Текст книги "Боже, спаси президента"

8

– Я так счастлив, что у нас наконец-то появилась возможность пообщаться лично! – Его английский был слишком медленным и слишком правильным, но мне было без разницы. Я и не такое готов был простить.

– Да, я тоже, и спасибо, что вытащил меня оттуда. Это было ужасно.

– Все твои проблемы закончились. – Похлопав меня по колену, блондин рассмеялся.

Смеялся он, как мальчишка. У него было очень юное лицо, и маленькие морщинки в уголках голубых глаз казались неестественными, как театральный грим на подростке. Светлые волосы были пострижены, как у Хью Гранта в девяностые годы. Парня можно было засунуть в школьную форму и отправить учиться в Итон[52]52
  Частная британская школа-пансион для мальчиков 13–18 лет. – Примеч. пер.


[Закрыть].

– Может, выпьем вместе? – предложил он.

– Отличная мысль. Я мог бы сейчас полбара выпить. Да и ты, наверное, тоже.

– Да уж…

Нет, я не готовился дать дёру со своим новым любовником. Едва я пришел в себя, парень назвал свое имя. Это был Валери. Он приехал в Коллиур, чтобы встретиться со мной, но не смог дозвониться, и Элоди подсказала ему идти на пляж, о котором я упомянул в своем сообщении. Дальше – совсем просто. Он убедил жандармов, что зять его дяди – префект полиции в этом районе. Это было правдой, и ему немедленно предоставили машину с водителем. А потом привели меня.

– У grande famille, – сказал он, пока мы ехали, – есть два преимущества. Во-первых, ничего не надо делать, у тебя и так все есть. То есть за тебя работает фамилия. Это значит, что ты никогда не будешь пустым местом, даже если ты полный идиот. Как, например, один их моих дядьев… – Он понизил голос, показав глазами на водителя. – А во-вторых, всегда найдется какой-нибудь родственник, который спасет тебя от небольших неприятностей вроде ареста.

Внезапно я понял, почему Элоди стремилась выйти за него. Пожалуй, стоило потерять свободу… чтобы обрести другую свободу – от всякого рода проблем, сопровождающих нашу жизнь.

Еще я понял, что Валери нормальный парень. Реалист. Из богатой семьи, которая всегда будет богатой, если только французская экономика окончательно не рухнет. Но как англичанин могу сказать: сколько бы французы ни жаловались, их экономика – одна из самых стабильных в мире. Для того, чтобы нанести ей ощутимый урон, потребуется мощный катаклизм, который в одночасье уничтожит все виноградники, все источники первоклассной минеральной воды, все автомобильные и нефтеперерабатывающие заводы, а заодно великолепные замки и собрания искусств. Но такого катаклизма не будет (во всяком случае, надо надеяться), а принимая во внимание, что Франция поддерживает подозрительно тесные отношения с государствами-изгоями, нисколько не сомневаюсь, что она подстраховалась с сырьевыми и прочими ресурсами.

– И все же у grande famille есть одно неудобство, – продолжал Валери. – Для нас женитьба – это не просто союз двух любовников, которые обещают делить арендную плату вплоть до развода. – В его голосе появилась настойчивость, свойственная лектору или аукционисту, представляющему лот. – Это своего рода инициация. Я имею в виду, для того, кто входит в семью. Новый человек для нас сродни иммигранту. Само собой, за исключением случаев, когда женятся кузены. Но я не хочу жениться на кузине. Я уже переспал с большинством из них, то есть с теми, с кем это не наказуемо законом, и чувство было такое, как будто ты спишь с родной сестрой. Так что спасибо, нет. – Я увидел в зеркале заднего вида заинтересованный взгляд водителя. Чтобы понять эту часть разговора, не требовался диплом по английскому языку. – Вот поэтому-то Bonne Maman вся изнервничалась, – закончил Валери.

– Bonne Maman?

– Бабуля, – рассмеялся он. – Так у нас зовут бабушку.

– А, то есть это Бабулю Элоди называет твоей… бабушкой?

– Бабкой-стервой. Да, это не секрет. И Элоди права. Это из-за нее ты должен быть крайне дипломатичен. Она – причина всего нашего merde.

– Она хочет помешать свадьбе, так?

– Вот именно. Поэтому я все организую самостоятельно, и не в родовом гнезде, разумеется. Вообще-то она не может нам помешать. В конце концов, на дворе двадцать первый век. А вот навредить может. Уже вредит: принялась убеждать семью, что этот брак неправильный. Она пытается добиться, чтобы все boycotter la cérémonie[53]53
  Бойкотировали свадебную церемонию (фр.).


[Закрыть]. Это ужасно. Я люблю Элоди, но если вся моя семья восстанет против этого брака, мне придется несладко. Я de la famille[54]54
  Принадлежу своей семье (фр.).


[Закрыть], понимаешь?

– Конечно, – ответил я, хотя не мог припомнить, когда в последний раз спрашивал у своей семьи разрешения или совета.

– Бабуля настраивает всех против нас с Элоди. Так что ты должен прийти к нам в дом и встретиться с моими родителями. Элоди тоже приедет. Возможно, с отцом. Мы должны показать, что вы – хорошие люди и можете организовать потрясающий банкет. Тогда Бабуле будет сложнее противостоять.

– У нее даже к еде есть претензии? – спросил я.

– О да! В прошлом году на свадьбе моего кузена Бенедикта произошел ужасный инцидент с traiteur.

– С поставщиком? А что он натворил?

(По голосу Валери можно было подумать, что этот несчастный traiteur переспал с невестой на горе пирожных.)

– Уверен, Бабуля сама расскажет тебе все подробности, – ответил он со вздохом. Как я понял, тема была болезненной. – Когда ты можешь приехать к нам в Сен-Тропе?

– Сен-Тропе?

– Да, там загородный дом моих родителей. Если можно, приезжай в эти выходные. Дело очень срочное.

– Отлично! – Уик-энд в шикарном доме в Сен Тропе. Какой идиот от этого откажется?

– Спасибо. – Валери посмотрел на меня с благодарностью и перевел взгляд на часы. – О, прошу меня извинить, но времени на то, чтобы выпить, уже не осталось. Я должен вернуться в Сен-Тропе. Там идет дипломатическая война, и мне надо быть на передовой.

Машина остановились у вокзала.

– До встречи, – сказал Валери. – Слава богу, они не забрали мой кокаин, а то пришлось бы снова звонить префекту. Хочешь нюхнуть? – Он принялся копаться в кармане пиджака, не обращая внимания на жандарма-водителя, который наблюдал за нами в зеркало.

– Нет, спасибо. Я лучше ударю по розовому вину. Точно не можешь присоединиться?

– Да, я должен ехать.

Мы обменялись рукопожатиями, и я еще раз поблагодарил парня за спасение. Он вылез из машины и распорядился, чтобы водитель довез меня до гостиницы, как если бы это был его личный шофер. Я решил, что они с Элоди – отличная пара. Оба пёрли напролом, как стая бизонов.

Принимая во внимание благополучное окончание вечера, я был в приподнятом настроении. Двое привидений (они сидели там же) взглянули на меня с повышенным интересом и синхронно кивнули на мое энергичное bonsoir.

И только открыв дверь номера и увидев взбешенную М., я понял, что не всем в этом мире так же хорошо, как мне.

9

Спорить с красивыми женщинами всегда тяжело. Меня осыпают упреками, а я ловлю себя на том, что любуюсь ее лицом. Или еще чем-нибудь, пониже.

Но у М. была своеобразная манера выяснять отношения. Она смотрела мне прямо в глаза, что лишало меня возможности заняться созерцанием ее точеной фигурки, и к тому же она вопила так громко, что фанаты рока потянулись бы за затычками для ушей.

Послушать ее, я был «чертовым идиотом», которого «совершенно правильно арестовали», а ведь она «предупреждала, черт побери, держаться подальше от этих спецназовцев».

Я спросил, откуда она все знает, и М. прокричала, что «об этом уже знает весь город» и что она «не удивится, если завтра в газетах появятся наши фотографии в голом виде». По ее словам, я был «абсолютно чокнутым», ввязавшись во все это, и даже более того – я делаю все, чтобы ей все испортить.

Когда она остановилась, чтобы перевести дыхание, я сообщил, что вечер прошел не без успеха: кое-что удалось узнать про осетра.

– Да-а? – Это сбавило ее пыл, но к известию она отнеслась со скептицизмом.

Я рассказал про Камарг.

– Камарг? – М. задумалась и в конце концов заключила, что это логично: – Там полно соленых озер. Плюс река, Petit Rhône[55]55
  Маленькая Рона (фр.).


[Закрыть]. Осетр вполне может там обитать. Но откуда тебе это известно?

– Один из спецназовцев рассказал, – признался я.

Это вызвало очередную волну нападок. Я же «обещал оставить их в покое». Как она может доверять мне, «когда я не в состоянии сдержать слова».

– Извини, – ответил я, – но это они пристали ко мне, а не наоборот. И я, как видишь, добился результата.

– Да, но какой ценой! – Она никак не могла успокоиться. – Ты даже не представляешь, какую кашу ты заварил, Пол. Господи! И зачем только я тебя ждала. Надо было валить отсюда к чертовой матери.

Когда тебе говорят такое, поневоле чувствуешь себя ненужным.

– Ну и почему ты осталась? – спросил я, подавляя обиду.

– Не знаю! – Пожав плечами, М. села на кровать. – Ты не должен был привлекать внимание властей.

– Погоди секунду, что именно ты под этим подразумеваешь? – спросил я. – Ты пригласила меня в эту поездку, потому что думала, что в паре привлечешь меньше внимания? И пока ты занимаешься своим расследованием, я выступаю в роли прикрытия?

– Нет, конечно же нет! Я думала, нам будет весело вместе. После Лос-Анджелеса. – Она вздохнула. – Но согласись, непросто, когда парень, которого ты пригласила, поднимает на уши всю полицию, в то время как ты, то есть я, пытаешься осторожно наводить справки. А если бы тебе предъявили обвинение и вызвали в суд?

– Но мне не предъявили обвинения, – резонно заметил я. – И я разузнал, где может водиться осетр. Ведь в этом и состоит цель твоей поездки, разве не так? Я всего лишь пытался помочь.

– Это правда, – снизошла она. – Но все равно, в Коллиуре нам оставаться нельзя. И я, кажется, знаю, где мы можем спрятаться. – Она встала и подошла к окну.

– Спрятаться?

– Ну да, мне же нужно увести тебя подальше от сумасшедших англичанок и мужчин в форме. Я знаю один остров, на котором нет ни полиции, ни солдат. По-моему, там даже почтальона нет.

Я не хотел портить ей настроение тем, что меня беспокоили вовсе не англичанки и уж тем более не мужчины в форме. Судя по всему, основной нашей проблемой был тот самый коп в кожаном пиджаке.

По уши в пастисе
Бандоль

1

Французский комик Фернандель как-то сказал, что рюмка пастиса подобна женской груди. Одной недостаточно, а три – это уже чересчур.

Другое сходство пастиса с грудью в том, что и с тем и с другим французы любят поиграть. Дай французу графин воды и стакан этого крепкого напитка, и он возвращается в детство, когда ребенком наполнял стаканчики в ванной. А все из-за потрясающего свойства пастиса менять цвет при контакте с водой, и дело не только в оттенке: из янтарно-прозрачного он превращается в молочно-золотой.

Неудивительно, что Поль Рикар, парень, запантентовавший этот напиток, заработал приличное состояние. В моем скромном понимании, свои доходы он использовал очень мудро – купив два острова вблизи Лазурного Берега: Эмбьез – достаточно большой, чтобы на нем уместилось двадцать акров виноградников, и крошечный Бендор, остров-отель, в паре сотен ярдов от курорта Бандоль.

Именно туда мы с М. и направились, чтобы, по ее выражению, «спрятаться». К сожалению, я совершенно забыл предупреждение одного парижского бармена: пастис, проложивший дорогу к прованским сердцам и печенкам, отлично развязывает языки. И еще. Когда говорят «Quel pastis!»[56]56
  Какой пастис! (фр.).


[Закрыть], подразумевается, что положение дел такое же мутное и неопределенное, как цвет самого напитка.

Короче, я был на грани того, чтобы влипнуть в совершенный пастис.

Мы ехали на поезде из Коллиура. Утреннее солнце уже поднялось высоко над крышами домов.

– Что ты им рассказал? – спросила М. в пятый или шестой раз. Она напоминала полицейского, который без конца задает один и тот же вопрос, надеясь, что задержанный изменит свои показания или начнет сам себе противоречить.

Я повторил основные моменты из допроса прошлой ночи.

– А этот спецназовец… Как именно ты спросил его об осетрах?

– Я просто спросил, не попадались ли они ему в воде.

– Что, прямо так напрямую и спросил?

– По-твоему, мне надо было начать с сардин и постепенно перейти к более крупной рыбе?

Подразумевалось, что это шутка, но М. не рассмеялась. Вместо этого она углубилась в какую-то параноидальную теорию о том, что на самом деле целью полицейских были вовсе не пьяные эксбиционисты, а я, собственной персоной. Мне не хотелось убеждать ее, что она воспринимает все чересчур драматично. Ну и что такого в том, что полиции известно, что она занимается осетрами? В конце концов, речь идет о рыбе, а не об атомных подводных лодках. Ведь меня-то они отпустили! А арестовать М. никто и не пытался.

– Послушай, – сказал я, – нас замели, потому что групповой секс на пляже вредит репутации городка, вот и все. Какой-то ханжа позвонил в полицию, подслушав, о чем мы трепались в баре.

М. выдавила слабую улыбку, первую за день:

– Да, наверное, ты прав.

– А что ты собираешься делать с информацией о замеченном осетре? – спросил я.

– Я сообщила о нем куда следует. Мы попытаемся выяснить, где именно спецназ проводил тренировки.

Так прозаично? Я бы на ее месте подумал о том, чтобы нанять самолет сверхлегкой авиации и намотать пару кругов над морем!

Едва поезд выкатился из тоннеля, я просмотрел свежий номер «Midi Libre». А вдруг и вправду моя пляжная вечеринка попала если не на первую полосу, то хотя бы в середину? Всем ведь известно, что скандалы, тем более такие пикантные, лучше всего увеличивают тиражи.

К моему облегчению, никаких заголовков вроде «Сексуального Суссекса» не наблюдалось. И все же вчерашний день был богат событиями. Я зачитал вслух пару заметок, чтобы поднять настроение М.:

– «В Сере, в Пиренеях, два диких кабана ворвались в классную комнату. Взрослый кабан и кабаненок расшвыряли парты и целых десять минут гоняли детей, после чего выбежали на улицу и снесли англичанина с велосипеда. С кабанами ничего не случилось, а вот англичанин получил вывих плеча…» Ничего себе благополучный исход, – заметил я. – Местная природа побеждает британцев со счетом два ноль.

М. возразила. По ее мнению, автор статьи пытался успокоить охотников: в горах не перевелись кабаны, и даже более того, наличие кабаненка подтверждает рост популяции.

Посмотрев на нее с сочувствием, я прочитал сводку погоды. Вдоль побережья ожидается шквалистый ветер. Около Коллиура море будет agitée – раздраженное (не знаю, правильно ли я перевел этот термин), но дальше к северо-востоку, куда мы направляемся, все не так плохо – там море будет всего лишь ridée, то есть морщинистое.

– Прямо как я, – сказала она.

– Ты не морщинистая.

– Морщинистая. И грудь у меня висит.

– Ничего подобного. Твоя грудь великолепна. Особенно когда agitée.

М. выдавила из себя короткий смешок и снова уставилась на свой телефон. Она не сводила с него глаз, собираясь ответить сразу, как он зазвонит.

– Я и не знал, что океанография – такая нервная наука, – сказал я. – Я-то думал, ты плаваешь среди коралловых рифов и играешь с дельфинами.

Усилием воли М. заставила себя отвлечься.

– Извини, – проговорила она. – Я забыла, что мы едем на поезде по югу Франции, что стоит ослепительный солнечный день и мы будем заниматься сексом до умопомрачения, как только доберемся до отеля.

Я на несколько секунд погрузился в приятные мечтания, которые нарушил звонок Элоди. Она слишком торопилась, чтобы тратить время на приветствие:

– Ты звонил моему отцу, чтобы тот помог получить деньги для твоего сумасшедшего друга Джейка?

– Да, – признался я.

– Не приставай к нему с такими глупостями, у папы и так полно забот. И постарайся больше не втягивать Валери в криминальные истории, ладно? Он мне нужен на свадьбе. Ты договорился о встрече с бабкой-стервой?

– Да.

– А меню приготовил?

– Нет еще, – ответил я, чувствуя себя так, как будто снова оказался на допросе в полицейском участке.

– Что-о?! Ты что, забыл, как это важно? – В голосе Элоди появились истеричные нотки. – Но хоть какие-то идеи у тебя есть? Кроме анчоусов, и это, между прочим, моя идея.

– Ну, конечно, у меня есть идеи, – соврал я. – Просто я еще не изложил их на бумаге.

– Какие именно?

Вот черт, подумал я, уставившись в окно в поисках вдохновения. Рельсы, маринованные в оливковом масле? Инжирные деревья, жаренные во фритюре?

Идея родилась сама собой.

– Местная еда, – сказал я. – Все местное.

– И?… – Элоди требовались детали.

– Местный сезонный банкет. Я заказал анчоусы и куплю больше местных продуктов: инжир, оливковое масло, оливки…

Черт, что они еще тут производят?

– Звучит не очень-то шикарно, – сказала Элоди. – А как насчет шампанского, фуа-гра и роскошного салата из экзотических фруктов, с манго и маракуйей?

– Но, Элоди, задумайся об углеродном следе, который ты создаешь![57]57
  Стоимость продукта в условных углеродных единицах; углекислый газ, поступивший в атмосферу в ходе производства, транспортировки и употребления. – Примеч. пер.


[Закрыть]

При этих словах М. одобрительно кивнула.

– О моем чем?

Я постарался перевести на французский:

– Твой pied de charbon.

– Угольная нога? Это еще что? Какая-то болезнь шахтеров?

– Ты что, не слышала о продуктовых милях? О воздействии импорта продуктов на экологию?

Элоди испустила один из своих фирменных визгов:

– Пол, у меня осталось меньше двух недель! Манго уже по дороге во Францию. Ты хочешь, чтобы я отвезла их обратно, арендовав велосипед?

– Но это твой шанс внести вклад в борьбу с глобальным потеплением. Даже самый маленький вклад помогает.

– Глобальное потепление? Пол, это моя свадьба. К черту планету. Пришли мне варианты меню! – На этом разговор был закончен.

У М. телефон звонил дважды. Оба раза она выходила разговаривать в коридор и оба раза возвращалась обеспокоенной, как будто только что получила плохие новости.

Правда, особых причин переживать у меня лично не было. Когда я спросил ее, все ли в порядке, М. пожала плечами и ответила: «Как обычно».

В Нарбонне мы пересели на TGV[58]58
  Сеть высокоскоростных поездов во Франции. – Примеч. пер.


[Закрыть], и она позвонила кому-то с платформы. По возращении в вагон М. выглядела как никогда обеспокоенной. Посмотрев на нее, я понял, что с расспросами лучше не лезть.

Наш поезд мягко катился вдоль озера. Глядя в окно, М. вдруг заявила, что здесь можно было бы спрятать пару загонов с осетрами. Солоноватая вода подходит им идеально. К тому же до Камарга рукой подать.

Картина была идиллическая. В нескольких метрах от берега в лодках застыли рыбаки. Клева, судя по всему, не было. А жаль… Воображение нарисовало, как огромная рыбина атакует одну из лодок и переворачивает ее…

Поезд набрал скорость, вскоре показались несколько меньших по размеру озер.

– Что это? – вскрикнул я и протер глаза. – Фламинго? Разве они не в Африке живут?

Это развеселило М.

– А ты когда-нибудь слышал, что французы называют фламинго розовыми бельгийцами? – спросила она.

– Что?

– Flamands roses. Flamand значит «фламандец». Соответственно, фламинго – розовые бельгийцы.

– Правда?

– Да нет же, это шутка! – Она сжала мое колено, как будто это могло пробудить мою мозговую деятельность. – Flamant с t на конце – это фламинго. А то, что кончается на d, – фламандцы. Понял теперь?

– Да, типичная французская шутка. С налетом средневековой оригинальности.

– Ну а теперь кто из нас ворчун?

Она обхватила меня за шею и поцеловала в щеку. Мануальные терапевты обращаются со мной куда более бережно, но я не возражал. Похоже, тучи рассеивались.

– Наверное, я брошу эту работу, – сказала М. – У меня от нее мозги набекрень. – Она устало потерла виски. – Прости, что я была в плохом настроении.

Просто никто из этих французов не воспринимает меня серьезно. Они притворяются, что слушают меня, а на самом деле пялятся на мою грудь. Обещают помочь, а потом перезванивают и называют миллион причин, по которым помочь не могут. Говоришь им о замеченных осетрах, а они никак не реагируют. Так что пошли они в задницу. Я соберу деньги на собственное авиационное расследование. Позвоню в Лондон, как только доберемся до Бендоля. А потом мы с тобой расслабимся и насладимся остатками летнего солнца.

Отлично, за исключением того, что мои ближайшие планы были омрачены встречей с бабкой-стервой Элоди.

Наш поезд проехал мимо очередного озера, которое выглядело бы весьма привлекательным, если бы не нефтяные разработки вдоль его берегов. Впереди был Марсель. На вокзале Сент-Шарль мы снова пересели, на этот раз на двухэтажный поезд до Тулона. Выехав из восточного Марселя, поезд снова покатил по сельской местности. За окном тянулись горные склоны, покрытые темно-зелеными елями. Иногда показывалось море, синеву которого подчеркивали серые скалы.

– Как хорошо быть просто в отпуске, правда? – мечтательно сказала М. – Не хочу, чтобы между нами встали мои проблемы по работе, как это случилось с другими твоими подружками.

Я рассказывал ей о Флоренс, которая бросила меня, когда я вляпался в merde, открывая английскую чайную в Париже, и об Алексе, которая бросила меня в Америке.

– Я точно пошлю французов с их исследованиями куда подальше.

– Но разве это не значит, что тебя отправят обратно в Лондон?

– Лондон? – переспросила она, как будто на секунду забыла, как называется ее родной город. – Возможно…

В Бандоле у вокзала не было такси, и мы отправились вниз с холма, по направлению к морю. Гавань простиралась в обе стороны, насколько хватало глаз. Обилие мачт выглядело как нашествие морских ежей. В конце ряда яхт был небольшой понтон, украшенный фотографиями побережья. Именно здесь мы должны были сесть на паром до Бендора.

М. изучила расписание на стене билетной кассы.

– Семь минут, – сказала она. – Прекрасно.

Ее улыбка померкла, когда у нее в сумке зазвонил телефон. Она достала его, посмотрела на экран и заскрипела зубами.

– Извини, но мне придется ответить.

Разговаривая по-французски, она побрела в сторону шикарных яхт и остановилась ярдах в тридцати у деревянного трапа элегантного судна. Глядя на него, можно было представить на палубе звезд тридцатых годов с коктейлями и длинными мундштуками.

М. жестикулировала свободной от телефона рукой, будто спорила с кем-то. Несмотря на шум, до меня без труда донеслось ее ясное merde.

Бендорский паром был достаточно большим, чтобы на нем поместилась одна машина. Он как раз сдавал к причалу, когда вернулась мрачная М.

– Ты сказала им, чтобы они пошли ко всем чертям? – спросил я.

Она издала короткий смешок, и я догадался, что это означало «нет».

С нами на остров отправлялись еще два пассажира – бизнесмен с портфелем и ноутбуком, по всей видимости ехавший продавать новые окна или программное обеспечение в гостиницу, и парень с горой устричных коробок.

Пока паром плыл по гавани, я спросил у М., какую из яхт она купила бы, если бы могла себе это позволить. М. выбрала большое современное судно, способное развить большую скорость. Насколько я понял, это отражало ее желание убежать от кого-то или от чего-то.

Вскоре мы вышли в открытое море. Оно было неспокойным, волны пенились у небольшого маяка, явно построенного, чтобы предостеречь лоцманов от мелководья. Прямо за маяком на горизонте появился Бендор. С левой стороны острова торчала угловатая вилла в итальянском стиле, с некоторой натяжкой ее можно было бы назвать замком. Виллу окружала полоса хвойников, прерываемая одной или двумя черепичными крышами.

Как только паром причалил, я получил представление о богатстве, но главное – о фантазиях месье Рикара. Побережье напоминало декорации к сериалу «Узник»[59]59
  Британский сериал 1960-х гг. о бывшем шпионе, находящемся в заключении в таинственной итальянской деревне на берегу моря. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Но еще больше – детский рисунок, неожиданно получивший воплощение. У самого берега стояло несколько коттеджей, один из которых был украшен фреской, изображающей средневековые галеоны. За ними была миниатюрная итальянская деревушка и нечто похожее на римский храм. Люди, прибывавшие на остров, должно быть, чувствовали, что попали на игровую площадку. Во всяком случае, у меня было такое ощущение.

Гостиница располагалась в замке, и я безропотно потащил наши сумки по каменистой дороге. М. объявила молодой женщине-администратору, что у нас забронирован номер в palais – во дворце.

– Ничего себе, – прокомментировал я.

– Они называют это дворцом, но на самом деле это новая пристройка ближе к порту, – прошептала М. – Там спокойнее. В основном здании иногда устраивают свадьбы.

– Так ты бывала здесь раньше? – спросил я.

– Несколько раз. По делам. Здесь проводят конференции.

И снова «ничего себе»! А французы-то не дураки. Все конференции, на которых я был, проводились в душных комнатах с окнами, выходившими на английские автострады.

Получив от девушки свою кредитную карточку, М. заявила, что ей пора идти.

– Идти? Куда?

– У меня встреча в городе.

– Я думал, мы сюда приехали прятаться. Ты же говорила, что скажешь этим ребятам, что с тебя хватит этой охоты за осетрами?

У меня начинало складываться впечатление, что я разъезжаю с ней в качестве багажа, который она должна забросить в гостиницу, перед тем как отправиться по делам.

– Знаю. Прости, – ответила М. и пожала плечами.

– Знаешь что, а поеду-ка я с тобой, – сказал я и, заметив панику в ее глазах, великодушно добавил: – Пошатаюсь по городу, а ты позвонишь мне, когда освободишься. Мы выпьем и полюбуемся издалека на наш шикарный остров.

Она смягчилась:

– Хорошо.

Мы забросили сумки и вернулись на пристань как раз вовремя, чтобы успеть на паром. Парень с устрицами снова составил нам компанию, и я подумал, что он, возможно, просто вывозил своих моллюсков на прогулку.

Вернувшись на материк, мы с М. распрощались, и она направилась в сторону казино. Странное место для встречи океанографов…

Чтобы убить время, я побродил по маленьким улочкам в районе порта. Буквально на каждом углу попадались магазинчики с открытками и лавандовым мылом, но парфюмерный аромат перебивался более резким запахом, влекущим меня, как свинью к трюфелям.

Принюхиваясь, я пришел к caviste – продавцу вина, магазин которого напоминал пещеру с каменными полами. Он наполнял бутылки из гигантской бочки, вмонтированной в стену. Красное вино лилось, как кровь из поврежденной артерии. Но меня привлекло не красное вино, а бутылки с золотистым содержимым, горделиво выстроившиеся в витрине, – с десяток сортов муската, южного вина-аперитива, крепкого, как портвейн, но легкого, как щербет. Элоди хочет экзотики? Она ее получит, подумал я.

Мускатный щербет… От одной мысли об этом божественном напитке у меня потекли слюнки. Я много раз видел, как южане пьют мускат со льдом и решил попробовать. Вопреки моим ожиданиям, холодная водянистость льда только усилила вкус вина. Щербет просто таял во рту!

Элоди собирается экспортировать продукты из тропиков? Ну уж нет! Местные продукты дадут фору любой маракуйе. Выпив еще стаканчик, я приготовился устроить углеводородный банкет, который снесет тщеславную крышу у бабки-стервы.

М. позвонила около шести и предложила встретиться в большом кафе в порту. Когда я пришел, она протянула мне свой бокал с розовым вином, по цвету не намного розовее меда.

– Что это? – спросил я.

– Это ты мне скажи, мистер эксперт по еде, – подзадорила она меня.

– Ладно. – Я надлежащим образом поболтал вино в бокале и с видом профессионала вдохнул поднимающийся аромат. – Я чувствую запах винограда с тончайшим намеком на виноградный лист. Но чтобы знать наверняка, нужно прислушаться. – С сосредоточенным видом я приставил бокал к своему уху. – Да. Ветер, пробегающий по виноградникам, море вдали… Скорее всего, это местное вино. Если только оно не из Италии, Испании, Калифорнии, Южной Африки или Австралии. Я угадал?

Она громко рассмеялась и поцеловала меня:

– Я рада, что ты здесь.

– Я тоже рад, что я здесь и что ты здесь. И что мы здесь. Смотри, какое солнце! – Здесь на юге, оно все еще было ярким, несмотря на подступающий вечер, в то время как в Париже напоминало бы слабо мерцающую свечку. – Как все прошло сегодня? Так, как ты хотела?

– Нет. То есть да, но нет, если ты понимаешь, о чем я.

Я ничего не понял, но решил не признаваться в этом.

– Проблемы с осетром? – спросил я.

– Прости, Пол, я знаю, что ты влип во всю эту историю с арестом ради осетров, но они меня уже затрахали.

– По-моему, это достаточно опасное занятие, если вспомнить, что осетр сделал с лодкой того парня.

– На самом деле это самая большая проблема осетров, – грустно сказала М. – Никто не хочет их трахать. Аквитанский осетр – единственный европейский вид, и его численность критически мала, так что им чрезвычайно сложно найти сексуального партнера. Тот осетр, которого видел твой спецназовец в Камарге, вполне возможно, как и твои подружки-англичанки, – отчаявшийся и сексуально озабоченный.

– То есть плавать в костюме осетра – плохая идея?

М. расхохоталась и вдруг снова нахмурилась. Я обернулся, чтобы выяснить причину ее раздражения. На нее открыто пялился коренастый парень, сидевший в такой позе, как если бы у него сильно жало в штанах.

Я послал ему выразительный взгляд, и парень, как ни странно, переключил свое внимание на другую девушку.

– Он к тебе приставал, пока меня не было? – спросил я.

– Нет. Но вообще со мной такое часто происходит во Франции. Ладно, забудь.

Я заказал еще пару бокалов розового (выяснилось, что оно называлось Chateau de Lascaux) и попросил официанта принести оливки, чтобы закусить.

Под воздействием вина М. наконец-то разоткровенничалась и призналась мне, почему она рассталась со своим предыдущим бойфрендом.

– Он был французом, – сказала она так, как будто это само по себе было достаточной причиной. – И все время говорил мне, что я самая лучшая женщина на свете. Нет, единственная женщина на свете. А потом я нашла у него в электронной почте письмо от какой-то шлюхи, в котором она называла его mon amour. Моя любовь, понимаешь! Это было ответом на его письмо, в котором он называл ее самой лучшей женщиной на свете.

– Ничего себе… – Оказывается, она из тех женщин, которые читают электронную почту своих мужчин.

– Пойми меня правильно, Пол. Я не взламывала его пароль, ничего подобного не было, – сказала она, будто прочитав мои мысли. – Просто этот болван оставил свой компьютер открытым. А когда в окне вдруг выскакивает сообщение с baise-moi – трахни меня – в строке «Тема», испытываешь некоторое любопытство.

– Это мог быть спам.

– Нет, это он был спамом. И я его удалила.

Любая возможность продолжить разговор испарилась, как только на подиум вышел мужчина лет тридцати и затянул французскую песню. «Живая музыка», вспомнил я табличку при входе в кафе. В песне не было припева, а только нескончаемый набор куплетов, которые заканчивались одной и той же рифмой. На мой слух, все равно что слушать приступ чужой икоты. Волосы у певца стояли торчком, одет он был в белую фуфайку, над которой поработали неумелые граффитисты, но сам себя он, похоже, считал гламурным. Кое-кто из посетителей кафе стал подпевать, и даже М. закивала в такт головой. Должно быть, она была уже сильно пьяна. Когда к невнятному баритону присоединился женский голос, стало еще хуже. Я поднял голову, и у меня перехватило дыхание.