившись, рыжий молча постоял около него, затем носком ботинка перевернул мальчика на спину. Лицо Саньки было белым, тонкая струйка крови прочертила черную дорожку от правого уголка рта до края подбородка. Конвоиры, стоя полукругом, некоторое время разглядывали мальчика. Потом один из них произнес:

– Видать, дед с внуком. Пацан-то куда сунулся? Материно молоко на губах не высохло.

– Чего ты его жалеешь? – зло, с нескрываемым ожесточением сказал рыжий. – Из таких вот и вырастают патриоты или фашисты.

В это время рука Саньки дернулась, он мотнул головой и застонал. Конвоиры увидели, как на темени у рыжего зашевелились волосы. Один из них кинулся к мальчику, подхватил его на руки и бросился в сторону дороги. Санька открыл мутные, ничего не видящие глаза и снова застонал. Конвоир прижал его к себе окровавленной ладонью и бегом побежал вниз. И в это время увидел колонну автомобилей, приближающуюся со стороны города.

– А это еще кто едет? – спросил рыжий с явной тревогой в голосе.

Ему не ответили. Да никто из конвоиров и не знал ответа на этот вопрос. Это были машины рудногорской автоколонны. За рулем первой сидел Генка Савельев.

Затормозив у машины конвоя, около которой все еще стоял офицер, колонна блокировала дорогу. Генка заглушил мотор и вышел из кабины. Вслед за ним вылезли Долгопятов и Хомутов. Офицер не интересовал их. Они стали осматривать склон сопки, ища глазами Ивана Спиридоновича. Все трое были уверены, что он находится где-то там.

Не кричи, кукушка

1

Вадим нещадно гнал своего жигуленка, то и дело рискованно выскакивая на встречную полосу. Колеса на поворотах визжали, крошки асфальта дробью разлетались из-под них, но он не обращал на это внимания. Он торопился. Люська уже должна была прилететь, и Вадим понимал, что она вымоталась до предела и потому будет нервной и злой и, если он опоздает, всю эту злость выплеснет на него. Ему не хотелось ни ругаться, ни выслушивать упреки. Она была для него не просто партнером.

В Люськину фирму Вадима притащил друг и сокурсник Сема Ляпунов. Он, словно Бог, подвернулся в самую отчаянную минуту. После института со своей специальностью конструктора станков с числовым программным управлением Вадим нигде не мог найти работу. Ни станки, ни их конструкторы никому не были нужны. И если бы не Сема, ему пришлось бы бегать из одной конторы в другую еще неизвестно сколько.

Как оказалось, Сема еще год назад пристроился диспетчером в торговую фирму. Чаще всего развозил товар по точкам, но иногда сопровождал грузы от Москвы до Новосибирска. Рейсы были опасными, потому что в любом месте дороги можно было нарваться на рэкетиров, однако платили неплохо, и Сема сознательно шел на риск. Миллионером он не стал, но на жизнь хватало. Сема и привел Вадима в фирму, где Люська была товароведом.

А через месяц после того, как Вадим устроился на работу, у Семы был день рождения. По сложившейся традиции всем сотрудникам фирмы подобные праздники отмечали в конце рабочего дня. Протокольное мероприятие было стандартным и на редкость скучным. Выпив по две-три рюмки водки, тут же разливали чай и резали большой торт. Закончив с десертом, расходились.

Вадим попал на такое застолье впервые. И уходил с него неудовлетворенным. Ему показалось, что оно было лишь для затравки, настоящая гульба начнется после конторского междусобойчика. Но Сема куда-то слинял, разошлись и остальные, и Вадим остался на тротуаре у дверей конторы вдвоем с Люськой. Он нерешительно потоптался на месте, посмотрел на девушку.

– Ну и что ты думаешь делать? – спросила Люська, которая тоже осталась неудовлетворенной протокольным торжеством, и он увидел в ее круглых глазах таинственную загадочность.

– Засадить бы еще, – сказал Вадим тоном человека, умирающего от жажды, – да жаль не с кем.

Он разочарованно щелкнул пальцами и еще раз посмотрел на девушку. Несмотря на чрезмерную полноту, в ней было что-то привлекательное. У нее были добрые глаза и мягкая улыбка, да и вся она в отличие от современных тощих и вертлявых фифочек, у которых через слово изо рта вылетает мат, казалась кроткой и невероятно домашней. Люська опустила голову, ковырнула носком узкой туфли камешек на асфальте и заметила:

– Ну, конечно. Я для тебя – пустое место. – Ее карие глаза смотрели на Вадима почти наивно.

– А где мы можем выпить? – тут же оживился он, уже заранее зная, что она ответит.

– Если хочешь, у меня. – Люська смущенно улыбнулась и опустила голову. – Я живу одна.

Он снова посмотрел на нее. Люська действительно походила на сдобную булочку. От нее исходил аромат здоровья и домашнего уюта. Такие радуются каждому прожитому дню, не строя воздушных замков, чтобы не впадать потом в горькое разочарование. Они принимают жизнь такой, какая она есть, со всеми ее радостями и заботами. Люська ждала ответа, и он сказал легко, словно выдохнул:

– Пойдем!

Остаток вечера и ночь он провел у своей новой подруги. В постели она оказалась искуснее и трепетнее его невесты Тамары, на которой он собирался осенью жениться. И он подумал, что к Люське можно будет иногда забегать на вечерок.

Утром они пошли в контору вместе. В конце рабочего дня Люська подошла к Вадиму, осторожно дотронулась до его руки и сказала, невинно опустив глаза:

– Давай поужинаем у меня? Я купила отличные отбивные.

Вадим еще вчера обещал прийти к Тамаре и мучился, не зная, как объяснить свое отсутствие. А тут предстояло пропустить еще один вечер. Ревнивая Тамара наверняка закатит скандал. Но Люська смотрела на него с такой выжидательной преданностью, что он, замешкавшись лишь на мгновение, согласился. Оправдание перед совестью пришло само собой: объяснения с Тамарой все равно не избежать, так что один день отсутствия или два, теперь уже не имеет значения.

Ужин вышел на славу. Люська приготовила хороший салат, поставила на стол тарелку с прозрачно-розовыми, сочащимися капельками жира ломтиками семги и блюдо с горкой аппетитных, подрумяненных отбивных. Она, оказывается, не только любила поесть, но и умела хорошо готовить. Над тарелками стройными башенками возвышались две бутылки французского бордо и переливались тонкими гранями высокие хрустальные фужеры. Чуть в стороне стояла ваза с фруктами. Торжественный ужин удивил Вадима.

Едва уселись за стол, Люська, убрав с тарелки поставленную конусом накрахмаленную салфетку, сказала:

– Наливай! – и кивнула на бутылку бордо.

Он разлил вино по фужерам и немного растерянно спросил:

– В честь чего этот праздник?

– Хочу обсудить с тобой одну идею. – Она подняла фужер, чокнулась с Вадимом и неторопливо, маленькими глотками выпила вино. Поставила фужер на стол, пальцами подвинула к Вадиму, чтобы он снова наполнил его.

Вадим удивился еще больше, но фужер наполнил. Ужин становился загадочным. Он ждал объяснений, но Люська не торопилась. Разговор начала, когда они открыли вторую бутылку и хмель понемногу ударил обоим в головы.

– Что ты скажешь о нашей фирме? – спросила Люська, поворачивая в ладони рюмку и глядя на Вадима сквозь хрусталь. Ему показалось, что его разглядывают в подзорную трубу.

– А что я могу сказать? – пожал плечами Вадим и отворачиваясь. – Фирма как фирма. Деньги платит, значит, держится на плаву.

– Вот именно на плаву, – отодвинув фужер, скривила Люська полные губы.

– А ты можешь предложить что-то лучше? – Вадим слегка улыбнулся. Сама мысль о том, что в Люськиной голове могут бродить какие-то здравые идеи, казалась ему неестественной.

– Могу. – Люська повернулась к нему и посмотрела сквозь полуопущенные веки. – Собственное дело хочешь?

Вадим на некоторое время оторопел, потому что никогда не думал о собственном деле. Считал, что у него для этого нет опыта, да и денег тоже. А без денег свое дело не начнешь. Поэтому молчал, не зная, что ответить.

– Налей еще, – попросила Люська, пододвигая фужер.

Вадим протянул руку к бутылке, наполнил оба фужера до половины.

– Ты обратил внимание, чем торгуют челноки? – Она подняла на него глаза, и он отметил, что в них не было наивности. Они отражали холодную сосредоточенность. Не дождавшись ответа, продолжила: – Китайской дешевкой с фальшивыми этикетками. Весь этот товар рассчитан на самых бедных. А на них много не заработаешь. Надо ориентироваться на богатых.

Вадим отпил глоток вина, стараясь понять, куда она клонит. Китайских товаров действительно было много, но раз рынок завален ими, значит, они пользуются спросом. Но, оказывается, гадать не было нужды. Люська свою мысль выложила сразу.

– Я отложила на черный день шесть тысяч баксов, – сказала она, сложив на груди маленькие пухлые руки и глядя на него все тем же сосредоточенным взглядом. – Давай пустим их в оборот. Слетаем в Грецию, там можно по дешевке купить норковые шубы. На нашем рынке их пока нет.

Вадим наморщил лоб, пытаясь определить свою роль в этом деле. На билет до Греции и обратно он наскребет. А вот норковую шубу ему купить не на что. Люська и тут обошлась без загадок.

– Шубы покупаем на мои деньги, – сказала она. – Прибыль пополам.

Партнерство оформилось тут же, ни о какой любви не было и речи. Из фирмы они уволились после того, как купили билеты в Грецию. Норковые шубы продали быстро и заработали вдвое больше, чем истратили. В следующий рейс Вадим отправился один. Люська доверила ему свои деньги. Да и как было не доверить, если он поселился у нее и теперь все повседневные расходы стали общими. Объяснение с Тамарой произошло неожиданно легко.

– Понимаешь, – сказал Вадим, возвратившись из очередной поездки. – Я завел свое дело и на встречи с тобой просто не остается времени. Ты не сердись, я буду звонить, как только появится возможность.

Тамара все поняла и попыталась посмотреть ему в глаза, но он отвел взгляд. За последнее время Вадим неузнаваемо изменился. Вместо заношенных джинсов с кроссовками носил дорогие рубашку и брюки, на ногах – модные ботинки, а на шее – толстую золотую цепь. Изменил Вадим и прическу. Теперь он был подстрижен коротко, почти под ноль. Но Тамару удивила не его внешность, а откровенная ложь. Она поняла, что он продался обеспеченной женщине. В этом убеждало еще и то, что от него несло стойкими горьковатыми духами, которыми пользуются только женщины. Раньше он никогда не душился, горьковатый запах раздражал ее. Прикусив нижнюю губу, Тамара подыскивала самые злые слова, которыми могла бы ответить. Залилась краской, разжала побелевшие губы и сказала:

– Ну и мразь же ты, Вадик. – Дернула плечом и добавила: – Ничтожество.

Повернулась и зашагала прочь. Он хотел ответить грубостью, но сдержался, рассудив, что все вышло как нельзя лучше. Ни слез, ни упреков. Томка оказалась молодцом, ушла гордо. Вадим проводил ее взглядом, несколько мгновений слушая, как она стучит по асфальту стертыми каблуками туфель, и неторопливо направился к Люське.

На ужин его ждал хороший бифштекс и бутылка бордо. Но есть не хотелось. Он чувствовал себя, словно человек, спасшийся после кораблекрушения. Жить остался, а все, чем дорожил, утонуло. Такое состояние лишало душевного комфорта и навевало грусть. Вадим выпил вина и, отказавшись от ужина, сел на диван смотреть телевизор. С Тамарой он решил поговорить позже, когда бизнес встанет на широкую ногу. Подумал, что никуда она не уйдет, ведь на деловой партнерше жениться он не собирался.

Дело, которое предложила Люська, быстро пошло в гору. Через год они продали ее однокомнатную квартиру и купили трехкомнатную. Еще через год обзавелись машиной и импортной мебелью. А совсем недавно стали арендовать отдел в приличном магазине, наняли продавщицу. Она была молоденькой, но ушлой. Знала, где стрельнуть глазками, сделать так, чтобы как бы невзначай почти на всю длину обнажилось оголенное бедро, а где держать дистанцию. Люська сразу усекла это, но отказывать девушке в работе не стала. Однако дома, бросив взгляд на мускулистую фигуру Вадима, сказала:

– Застукаю с продавщицей, кастрирую.

Заводить шашни с продавщицей Вадим не собирался. Женщин ему хватало. Во время челночных рейсов за товаром всякий раз была новая, а то и две. Подсчитывая вырученные после таких поездок деньги, Вадим с благодарностью смотрел на Люську и думал о том, как бы он жил сейчас, не встреть ее. А то, что она такая толстая (за это время Люська потолстела еще больше, ее короткая шея почти исчезла, а раздобревший подбородок лежал на груди, под ним все время потело, поэтому Люська носила закрытые кофточки), так не всем же иметь стройных. Во всем остальном Вадим был счастлив. Как ему казалось, он имел все, что мог пожелать смертный человек. Тамара как-то сама собой забылась, за все это время он не вспомнил о ней ни разу.

Но вчера после полудни он встретил Сему Ляпунова, которого не видел почти два года. Зашли в летнее кафе выпить по кружке пивка, сели за круглый пластмассовый столик. Сема работал все в той же фирме и был чрезвычайно доволен. Фирма помимо других приобретений купила макаронную фабрику, Сему назначили ее коммерческим директором. Однако главная новость была не эта. Полгода назад Сема женился, и его женой стала бывшая невеста Вадима – Тамара.

От этой новости Вадим ощутил состояние, близкое к шоку. Жизнь, минуту назад казавшаяся сплошным праздником, вдруг потеряла смысл. Ведь он зарабатывал деньги не для того, чтобы, набив ими подушку, с благоговением ложиться на нее каждую ночь. Деньги не делают человека счастливым, если их не на кого тратить. Между тем Сема говорил, не останавливаясь, и в основном о Тамаре.

– Ты знаешь, – захлебывался он восторженным откровением. – Если бы не Тамара, я бы никогда не стал коммерческим директором. Она максималистка. Для нее деньги – не самое важное. Для нее главное – положение человека в обществе, среда, в которой он вращается. И потом она такая красивая. Ей даже руку приятно поцеловать. Разве это не счастье? Мы же живем ради баб. Не так ли? – Он наклонился почти к самому лицу Вадима, дохнув на него запахом свежего пива. Вадим осторожно отодвинулся в сторону.

За все время жизни с Люськой Вадим ни разу не целовал ей руку. И не понимал, какое удовольствие может получить мужчина, прикасаясь губами к толстой, потной, постоянно пахнущей то селедкой, то луком, то еще чем-нибудь руке женщины.

Сема еще что-то долдонил, но Вадим уже пропускал это мимо ушей. Сидеть за столиком с мужем той, которую ты любил, и слушать его рассказы о том, как он целует ее руки, расхотелось, Вадим расплатился за свое пиво и, сославшись на дела, ушел.

Дома было одиноко и неуютно. Вадим достал из холодильника бутылку водки, налил почти полный стакан, выпил залпом, нехотя пожевал оставшийся от завтрака и уже немного подсохший ломтик ветчины. Думал, что после этого станет легче, но хмель не брал. Вадим допил водку, посидел немного и выпил еще несколько бутылок пива. Облегчение не приходило.

Надо было перед кем-то выговориться, но друзей у Вадима не осталось. Он включил телевизор. На экране показывали американскую жизнь. Кто-то кого-то убивал, кто-то насиловал, кто-то убегал от погони. Вадим выключил телевизор, достал из холодильника еще одну бутылку водки, налил половину стакана, выпил. Не раздеваясь, лег на диван и провалился в бездну.

2

Утром Вадим прибрал комнату, выбросил в мусоропровод пустые бутылки и поехал встречать Люську. Настроение было отвратительным. Он глянул на себя в переднее зеркальце. Лицо помято, словно скомканная, а затем разглаженная на колене бумага, глаза заплыли, вместо них – узкие щелочки. В голове слегка постукивает, во всем теле вялость. Типичное состояние человека с похмелья. А все потому, что позавидовал женитьбе Семы Ляпунова. Он только сейчас понял, что приобрел совсем не то, к чему стремился. Сытая жизнь хороша только для желудка. Душе нужно другое.

Он ругал себя за то, что напился, похмелье вызывало физическую боль. Вадим потрогал пальцами затылок, затем глянул на часы. Самолет уже прилетел, а до аэропорта еще пилить да пилить. Придется сказать Люське, что менял по дороге колесо. Она, конечно, не поверит – и скандала не избежать. Но в нем не будет злобы и неприязни. Пока доберутся из аэропорта до дому, удастся помириться. Тем более что коньяк для встречи стоит в баре, а в морозилке лежат пельмени. Он их купил в кулинарии еще вчера. Люська не виновата в его душевных страданиях, она честно отрабатывает обязанности партнера.

При мысли о том, что придется пить и сегодня, Вадим снова посмотрел на себя в зеркало. Лицо было все таким же помятым, а глаза заплывшими. «И зачем надо было напиваться? – подумал он, погладив пальцами кожу на щеке. – И еще эта Тамара… Ну, вышла замуж, и пусть выходит»… Он досадливо сморщился, пытаясь отогнать саму мысль о ней. Вадим исключил Тамару из своей жизни еще два года назад. Тогда почему же она не выходит из головы, почему так ноет сердце при одной мысли о ней? Он вдруг представил, как Сема целует ей руку, и неосознанно тряхнул головой, словно пытался отогнать кошмарный сон. Он сам целовал руки Тамаре, даже сейчас помнил ее узкие ладони с тонкими, длинными пальцами и необыкновенно нежной кожей. Такие руки бывают только у настоящих женщин. У Люськи они грубые, а кожа на ладонях жесткая, как фанера.

Вадим вспомнил взгляд Тамары, когда разговаривал с ней последний раз. Сначала она смотрела на него с брезгливым отвращением, но потом брезгливость вдруг сменилась непонятной, пронзительной жалостью. Тогда он не придал этому значения, а сейчас понял, почему она пожалела его. Так смотрят на убогих, бросая в их кружку звякающую монету. Он непроизвольно сжался и отвел взгляд. «Все в мире вершится по одному закону, – подумал Вадим. – За каждое приобретение нужно платить. Неважно чем – деньгами, удовольствием, любовью. Тамара, конечно, красивая, но Люська – несгораемый сейф. Что выбрал, то и досталось».

Он пытался успокоить себя этой мыслью, но успокоения не пришло. Мстительная память вдруг ни с того ни с сего вызвала из небытия еще одну девушку, прекраснее которой он не встречал никого в жизни. Может быть потому, что это была первая любовь. Перед глазами вдруг встали пляж, неширокая, спокойная речка с песчаным пляжем и густыми тальниками по берегам и Катя в голубом купальнике на белом песке. Картинка предстала так явственно, что на Вадима даже пахнуло запахом свежей воды и чистого женского тела. В тот день Катя впервые поцеловала его. Такую девушку Господь Бог посылает только раз в жизни. Вот за кого он отдал бы и «несгораемый сейф», и все благополучие. Но прошлое не возвращается. «Может быть, и к лучшему», – подумал Вадим. Он сбросил скорость и осторожнее повел автомобиль. Ну ее к черту, эту скорость. В таком состоянии недалеко до беды. Обгоняя очередную машину, он едва разминулся с летевшим навстречу «фордом».

А Катя не уходила из памяти. Она словно спрашивала, нашел ли он счастье после того, как трусливо предал ее? «Какое там счастье? – мотнул головой, отвечая сам себе Вадим. – Счастливыми чаще всего оказываются не предающие, а преданные». При этом вслед за Катей ему снова вспомнилась Тамара.

В аэропорту ему удалось поставить жигуленка почти у самого выхода из здания аэровокзала. Свободное место было здесь всего одно, и на него уже нацелился старичок на «запорожце». Но пока он, высунув голову из кабины, выруливал, стараясь не задеть стоявший рядом «мерседес», Вадим проскочил на незанятое место, торопливо, по-воровски захлопнул дверцу и бегом кинулся в здание аэровокзала. Когда старичок сообразил, в чем дело, Вадим уже исчез.

У самых дверей аэровокзала он чуть не сшиб с ног бомжа, пытавшегося поднять с пола пластмассовую бутылку из-под газированной воды, оставленную кем-то из пассажиров. Бомж поднял на Вадима глаза, полные испуга. Очевидно, ему показалось, что тот хочет отобрать трофей – бутылка была выпита только наполовину. Вадим оторопело остановился. Перед ним было подобие человека, возраст которого затруднился бы определить самый опытный судмедэксперт. Лицо бомжа было покрыто толстым слоем грязи, сквозь которую проступала такая же грязная, клочкастая щетина. Его руки тряслись, выглядывавшие из-под рукавов драного пиджака кисти были покрыты не то ошметками грязи, не то коростами. Вадим хотел извиниться, но вдруг услышал позади себя трескучий, надломленный голос:

– Давай сюда! Чего остановился.

Он обернулся. За его спиной стояла такая же опустившаяся женщина и протягивала руку к бутылке, которую прижимал к груди бомж. У нее был щербатый рот и разбитое, в засохших кровоподтеках лицо. Вадиму стало жутко от этой не весть откуда взявшейся пары, и он рывком дернул на себя дверь, чтобы быстрее скрыться от кошмарного видения.

Самолет из Эмиратов прилетел вовремя, но пассажиров не выпускали из зала таможенного контроля. Как оказалось, вчера вечером который уже раз за последний месяц были изменены таможенные правила, и теперь за каждый килограмм груза надо было вносить дополнительную плату. Таможенный зал был наглухо закрыт, но сквозь его стены доносилось недовольное гудение челноков. Вадим понимал, что сколько бы они ни гудели, деньги с них все равно сдерут. Он даже обрадовался задержке: не придется оправдываться перед Люськой за опоздание. А что касается дополнительной оплаты, ее возместят покупатели. Государство дерет с челноков, челноки – с трудового народа. Таков закон рынка.

Вадим огляделся. В зале было немноголюдно. Лишь у одной секции собрался народ, там начиналась регистрация на очередной рейс. Когда он входил в здание, дикторша как раз объявляла об этом. Самолет авиакомпании «Люфтганза» отправлялся из Новосибирска во Франкфурт-на-Майне.

Из дверей таможенного зала никто не выходил, и Вадим решил пройти в буфет, выпить стакан пепси-колы. С похмелья всегда хочется пить. Он уже почти дошел до буфета, когда увидел недалеко от очереди, выстроившейся на регистрацию, девушку в широкополой черной шляпе и элегантном темно-сером пальто. Ее загорелое, красивое лицо, на котором выделялись большие глаза и чуть припухшие, сочные губы, невольно задерживало на себе взгляд. В нем отражались уверенность и большое чувство собственного достоинства. Он старался не обращать внимания на таких девушек, потому что наметанным глазом сразу определял: они не для него. Они совсем из другого мира, в который ему нет и, по всей видимости, никогда не будет доступа. Но эта поразила его. В ней все было настолько совершенно, что не заглядеться на нее было невозможно. Вадиму показалось в ней что-то неземное. И еще подумалось, что где-то он ее уже видел. Но рассматривать ее, стоявшую в одиночестве посреди зала, было неудобно. Проскочив мимо девушки, он подошел к стойке буфета и попросил стакан пепси-колы.

Напиток был холодным и приятно освежал. Неторопливо потягивая его, Вадим повернул голову, чтобы еще раз посмотреть на девушку. Но ее уже не было. Он обвел взглядом огромный зал и увидел, что она стоит около газетного киоска и разговаривает с Семой Ляпуновым. «А этот пройдоха откуда здесь взялся?» – с неприязнью подумал Вадим и почувствовал, что на сердце заскребли кошки. Он второй раз позавидовал Семе. Первый раз вчера, когда узнал, что тот женился на Тамаре. Тамара не Люська, с которой можно пить водку и разговаривать матом. У нее совсем другие интересы в жизни. Она и прочитала больше, и в музыке разбиралась лучше, иногда заставляя его слушать свою игру на пианино, и все человеческие поступки делила на дозволенные и те, что грех совершать. Этот «грех» смешил его. Вадим не понимал, зачем отказывать себе в чем-то, если у человека всего одна жизнь и то, что не сделал на этом свете, на том уже не совершишь никогда. Да, Тамара была из другого мира, как и эта девушка, с которой разговаривал Сема.

«О чем они могут говорить?» – невольно подумал Вадим, в котором начала закипать злость против Семы, и, поставив стакан с недопитой пепси-колой, он уже хотел направиться к своему дружку, но увидел, что к ним подошел высокий парень в длинном черном пальто из дорогого кашемира. Вадим хорошо знал цену шмоткам и сразу прикинул, что пальто стоит не меньше пятисот долларов. Парень что-то сказал девушке, та понимающе кивнула, пересекла зал и пристроилась к очереди улетавших во Франкфурт-на-Майне. Теперь девушка встала лицом к Вадиму и, хотя она находилась далеко, он готов был поклясться, что где-то видел ее. И мучительно, до боли в голове, стал вспоминать. Так бывает, когда на ум неожиданно придет забытый мотив. Ты начинаешь воспроизводить мелодию, а из какого музыкального произведения она вырвана, не можешь вспомнить. Девушка тоже посмотрела на Вадима. Их взгляды встретились, и его сразу обожгло: «Неужели Катя? Откуда ей взяться? Да и как она могла преобразиться в такое чудо?»