Текст книги "Боже, спаси президента"

6

Было чуть за семь, и я решил прогуляться. У стен замка несколько мужчин играли в петанк[41]41
  Игроки в ходе игры бросают по очереди большие шары, стремясь, чтобы они падали как можно ближе к маленькому. – Примеч. ред.


[Закрыть] – игру, которую французы придумали, чтобы не помогать женщинам с готовкой.

В свете прожекторов, которые уже были включены, зубчатые стены замка казались белыми, и я подумал о девушке, которая ходила по самому краю. Действительно ли она была в ресторане или я обознался? После того как наши взгляды пересеклись, она не посмотрела на меня ни разу, а мне пришлось приложить усилия к тому, чтобы не глазеть на нее в присутствии М. Но сейчас я почти надеялся снова увидеть незнакомку.

Ноги сами принесли меня к кафе на пляже, чтобы пропустить стаканчик. В кафе было много народу. Может, и она здесь? Воображение нарисовало, как я подхожу и спрашиваю, зачем она рисковала жизнью, прогуливаясь по стене.

Но ее нигде не было. Усевшись за столик с видом на море, я принялся, как сова, вертеть головой, чтобы привлечь внимание официанта. Наконец мне это удалось, и я заказал бокал красного банюльского вина. На его доставку в Коллиур было потрачено минимальное количество бензина. М. была бы довольна – окружающая среда почти не пострадала.

Солнце уже зашло за горизонт, на город спускались сумерки. Желтые огни фонарей на мысе уходили влево, по направлению к Испании. Банюль был в двух или трех бухтах отсюда. Я позвонил М. Она обещала вернуться после девяти, и мы договорились встретиться в кафе. По телефону ее голос казался напряженным. Похоже, переговоры с приятелями-учеными снова зашли в тупик.

Мой телефон начал вибрировать: я получил несколько сообщений.

Первое – от Элоди: «Валери на пути в Коллиур, чтобы встретиться с тобой. Будет звонить. Поцелуй от меня».

В принципе, кроме поцелуя, у меня ни к чему претензий не было.

Второе сообщение было отправлено с длинного международного номера, начинающегося с +.

«Личное пребывательство на местах, возможно, облегчит тебе получение денег за странные дела».

Я сразу узнал этот неподражаемый стиль вербального пофигизма. Эсэмэску писал мой друг Джейк, американец, который отправился в Луизиану, чтобы помочь каджунцам[42]42
  Каджунцы – выходцы из Франции, отправившиеся в Новый Свет в поисках лучшей жизни. Изначально каджунцы поселились в Канаде, но после того, как Канада перешла под власть Британии, каджунцы отказались присягать английской королеве и нашли прибежище во франкоговорящей и католической Луизиане. – Примеч пер.


[Закрыть] вспомнить французский язык. Судя по всему, взамен они помогли ему забыть английский.

Набрав номер Джейка, я попросил человеческим языком объяснить, что он имеет в виду.

– Привет, Пол. У меня сейчас обеденная пауза. – Его английский, и без того загрязненный десятью годами жизни во Франции, офранцузился еще больше. А с каджунским выговором впридачу я услышал что-то вроде «ледяная пука». Понять Джейка могли лишь немногочисленные обитатели Луизианских болот. Ну и я, само собой.

Аккуратно порасспрашивав, я наконец установил, что мой друг имел в виду. Джейк решил, что раз уж я нахожусь во Франции, то должен попросить грант у Министерства иностранных дел.

– Грант на что? – уточнил я.

– На пози.

С этим словом у меня трудностей не возникло. С первого дня нашей встречи Джейк долбил о пози – извращенное произношение французского слова, обозначающего поэзию. Он давно уже творил серию од о сексе с женщинами разных национальностей, живущими в Париже. Одной из наименее удачных была, на мой взгляд, та, которая начиналась словами: «Я у девушки из Киркука[43]43
  Город в Ираке, центр нефтяной промышленности. – Примеч пер.


[Закрыть] спросил однажды…»

Последнее время Джейк занимался свободным переводом Бодлера на то, что он достаточно вольно именовал английским языком. Это было очередным его шагом в борьбе за то, чтобы лишить американцев блаженного незнания французской поэзии.

– В данный момент я создаю сайт в Интернете, чтобы помещать строчки пози для моих школьников, – сказал он.

– Твоих учеников?

– Да. И всех каджунов. А после я хочу устроить Каджунский фестиваль пози. И нам нужен фин.

– Финн? Из Финляндии?

– Да нет же, чувак, финансы, деньги. Евро, доллары… А раз наша пози написана на францужеском языке, я и подумал, что, может, францужеское правительство нам заплатит. У них ведь есть франкофонический министр, нет? Тот, который занимается поддержкой францужеского языка во всем мире. Ты в Париже, может, ты сможешь сделать запрос?

Слушать его было настолько тяжело, что я готов был сам заплатить за этот фестиваль, лишь бы он замолчал.

– Я с радостью передам от тебя письмо, – сказал я. – Может быть, через Жан-Мари, отца Элоди. Он занимается политикой, у него есть друзья в нужных местах. Но в данный момент я не в Париже, а на юге. – И я рассказал ему о своей встрече с М.

– Та англичаночка? Но ты же ее уже поджарил. Зачем тебе жарить ее еще раз?

Нет, он имел в виду не то, что я ее посолил и приготовил. Джейк неправильно произнес французский глагол «трахать».

– Некоторые из нас нуждаются в большем, чем галочка на атласе, – сказал я. – Мы ищем чего-нибудь поромантичнее. Знаешь, вроде вечной любви и сексуальной гармонии.

– С англичаночкой? Нет, чувак. Ту англичанку, с которой я переспал, интересовали только пиво и – как это будет? – pipes.

– Минеты, – подсказал ему я. – То есть ты искренне полагаешь, что английским женщинам интересны только пиво и минеты?

– Я пришлю тебе про них стихотворение – прочитаешь, и все поймешь.

Я нажал на кнопку отбоя. Так заканчивались почти все из наших разговоров, и Джейка это нисколько не обижало.

– Это ужасно… – Какая-то женщина ошарашенно уставилась на меня из-под неровной рыжей челки. – Пиво и минеты? – пораженно повторила она.

– Простите, пожалуйста, это мой друг… – сказал я, указывая на телефон.

– Полная туфта, – перебила она. – Когда мы во Франции – то вино и минеты.

Оказалось, она была в числе тех, кого я заприметил в кафе накануне утром. Она сообщила, что их компания прибыла из «сексуального Суссекса».

– А знаешь, что по-французски значит Сууу… секс, – спросила она меня и сама же моментально ответила на свой вопрос: – «Сосать член» – вот что.

– Одна из вас выходит замуж, и вы решили устроить девичник? – спросил я в надежде сменить тему.

– Нет, мы просто приехали пить и снимать парней, – хихикая, пробормотала она. – Мы тут собираем народ для пляжной вечеринки, и я подумала, раз ты один, может, захочешь присоединиться?

– Это очень лестное предложение, – сказал я, – но вынужден ответить на него отказом.

– Струсил, что ли?

Если честно, то да, хотелось ответить мне.

На променаде я заметил двух ее подруг. В руках у них были пластиковые пакеты из супермаркета, набитые вином, и этот груз казался единственным, что помогало им сохранять равновесие. В топах и коротеньких облегающих юбчонках англичанки выглядели так, будто их багаж потеряли в аэропорту и поэтому одежду приходилось экономить. Татуированные амазонки, вышедшие на охоту за мужским телом.

– Я жду свою девушку, – сказал я.

– Фигня собачья, – объявила моя новая знакомая. – Девчонки! – крикнула она, и амазонки, звеня бутылками и пошатываясь, направились к нам. – Он отказывается идти! – пожаловалась она.

Ее подруги поставили сумки и попытались вытащить меня из-за стола.

– Нет, честно, моя девушка будет здесь с минуты на минуту, – сказал я, высвобождая руки. – Вы заставите ее ревновать.

– Пусть тоже приходит, – сказала рыжая, – там будет куча парней. Смотри.

Я обернулся и увидел еще четырех девушек, болтающих с какими-то парнями. Присмотревшись, я узнал спецназовцев, хоть они и сменили шорты на джинсы и рубашки с короткими рукавами, выставляющие напоказ бицепсы.

Рыжая призывно замахала, и вскоре вся компания ввалилась в кафе.

– Эй, c’est l’Anglais![44]44
  Это же англичанин! (фр.).


[Закрыть] – Спецназовец с ямочкой на подбородке принялся размахивать у меня перед носом пивной бутылкой.

– Bonsoir, – вежливо поздоровался я.

– Ты что, знаком с ним? – спросил парень со сломанным носом.

– Oui. – Спецназовец в красках рассказал о том, как я преследовал его до базы. Правда, раздраженным по этому поводу он не выглядел. Они все смеялись.

– Как тебя зовут? – спросил парень со сломанным носом.

– Пол Уэст. – Врать не было необходимости.

– Ça n’existe pas![45]45
  Так не бывает! (фр.). Имя Paul звучит как слово pole – «полюс»; west – «запад», «западный». – Примеч. пер.


[Закрыть]

– Бывает, – возмутился я.

– Северный пол бывает, и Южный пол бывает, а Западного не бывает.

Со всех сторон раздалось ржание, развеселившиеся спецназовцы с одобрением хлопали приятеля по спине.

Я смеялся громче всех. Произнесенное с французским акцентом, мое имя звучало как Западный полюс. За два года, проведенных во Франции, я составил целую коллекцию лингвистических шуток, а теперь вот сам стал источником одной из них.

– Над чем они смеются? – спросила рыжая.

– Надо мной.

– Вы знакомы?

– Мы встречались, – уклончиво ответил я и внезапно осознал, что на пляжную вечеринку мне все-таки придется пойти. Эти парни уже так напились, что запросто нарисуют мне подробную карту всех военных баз Франции, а уж о рыбах, плавающих в этих водах, узнать не составит труда. И М., думаю, останется довольна. Никаких серьезных расспросов – обычная пьяная болтовня, к утру парни напрочь обо всем забудут.

– Хорошо, – сказал я. – И где вы собираетесь провести вечеринку?

Мой вопрос был встречен победным улюлюканьем, Сломанный Нос доверчиво продышал мне в лицо, что они поведут англичанок на небольшой пляж сразу за мысом.

– Очень уединенный пляж, – со значением подмигнул он.

– Я только позвоню своей девушке и скажу ей, где буду.

Я встал и отошел в сторону, туда, где было немного потише.

У М. сработал автоответчик, и я оставил ей сообщение, что встретил друзей и иду с ними промочить горло (это было полуправдой, но М. не стоило знать все). Немного подумав, я попробовал дозвониться до Элоди. Элоди не ответила, и я оставил ей такое же сообщение, но только более подробное. Если меня придется искать с собаками, по крайней мере, в мире есть две женщины, у которых есть информация о том, какие у меня были планы накануне исчезновения.

– Пошли, – объявил я, когда вернулся к столу.

– Ура! – В порыве чувств рыжая задрала майку и продемонстрировала всем свою грудь.

Мы отправились по променаду, мимо церковной колокольни, к узкой тропинке, ведущей вдоль скал. Большинство девушек и парней разбились на пары и, не теряя времени, принялись целоваться; руки тоже были при деле.

Я попытался отвлечь внимание Сломанного Носа от плоского бюста моей соотечественницы, задав вопрос о его подводных приключениях.

Не отвлекаясь от своего основного занятия, он рассказал, что часто ныряет в пещерах, каких много вдоль берега. Парень говорил с сильным южным акцентом.

Все его слоги были очень четкими, он умудрялся произносить даже непроизносимые звуки.

Однако разговоры о заплывах его быстро утомили, и он полностью переключился на подружку, объявив, что скоро задаст ей трах.

– Трах? – радостно повторила она. – Эй, девчонки, Франсуа тут говорит, что мы все получим трах!

Раздались крики одобрения, что заставило меня задуматься о том, насколько удачной была идея отправиться с ними неизвестно куда.

Мы дошли до той части пляжа, где было совсем темно – свет фонарей с набережной сюда не долетал. По моим скромным подсчетам, до того момента, как одежда будет сброшена и франко-английская дружба скреплена чем-то большим, нежели поцелуями взасос, оставалось недолго.

– Ну, займемся трахом? – спросила меня рыжая.

– Это он купание имел в виду, – сказал я, чувствуя, что порчу всем праздник, – просто произнес непонятно.

– Тоже сойдет. Для начала, – не сдалась она. – Пойдем поплаваем нагишом!

– Давай сначала выпьем.

Я выхватил из пакета бутылку и подошел к спецназовцу с ямочкой – штопор был у него.

– Вы часто приходите ночью на пляж? – осторожно спросил я. – Ну, поплавать, я имею в виду.

– Что?

Видимо, он не врубился, о чем я говорю, и пришлось повторить заново.

– А, oui, – ответил он. – Днем, ночью, в любое время. Но обычно без девчонок, это да.

Заметив, что он никак не может попасть штопором в центр пробки, я отобрал у него бутылку и стал открывать ее самостоятельно.

– Наверное, по ночам страшно плавать? – продолжил я развивать тему. – Ну… с большими рыбами?

– Да ну, – махнул он рукой. – Эти англичанки по-страшнее будут, разве нет?

Рассмеявшись, парень нежно пожал мне запястье. Я с ужасом понял, что он решил, будто я к нему клеюсь. И не просто понял, а приветствует это. Так вот в чем дело…

– А акулы… – сказал я, немного отступив. – Акулы вам не встречаются?

– Чего? Нет, здесь их не бывает. На Мартинике, вот там – да. Или в Джибути. Но меня они не пугают. – Он вцепился мне в плечо, будто собирался защитить от хищных рыб.

– Джибути – это рядом с Ираном, не так ли? – Пока он не успел исправить мое сильно искаженное представление о географии, я влез с ключевым вопросом: – А осетров вы в Джибути видели? Или здесь?

– Осетров? А как они выглядят?

Примерно, как эти девушки, хотел сказать я, – с белыми животами и огромными жабрами.

Насчет белых животов – без преувеличения. Самые прыткие из девчонок уже разделить. У меня оставалась пара минут до того момента, когда разговор об осетрах уж точно не получит продолжения.

– Вообще, осетры – это рыба, которая производит икру. Черную. Я слышал, рядом с Коллиуром такие водятся.

– Рядом с Коллиуром?

Первая пара упала на собственную одежду и перешла к серьезным действиям, но парень с ямочкой продолжал смотреть мне в глаза, как если бы мог увидеть в них если не самого осетра, то хотя бы банку икры.

– Да, у Коллиура, – повторил я, с трудом удержавшись от того, чтобы резво отпрыгнуть в сторону, когда его большой палец впился в мою ключицу и принялся массажировать ее. – Вы их случайно не видели?

– Пол! – долетел до меня настойчивый женский крик, и я понадеялся, что это М. Спросила у официантов в кафе, в какую сторону направилась шумная компания, и сейчас устроит скандал за участие в пляжной оргии. Ладно, согласен, все что угодно, лишь бы сбежать отсюда.

Но нет, это была не она. На этот раз на мою плоть нацелилась рыжая соотечественница.

– Пол, ты пропускаешь все веселье, – сказала рыжая, дергая меня за рубашку.

– Fous le camp, grognasse, – зашипел на нее спецназовец.

– Что он сказал? – спросила англичанка.

Я пожал плечами, хотя знал перевод: «Отвали, глупая, надоедливая женщина»

– Casse-toi, pauvre conne[46]46
  Здесь: отвали, идиотка несчастная (фр.).


[Закрыть], – повторил парень. – Не видишь, мы разговариваем?

– Что он там лопочет, лягушатник?

Я промолчал. Не говорить же ей, что дословно это означает «отвали, бедная писька»[47]47
  На французском pauvre – «бедный», conne – «вагина». – Примеч. пер.


[Закрыть].

Так или иначе, суть до нее, дошла, потому что женская рука чуть было не влепила спецназовцу по подбородку.

Но на то он и был спецназовцем, чтобы упредить удар. Хохотнув, парень толкнул рыжую. Не сильно, это факт, но ее способность сохранять равновесие была, по всей видимости, невысока, и она свалилась на спину, увлекая меня за собой.

Не успел я возмутиться, как рыжая снова была на ногах. Я тоже встал – и тут же пожалел об этом. Прикрываясь мной, как щитом, девчонка запрыгала, пытаясь побольнее пнуть парня. Сначала он посмеивался, но когда она засадила ему в лодыжку, ему стало не до смеха. Пытаясь достать рыжую, он оторвал приличный кусок моей рубашку.

– Merde! – Все, с меня хватит! – Послушайте, я не собираюсь заниматься сексом. Ни с кем, понятно? Верните мне кусок моей рубашки и давайте на этом распрощаемся.

– Кхм, простите… – Почувствовав сдержанное прикосновение к моему обнаженному плечу, я обернулся и увидел ухмыляющегося белобрысого парня. А этому-то что надо?

– Слушай, пошел бы ты! – На всякий случай я не стал уточнять направление.

Сняв рубашку и бросив ее на гальку, я зашагал по направлению к набережной, стараясь не наступить на какую-нибудь парочку, увлекшуюся трахом. Это было довольно сложно, так как меня пошатывало от дешевого красного вина, да и к тому же на пляже было темно. У самой скалы в нескольких ярдах от меня возникла тень, закричавшая по-французски:

– Полиция! Никому не двигаться!

От скалы отделилась целая группа таких же теней и побежала в сторону пляжа.

Французы – не самая послушная нация, включая тех, кто по роду службы обязан подчиняться. Спецназовцы забегали, оставив своих подружек. Я один остался стоять на месте и оказался легкой добычей.

Передо мной возник мужчина в куртке со светящейся надписью «Жандармерия» и приказал голой девушке, лежавшей у меня под ногами, встать.

– Я не могу трусы найти, – сказала она ему.

Я решил помочь ей. Нашарил какие-то трусы и протянул ей.

– Я совсем не хотел… – пояснил я жандарму. – Я здесь вообще случайно оказался…

Однако мои протесты не возымели действия. Он крепко схватил меня за руку и ждал, когда девушка натянет трусы.

– Это не мои, – сказала она. – Они размеров на десять меньше, чем надо.

– Я здесь правда случайно оказался. И этих женщин не знаю, – повторил я попытку внести ясность в происходящее, но жандарм был увлечен зрелищем погони (при этом своей хватки он не ослаблял).

Два находчивых спецназовца прыгнули в воду и кролем поплыли к свободе. Жандармам раздеваться не хотелось, и они махнули на них рукой. Зато другие вояки были оттеснены от моря и прижаты к скале. Разглядеть все это удалось благодаря переносному прожектору, который жандармы притащили с собой.

Среди спецназовцев был и тот парень, которого я отправил куда подальше. На спецназовца он не походил: слишком худой и длинноволосый. Услышав, что он просит офицера позволить ему переговорить со мной, я в ужасе закричал:

– Нет, нет, иди к чертям! Я его не знаю, честное слово, – сказал я «своему» жандарму. – Я кончил, и…

Проклятие! Хотел сказать, что отверг приставания этого сосунка, а получилось совсем другое!

Жандарм скептически поднял бровь.

Ну как ему объяснить, что я не сплю с пьяными женщинами на пляже и не являюсь поклонником крепких ягодиц, хотя ничего не имею против тех, кто этим занимается. «Я такой же скучный гетеросексуал, как и вы», – чуть было не вылетело у меня.

– А этот блондинчик ничего, – усмехнулся полицейский, и его бровь снова опустилась. – Может, встретимся втроем и пропустим по стаканчику, когда все закончится? – предложил он.

7

И все же я был в лучшем положении, чем другие. По крайней мере, я был одет (рубашка не в счет).

Следующие двадцать минут, не самые лучшие в моей жизни, я провел в полицейском грузовичке. Рядом со мной сидела девушка, которой так и не удалось отыскать свои трусы. Но ее это нисколько не смущало. Она клянчила у жандармов сигареты, пока те не попросили ее заткнуться.

– Кто откроет рот, заплатит штраф в двойном размере, – предупредил офицер.

Длинноволосый парень сидел за моей спиной. Он постоянно наклонялся ко мне и, когда я оборачивался, корчил гримасы, но я его игнорировал.

Спецназовец с ямочкой сидел впереди, лицом ко мне.

Он с усмешкой посмотрел на меня, и я отвернулся, но тут он сказал:

– Ты знаешь, по-моему, я видел осетров.

Я смерил его скептическим взглядом.

– Нет, правда. Пару месяцев назад. Когда мы отрабатывали высадку на пляже.

– Заткнись, – рявкнул жандарм с брюшком, самый несимпатичный из всех.

– Tranquil, mon ami[48]48
  Успокойся, дружище (фр.).


[Закрыть], – подмигнул ему мой знакомый. – Мы просто так болтаем, чтобы время шло быстрее.

Жандарм, сообразив, что с парнями из спецназа лучше не связываться, отвернулся, и парень продолжил:

– Только это было не в Коллиуре. Где же это было? Эй, где мы на пляж высаживались? – Он толкнул одного из своих голых коллег, который был занят тем, что корчил похотливые рожи моей соседке.

– Камарг, – пробурчал тот.

– А, ну да, – кивнул парень с ямочкой. – Знаешь Сент-Мари-де-ла-Мер?

– Нет, – ответил я, делая мысленную заметку для М. Если это было правдой, то у меня в руках оказалась информация чрезвычайной важности.

– Море было не особенно прозрачным. Но я уверен, что это та самая рыба. Выглядит как хищница. Полусом-полуакула.

– Это он, – кивнул я. – Ты только одного видел?

– Да, только одного. А почему они тебя так интересуют?

Хороший вопрос. Что бы придумать, чтобы отвести подозрения…

– Фотография, – вырвалось у меня. – Моя девушка фотографирует рыб.

Двигатель пикапа затарахтел, как стиральная машина, набитая гайками, сиденья завибрировали, и одна из моих соотечественниц тут же сказала, что купит себе такой же в спальню.

Миновав фаллическую башню, мы въехали на набережную. Туристам было на что посмотреть. На минуту я почувствовал себя звездой Голливуда – вспышки фотоаппаратов ослепляли. Несколько девушек привстали, чтобы продемонстрировать свою грудь, для них вечеринка все еще продолжалась.

Нас выгрузили на парковке и погнали ко входу в жандармерию. Двое мужчин у кофейного автомата перестали бросать в него монетки и застыли с открытыми ртами. Пожилая дама, несмотря на позднее время подававшая какую-то жалобу, вцепилась в край стола, чтобы не упасть.

Дежурный офицер что-то прорычал, и нас провели в коридор с длинной скамьей вдоль стены и пятью или шестью закрытыми дверями.

– Сядьте и заткнитесь, – буркнул один из жандармов.

Как ни странно, спецназовцы послушались. Вернее, было бы странно, если бы они в голом виде стали качать права. Худой блондин продолжал жестикулировать, глядя на меня. Теперь он показывал поднятые кверху большие пальцы рук. Черт, ему что, проблем мало?

Я попробовал снова разговорить парня с ямочкой, но сделать это не удалось по независящим от нас причинам.

– Ты – сюда, ты – сюда, а ты – вон туда. – Вдоль скамьи по-хозяйски прошел жандарм, распределяя нас по комнатам для допроса.

– Ты, ты, ты, ты, ты и ты, не садитесь на стулья, пока вам не принесут бумажные полотенца. – Это относилось к тем, на ком не было трусов.

Я прошел в крохотную комнатушку, где с трудом умещались стол и два стула. Сталь и пластик, почти что хай-тек. На стене висела огромная схема всех компонентов двери, включая замок, с французскими названиями. Вероятно, для того, чтобы жертвы грабежа могли объяснить, как взломщики проникли в их дом. Я подумал, что в моем случае пригодился бы анатономический атлас. По крайней мере, я смог бы описать девчонок во всех подробностях: «Я заметил, что у одной из них была сильно развитая брюшная полость и татуировка в районе малой берцовой кости».

Я все еще улыбался, когда мне в голову взбрела нехорошая мысль. Компьютер на письменном столе почти наверняка раскроет тот факт, что с французской полицией я встречаюсь не впервые. Был один небольшой инцидент, когда виновная в автоаварии сторона не только смылась с места происшествия, но и обвинила во всем меня. Но еще хуже был штраф, не так давно назначенный мне за то, что я отказался переводить меню в моей английской чайной, мотивируя это тем, что sandwich он и в Африке сэндвич, а тем, кто не в курсе, что такое cup of tea, ума не хватит на то, чтобы заказать чай. Увы, демонстративное презрение к французскому языку слишком увязывалось с моим сегодняшним нарушением общественной морали. Теперь они запишут меня в злостные нарушители и запрут в камере, для обитателей которых появление полураздетого молодого англичанина будет подарком небес.

Несмотря на холод, я весь вспотел.

В комнату вошел офицер и закрыл за собой дверь. Он был очень худым и коротко стриженным, все пуговицы были на месте, а ремень блестел так, как если бы был покрытым лаком для ногтей.

Включив компьютер, офицер задал формальные вопросы и приступил к делу.

– А теперь расскажите мне, что произошло, – вкрадчиво произнес он. У него было открытое лицо, трудно было представить, что его сильная сторона – избиение задержанных дубинкой. – Говорите правду, и все будет хорошо, – продолжил он. – Не нужно стыдиться.

– Ну… Я выпивал на пляже.

– Хорошо. – Офицер жестом показал мне остановиться, и занес мой ответ в компьютер.

– Я находился на пляже с бокалом вина и разговаривал со спецназовцем, когда вдруг его товарищи и их подруги начали…

Продолжение подразумевало использование неприличного термина, но офицер, кивнув, сказал, что отредактирует фразу: «Я был свидетелем того, как некоторые мужчины и женщины раздевались».

Пока все достаточно скучно.

– И после того, как я увидел… то, что вы сказали… ну… восемь или десять человек… ну… вы понимаете…

Офицер снова кивнул:

– Они вступили в гетеросексуальные отношения в общественном месте, да?

– Oui, – подтвердил я, и он внес это в протокол.

– И?… – Он выглядел так, будто я его обнадежил.

– И приехала полиция, – ответил я.

– Да, но мы должны отметить, что вы не являлись участником оргии.

– Да, запишите, пожалуйста, что я не занимаюсь подобными вещами на пляжах с пьяными женщинами. – Я надеялся, что он изложит это на хорошем французском.

– Ясно. – Он напечатал длинное предложение.

– Конечно, кое-что другое я совершал, – сказал я, имея в виду те два нарушения, которые наверняка есть в базе данных, – но оргиями я не занимаюсь.

Он еще немного попечатал и оторвался от клавиатуры с довольным видом:

– Теперь я вам это прочитаю, а вы подпишите.

Когда он начал читать, я чуть не свалился в обморок.

По его версии получалось, что я отдыхал на пляже со своим бойфрендом. Внезапно мы обнаружили, что находящиеся поблизости вступают в гетеросексуальные отношения. Естественно, мы нашли это отвратительным и собирались покинуть пляж, чтобы сообщить об этом в полицию, но тут появились жандармы и арестовали всех присутствующих. Особенно хороша была последняя фраза: «Как высокоморальному гомосексуалу, мне отвратительна сама мысль об одобрении кощунственных актов нарушения общественного порядка, свидетелем которых мне пришлось стать сегодня на пляже».

– Нет, нет, – взмолился я. – Я… как бы это сказать… целиком и полностью за то, чтобы голубые были голубыми. Но я – не один из них.

– Послушайте, mon ami[49]49
  Друг мой (фр.).


[Закрыть], – прошептал офицер. – Если вы хотите избежать обвинения в нарушении общественной морали, расскажите правду, и для вас все закончится хорошо. Я вам это гарантирую. – Он накрыл мою руку своей. Я бы не удивился, если бы вдруг выяснилось, что он тоже голубой.

– Но…

Oh, Merde, все что угодно, только бы выбраться отсюда, подумал я. Всего-то дел – наврать о своей сексуальной ориентации. К тому же что они могут доказать? Никто ведь не заставит меня в подтверждение моих слов заниматься сексом с парнем. Надеюсь.

– Ладно, – согласился я.

Офицер распечатал листок, и я расписался.

– Подождите минутку. – Он встал, держа в руках мое ложное признание. – Кофе хотите?

– Будьте добры.

С бренди и морфием, если можно, хотелось добавить мне.

Офицер вышел, и я остался сидеть в кабинете, дрожа от холода.

Через пару минут в коридоре раздался шум, и дверь распахнулась. В комнату влетел невысокий крепыш с короткими седыми волосами в потрепанном кожаном пиджаке.

– Что это за дерьмо? – Он бросил листок с моими показаниями на стол. – Ты же в Коллиуре со своей девушкой. Зачем ты врешь?

Вот черт, так они играют в плохого-хорошего полицейского, и я угодил прямиком в ловушку.

– Если вы знаете, что я гетеросексуал, то зачем говорите, что я гомосексуалист? – Для того чтобы смутить «плохого» полицейского, это был достаточно запутанный вопрос, но он пропустил его мимо ушей.

– Что ты делаешь в Коллиуре? – потребовал он, плюхнувшись на стул напротив. – Отвечай!

Крепыш обращался ко мне на «ты», как к ребенку или пуделю, и недопустимо громко кричал.

Я подскочил:

– Я всего лишь…

– Мы знаем, кто ты! Мы знаем, зачем ты здесь! Ты – англичанин, который приехал во Францию навалить дерьма! – Это очень приблизительный перевод.

– Нет, я…

– Заткнись!

Я так и сделал, но это обозлило его еще больше.

– Чем занимается твоя девушка? – проорал он.

Черт, подумал я, они прознали про ее попытки доказать, что французское правительство делает недостаточно для того, чтобы положить конец незаконному икорному бизнесу и спасти осетров.

– Она пытается помочь Франции, – сказал я.

– Помочь Франции? – Он выглядел так, будто с ним вот-вот произойдет припадок.

– Да… – Черт возьми, как по-французски будет «осетр»? Спецназовец только что произносил это слово. Мой французский выбрал наилучший момент для предательства. Должно быть, это связано со стрессом. – Большая рыба.

– Большая рыба? – Крепыш внезапно посерьезнел. – Ты знаешь, где находится большая рыба?

– Не наверняка. Но, возможно, где-то здесь, на побережье.

– Он не француз, не так ли?

– Мне кажется, что сейчас он во Франции, возможно в Камарге. Но вообще он из Ирана или России. Разве нет? – Я никак не мог вспомнить нужного слова, и поэтому говорил «он».

– Иран или Россия? Putain![50]50
  Французское ругательство.


[Закрыть] – Полицейский погрузился в раздумья.

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге возникло новое лицо. Судя по куче нашивок, местный начальник.

– Ты, – прорычал он, – какого черта ты здесь делаешь? – К моему удивлению, он обращался не ко мне, а к жандарму, да еще и на «ты».

– Что? – Лицо крепыша вытянулось, судя по всему, он не мог поверить, что кто-то осмелился разговаривать с ним подобным тоном.

– Это мой участок, и я приказываю, чтобы ты убирался отсюда. Немедленно! – не отступал мужик с нашивками.

– Ты знаешь, кто это? – Крепыш показал на меня.

– Да, мой заключенный. – Это прозвучало так, будто меня только что продали на интернет-аукционе.

– Ecoute, mon vieux[51]51
  Послушай, старик (фр.).


[Закрыть], – крепыш встал и миролюбиво посмотрел на своего коллегу, – давай выйдем и поговорим. А ты не двигайся! – Похоже, он считал, что я убегу куда-нибудь в поисках новой рубашки.

Они удалились в коридор, и начался ор. Вот дерьмо, всего-то сходил выпить на пляже, и к чему это привело. Так из-за меня вся полиция передерется. Насколько я понял, один из них занимался редкими видами больших рыб, а другой следил за чистотой нравов.

В комнату снова влетел Кожаный Пиджак.

– Мы с тобой еще встретимся, – прорычал он, тыча мне в лицо пальцем, как пистолетом. После этого, к моему удивлению, он развернулся и ушел, захлопнув за собой дверь.

Почти сразу же после этого вошел мужик с нашивками.

Я приготовился к расспросам, где и с кем люблю заниматься сексом, но он порвал листок с моими показаниями и попросил следовать за ним.

– Простите за неудобство, месье Уэст, – сказал он, сопровождая меня в пустом коридоре, как метрдотель в дорогом ресторане. – На улице вас ждет машина.

– Спасибо, – ответил я, не понимая, что произошло.

– Там вас уже ожидают.

– Правда? – Может быть, М. задействовала какие-то связи? Интересно, как ей это удалось?

– Да. – Мужчина открыл дверцу, и на заднем сиденье полицейской машины я увидел того самого длинноволосого блондина, который пытался снять меня на пляже.