Текст книги "По воле судьбы"

Стефани Блэйк
По воле судьбы

Часть первая

Глава 1

Люций Каллаган стоял на палубе португальского грузового судна «Принсипи» и, ухватившись за поручни, широко раскрытыми глазами смотрел на неторопливо приближавшийся кантонский порт.

– Потрясающе! – не удержался он от восторженного восклицания, окидывая взглядом гавань, кишащую сотнями юрких лодчонок. Китайские джонки, сампаны, жилые лодки и плоты всех видов и размеров роились вокруг стоящих на якоре или пришвартованных к пристани кораблей.

– Это вы верно подметили, мистер Каллаган, – заметил стоящий рядом капитан. – Потрясающе. Настоящее скопище суетливых водяных жуков. Кстати, вам известно, что здесь есть представители рода человеческого, которые за всю свою жизнь так ни разу и не ступили на сушу?

– Шутить изволите, капитан Лазар?

– Отнюдь нет, сэр. Они, конечно, могут выбираться на отмели, чтобы гнуть спину на рисовых плантациях. Но суша… На деле-то в этих проклятых Богом, нищих и обделенных всем землях нет места для всей этой копошащейся людской массы. В большинстве случаев те, у кого хватает смелости перебраться жить в глубь страны, быстро умирают от голода или болезней. А у тех, кому удается выжить, – одна дорога: прямиком в рабы к какому-нибудь землевладельцу или в солдаты. Если до этого несчастным не перережут глотку местные головорезы. – Капитан криво улыбнулся: – Да, мистер Каллаган, вы не могли выбрать более презренного места на земле, чем это, чтобы проверить крепость своей веры.

Люк Каллаган одарил собеседника благожелательной улыбкой:

– Если мне не изменяет память, наш прославленный духовный глава Джозеф Смит в своих «Тринадцати размышлениях о вере» заметил следующее: «Мы верим в лучшее, уповаем на лучшее, миримся с очень многим и надеемся не утратить смирения. Если находим что-то добродетельное, восхитительное, достойное доброго слова или похвалы, мы без раздумий следуем за ним».

– Сэр, прошу извинить мой ужасный французский… – начал было капитан, но оборвал себя на полуслове и энергично закончил: – Дерьмо все это!

Из великого множества миссионеров всех вер и конфессий, что Лазару довелось перевозить с одного конца света на другой на борту своего корабля, больше всего его поражали мормоны. Они не произносили свойственных многим пламенных речей об адских мучениях и вечном проклятии за совершенные грехи. Они охотнее говорили о том, что даже самому ужасному грешнику будет даровано прощение и блаженство на небесах, были ласковы, жизнерадостны и по-детски наивны в своей вере. Они полагали, что род человеческий осчастливлен не только жизнью на том свете, но и бессмертной душой, которая была, есть и будет вечно. Они верили, что каждый человек обитал в горнем мире вместе со своим Отцом небесным и в назначенный час уготовано всем возвращение в отчий дом, что на небесах.

– У каждого человека своя радость, – задумчиво сказал Каллаган, скорее самому себе, чем капитану.

– Пойдите и расскажите об этом несчастному сброду, что дрейфует по этой омерзительной, загаженной гавани! – хмуро бросил в ответ капитан. – Мне нужно пройти на нос, мистер Каллаган. Нас ждет Макао – выгребная яма всего Востока.

Каллаган с мрачным видом коротко кивнул. Тщательная подготовка к поездке принесла свои плоды. Он знал, что Макао является португальской колонией, островом бесправия, где попираются все человеческие права, меккой торговцев опиумом, матерых убийц, воровского отребья, аферистов всех мастей, контрабандистов и работорговцев…

«А армия миссионеров-христиан, устремившихся в эти варварские восточные земли! – напомнил себе Люк и в волнении провел языком по вдруг пересохшим губам. – Сколько нас бескорыстно трудится ради спасения заблудших душ, а не ради барышей!»

Люций Каллаган не служил узкому кругу избранных, как многие священники других церквей. У мормонов юноша, достигший двенадцати лет, мог принять на себя обязанности священника и отправиться проповедовать свою веру. Церковь была основана всего двадцать пять лет назад, но за это время ее ряды пополнились многими тысячами новообращенных в Соединенных Штатах и в Европе. Так Господь вознаградил труды юных посланцев веры, одним из которых был и Люк Каллаган.

Три громких протяжных гудка возвестили о том, что «Принсипи» с минуты на минуту пришвартуется к пристани Макао. Люк спустился к себе в каюту за саквояжем, которым он был снабжен Калебом, своим отцом, в теперь уже неимоверно далеком Сан-Франциско. Едва он взялся за ручку саквояжа, как беспокойство за старшего Каллагана пробудилось в нем с новой силой.

За стремительное и неудержимое распространение мормонской веры пришлось заплатить страхом и недоверием уроженцев штата Миссури, а потом и Иллинойса, где они тщетно пытались основать свой собственный священный город, подобный папскому Риму. Тем не менее им удалось наконец обосноваться в Иллинойсе, в городке Ново. Однако очень скоро на непрестанно растущее число прихожан обратили внимание власть имущие. И республиканцы, и демократы сочли мормонов достаточно серьезной политической силой и поэтому объявили их безнравственными, богохульниками, исполненными непотребной любви к черномазым, блудливым сатанинским отродьем.

Джозеф Смит и его брат Хайрам были взяты под стражу. Не прошло и двух дней, как разъяренная толпа ворвалась в тюрьму и, учинив самосуд, линчевала обоих. После гибели Смита должность председателя была упразднена и руководство церковью передано в руки апостольского совета, во главе которого стоял Бриэм Янг.

Два года спустя, измученные непрекращающимися гонениями, мормоны начали свой исход из полюбившегося им Ново. Холодной зимней порой, преодолев тяжелый тысячемильный путь, Янг привел их в «землю обетованную» – в долину близ Большого Соленого озера.

Прежде чем тронуться в путь, Бриэм Янг отправил в Нью-Йорк того, кому безоговорочно доверял, – церковного старосту Калеба Каллагана. Тот должен был встретить вновь прибывших эмигрантов и привести их в Калифорнию, которая тогда не принадлежала Соединенным Штатам. Но в то время, когда корабль обогнул наконец мыс Горн, американцы победили в войне с Мексикой, и над фортом взвилось звездно-полосатое полотнище.

Люк навсегда запомнил, как отец, наблюдая за долгожданным кораблем, проплывающим под мостом «Золотые Ворота» и направляющимся в гавань Сан-Франциско, в сердцах воскликнул: «Проделать такой долгий путь, чтобы снова попасть в вертеп!»

Калеб Каллаган утратил все прежние иллюзии относительно Соединенных Штатов, и, в общем, не без оснований. Полной неудачей закончились его многочисленные попытки привлечь к защите мормонов от непрекращающихся гонений кого-нибудь из видных американских граждан. «Смертельный поход» из Ново к Соленому озеру унес жизни его жены и двух дочерей.

С самого первого дня их приезда в Сан-Франциско Люк все больше и больше тревожился за отца, который совсем забросил церковные дела, лишь время от времени собирая с общины пожертвования в казну церкви в Солт-Лейк-Сити. Женат Калеб был на двух молодых женщинах и если не предавался с ними любовному пиршеству в спальне, то играл в карты и пил в каком-нибудь захудалом кабаке или игорном доме на побережье.

Но несмотря на свое непотребное поведение, Калеб продолжал пользоваться уважением и доверием у представителей так называемого среднего класса. Эти господа, разбогатевшие в период знаменитой золотой лихорадки 1849 года, были только рады вложить свой политический и финансовый капитал в Каллагана. Он довольно быстро прикупил несколько горнорудных шахт, и городские газеты запестрели заголовками: «Калеба Каллагана – в мэры Сан-Франциско!».

Все надежды Люка рухнули в одночасье, когда Бриэм Янг затребовал Калеба в Солт-Лейк-Сити для отчета о «господней доле» всех денег, которые мормоны положили на счета в банки Сан-Франциско. Не только Калеба, но и большинство членов стремительно разраставшейся городской общины соблазнила практичная мысль о том, что земное богатство – вот оно, только протяни руку, тогда как обещанного блаженства на небесах можно и не дождаться.

Ответ Каллагана посланникам Янга был прямым и предельно дерзким: «Мы с радостью готовы выплатить все и даже больше, дело за малым – необходимо письменное распоряжение Господа». Янг, узнав о наглом отказе Каллагана вернуть церковные деньги, отправил в Калифорнию ангелов возмездия – отборных бойцов из своей личной охраны, – чтобы наказать Калеба и любой ценой получить все, что причитается церкви.

Тайные агенты не замедлили донести Каллагану о намерениях Янга, и калифорнийский бунтарь отреагировал на грозящую ему расправу с завидным безразличием:

«Ангелы возмездия, значит? Ладно, мы с ребятами разберемся с этим».

Он не замедлил навербовать в портовых притонах целую шайку головорезов, ради денег готовых на все. Два десятка бывших австралийских каторжников, перебравшихся в Калифорнию из колонии для уголовных преступников в Новом Южном Уэльсе и известных как сиднейские молодчики, наводили ужас на всю округу. Каллаган сделал их своими бойцами.

– Ну что, сынок, едешь с нами? – спросил он Люка ранним утром того дня, когда шайка седлала коней, собираясь в пустыню на перехват ангелов возмездия.

– Я не такой лицемер, как ты.

Лицо Калеба побагровело, и он замахнулся на сына огромным кулаком:

– Да как ты смеешь так разговаривать с отцом!

– Смею, потому что помню, чему с малых лет учил меня ты, мелхиседек церкви нашей, неиссякаемый источник вдохновения духа, – тринадцатую заповедь веры: «Мы веруем в то, что всегда будем честными, правдивыми, целомудренными, благожелательными, великодушными и добрыми ко всем людям; и этим мы исполняем заповедь апостола Павла. Мы несем веру нашу, мы лелеем надежду в сердцах наших, мы смиренно терпим…».

– Хватит! Я больше не желаю слушать тебя, Люций!

– Отец, ты уже давно никого не слушаешь, – грустно улыбнулся Люк. – Даже Его.

И юноша набожно поднял глаза к небу. Тут-то Калеб и ударил его, да с такой силой, что едва не раздробил сыну челюсть.

Люк провалился во тьму. Приходил он в себя медленно и наконец с мучительным трудом выплыл из океана черной пульсирующей боли к свету. Он лежал в постели у себя в комнате, в наспех построенном доме Каллаганов на Клай-стрит. Сквозь розовый туман, все еще застилавший глаза, проступило миловидное женское лицо – Черити, младшая жена отца. Тусклые каштановые волосы, как всегда, собраны в строгий тугой пучок на затылке, длинная, до пола широкая коричневая юбка, застегнутая под самое горло блузка. Но целомудренный вид никак не вязался с чувственным телом, которое легко угадывалось под мешковатой одеждой. Не вязался он и со сладострастными стонами, доносившимися сквозь тонкую перегородку, отделявшую спальню Люка от ее комнаты, в те ночи, когда отец удостаивал Черити своим благосклонным вниманием. Калеб, надо сказать, не отдавал предпочтения ни одной из своих жен.

Сейчас Черити сидела на краю постели Люка и осторожно прикладывала мокрую холодную тряпку к его разбитой, опухшей щеке.

– Нет, миленький, лежи, пожалуйста, спокойно, – улыбнулась она и мягко удержала Люка, когда он сделал попытку сесть.

Все случившееся вдруг ярко всплыло в памяти, и Люк даже заскрипел зубами.

– Где эта старая… – начал было он угрожающим тоном и в самую последнюю секунду удержался от ругательства из уважения к мачехе.

Ничего себе – мачеха! Черити была всего на три года старше его.

– …Гадина, – с улыбкой договорила она за него.

Люк уставился на нее, не веря своим ушам.

– Так это правда, – как ни в чем не бывало продолжила она. – Калеб Каллаган – самая настоящая гадина, скотина и отпетый еретик. В один прекрасный день Господь поразит его молнией.

Люк слегка приподнялся на локте:

– И тем не менее ты вышла за него замуж?

– После смерти родителей мне нужна была хоть какая-нибудь опора, – пожала плечами Черити. – А за твоим отцом я чувствую себя как за каменной стеной. Лучшего и желать нельзя.

– Выходит, ты его не любишь?

Молодая женщина рассмеялась, и Люк невольно отметил, какие у нее ровные и белые зубы.

– Люблю? А что такое любовь, мой дорогой? Любовь к Богу? Любовь к ближнему своему? Вот только того, о чем ты говоришь, я не испытывала ни к одному мужчине.

Люк почувствовал, что у него горят уши, и в смущении отвел глаза в сторону.

– Но ты же ложишься с ним в постель! И мне слышно… – юноша замялся, не смея сказать, что именно доносилось до его ушей.

Черити мягко рассмеялась и ласково погладила его по опухшей щеке.

– Это крики страсти, а отнюдь не любви, малыш. Страсть и любовь, знаешь ли, очень разные чувства. Ты уже бывал близок с женщиной, Люк?

Юноша заколебался. Он всегда был стеснительным и замкнутым мальчиком, до смерти запуганным своим тираном-отцом. Люций потерял девственность, лишь оказавшись в Сан-Франциско. Здесь время от времени он наслаждался прелестями любви с местными шлюхами. Наконец он безмолвно кивнул, не утруждая себя заботой о том, чтобы хоть как-то скрыть, что за любовные радости ему приходилось платить. Люку казалось, что в противном случае он безмерно унизит себя в ее глазах.

– По-моему, ты лжешь, – мягко возразила Черити.

– Нет! – вспыхнул до корней волос Люк.

– С воображаемыми девушками, ведь так, Люк? – насмешливо улыбнулась она. – Не забывай, что у этой стенки две стороны, и часто ночами я слышу и тебя, малыш.

От унижения Люк даже зажмурился. На него нашло какое-то оцепенение. Он лежал, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, и лишь беззвучно прошептал что-то одними губами, когда молодая женщина откинула в сторону одеяло, которым он был укрыт. От нахлынувшей прохлады по коже побежали мурашки.

До него вдруг дошло, что он совершенно голый. Кто-то перед тем, как уложить в постель, раздел его. Тело пронзила сладкая дрожь, когда ладонь Черити легла ему на бедро. Прикосновение тонких пальцев жгло, как раскаленное железо. Рука двинулась вверх, и Люк сделал вялую попытку оттолкнуть ее. Когда Черити накрыла наконец ладонью его горячую, пульсирующую плоть, у Люка вырвался громкий, сладостный стон. Женщина сжала в кулаке набухшую плоть и принялась ритмично водить рукой верх-вниз.

– Вот этим ты и занимаешься жаркими темными ночами, Люк. И при этом воображаешь, что лежишь с женщиной, ведь так?

Люк отчаянно кивнул, смирившись с тем, что она знает о его постыдном пристрастии. Зажмурившись и забыв обо всем, он упивался сладостным блаженством бесстыдной ласки.

– Ты когда-нибудь думал обо мне, Люк?

Он нахмурился и не ответил.

– Неужели тебе ни разу не хотелось близости со мной? – В голосе Черити послышались сердитые нотки.

Он снова промолчал, и тогда она убрала руку.

– Пожалуйста, не надо! – невольно вскрикнул Люк и, открыв глаза, посмотрел на Черити умоляющим взглядом.

– Значит, я для тебя недостаточно желанна? Ну, это мы еще посмотрим.

К его изумлению, молодая женщина начала раздеваться. Черная юбка. Серая кофточка. Белая английская блузка. Ее наготу прикрывали теперь лишь длинные атласные кружевные панталоны розового цвета и открытый корсет, который так высоко приподнимал ей груди, что были видны торчащие темно-розовые соски. Откровенно фривольное нижнее белье просто потрясло Люка. Такое он видел только на размалеванных девицах из борделей на побережье.

Черити заметила загоревшиеся вожделением глаза Люка и удовлетворенно улыбнулась:

– Ты удивлен? Дальше будет еще лучше.

Заведя руки за спину, она расстегнула корсет и отшвырнула его в сторону. Когда она нагнулась, чтобы спустить панталоны, ее большие груди соблазнительно качнулись, как два спелых сладких плода. На полных розовых губах женщины теперь играла сладострастная улыбка. Черити стояла около постели в откровенно вызывающей позе – груди устремлены вперед, руки уперты в бока, одно колено чуть согнуто. Масляная лампа на ночном столике бросала на ее тело манящие мерцающие отблески.

– Ну, что скажешь теперь, Люк, – я желанна?

От звука ее голоса он вздрогнул, как от удара, и с трудом выдохнул:

– Ты прекрасна!

Черити опустилась на колени, наклонилась вперед и, поцеловав его в губы, легко скользнула в постель. Мягко, но решительно притянув его руку к влажным зарослям у себя между ног, она легонько втолкнула дрожащие пальцы Люка в горячую глубину, потом прижала к его алчущим губам сначала одну, потом другую грудь, не забывая при этом учить его правильной ласке. Почти обезумев от сжигавшей его страсти, Люк попытался лечь на женщину.

– Черити, я больше не могу терпеть!

Она подняла руку и, ласково прижав ладонь к его груди, заставила лечь обратно.

– Терпеть ты можешь и потерпишь столько, сколько надо, мой милый. – С этими словами она перекинула через его тело ногу и уселась на Люка верхом. – Лежи спокойно и расслабься. Тебе досталось сегодня. Позволь мне взять этот труд на себя.

– Труд? – чуть не задохнулся Люк. – Господи! Да я никогда не испытывал такого счастья, как сейчас!

– Пусть так, но я все же сделаю все за нас обоих, хорошо?

Черити поплотнее уселась на бедра Люка и, взяв его набухшую плоть обеими руками, со знанием дела втолкнула в себя.

Чудо наслаждения захлестнуло его, и Люк изогнулся, сотрясаемый рвущейся на свободу страстью. До его ушей глухо доносились вскрики Черити.

– Я люблю тебя… я люблю тебя… я люблю тебя… – Слова сами собой срывались с его губ, подобно заученной и бездумно повторяемой молитве.

Черити улеглась рядом и, приподнявшись на локте, ласково поцеловала Люка в опухшую щеку.

– Ты любишь меня не больше, чем я тебя. – Ее слегка охрипший голос звучал насмешливо. – Дело совсем в другом – мы оба презираем твоего отца. Ни тебе, ни мне бороться с Калебом в открытую просто не по силам. И он знает об этом. Вот почему он и отсылает тебя.

– Отсылает меня? – Люк резко сел на постели. – Это как?

Черити вновь легким толчком в грудь уложила его обратно и поцеловала в глаза, нос и губы.

– По повелению Сэмюэла Бреннана, первосвященника мормонской церкви в Калифорнии, ты поедешь миссионером в Китай.

– В Китай?

– Да, в Китай. Твой билет на пароход вон там, на туалетном столике. И Калеб хочет, чтобы ты взял с собой новый саквояж, который в прошлом месяце преподнес ему в подарок городской совет.

Люк сел на постели и задумчиво почесал голову.

– Ничего не скажешь – сюрприз так сюрприз! – Он расплылся в улыбке. – А впрочем, нет худа без добра. Убраться отсюда – и от него – куда-нибудь подальше, лучше не придумаешь! – Люк накрыл правую грудь Черити ладонью и погладил большим пальцем плотный сосок. – А я ведь буду скучать по тебе.

Женщина ласково рассмеялась и мягко оттолкнула его руку.

– Не будешь, Люк. В этом огромном мире масса красивых девушек, которые только и ждут такого мужчину, как ты. Кроме того, даже если бы ты остался в Сан-Франциско, мы не смогли бы продолжать этот обман. Твой отец слишком хитрый, чтобы не догадаться, что ему наставляет рога собственный сын. О неминуемой расплате и подумать страшно. Боюсь, он просто убьет тебя.

– Мне тоже так кажется. Ну что ж… Пока его здесь нет, не стоит растрачивать эту ночь на разговоры. Как ты считаешь?

– Ты глубоко прав, мой милый мальчик. Сейчас я тебя научу новой штучке. Мне про это рассказала служанка, которая прежде подрабатывала шлюхой в Сиднее.

Она подняла руки к голове и вытащила шпильки из туго стянутого пучка. Каштановые волосы бесшумным каскадом упали на ее плечи.

– Боже! – ахнул Люк. – Я и не думал, что у тебя такие красивые волосы! Да ты, Черити, и вправду красавица!

– Лестью ты можешь добиться… – Она замолчала, улыбнулась и добавила: – Всего что угодно. А теперь будь умницей и ложись на спинку.

Она склонилась к Люку, и ее волосы веером рассыпались по его животу. Юноша затрепетал от наслаждения. Он безуспешно попытался разглядеть, что она собирается делать.

Оставался в неведении он совсем недолго. Губы женщины вобрали в себя его изнывающую, налитую плоть, и Люк зашелся в исступленном крике безудержного восторга.

Глава 2

Громкий пароходный гудок безжалостно вернул Люка к действительности. Прежде чем выйти из отдельной каюты, он подошел к висевшему над комодом зеркалу.

– Будь ты проклят! – сердито проворчал юноша.

Он изо всех сил старался забыть отца, но всякий раз каждая черточка его отраженного в зеркале лица напоминала ему, чей он сын. Такая же иссиня-черная шевелюра, разве что без проседи, как у Калеба. Те же голубые глаза с едва заметной косинкой. Тот же орлиный нос, только не испещренный багровыми прожилками от чрезмерных возлияний, как у Каллагана-старшего.

С горящими щеками Люк шагнул за порог и поднялся по крутому трапу на палубу. Стоящий у сходен капитан Лазар на прощание с улыбкой крепко пожал ему руку.

– Всего хорошего, мистер Каллаган, и удачи. Я бы посоветовал вам скорее добраться до гостиницы и спокойно дождаться там парохода. Вам ведь еще надо подняться вверх по реке до мормонской миссии, верно? Макао не лучшее место для осмотра достопримечательностей. Туземцы люто ненавидят всех иностранцев.

– Разве можно их за это винить? Кто только не грабит Китай самым бесстыдным образом вот уже два десятилетия – англичане, русские, немцы, французы, американцы, все, кому не лень! А после того, как Британия взяла верх в «опиумной» войне, положение стало просто невыносимым. Теперь Британская империя вкупе с другими европейскими державами плюет на китайское правительство и занимается всем, чем пожелает. Они напропалую травят китайцев наркотиками, бессовестно обманывают и обирают их. Неудивительно, капитан, что на Востоке не жалуют белых.

Лазар в ответ пожал плечами и промолчал. Жизнь научила его не вступать в бесплодные споры с миссионерами, которые несли на Восток слово Христово во спасение заблудших душ азиатов. Какое бескорыстное великодушие, какие возвышенные идеалы! Да простая краюха черствого хлеба спасла бы душу человеческую намного быстрее, чем янтарные четки или распятие!

Улицы Макао встретили Люка невообразимой грязью, кучами отбросов, зловонием и оглушительным гамом. Не успел он сойти со сходней, как был тут же окружен толпой оборванных нищих всех возрастов. Покрытые струпьями и вшами, они теснились вокруг юноши, хватали его за полы пиджака, за брюки и во все горло требовали милостыню. Люк достаточно бегло говорил по-китайски и по-португальски, но из всей этой тарабарщины не мог понять ни слова. Вдруг сквозь безумный галдеж до его ушей донесся голос, и у растерявшегося Люка радостно забилось сердце.

– Ваша милость, я очень хорошо говорю по-английски. Сочту за честь, если вы дозволите вашему покорному слуге услужить вам.

Говоривший стоял немного в стороне, на голову возвышаясь над орущей толпой. На вид ему было лет двадцать, а поношенные голубые рубаха и штаны и такого же цвета тюрбан не оставляли сомнений в том, что он магометанин. Решительные, немного резкие черты его смуглого лица являли собой смесь нескольких рас. За пояс у него был засунут длинный кривой кинжал. Незнакомец двинулся через толпу с презрительно-высокомерным видом, и умолкшие оборванцы почтительно расступались перед ним. Оказавшись возле Люка, он низко поклонился и сделал широкий приглашающий жест рукой.

– К вашим услугам, сэр. Зовут меня Тондлон. Чего изволите? Желаете перекусить? Выпить? А может быть, вам нужна женщина? – Он слегка прищурился. – Никто в мире не сравнится с китаянками из Макао в искусстве любви, уверяю вас.

Люк подавил невольную улыбку и с серьезным видом ответил:

– По моей одежде вы можете судить, что я проехал полмира не для того, чтобы растлевать ваших женщин. Напротив, я прибыл сюда помочь им вернуть милость Божью.

Китаец мгновенно принял смиренный вид, сложил ладони лодочкой в молитвенном жесте и почтительно склонил голову:

– Тысяча извинений, ваша милость! Этому дерзкому и невежественному рабу следует отрезать его глумливый язык!

На этот раз Люк уже не сумел удержаться от улыбки:

– Послушай, Тонлон… Тебя так, кажется, зовут?

– Тондлон, сэр.

– Пусть будет Тондлон. Прежде всего хватит называть меня ваша милость. Я чувствую себя из-за этого напыщенным ослом. Меня зовут Люк Каллаган. Для тебя – мистер Каллаган. Я понятно высказался?

– Да, сэр! Значит, вы оказываете честь вашему скромному слуге и нанимаете его на службу?

Люк окинул Тондлона пристальным взглядом:

– Боюсь, ты такой же скромник, как мой отец. Каждый из вас по-своему изо всех сил скрывает свою истинную сущность.

Тондлон слегка приподнял брови:

– Для меня огромная честь выдержать сравнение с вашим досточтимым отцом.

– Ладно, будет! – нетерпеливо поднял руку Люк. – Хорошо, я нанимаю тебя, но только на один день – на сегодня. Завтра утром я отправляюсь вверх по реке, в мормонскую миссию.

– Сейчас не лучшее время для таких путешествий, – нахмурился Тондлон. – В округе рыщут целые шайки бандитов. Только на прошлой неделе губернатор Гуандуна послал конный отряд солдат охранять миссию, пока чрезвычайное положение не закончится.

– Какое еще чрезвычайное положение?

– Разве вы не знаете? Здесь появилась очень опасная банда революционеров. Они поклялись истребить в Китае всех чужестранцев. Они выступают под красными флагами, на которых написано: «Бао Цин ме ян!»

Люк озадаченно воззрился на Тондлона.

– Вы не понимаете по-китайски, сэр?

– Я так долго добирался сюда из Америки, что за это время сумел немного выучить язык, но эту фразу я не понимаю.

– Она означает «Смерть чужеземцу! Да здравствует династия Цин!»

– Звучит весьма зловеще, – нахмурился Люк. – Фанатизм какой-то. А кто эти люди?

– Они называют себя боксерами, а красный цвет у них – символ доблести. Они хотят омыть землю Китая красной кровью всех чужеземцев.

– Никогда о них не слышал. Как ты их назвал – боксеры?

– Ихэцюань – «Кулак во имя справедливости и согласия», тайное религиозное общество. О его членах и правда мало кто слышал. Но придет время, и весь мир узнает о боксерах. Они прекрасно организованы и бесконечно терпеливы. И они тайно набирают в свои ряды новых членов во всех провинциях. Может пройти десять, двадцать, сорок лет, но когда они будут готовы – да поможет Бог этому миру!

– А не слишком ли ты мелодраматичен, друг мой? – улыбнулся Люк. – Ты только что сказал «Бог»… А я полагал, что ты магометанской веры.

– Да, сэр, я магометанин, но Бог – это Бог, как бы его ни называли люди.

– Прекрасно сказано, Тондлон! А что до этих боксеров, то я полагаю, миссии теперь никакая опасность не грозит, раз она под защитой правительственных войск.

– Не будьте столь самонадеянны, мистер Каллаган. Есть много людей, скрывающихся от законного возмездия, даже в полиции и армии. И они боятся и уважают боксеров. Понимаете, они утверждают, что их святому делу покровительствуют сами небеса, а потому их не берет ни пуля, ни копье.

– Что за чушь!

По лицу Тондлона скользнула загадочная улыбка:

– Я сам видел кое-какие из их чудес, что они показывали на людях. С десяти шагов стреляли из ружья прямо в грудь добровольцу. Пуля прошла сквозь тело, и даже следа не осталось.

– Вздор! Ты же умный человек, Тондлон, и веришь в такие фокусы? Да в Америке и Европе сотни людей выступают с такими штучками на сцене и неплохо живут, между прочим. У нас их называют магами.

– Ах вот как! Да, вы правы. Магия. А вы знаете, как им удается так искусно обманывать массу людей?

– Да нет, конечно. Я не знаю, как добиваются такой ловкости рук.

– Вот видите, а что тогда говорить о неграмотных крестьянах, которых обманывают боксеры? Они еще более невежественны, чем их европейские собратья, и принимают за чистую монету все, что им говорят боксеры. Китайцы всерьез верят в магию и небесное покровительство.

– Им можно только посочувствовать. Но ничего, потихоньку христианские миссионеры развеют все эти детские предрассудки.

Тондлон в сомнении покачал головой:

– Не знаю, сэр. Каково было бы вам, если бы полчища китайских миссионеров наводнили Европу и Америку и принялись бы глумиться над вашей Библией и вашим Богом, Его Сыном и Святым Духом, называя их дикарскими суевериями?

Люк как-то не обратил внимания на то, какое направление начинает принимать их беседа.

– Послушай, Тондлон, я приехал в Макао отнюдь не для того, чтобы вести теологические дискуссии с такими, как ты.

Китаец бросил на юношу многозначительный взгляд:

– С такими, как я, сэр?

Люк густо покраснел.

– Ради Бога, извини, Тондлон! Я не имел в виду то, о чем ты подумал.

– О, конечно, нет, сэр.

Люк открыл было рот, но тут же закрыл его и промолчал. «Да этот желтый оборванец насмехается надо мной!» – подумал он.

Чтобы сменить тему, Люк достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку и принялся ее листать, пока не отыскал нужную запись. Он протянул открытую страничку Тондлону:

– Ты знаешь, где находится представительство верховного комиссара Британии? Вот его адрес.

– Я прекрасно знаю, где это. Прошу вас, следуйте за мной, сэр. Воспользуемся благоприятным случаем и совершим небольшую экскурсию по Макао.

В голосе своего провожатого Люк снова уловил скрытый сарказм, и ему это не понравилось.

Как только стало ясно, что Тондлон будет опекать Люка, толпа в мгновение ока рассеялась, чтобы изводить других пассажиров, продолжавших высаживаться с корабля на пристань.

– Ну что ж, сэр, позвольте ваш багаж. – Тондлон подхватил тяжеленный саквояж, одним плавным движением водрузил его себе на голову и величаво зашагал по узкой, запруженной народом улочке, придерживая массивную ношу одним лишь указательным пальцем.

Рассмеявшись, Люк заторопился следом:

– Замечательно! Сомневаюсь, что смог бы протащить его на голове хотя бы сто футов.

– Между прочим, вы у себя на Западе, несмотря на все деловые и культурные достижения, все еще не можете решить многие проблемы повседневной жизни.

Люк все сильнее поражался многосторонности знаний этого жителя Востока и его совершенному владению английским языком. Правда, время от времени, то ли обдуманно, то ли случайно, он вдруг переходил на ломаную английскую речь, что, собственно, и должен был ждать от него всякий заезжий европеец.

Какое-то время они шли молча, а затем Тондлон остановился перед входом в почерневший от пыли и сажи сомнительного вида дом без единого окна в глинобитных стенах.

– Это место стоит того, чтобы сюда заглянуть, сэр. Пойдемте.

Они вошли, и после яркого солнечного света Люк на какое-то время просто-напросто ослеп. Вскоре глаза его привыкли к царившей внутри полутьме, и он разглядел, что они находятся в длинной, узкой комнате с тянущимися вдоль обеих стен ярусами узких деревянных нар. То там, то здесь неверным светом мигали горящие свечи или масляные лампы. На нарах вповалку лежали мужчины, женщины, дети, и сперва Люку показалось, что все спят – так неподвижно они лежали.

Тондлон взял свечу и поднес ее поближе к одному из лежащих. Это был дряхлый, истощенный старик китаец. Лежал он на таком омерзительно грязном и изодранном тряпье, что в далекой Америке ни одна хоть немного уважающая себя кошка или собака и близко бы не подошла к такой постели. Люк в ужасе смотрел на распростертый перед ним в буквальном смысле слова скелет, обтянутый пергаментной, иссохшей кожей.