Текст книги "Боже, спаси президента"

4

– Ну и кто эта калифорнийка, из-за которой ты уже и до трех сосчитать не можешь?

Мы снова арендовали велосипеды и доехали до переполненной террасы в кафе гостиницы «Одеон».

Элоди заказала два бокала шампанского, чтобы отпраздновать наше воссоединение, и вид игристого напомнил мне о том, как хорошо снова быть в Париже.

– Она не калифорнийка, а англичанка. Мы один раз встретились в Лас-Вегасе и еще раз – на Венис-Бич[20]20
  Район Лос-Анджелеса. – Примеч. пер.


[Закрыть], сразу после фруктовой битвы с твоим отцом.

– И кто она такая? – Напоминание о семейных неурядицах не могло отвлечь Элоди от возможности вдоволь посплетничать.

– Океанический эколог.

– Хиппи? Она ноги-то бреет?

– Да.

– А все остальное?

– Не твое дело, Элоди.

– Как ее зовут?

– Глория. Но фамилия у нее Мандей[21]21
  От Monday – понедельник. – Примеч. пер.


[Закрыть], так что все зовут ее просто Эм.

– Эм?

– Ну да, как начальницу Джеймса Бонда.

– Я надеюсь, она моложе и красивее, чем начальница Бонда?

Я улыбнулся, вспомнив свою последнюю встречу с М. Вернее, ее загорелое тело, позолоченное лучами восходящего солнца, льющимися в окно гостиничного номера. С того момента, как мы встретились на пляже, мы провели несколько приятных часов. Единственная совместная ночь была восхитительна. Когда она поправляла свои взлохмаченные волосы, в ее глазах цвета морской волны играли искорки. Поцеловав меня на прощание, она попросила позвонить ей, как только я вернусь обратно в Европу.

– Ну и что же случилось? – Элоди как бульдозер продолжала прокладывать дорогу к информации.

– Мы провели вместе одну ночь перед ее возвращением в Лондон. Это было еще весной, три или четыре месяца назад.

– У тебя есть ее номер?

– Да.

– Звони ей сейчас же. Что время терять?

Я засомневался. Есть миллион причин, по которым не стоит звонить тем, с кем у тебя был курортный роман, когда вы оба находились на приличном расстоянии от своей обычной жизни.

– Немедленно позвони, – настаивала Элоди.

– Нет.

– Смотри, вон свободная телефонная будка. Если тебе необходимо уединение, можешь позвонить оттуда.

– Я потом позвоню.

– Нет, немедленно. Сейчас же! – В этом вся Элоди. Время, проведенное в бизнес-школе, превратило ее из хулиганки в танк.

Я вздохнул и потянулся к телефону. Когда она в таком настроении, сопротивление бесполезно.

– Эм? Это Пол. Пол с Венис-Бич? – Я произнес это с вопросительной интонацией. Как если бы такие космополитичные люди, как мы, с легкостью могли забыть о страстной ночи в Калифорнии.

– Пол? Ты снова в Европе? – Ее голос остался таким же теплым, каким я его помнил. Похоже, она рада слышать меня.

– Да, в Париже. – Говорить о том, что с момента моего приезда и суток не прошло, не было нужды. Не обязательно выглядеть совсем уж отчаявшимся. – А ты в Лондоне?

– Да.

– Чем занимаешься?

– Чем обычно. Океан здоровее не становится, так что кое-что приходится подчищать. – Она хохотнула, как будто это была шутка для своих. – Кстати, я скоро буду во Франции по работе.

– Да? Может быть, встретимся?

– Конечно. Мне нужно на южное побережье, на границу с Испанией, в Коллиур. Поедешь со мной?

Фантазии об охлажденном шампанском, белоснежной яхте и соблазнительной девушке, похоже, начинают сбываться, подумал я.

– Договорились!

– Ой! – неожиданно воскликнула она, будто я своим согласием здорово ее удивил. – Но я не смогу тебе заплатить…

– Заплатить? А за что именно? – Мое удивление было таким же искренним.

– Прости, я думала… – Она в явном смущении замолчала.

– Я не ищу работу, – объяснил я ей. – Так что ничего не жду в ответ за свою помощь. Ну разве только…

Она рассмеялась, и мы мысленно вернулись в ту ночь в Лос-Анджелесе. Удовольствие от воспоминания однозначно было взаимным.

– Ну что? – Пока я звонил, Элоди допила свое шампанское, ее глаза блестели от алкоголя и предвкушения.

– Валери тебя любит? – спросил я.

– Да, он от меня без ума. А что? – насторожилась она.

– А как он отнесется к тому, если мы сейчас же отправимся к тебе?

– Что?… – Элоди залилась румянцем. Во вселенских масштабах такое случалось приблизительно с той же частотой, как и сотворение планет, населенных разумными существами.

– Прости, я не могу ждать, – заявил я ей.

– Пол… – прошептала она. – Такая страстность – это как-то очень не по-английски с твоей стороны.

– Я в курсе. Как по-твоему, Валери не будет возражать, если мы сразу же включим Интернет и воспользуемся его платиновой карточкой, чтобы купить мне билет на самолет?

Слово на букву «М»
Коллиур

1

Коллиур во все времена вдохновлял художников. Дальше открою кавычки: «… которые зажигались его прекрасным видом и активностями рыбачьих лодок, благодаря анчоусам и солнцу. Вот причина, по которой художники достают холсты уже столетие или больше».

Как и все остальное, эта информация на сайте явно была переведена каким-то французом, которому эту работу поручили исключительно благодаря тому, что когда-то он с грехом пополам смог прочитать этикетку импортного кетчупа. И все-таки, после двух бокалов розового вина, я кое-что понял про город, в который меня пригласила М.

Во-первых, судя по фотографиям, там находилась церковная колокольня, своим видом напоминавшая огромный пенис.

А во-вторых, именно там Матисс и Дерен придумали фовизм[22]22
  Фовизм – направление во французской живописи и музыке конца XIX – начала XX в. Характеризуется яркостью цветов и упрощением формы. – Примеч. пер.


[Закрыть].

Fauve переводится как «дикий», а если точнее (позволю себе такую вольность) – как «дикая кошка», но французские художники всегда отличались большим самомнением, так что Матисс и компания, скорее всего, подразумевали льва или тигра, но не какую-нибудь там бездомную кошку. (Это я про фовизм говорю.) Представленные на сайте образцы живописи были импрессионистскими пейзажами, состоявшими из клякс ярких цветов. Те, кто рисовал это, очевидно, полагали, что совершают открытие, отбросив черную краску и запечатлев цвета Коллиура в радужном спектре.

Сайт сообщал, что за лето 1905 года Матисс и Дерен сотворили в Коллиуре 242 картины. Следовательно, Коллиур – одно из наиболее часто изображаемых мест во Франции, наряду с Мулен Руж, прудом с лилиями Клода Моне и бедрами мадам Ренуар (тоже место, как ни крути).

– … потом им вспарывают брюхо и забирают икру, – рассказывала М. – От одной взрослой рыбы получают до двадцати пяти килограммов икры. Но до взрослых лет еще дожить надо.

– Фу! – было моим единственным комментарием. Не очень-то по-научному, согласен, но лекция о том, как добывают икру, не совсем вписывается в мое представление об идеально проведенном утре после романтической встречи с девушкой, которую ты не видел целых три месяца.

Сама по себе встреча была весьма романтичной. Я прилетел в Перпиньян[23]23
  Город во Франции, в 13 км от берега Средиземного моря и в 31 км от франко-испанской границы. – Примеч. пер.


[Закрыть], где меня поджидала красотка, на которую засматривалась вся мужская половина аэропорта. Французы небось надеялись, что эта улыбчивая девушка встречает свою престарелую бабулю, а тут вышел я и разрушил все их мечтания. Что само по себе значимый момент для любого англичанина.

М. была все так же необыкновенно хороша. Ее волосы растрепались, как если бы сохли на морском ветру, свободное белое платье, собранное на бедрах кожаным ремешком, выгодно оттеняло янтарный загар, и в довершение всего – потрясающая улыбка, обращенная ко мне, и ни к кому другому.

Мы сдержанно поцеловались в губы и обнялись на американский манер – щека к щеке, никакого контакта ниже пояса. Похоже, нас обоих одолело стеснение. Я подумал, что в принципе это естественно, поскольку у наших отношений не было никакого определенного статуса. Мы провели вместе одну ночь и на этом, можно сказать, поставили точку – никаких страстных обещаний по эсэмэс и электронной почте, все было очень неопределенно.

В такси мы поболтали о том, чем занимались с тех пор, как уехали из Лос-Анджелеса. И мне и, думаю, ей приходилось предпринимать сознательные усилия, чтобы держать свои руки при себе. Мы были как два танцора в ночном клубе, которые наслаждаются чувством физической близости к кому-то, с кем они рассчитывают стать еще ближе, но не сейчас, а чуть позже.

Так и вышло. Едва оказавшись у входа в отель, мы решили, что пришло время отбросить скромность и продолжить начатое в Калифорнии. По пути в номер мы непрерывно целовались, рискуя растянуться на глазах у консьержа, и путались в дверных ручках. Я порадовался практике в танго, которой нахватался в Париже, – она помогла мне удержаться на ногах и не уронить партнершу. Войдя в номер, мы сразу нырнули под одеяло и занялись любовью, не тратя времени на слова.

Утром я проснулся совершенно один.

Французские, от пола до потолка, окна были открыты, солнечный свет лился из дворика в комнату. Издалека доносился гул просыпающегося города. Прямо под окнами спорили о чем-то скворцы и мягко чавкал фильтр для чистки бассейна.

М. сидела на террасе, завернувшись в светло-желтый халат, с круассаном в руках и небольшим ноутбуком на коленях.

– Bonjour! – крикнул я.

– Прости, что я тебя покинула. Но я здесь по работе, если помнишь.

Я простил ее, как только она сбросила халат и вернулась в постель. С собой она принесла не только тепло своего тела, но и чашку кофе. Идеальная женщина.

Правда, она захватила еще и ноутбук, чтобы наглядно продемонстрировать мне, чем именно занимается по работе. В основном все было связано с рыбами.

– Как и в случае с носорогами, бедным осетрам не повезло с рождения. К несчастью для них, они слишком высоко ценятся двуногими хищниками…

– Ну да, как и супермодели, – перебил я ее.

– Но супермоделей никто не убивает, – строго сказала она.

– Насколько я знаю, многие из них находятся в шаге от голодной смерти. В отличие от тебя, я надеюсь.

Взбодренный свежим кофе, я попытался перевести ее внимание на эрогенные зоны. Но М., как настоящий ученый, обладала способностью полностью отвлечься от того, что не касалось предмета ее узкой специализации. Она быстро поцеловала меня в лоб и продолжила лекцию о рыбах:

– На какое-то время экспорт икры из Каспийского моря был запрещен ООН, но теперь его снова легализовали, и это практически обрекло белужьего осетра на вымирание. Что достаточно грустно, если учитывать, что он существует, в почти неизменившемся виде с доисторических времен.

На мониторе показалась фотография маленького осетренка, размером с ладонь, на которой его держали. Ребристое динозавроподобое создание – помесь акулы, крокодила и пиявки.

– Милашка, – сказал я.

– Ежегодно в Каспийское море попадают миллионы молодых осетров. Из них до половой зрелости доживают приблизительно три процента, но и тех практически моментально вылавливают. Так что ты прав, все как у супермоделей. Стоит достичь подросткового возраста, и все, песенка спета.

Взглянув на ее озабоченное лицо, я чуть не расхохотался. Не то чтобы мне была безразлична трагическая судьба осетров, бесславно оканчивающих свои дни из-за человеческой недальновидности. Дело не в этом. Просто я внезапно вспомнил первые кадры фильмов о Джеймсе Бонде. Только там агента 007 вводил в курс дела напыщенный умник с сигарой в зубах (допустим, о миллиардной контрабанде алмазов), а мне приходится выслушать лекцию об осетрах от обнаженной девушки. А кто сказал, что агенту 007 достается все самое интересное?

– Именно поэтому я здесь, – заключила М. – Черная икра в такой цене, что она стала соблазнительным товаром для контрабандистов. На контрабандной иранской икре неглупый дилер может заработать столько же, сколько на героине. К тому ж сама по себе икра легальна. Проблемы начинаются, если поместить ее в банки с фальшивыми этикетками. Замечу, это еще и значительно безопаснее, чем продавать героин. Осетров легально разводят на юге Франции, но мы подозреваем, что контрабандную икру добывают в секретных офшорных загонах. В прошлом году мы засекли эти загоны. – Она продемонстрировала мне фотографию, сделанную с воздуха: еле заметные тени в морской воде.

Я многозначительно кивнул, хотя с тем же успехом это могли быть ядерные боеголовки или семья лобстеров, вышедшая на послеобеденную прогулку.

– А кто именно их засек? – спросил я, ущипнув ее за бедро.

– Ребята из нашего института в Англии. Но кто-то слил эту фотографию, и к тому времени, как французское правительство отреагировало, загоны исчезли. Я приехала сюда, чтобы вычислить все источники продажи браконьерской икры на Ривьере, и на этот раз буду более осторожна с информацией.

– Отлично! С помощью самолетов-разведчиков будем ловить преступников?

– Нет. По крайней мере, не в эту поездку. Я хочу осмотреться. Официально я здесь, чтобы убедить французские океанографические институты помочь с авиадосмотром береговой линии. Они считают, что это дело полиции. Но мы боимся, что, если подключить французскую полицию, произойдет очередная утечка и это ничем не закончится. Или еще хуже – приведет к уничтожению колонии нелегальных осетров. Мы же хотим спасти рыб. Возможно, даже освободить их из загонов. В том случае, если последствия не будут губительными для окружающей среды. – Самое обидное, что она не обращала никакого внимания на мои пальцы, ласкающие ее гладкий горячий живот. – Дело в том, что осетр, предоставленный сам себе, очень быстро восстанавливает свою численность. К примеру, в Мексиканском заливе во Флориде осетры чувствуют себя вольготно. Известны случаи, когда в результате столкновений с ними серьезно пострадали лодочники.

М. открыла новое окно в своем компьютере. Хохочущий парень на каноэ держал в руках весло, как гантель, позируя своему дружку с видеокамерой. Несколько раз ударив веслом по воде, парень крикнул, что «крокодилы сейчас получат по заднице». Внезапно, спокойная гладь взорвалась, и огромная рыбина, взметнувшаяся из воды, чуть не отхватив парню нос. В глазах парня читался ужас. Похоже, до него дошло, что лодка вот-вот перевернется и он окажется один на один с доисторическим монстром. В считаные секунды мачо перевоплотился в визжащего истерика, чуть не рыдающего от страха.

– Фантастика! – сказал я. – Давай посмотрим еще раз. – Я потянулся, чтобы нажать на кнопку повтора, но М. вцепилась в мое запястье.

– Пожалуйста, не надо ничего трогать, – прошипела она.

С ее стороны это было рефлексом. Один из тех моментов, которые частенько случаются, когда ты впервые делишь с кем-то постель. У нас у всех есть представление о том, к чему другим людям нельзя прикасаться. Но в пылу страсти легко перейти черту.

Похоже, я слишком далеко зашел в обращении с компьютером.

– Извини, – сказал я.

Она ослабила хватку и улыбнулась:

– Нет, это ты меня извини. Секретные файлы, сам понимаешь.

– Да, – согласился я, хотя и не понимал.

– А теперь, – сказала М., поставив комп на пол и подвинувшись ко мне, – почему бы нам не забыть о рыбе и не заняться кое-какими доисторическими делами?

2

Гостиница, в которую меня привезла М., оказалась элегантным особняком в испанском стиле; окна нашего номера выходили на дворик с фонтаном. Прошлой ночью я был сосредоточен на том, чтобы поскорее добраться до кровати, поэтому времени, чтобы рассматривать детали, у меня не было.

Мы прогулялись по саду, окружающему особняк, нюхая всякие растения, и остановились прочитать табличку, которая висела на кирпичной стене. Видя мои мучения с переводом, М. пришла на помощь.

– Le sage est celui qui s’étonne de tout… Мудрец – тот, кто всему удивляется, – бегло перевела она.

– Например, выпрыгивающим из воды осетрам, – сказал я. – Или тому, как свободно ты говоришь по-французски.

– Я учила язык в университете. К тому же, ты не поверишь, сколько океанографов – французы, так что у меня много практики. А теперь пойдем найдем ту колокольню, которая смахивает на член.

Мы прошли по мощеной улочке в тени холма, на вершине которого стоял замок, и спустились к крошечному порту. Солнце, вынырнувшее из-за туч, осветило пейзаж, над которым время не имело власти, – думаю, Матисс узнал бы его без труда. Между замком и знаменитой фаллической башней пролегал пляж из мелких серых камешков.

– Люди притворяются, что восхищаются Коллиуром из-за искусства, – сказала М. – Но на самом-то деле они просто хотят поглазеть на эрекцию.

– Судя по тому, что цвет у башни темный, а форма обрезанная, возможно, ее воздвигли мавры, – предположил я.

– Или древние римляне. У них считалось, что эрегированный член приносит удачу. Его вырезали над дверным проемом, потому что считалось, что фаллос отгоняет злых духов и приносит благосостояние.

Я согласился, что Коллиур не самое бедное во Франции место.

Возвышавшийся справа замок выглядел как помесь испанской виллы и шотландской крепости. Он был построен на каменистом холме, и его стены спускались к воде с высоты более ста футов.

На пляжном променаде просматривались четыре кафешки с террасами. Вместе они образовали что-то вроде деревушки из бамбуковых кресел и кофейных столиков; единственное отличие – цвет подушек и зонтиков: голубых, красных, желтых и белых.

Посетителей было мало: несколько мужчин, читающих газеты, и компания из шести или семи женщин в темных очках. Во Франции нечасто встретишь компанию женщин, разве что при скидке в универмаге или во время забастовки медсестер, поэтому я присмотрелся к ним повнимательнее. Всем лет по двадцать с хвостиком; одеты в короткие юбки и топы; судя по полному отсутствию загара, приехали они совсем недавно. Подставив лицо солнцу, девушки мирно дремали в своих плетеных креслах, как если бы провели в них всю ночь.

Я подумал о том, что тишина, царившая в Коллиуре, Матиссу и не снилась. Сто лет назад рыбаки в это время выгружали бы свой улов, а женщины торговались о цене, прерываемые криком чаек. Теперь же полдесятка пустых лодок, выстроившись в цепочку, лениво покачивались у причала. Даже не верилось, что на них кто-то выходит в море.

– А у рыбаков нельзя поинтересоваться, не встречались ли им осетровые загоны? – спросил я у М.

– Все не так просто, – ответила она. – Некоторые из них могут быть на прикупе у контрабандистов.

Мы растянулись на пляже, галька приятно массировала мне спину.

– Жаль, но пора за работу, – вздохнула М.

Покопавшись в сумке, она достала прибор, похожий на небольшой тостер. Я испугался, не собирается ли моя подруга поджарить свой телефон.

– Что это?

– Это зарядник для телефона, питающийся солнечной энергией. Ты что, никогда раньше не видел?

Пришлось признаться, что нет.

– Я никогда ни телефон, ни айпод ничем другим не заряжаю. Тебе нужно купить такой же! Каждый маленький шаг помогает в борьбе с губительными последствиями выбросов углеводорода в окружающую среду.

– А знаешь, я тоже вношу лепту в защиту природы. По Парижу, к примеру, передвигался на велосипеде.

И существенно сократил потребление газированных напитков.

М. обернулась и вперилась в меня тяжелым взглядом.

– Ты это серьезно? – В ее голосе внезапно послышался металл.

– Абсолютно, – заверил я ее. – Когда я был в Калифорнии, один мужик проводил кампанию против углеводородных пузырьков, которые высвобождаются при открывании газировки.

М. недоверчиво покачала головой:

– Вот психи… Значительно больше урона окружающей среде наносят калифорнийцы, которые импортируют минеральную воду из Франции, чтобы побаловать свой организм. Лично я в последнее время пью только воду из-под крана.

Ничего себе… Наверное, М. – единственная женщина на французской земле, всерьез озабоченная защитой окружающей среды.

М. подключила свой телефон к заряднику.

– Я жду важного звонка. Возможно, мне придется уйти, чтобы встретиться кое с кем.

– Без проблем, – кивнул я. – Пойду посмотрю, не водятся ли в здешних водах огромные осетры. Присоединишься?

– Нет, спасибо. Я вчера окунула мизинец. Холод собачий. Так что поплавай без меня.

Я взял свою маску для ныряния и мужественно дошел в воде до колена. Ощущения были не из приятных: холод электрошоком прокатился от больших пальцев ног до мужского достоинства. Но когда за мужчиной наблюдает красивая женщина, он не позволит агонии в причинном месте остановить себя. Поэтому я поковылял по каменистому дну дальше, стараясь не думать о том, что сейчас на глазах всего пляжа меня разобьет паралич. Затем остановился, быстро сполоснул маску, продул трубку, нырнул и оказался в совершенно ином мире.

Всего в нескольких метрах от береговой полосы дефилировали огромные стаи рыб. Рыбы были почти ручными. Самые любопытные подплывали ко мне, чтобы попялиться: что за фрукт без чешуи и плавников? – и уворачивались только в том случае, если я пытался дотронуться до них. Время от времени рыбы ныряли на дно и начинали дружно пожирать что-то; я видел, как открывались и закрывались их челюсти, и, кажется, даже слышал почавкивание.

Некоторых из более крупных особей я узнал по нечастым ужинам в рыбных ресторанах – кефаль и морского леща, – но большинство видел впервые. Мимо проплывали толстые серебристо-зеленоватые «торпеды» с золотыми полосками вдоль спины, чуть поодаль – плоские, как разделочная доска, «тарелочки» с черным пятном у основания хвоста.

Вдруг внизу, между камнями, на глубине примерно десяти футов, мелькнул алый цвет. Я нырнул, и алый превратился в ослепительно белый – оказалось, это щупальце осьминога, повернувшееся кверху присосками. За секунду до того, как вынырнуть (воздуха уже не хватало), я успел заглянуть в уставившийся на меня темный глаз и увидеть, как кожа моллюска в момент, когда он стал притягивать к себе маленькие камушки, чтобы укрепить свое убежище, покрылась складками.

От холода я и сам был алым, как осьминог. Или синим? Не желая больше играть в супермена, я выскочил из воды и бодро прошагал по камням к своему полотенцу. Чтобы вернуть себе естественный цвет, пришлось как следует растереться.

– Осетры мне не попадались, – объявил я М. и описал, что видел на глубине. – Что это за рыбы такие?

М. пожала плечами.

– Ты что, не знаешь?

– Нет.

– Но ты же океанограф!

– На что ты намекаешь, Пол? – спросила она, укоризненно взглянув на меня поверх темных очков.

– Ни на что. Просто я думал, ты в курсе.

– Послушай, я – морской эколог, а не энциклопедия рыб. Я много знаю о вырождающихся видах, но эти рыбы… Вряд ли они находятся под угрозой вырождения, иначе не плавали бы у самого пляжа. Может, у рыб и нет мозга, но не полные же они идиоты.

В ее голосе снова зазвучал металл, как в тот раз, когда я дотронулся до ее компьютера. Похоже, список «опасных тем» у нее довольно большой. Внезапно мне пришло в голову, что мы почти ничего не знаем друг о друге, несмотря на то что уже дважды переспали.

– Прости. Не думай, будто я хотел намекнуть, что ты плохо разбираешься в своей работе. Как женщина-ученый, ты и так, наверное, слышишь это довольно часто. Кстати, мне как англичанину, работающему в гастрономической индустрии во Франции, прекрасно знакома дискриминация… – Я хотел добавить «по половому признаку», но вовремя остановился.

Мои слова возымели действие. Она как раз собиралась слизнуть капли морской воды с моего подбородка, но тут ее телефон завибрировал.

– Извини… – М. вскочила и пошла вперед по пляжу, чтобы ответить на звонок. В одной руке она держала телефон, а в другой – направленный к солнцу зарядник, как если бы прислушивалась к кому-то из космоса. Странное зрелище.

Менее, правда, странное, чем группа из двадцати приблизительно, одинаково одетых мужчин, шагавших по пирсу. На них были майки с короткими рукавами и натянутые до пояса гидрокостюмы. В руках – пояса со свинцовыми грузами и длинные грушеподобные ласты. Все снаряжение было черным. Что это? Местный клуб по дайвингу для работников похоронного бюро?

Дойдя до конца пирса, ребята помогли друг другу полностью облачиться для ныряния и начали парами прыгать в воду. Самое интересное происходило у буйка. Каждый из них по очереди скрывался под водой и спустя минуту-другую выныривал на поверхность с камнем в руке – видимо, в доказательство того, что доплыл до дна. Насколько я понял, это было какое-то упражнение. Ну, в гидрокостюмах этим молодцам холод не страшен…

Покончив с ныряниями, любители дайвинга поплыли обратно к берегу, где М. продолжала вышагивать по пляжу с трубкой в руках, то что-то говоря, то сосредоточенно слушая. Она разговаривала, наверное, уже больше получаса. Солнце светило вовсю, и я наконец отогрелся. Кафе на променаде заполнились любителями утреннего кофе.

М. села рядом со мной и извинилась за долгое отсутствие.

– Мне нужно съездить в Банюль[24]24
  Банюль-сюр-Мер – городок по соседству с Коллиуром. – Примеч пер.


[Закрыть]. Там есть морской научный институт. Они заметили необычные явления…

– Кажется, я тоже заметил. – Я кивнул в сторону подводников.

– А, это солдаты. В замке находится учебный центр спецназа. Они ныряют по ночам, карабкаются по утесам, ну, и прочие дела.

– О, так они-то наверняка видели осетров, если они есть в этом районе. Почему бы тебе не спросить у них?

– Не могу. Иностранная ученая, пытающаяся выведать секреты у французских военных? Да меня в страну больше не пустят!

– Может, я спрошу? – предложил я. – Хочется как-то помочь тебе с расследованием.

М. рассмеялась:

– То есть ты хочешь зайти к ним в гости и поинтересоваться, не подвергались ли их лодки атаке со стороны огромных доисторических рыб?

– Хоть я и мужчина, но не настолько прямолинеен, – обиделся я.

– Ты умница! – М. одарила меня взглядом, полным такого желания, что возгордился бы любой спецназовец.

Я как раз собирался предложить ей вернуться в гостиницу и насладиться друг другом перед ее отъездом в Банюль, как с террасы кафе до нас донеслись возбужденные звуки. Это дремавшие женщины в топах проснулись и налетели на спецназовцев, проходивших мимо в дайверских костюмах.

Судя по выкрикам: «Вот это да, супер!», «Сними же их поскорее!» и «Эй, что там у тебя в кармане, трубка для ныряния или ты так рад меня видеть?», – я догадался, что это мои соотечественницы. Похоже, через Дублин, Прагу и Краков девочки в поисках жертв докатились до южных краев.

Бедные французские солдаты, подумал я, никакой уровень тренировок не спасет их от английских хищниц.

Расставшись с М., я с легкостью нашел тренировочный центр спецназовцев. Никакой охраны – он был абсолютно открыт для публики и представлял собой платформу размером с теннисный корт, заполненную перевернутыми лодками и всяким подводным оборудованием. К морю спускалась лестница, на воде покачивались три непотопляемые шлюпки с поднятыми моторами. Самих спецназовцев было не видать, если они только не закамуфлировались под пучки водорослей.

Очевидно, безопасности должны были служить металлические ворота с номером подразделения. «CNEC 1er Choс», значилось на них. CNEC – это Национальный центр подготовки спецназа. А вторая часть приблизительно переводилась как «Первый шоковый батальон» – не думаю, что слово Choс как-то связано с общепринятым французским сокращением, обозначающим шоколад. Хотя обстановка и правда навевала мысли о шоколадных солдатиках. Не могли же эти парни и в самом деле быть серьезными спецназовцами?

– А часто ли солдаты плавают, вы не в курсе? – спросил я у парня, который фотографировал шлюпки. Небось мой товарищ по шпионажу.

– О да, каждое утро! Прекрасные моторы, не правда ли? Красота! – Похоже, все-таки не шпион, а моторофил какой-то.

Решив попытать удачи с утра пораньше, я прогулялся вокруг подножия замка. Для обеда в одиночестве я присмотрел ресторанчик под открытым небом, хотя полуденное солнце жарило уже не по-детски.

Обед восхитил бы и самого строгого из экологов. По словам официанта, анчоусов замариновали в километре отсюда. Розовое вино, опять же по его словам, получило лицензию в Коллиуре, так что, отвернувшись от моря, я мог бы отыскать взглядом виноградники. А морской лещ на гриле – мое основное блюдо – был настолько похож на тех рыб, с которыми я плавал с утра в ледяной воде, что хотелось извиниться перед ним, прежде чем отправить в рот первый кусок. За исключением кофе и риса, наиболее длинный путь до моего стола проделала питьевая вода, поступавшая в ресторан с Пиренейских гор. Все остальное, включая помидоры и цукини (я заказал тушеные), вполне могло произрастать в паре метров от ресторана. Vive la France, подумал я, – да здравствует Франция! И понадеялся, что остальные члены Большой восьмерки вспомнят о подобных вещах, когда будут распределять углеродные кредиты.

Я предавался самодовольству, подпитанному бутылкой розового вина, когда вдруг услышал вокруг себя вскрики и ругательства.

– Merde![25]25
  Дерьмо (фр.); в общеупотребимом значении что-то вроде «черт побери». – Примеч пер.


[Закрыть]

– Putain![26]26
  Букв. «проститутка» (фр.); в общеупотребимом значении «Черт побери!», «Вот черт!». – Примеч пер.


[Закрыть]

Поняв, в чем дело, я присоединился к общему хору.

По зубчатой стене замка, на головокружительной высоте, прогуливалась женщина.

– On va la ramasser à la petite cuillère, celle-la, – сказал официант, что в переводе, наверное, означало: «Не пришлось бы ее собирать чайной ложкой».

Вместе со всеми я затаил дыхание, когда женщина развернулась и направилась в нашу сторону. Она держала в руках маленькую камеру и, похоже, разговаривала с кем-то, кто находился внутри замка. Во мне крепла уверенность, что она вот-вот споткнется и с тошнотворным звуком впечатается в асфальт. Представив, во что она превратится – некое подобие моего леща на гриле после того, как я основательно покопался в нем вилкой, – я хотел зажмуриться, но не смог отвести глаз.

У нее были черные волосы до плеч и подтянутая фигурка. Она выглядела абсолютно уверенной в себе. Модель, наверное, решил я, и ей приходится рисковать жизнью ради рекламы шампуня или цифровых видеокамер.

Женщина вышагивала взад-вперед, не глядя под ноги, и спокойно снимала пляж.

Я уставился на нее и одними губами проговорил прямо в объектив:

– Слезай. Descendez, s’il vous plaît – слезь, пожалуйста!

Внезапно она опустила камеру и посмотрела прямо на меня, как если бы услышала мои слова. Я застыл от удивления, а мои соседи стали жестами показывать ей, чтобы она спускалась.

Наконец женщина спрыгнула со стены (слава богу, не на асфальт внизу) и исчезла из нашего поля зрения, чем вызвала дружный вздох облегчения. Посетители ресторана разразились оживленной дискуссией о том, почему смотрители замка не удерживают туристов от залезания на стены. С другой стороны, как я уже успел заметить, обеспечение безопасности в замке явно не стояло на первом месте.